были  дать  ему
понюхать спирт, но дофин остался  совершенно  спокоен  и  выдержал  операцию
чрезвычайно достойно. Через  несколько  дней  его  зубной  врач  предупредил
герцога Шатильонского, что принцу надобно выдернуть коренной зуб  именно  на
той стороне, где была рана. Принц попросил дать ему какое-то время, чтобы на
это решиться, и, решившись, сам позвал хирурга  и  перенес  операцию  весьма
хладнокровно.
   Через несколько дней ему вырвали другой зуб, потом третий, и  он  перенес
боль с тем же спокойствием.
   Однажды кардинал Флери, играя с  ним  в  карты,  как  игрывал  некогда  с
Людовиком XV в его отрочестве, спросил дофина:
   - Можно ли твердо полагаться, ваше высочество, на дружбу, которую  вы  ко
мне теперь  выказываете?  Дружба  государей  нашего  времени,  как  уверяют,
непродолжительна.
   - Вам не на что, кажется, жаловаться, - отвечал дофин, - вы сохранили для
себя хорошее место в сердце короля.
   Узнав,  что  одна  придворная  дама  никогда  не  говела,  он,  имея  уже
пятнадцать лет от роду, подошел к ней и спросил:
   - Вы, сударыня, были у исповеди?
   - Была, ваше высочество.
   - Плохая вы католичка! Кто ваш духовник?
   - Один францисканский монах, - сказала дама, смущенная  такими  вопросами
юного принца.
   - Вы бы сделали лучше, если бы взяли какого-нибудь миссионера  придворной
церкви, - возразил принц, - он был бы построже.
   И он отошел от нее с таким же  видом,  какой  принял  бы  Людовик  XIV  в
подобном случае.
   Когда речь шла о женитьбе дофина на инфанте Марии-Терезии Испанской,  ему
было четырнадцать лет, и он еще не знал ни одной женщины. Поэтому  он  очень
часто говорил о своих планах поездок и путешествий с дофиной.
   - Хорошо, - сказала ему принцесса (мадам) Аделаида, -  говорите  о  вашей
жене, хвастайтесь ее прекрасным цветом  лица,  ее  благородной  наружностью,
белизной ее тела... А знаете ли вы, что у нее рыжие волосы?
   - Меня уверяли, что она имеет добрый характер, -  отвечал  дофин,  -  для
меня и этого достаточно.
   Однажды он сказал одному из своих друзей:
   - Если я сделаюсь когда-нибудь королем, то  буду  жить  в  Сен-Жермене  и
прикажу выстроить там дворец, приспособив к этому те строения,  которые  уже
там находятся.
   - Ваше высочество, - отвечал ему тот, с кем он говорил, -  этот  план  не
согласуется с другим планом, который лежит у вашего высочества в сердце, - с
планом облегчить ваших подданных.
   - Хорошо, - сказал дофин, - я подумаю о том, что вы сказали.
   На другой день он снова обращается к своему другу:
   - Вы правы, всегда строят больше, нежели хотят, и дороже, нежели можно. Я
думал о том, что вы мне вчера сказали, и даю вам слово, что никогда не  буду
строиться.
   Дофин очень любил забавляться стрельбой в  цель,  но  он  имел  несчастье
убить при этом господина де Шамбона и никогда не мог забыть этого.
   Жена господина де Шамбона была беременна. Он был крестным отцом  младенца
и во время  крещения,  увлекшись  молитвой,  не  исполнил  какого-то  обряда
относительно младенца, что хотели поправить, сказав ему:
   - Ваше высочество, это не в обычае.
   - Но мне кажется, - отвечал с горестью дофин, - что  не  в  обычае  также
убивать отца младенца и мужа жены.
   Будучи женатым уже пять лет, дофин постоянно жил  как  добрый  и  честный
муж. Поэтому, как мы уже говорили, госпожа де  Помпадур  несравненно  больше
боялась дофина, нежели королевы.
   Госпожа де Помпадур была представлена ко двору в 1745 году.  Но  так  как
она не могла быть представлена под своим именем - госпожи Ленорман д'Етиоль,
так как, сверх того, она имела некоторые причины расстаться с  этим  именем,
которое носила довольно мало, она просила короля сделать для нее то, что  он
сделал для госпожи  де  Шатору:  король  на  это  согласился  и  подарил  ей
маркизство Помпадур.
   Фамилия де Помпадур, восходившая к XII веку, пресеклась  в  1722  году  в
лице маркиза Помпадур, замешанного в Целламарском заговоре.
