и заражены антоновым огнем.
   Каким образом и кем была отравлена Адриана Лекуврер, никто не знал.
   Нелишним будет заметить здесь, что и духовное начальство также, казалось,
разделяло с герцогиней Бульонской чувство мести к актрисе Лекуврер:  оно  не
дозволило хоронить несчастную на церковном  кладбище!..  Нанятые  носильщики
вынесли ее из дома в час ночи и украдкой схоронили на  берегу  Сены,  против
Бургундской улицы.
   Прекрасный портрет Адрианы Лекуврер хранится и до сих пор еще в Корнелии;
портрет рисован художником Коапелем и гравирован Древе-сыном.
   Герцог Бульонский, муж герцогини, которую все публично  обвиняли  в  том,
что она отравила Лекуврер, пережил артистку только на два месяца.

***

   Обратимся теперь к политическим событиям. Около этого времени  корсиканцы
попытались  в  первый  раз  восстать  против   генуэзцев.   Восстание   это,
результатом которого было присоединение Корсики к Франции, кончилось  только
за два года до рождения Наполеона.
   Выше мы уже говорили о той радости, с которой  было  принято  известие  о
рождении у королевы дофина. С не меньшей радостью Франция приняла  и  другую
новость: королева родила второго  сына,  названного  герцогом  Анжуйским.  С
этого времени, если бы только  судьба  не  стала  так  жестоко  преследовать
потомство Людовика XV, как  преследовала  потомство  Людовика  XIV,  старшая
линия королевского дома не могла уже пресечься.
   Между тем война против янсенистов и молинистов   продолжалась:  религиозные  споры   и
разногласия были с той  и  с  другой  стороны  все  те  же,  что  и  прежде.
Правительство  приняло  строжайшие  меры  к   устранению   этих   внутренних
беспорядков.
   В описываемую нами эпоху один король, следуя примеру Карла V, Христины  и
Филиппа  V,  отказался  от  престола,  которым  впоследствии  снова  пытался
завладеть. Этот король - Виктор-Амедей II. Он отрекся от престола  в  пользу
сына своего Карла-Эммануила и уехал из Турина в Шамбери, где хотел  остаться
жить под именем графа Тендского.
   Искать уединения заставили его  не  столько  дела  политические,  сколько
любовь его к прекрасной графине Сен-Себастьен.  Поэтому  тотчас  по  приезде
своем в Шамбери он сделал для нее публично то, что Людовик XIV сделал втайне
для госпожи Ментенон: он вступил с ней в законный брак.
   Жизнь короля Виктора-Амедея прошла среди двух - довольно замечательных  -
любовных интриг: с графиней Веррю, о  которой  мы  уже  говорили  и  которая
привезла во Францию противоядие для Людовика XV, и с графиней Сен-Себастьен,
которая сопровождала его в  Шамбери,  разделяла  с  ним  скуку  уединения  и
последовала потом за ним в тюрьму.
   Так как мы упомянули сейчас  о  графине  Веррю,  которая  в  царствование
Людовика XV  играла  весьма  замечательную  роль,  то  скажем  здесь  о  ней
несколько слов.
   Графиня Веррю была дочерью Люиня от второй его жены  (первая  жена  Люиня
жила недолго), которая приходилась в одно и то же время своему мужу женой  и
теткой, ибо была сестрой его отца, дочерью известной в свое время  герцогини
Шеврез, о которой нам неоднократно приходилось говорить в книге "Людовик XIV
и его век".
   От этого второго брака Люинь имел много детей, а так как он не был богат,
то старался как можно скорее сбывать куда-нибудь своих дочерей.
   Жанна-Альбертина Люинь, родившаяся 18 сентября 1670 года, шестнадцати лет
вышла замуж за графа Веррю, вдовствующая мать  которого  пользовалась  везде
уважением и почестями и была статс-дамой герцогини Савойской.
   Граф Веррю явился с женой к Пьемонтскому двору.  Он  был  молод,  красив,
богат и знатен. Все эти качества пленили молодую графиню и заставили ее  еще
более любить своего мужа. Таким  образом,  первые  годы  их  брачного  союза
прошли в счастье и благополучии.
   Герцог Савойский, увидев однажды графиню Веррю у ее  матери,  влюбился  в
нее. Графиня, заметив, что герцог начинает за ней ухаживать, сказала об этом