   Маркиза Помпадур не  выставляла  своих  условий  наперед,  как  герцогиня
Шатору, но она ничего не потеряла от того, что сделала это после.
   Она  начала  с  того,   что   лишила   места   генерал-контролера   Орри,
отказавшегося  сделаться  ее  покорнейшим  слугой,  и  заменила  его   своим
приверженцем.
   Кроме двух мнений, ходивших в публике  насчет  господина  Пуассона,  отца
маркизы Помпадур, по одному из которых он был  ла-ферте-су-жуаррский  купец,
торгующий скотом, а по другому - подрядчик Дома Инвалидов, было еще  третье,
которое выдавало его  за  лихоимца  и  взяточника,  осужденного  некогда  на
виселицу.
   Пуассон, говорили, был одним из  главных  поверенных  братьев  Парисов  и
находился под их покровительством. Преследуемый Фагоном, который, по причине
покровительства герцога Ришелье, не смел взяться за них самих,  Пуассон  был
осужден на виселицу. Но никогда, говорят, не  бывают  повешены  те,  которые
довольно богаты, чтобы купить себе  петлю  за  сто  тысяч  луидоров,  так  и
Пуассон избегнул виселицы и бежал в Гамбург.
   Прежде мы уже говорили, как командор де Тианж  играл  роль  Станислава  в
1733 году. Пуассон встретился с  ним  в  Гамбурге,  рассказал  ему  о  своем
приключении и просил его похлопотать за себя  у  контролера,  чтобы  он  мог
подать апелляцию на  этот  приговор.  Об  этом  деле  очень  часто  говорили
кардиналу Флери, но ничего от  него  не  добились.  Наконец  одна  дама,  де
Сессак, приятельница его, начала так надоедать кардиналу, что  он  позволил,
чтобы это дело было пересмотрено.
   В 1741 году приговор 1726 года был отменен.
   Братья Парисы много помогли господину Пуассону.
   Генерал-контролер был  большим  врагом  этих  братьев,  и  потому  первой
заботой маркизы Помпадур, вошедшей в силу, было ниспровержение Орри.
   Орри, получив отставку, удалился в Берси, куда все честные люди стекались
для того, чтобы записывать у него свои имена в знак уважения к нему.
   Орри заменил господин де Машо, бывший правителем Валансьена.
   Господин де Машо, человек честный и умный, начал с того, что спас Францию
от великого голода,  свирепствовавшего  в  1749  году,  выписав  достаточное
количество ржи из Варварии.
   Маркиза Помпадур наполовину обманулась  в  своем  ожидании;  правда,  она
имела власть ниспровергнуть своего врага, но не в ее  власти  было  заменить
его другом.
   Чтобы  вознаградить  ее  за  это,  король  предложил  ей  место  главного
начальника публичных строений, - теперь маркиза могла назначать кого  угодно
на это место.
   И она назначила на это место своего брата, которого сделали  маркизом  де
Вандьер и которого придворные немедленно окрестили маркизом д'Авантиер.
   Что  касается  личного  богатства  маркизы  Помпадур,  то  вот  в   какой
прогрессии оно росло.
   Через шесть месяцев после объявления ее любовницей короля она  имела  уже
600 тысяч ливров годового дохода, одно  помещение  при  дворе,  другое  -  в
зданиях, принадлежащих королю, и маркизство Помпадур.
   В 1746 году она купила у Русселя, главного откупщика, землю де  ла  Селль
за 155 тысяч ливров и издержала 60 тысяч ливров на перестройку одного только
замка.
   В том же году король подарил ей 750 тысяч ливров на покупку земли и замка
Креси, 500 тысяч ливров - за должность конюшенного казначея, а также учредил
вторую должность в ее пользу, доставившую ей 500 тысяч ливров.
   Таким образом, менее чем  за  год  фаворитке  было  подарено  около  двух
миллионов ливров.
   1 января 1747 года Людовик XV подарил ей - как подарок к  Новому  году  -
записную книжку, усыпанную  бриллиантами,  с  бриллиантовым  гербом  Франции
посередине, с бриллиантовыми же  башнями  на  всех  четырех  углах,  которые
маркиза Помпадур избрала своим гербом.
   В этой книжке находился еще билет в 150 тысяч ливров,  которые  следовало
уплатить предъявителю его.
   3 марта маркиз де Вандьер получил от короля  Гренелльское  капитанство  и
грамоту на получение 100 тысяч ливров за это место.