своей свекрови   и  мужу,  которые
похвалили ее за  откровенность  и  благоразумие,  но  не  обратили  никакого
внимания  на  поведение  герцога  в  отношении  к  ней.  Не  видя  для  себя
препятствий, герцог Савойский удвоил свои старания  понравиться  хорошенькой
Веррю, стал назначать у себя, против своего  обыкновения,  праздники,  балы,
делая царицею их графиню. Госпоже Веррю не нужно было  доискиваться  причины
праздников и балов у  герцога  Савойского:  она  знала,  что  они  делались,
собственно, для нее. Она старалась находить предлоги не бывать на них и  два
раза кряду отказывала герцогу в желании присутствовать на  его  великолепных
праздниках. Понятно, что отсутствие  графини  Веррю  не  могло  остаться  не
замеченным на этих праздниках. Однако ей все-таки  пришлось  бывать  на  них
после, хотя, быть может, и против  воли,  ибо  ее  муж  и  свекровь  считали
преступлением с ее стороны не ездить на  увеселительные  вечера  к  герцогу.
Графиня объявила тогда обо всем своему мужу, сказала, что герцог Савойский в
нее влюблен, что она знает, для чего герцог оказывает ей все эти  попечения,
ласки и такую любезную внимательность,  но  граф  отвечал,  что  если  бы  и
действительно герцог Савойский был влюблен в нее, то все же  ей  не  следует
выказывать презрения к нему. Тогда герцог, видя, что ничто  не  препятствует
его любви, сделался смелее и открылся в своей страсти  хорошенькой  графине,
которая снова прибегла к защите своего мужа и свекрови, прося их  увезти  ее
куда-нибудь в деревню, и что если они не хотят сами ехать, то  дозволить  по
крайней мере ей удалиться в какое-нибудь  уединенное  место.  Но  и  на  эту
просьбу свекровь и муж расхохотались во все горло и сказали только, что она,
вероятно,  желает  их  разорения.  Бедной  графине  оставалось  теперь  одно
средство, к которому она и прибегнула: она притворилась  больною,  приказала
свезти себя на Бурбонские минеральные воды и написала в то же время письмо к
своему отцу, герцогу Люиню, в котором просила его приехать повидаться с  ней
в Бурбон, так  как  она  имеет  сообщить  ему  один  весьма  важный  секрет.
Пригласили  доктора.  Он  объявил,  что  графине  непременно  надобно  ехать
лечиться на минеральные воды.  Нельзя  было  не  слушаться  совета  доктора,
поэтому  свекровь  и  муж  согласились   отпустить   больную   на   воды   в
сопровождении,  однако,  ее  дяди  аббата  Скаглиа.   Лучшего   провожатого,
казалось, нельзя было найти: аббату было около семидесяти лет, притом же  он
слыл за человека редкой нравственности.
   Но  графиня  Веррю  была  так  хороша  собой,  что  ею  нельзя  было   не
соблазниться. Старик Скаглиа, на попечение которого она была оставлена,  так
сильно в нее влюбился, что когда графиня увиделась на водах со своим отцом и
рассказала  ему  о  той  опасности,   которой   она   может   подвергнуться,
возвратившись в Пьемонт ко двору герцога Савойского,  то  он  вызвался  быть
защитником и  покровителем  своей  племянницы  и  храбро  идти  против  всех
попыток, которые будут сделаны против ее чести.
   Обещание аббата успокоило отца и дочь.  Герцог  Люинь  через  три  месяца
возвратился в Париж, а графиня Веррю отправилась обратно в Пьемонт.
   Во время дороги аббат признался своей молоденькой  племяннице,  что  все,
что он для нее сделал, чтобы она постоянно при  нам  находилась,  доказывает
его пламенную к ней  любовь.  Отвергнув  почти  с  ужасом  такое  признание,
графиня поняла, что в  дряхлом  дяде  своем  нашла  себе  не  защитника,  не
покровителя, но злейшего своего врага.
   Приехав  в  Турин,  она  увидела  герцога  Савойского  еще  более  в  нее
влюбленным, а мужа своего и его мать более чем  когда-либо  внимательными  к
нему.
   Покинутая свекровью, не защищаемая мужем, преследуемая,  наконец,  родным
дядей, бедная женщина должна  была  прибегнуть  к  одному  только  средству:
броситься в объятия герцога.