   В 1749  году  маркиза  Помпадур  просила  выстроить  для  себя  дворец  в
Фонтенбло; король дал ей на это 300 тысяч ливров.
   В том  же  году  она  просила  у  короля  замок  д'Олней  для  увеличения
приятностей Креси; король подарил его ей и прибавил еще 400 тысяч ливров.
   В 1750 году она хотела приобрести Бренборион, лежащий выше Бельвю; король
купил его, заплатив 600 тысяч ливров.
   В 1751 году маркиза Помпадур вспомнила, что пора было сделать  что-нибудь
и для своего отца; король купил землю де Мариньи и немедленно  предложил  ее
господину Пуассону.
   В 1752 году маркиза Помпадур пожелала иметь  землю  Сен-Реми,  смежную  с
землей Креси. Это была безделица, приносившая всего 12 тысяч ливров  дохода,
и потому король, стыдясь предложить ей такой малый подарок, прибавил к  нему
300 тысяч ливров для постройки дворца в Компьене.
   В 1753 году маркизе  понравился  превосходный  замок  графа  д'Евре.  Она
сказала об этом Людовику XV, и он в ту же минуту дает ей на покупку его  500
тысяч ливров. Но, войдя в него,  маркиза  находит  его  недостойным  себя  и
издерживает еще 500 тысяч ливров  для  того,  чтобы  сделать  его  для  себя
удобным.
   На этот раз парижане не могли удержаться: они осыпали ругательствами  эту
женщину, облепили стены замка пасквилями и,  как  она  для  увеличения  сада
захватила, не говоря ни слова, часть пространства,  которое  тогда  называли
Бегом и которое  теперь  называют  Елисейскими  полями,  собравшись  толпой,
напали на работников и рассеяли их, начав бросать в них камнями.
   Около того же времени между маркизой  Помпадур  и  прусским  королем  шли
переговоры о покупке Невшательского княжества. В случае разрыва  с  королем,
своим обожателем, или в случае его смерти она хотела  иметь  за  границей  -
против врагов, которых она нажила себе во Франции, - убежище, где  могла  бы
жить спокойно не только за счет своих наличных капиталов, но и за  счет  тех
капиталов невидимых, о которых никто не знал и  которые  были  размещены  по
генуэзским,  венецианским,  лондонским  и  амстердамским  банкам.   Но   эти
переговоры кончились ничем.
   Все эти покупки, все это царское богатство, с которыми она не  знала  что
делать, были полезны для художников: надобно было украшать все  эти  дворцы,
надобно было писать в различных видах то  портреты,  то  прихотливые  заказы
фаворитки.  Художества  составляют  единственное  дворянское  сословие,  для
которого  мещанство  не  существует.  Верцеты,  Латуры,   Пигали   сделались
обыкновенными  застольными  собеседниками  маркизы  Помпадур;  им  досталась
большая доля того богатства, в прощении за приобретение  которого  нуждалась
фаворитка.  С  того  времени  художество  вошло  в  материальную   жизнь   и
преобразовалось, чтобы сделаться не только приятным, но и  полезным,  -  оно
снизошло  до  малейших  подробностей  меблировки.  Эти  тысячи   безделушек,
которыми женщина себя окружает, тысячи выдумок, которыми она услаждает  свои
взоры, тысячи прихотей, которыми она забавляет свое  воображение,  сделались
художественными произведениями, и теперь еще наши модные женщины удостаивают
покровительством своего вкуса  те  бесполезные,  но  дорогие  вещи,  которым
маркиза Помпадур дала свое имя.
   Впрочем, надобно сказать правду, никогда подделка  малейших  подробностей
не простиралась так далеко, как в эпоху, о которой мы говорим. Тогда во всем
старались природу заменить искусством. Например, цветы, это блистательнейшее
украшение природы, с удивительным сходством воспроизводились иглой,  кистью,
фарфором.  Однажды  маркиза  Помпадур  принимала   Людовика   XV   в   своем
очаровательном замке Бельвю, стоившем ей миллионы. Она повела его в комнату,
из которой видна была обширная  оранжерея.  В  этой  оранжерее  цвели  самые
свежие, самые  не  свойственные  этому  времени  года  цветы:  розы,  лилии,
гвоздики были рассеяны в таком изобилии, как бывает только во  время  весны.
Это было, как  говорили  в  то  время,  царство  Флоры,  и  все  эти  цветы,
прелестные по своей  свежести,  были  притом  так  очаровательны  по  своему
запаху, что король попросил даже собрать ему букет, который он хотел отвезти
в Версаль.