   Муж, мать его и аббат пришли в сильный гнев и отчаяние, кричали, роптали,
но было уже поздно; притом же герцог  силою  своей  власти  сумел  скоро  их
урезонить.
   Герцог  до  безумия  любил  графиню.  Почти  тотчас  же  он  разрешил  ей
пользоваться всеми теми  правами,  которыми  пользовалась  с  постепенностью
госпожа де Ментенон при Людовике XIV. Заседание  комитета  министров  герцог
назначал всегда на ее половине, исполнял все ее малейшие  желания,  старался
предугадывать их, делал  ей  множество  подарков  -  деньгами,  драгоценными
камнями, домами, мебелью, но, взамен  всего  этого,  был  ревнив  как  тигр,
держал ее всегда взаперти (сам он тоже не любил никому показываться).  Среди
всей этой роскоши, богатства и  почестей  графиня  Веррю  вдруг  заболевает:
графиня отравлена. К счастью, герцог имел у себя противоядие. Он  давал  его
принимать графине беспрестанно, не соблюдая ни меры, ни времени,  и  графиня
выздоровела. Через некоторое время она снова  заболела  -  у  нее  сделалась
оспа. Герцог никого не хотел допускать к больной и сам день и ночь ходил  за
нею до тех пор, пока она не была вне опасности.  Этой  заботливостью  герцог
довольно уже показывал, как он сильно любит графиню. Но  графиня  не  хотела
никакого другого доказательства в любви к себе  герцога,  как  только  того,
чтобы он позволил ей пожить несколько на свободе, ибо обожатель ее с  каждым
днем становился все более и более ревнивым, хотя  она  никогда  не  подавала
повода к ревности, и еще чаще  стал  ее  запирать.  Такая  жизнь  опротивела
наконец фаворитке - она решила вырваться на свободу.
   У графини был брат, герцог Люинь, которого она очень любила. Она написала
ему, чтобы он приехал повидаться с ней в Турин, назначая срок его приезда  к
тому времени, когда король будет отправляться в Шамбери. В условленное время
Люинь был уже в Турине. Сестра  рассказала  ему  обо  всем.  Они  условились
бежать из  герцогства  Савойского  и  возвратиться  во  Францию.  Фаворитка,
решившись привести  свой  план  в  исполнение,  начала  с  того,  что  стала
исподволь отправлять из герцогства свои деньги и драгоценные  вещи,  оставив
из первых весьма небольшое при себе количество, наконец приступила к продаже
своих домов и имений и вырученные за них деньги назначила тоже к отсылке  во
Францию. И вот в одну прекрасную лунную ночь она под покровительством своего
брата выехала из Турина верхом  на  лошади,  добралась  до  Генуи,  села  на
корабль, отправлявшийся в Марсель, и благополучно прибыла в этот город.
   Герцог злился, выходил из себя, но, к  сожалению,  власть  его  не  могла
простираться далее пределов его герцогства!.. И в то время как он предавался
гневу и отчаянию, фаворитка его была уже в Париже и заключилась в монастырь.
Понятно, что, любя свободу, графиня не захотела долго оставаться  в  неволе,
хотя и добровольно  присудила  себя  к  монастырской  жизни.  Она  вышла  из
монастыря, купила дом, великолепно отделала его, стала давать  обеды,  балы,
литературные вечера и, как женщина, исполненная  ума  и  красоты,  приобрела
себе вскоре тьму поклонников,  которых  один  ее  приветливый  взгляд,  одна
ласковая улыбка сводили с ума. Через услугу,  которую  она  оказала  королю,
доставив ему противоядие, подобное тому, от которого  ей  и  самой  пришлось
спасти себя от смерти, она приобрела большой вес в свете. Сто тысяч франков,
ежегодно издерживаемые ею на картины, на разные художественные редкости,  на
вспомоществование бедным художникам и писателям, были причиной многих похвал
о ней Лафайя и  Вольтера.  Такая  прекрасная,  завидная  жизнь  продолжалась
только до 1736 года - в этом году в возрасте шестидесяти шести  лет  графиня
умерла, оставив в завещании друзьям своим полмиллиона франков и сочинив  для
самой себя эпитафию, которую просила вырезать на своем надгробном памятнике.
   Вот эта эпитафия. Она имеет  два  достоинства  -  краткость  изложения  и
верность содержания.

   C-git dans une paix profonde
   Cette dame de Volupte,
   Qui, pour plus grande sdrete,
   Fit son paradis en ce monde.

   Под камнем сим лежит жена,
   Когда-то жрица сладострастья;
   Для большей верности, она
   Жила на свете в полном счастье.

   Графиня Веррю оставила после себя сына и дочь, которых  герцог  Савойский
признал своими детьми. Сын умер в ранней молодости,  не  быв  женатым;  дочь
вышла замуж за принца Кариньянского, потомки которого и до сих пор царствуют
в Сардинии.
   Говоря о графине Сен-Себастьен, мы сказали, что через свою любовную связь
с королем Виктором-Амедеем II она должна была сопровождать его в  Шамбери  -
место, выбранное им для своего уединения, а из Шамбери - в  тюрьму.  Скажем,
каким образом, будучи еще на престоле 1 сентября  1730  года,  Виктор-Амедей
заключен был 8 октября  1731  года  в  тюрьму,  то  есть  спустя  год  после
добровольного отречения от  престола  в  пользу  сына  Карла-Эммануила.  Это
потому, что, подобно Карлу V и Христине, он тотчас после того, как сложил  с
себя корону, стал сожалеть, что отрекся от  престола,  и  пытался  снова  им
завладеть, то есть силой или изменническим образом отнять его  у  сына.  Эта
попытка ему не удалась: в ночь с 28 на  29  сентября  Виктор-Амедей  был  по
приказанию своего сына арестован  в  замке  Монкалье  и  отправлен  в  замок
Риволи. Что касается супруги его, графини Сен-Себастьен, то она была сослана
на границы Пьемонта.
   В то время как сын арестовывал в Сардинии своего  отца,  в  Пруссии  отец
арестовывал своего сына.
   13 сентября 1730 года Фридрих-Вильгельм  II,  сын  того  Бранденбургского
курфюрста, который сделал Пруссию королевством и объявлен был королем ее  18
января 1701 года,  отдал  приказание  арестовать  своего  сына  за  то,  что
последний, по согласию с графом Каттом, хотел, против воли отца,  бежать  из
Прусского королевства.
   Принц и граф Катт, его сообщник, были заключены в тюрьму. В это же  время
герцог Орлеанский, соскучась бесполезной борьбой,  которую  ему  приходилось
выдерживать  против  Флери,  решился  удалиться  от  государственных  дел  и
совершенно посвятить себя Богу.
   Вследствие этого он подал королю прошение, в котором просил  уволить  его
от должности генерала от инфантерии. Король принял его просьбу  и  упразднил
вместе с тем эту должность.
   Эта самая должность, упраздненная еще в 1639 году, после  смерти  герцога
д'Епернона, была возобновлена в 1721 году для герцога Орлеанского, бывшего в
то время герцогом Шартрским.
   Что касается Людовика  XV,  то  во  время  всех  описанных  нами  событий
единственным  и  любимым  его  развлечением  -  после  охоты,  церемониалов,
слушания обедни и придворных выходов - было  рассаживать  латук  (laitue)  и
другие растения в своем маленьком саду,  который  подарил  ему  от  себя  на
память министр Флери, и смотреть, успешно ли они растут.
   Упомянув о Флери, мы забыли сказать где следует о возведении его в звание
кардинала.
   Указ о его кардинальстве был подписан королем 11 сентября 1726 года.

Глава 5

1732 - 1733

Состояние двора. - Людовик XV и королева. - Девицы Шароле, Клермон и Сан. - Графиня Тулузская. - Описание королевской охоты в окрестностях Рамбуйе и Сатори. - Вольность в разговорах. - Ла Пейрони, лейб-хирург двора, и девица Клермон. - Поступок Флери. - Интриги придворных. - Тост короля. - Беспокойства Флери. - Герцог Ришелье. - Госпожа Портайль. - Люжак. - Приказ о выдаче госпоже Портайль пенсии. - Камердинеры его величества. - Госпожа де Мальи. - Дом дворян Нель. - Любовь короля. - Его застенчивость. - Ошибка королевы. - Герцог Ришелье. - Первое свидание. - Флери старается устроить второе. - Госпожа де Мальи одерживает победу, - Ее портрет. - Янсенисты.

   К 1 января 1732 года, то есть в эпоху, в которую мы теперь вступаем, двор
Людовика XV представлял картину самых невинных и простодушных нравов.
   Если Людовик XV и был кому обязан в этой чистоте  своих  нравов,  то  это
регенту,  человеку  развращенному,  погрязшему  в  пороках,  который   сумел
предохранить юного короля,  своего  питомца,  отданного  под  его  защиту  и
покровительство, от той развратной жизни, которую сам  вел.  И  как,  должно
быть,  была  довольна  своей  судьбой  та  бедная  принцесса,  которая  была
привезена  из  старого  командорства  Германии  для  того,  чтобы  сделаться
королевой Франции, когда видела, что она была в одно и то же время  женой  и
любовницей своего августейшего супруга! Мария Лещинская была для Людовика XV
лучшей и красивейшей из всех окружавших его женщин, и плодовитость  ее  ясно
доказывала согласие и взаимность супружеской  любви.  Через  девять  месяцев
после вступления своего в брак с королем она родила, во-первых, дочь, затем,
в следующий год, двух дочерей, потом сына,  названного  дофином,  по  случаю
рождения которого давалось столько  праздников,  потом  герцога  Анжуйского,
который  родился  на  свет  для  того,  чтобы  укрепить  за  старшей  ветвью
королевского дома право наследовать престол Франции. За пять лет пять детей,
тогда как отцу этого большого семейства не было еще и двадцати одного года!
   И при всем этом король жил среди забав  и  удовольствий,  среди  любовных
интриг. Все эти интриги, сплетаясь, составляли как бы род  сети,  в  которую
попадалось сердце каждого, исключая сердце короля: Мария Лещинская была  для
него единственной любовью, охота - единственным его удовольствием.
   Охотничьи поезды времен молодости Людовика XV со всеми этими  кокетливыми
амазонками, принимавшими в них  участие,  имели  в  себе  что-то  волшебное,
баснословное. На охоте короля обыкновенно присутствовали  принцессы  Шароле,
Клермон, Сан, графиня Тулузская, славившаяся своей красотой, все те  героини
талантливой кисти Ванлоо, которых он сохранил для нас живыми через  сто  лет
после этой баснословной эпохи, - все те охотницы, влюбленные, как Калипсо, и
не  так  целомудренные,  как  Диана,  которые  объезжают  леса  -   Рамбуйе,
Венсеннский, Булонский, Версальский и Сатори не в колясках,  как  то  делали
Монтеспан и Ла Вальер, но на лошадаях,  напудренные,  убранные  в  жемчуг  и
рубины, одетые в богатые амазонские платья, с тонкой зашнурованной талией, с
маленькой треугольной шапочкой на голове, кокетливо  наклоненной  на  правое
ухо, с длинными шлейфами, касавшимися земли, которые,  однако,  не  скрывали
хорошенькой ножки, вооруженной маленькой золотой шпорой.
   Но эти охоты, нужно заметить, не всегда проходили благополучно:  олени  и
кабаны дорого продавали свою жизнь знатным охотникам,  преследовавшим  их  с
оружием в руках. На одной из этих охот был убит граф Мелен, обожатель девицы
де Клермон, но на хорошенькую принцессу смерть графа так мало подействовала,
что герцогиня Бурбонская решилась даже сказать на другой день королеве:
   - Не думайте, чтобы принцесса Клермон заметила, что обожатель ее  умер...
Она сделала вид, что ей все равно - жив он или нет!
   Затем, по возвращении с охоты, кавалеров и дам встречали во дворце  новые
удовольствия - шумные и  веселые  ужины  и  картежная  игра,  продолжавшаяся
далеко за полночь, игра более серьезная и азартная, чем во  время  дня,  где
золото лилось на столы обильной рекой. Король был такой же охотник до  карт,
как и предок его Генрих IV, только Генрих IV всегда выигрывал, а Людовик  XV
иногда был в  проигрыше.  В  последнем  случае  король  относился  к  своему
министру Флери. Флери хотя и ворчал,  но  не  мог  отказать  в  уплате  кому
следует проигрыша короля, ибо рассчитывал, что для  его  честолюбия  гораздо
полезнее, если король будет проводить время на охоте и за карточным  столом,
нежели заниматься государственными делами.
   Заметим  здесь,  что  во  всех  этих  собраниях  господствовала   большая
вольность как в обращении, так и в словах. Подобная вольность была в большой
моде в ту эпоху.  Принцесса  Палатинская  и  герцогиня  Бургундская  первыми
подали пример называть все предметы по их настоящим именам, хотя и не всякий
предмет можно назвать в образованном обществе настоящим его именем.