   - Пойдите  и  нарвите  цветов  сами,  государь,  -  сказала  фаворитка  с
прелестной улыбкой, опираясь на руку Людовика. - Пойдите...
   Король пошел в оранжерею и, когда нагнулся сорвать первый цветок, заметил
свою ошибку. Весь  этот  прелестный  цветник  был  сделан  из  превосходного
саксонского фарфора, а запах, которым король восхищался и  который  почти  с
избытком заменял пахучие испарения всех цветов,  происходил  от  отличнейших
духов, полученных искусственным образом и смешанных  с  атмосферой,  которую
они наполняли благоуханием.
   Король не мог прийти в себя от этого чародейства. Он говорил о  нем  так,
как по возвращении из  своего  подземного  путешествия  говорил  Аладдин  об
очарованных садах, по которым прогуливался.
   Однако и среди всего этого у Людовика XV оставались признаки печали, часы
меланхолии, минуты отвращения ко всему, которых ничто не могло  победить.  И
что же! Искусство нашло средство и  против  этого  ко  всему  отвращения,  и
против этой  меланхолии,  и  против  этой  печали.  Маркиза  Помпадур,  дабы
развлечь своего короля-любовника, не прибегала, как  то  делала  госпожа  де
Ментенон для  самого  неутешимейшего  человека  во  Франции,  к  религиозным
церемониям и к духовным особам, но обратилась к театральным представлениям и
к поэтам. Дюфреми, Мариво и Коллет господствовали в  этом  театре,  который,
подобно меблировке того времени, может быть назван театром маркизы Помпадур.
При великом короле Мольер был только камердинером; при Людовике  XV  Вольтер
был камергером.
   На этих представлениях, составлявших цель всех интриг  и  любимых  более,
нежели в  прежние  времена  Марли,  присутствовало  весьма  небольшое  число
зрителей. Это  были  король,  королева,  дофин,  мадам  Аделаида,  принцессы
Виктория, София, Луиза,  герцог  Шартрский,  принц  Тюренн,  герцог  д'Ажан,
герцог Ришелье, господин де Майльбуа, маркиз де Вильруа, господин де  Таван,
граф де Лорж, господин д'Аржансон, господин де Коаньи, господин де  Круасси,
господин де Герши, господин де Шансенец, маршал граф  Саксонский,  аббат  де
Берни, де Вандьер, Турнегам, де Бриенн, де Спонгейм, де Субиз, де  Бель-Иль,
де Сен-Флорентен, де Пюиссье, де Шеврез, де Люксембург, де  Дюра,  де  Шонь,
д'Естиссак, де Кастр, де Гонто, де Сегюр, де Ложерон, де Пон, де Даши  и  де
Фриз.
   Актерами были граф Майльбуа, Мез, д'Ажан,  Круасси,  де  Бойе,  де  Дюра,
Клермон д'Ам6уаз,  Куртанво,  Вильруа,  актрисами  -  маркиза  Помпадур,  де
Бранка, де Пон и де Сассенаж.
   Таким образом, в 1747 году играли "Тартюфа", но почти секретно. Ни дофин,
ни принцессы, ни королева на  этом  представлении  не  присутствовали.  Граф
Ноайль, принц Конти и герцог Жевр добивались  приглашения,  но  не  получили
его.
   "Тартюфа" играли  герцог  Нивернуа,  Мез,  д'Ажан,  ла  Вальер,  Круасси,
госпожа де Сассенаж, господин де Пон и госпожа де Бранка.
   В 1749 году играли "Заключенный и расторгнутый брак", сочинение  Дюфреми.
Граф Майльбуа имел огромный успех в роли президента; маркиз  Бойе,  Круасси,
Клермон д'Амбуаз и Дюра были осыпаны рукоплесканиями.
   В 1752 году играли "Венеру  и  Адониса",  юроический  балет.  Слова  были
господина Коллета, а музыка - господина Мондовиля. Рыцарь де  Клермон  играл
роль Марса, маркиза Помпадур - роль Венеры,  виконт  Шабо  -  роль  Адониса,
госпожа де Бранка - роль Дианы.
   Многие из этих дам и кавалеров  приобрели  славу  истинных  артистов.  Ла
Вальер отлично исполнял  роли  градоначальников,  герцог  Дюра  -  "Блезов",
госпожа де  Бранка  -  мельничих,  а  маркиза  Помпадур  -  Колетт.  Клермон
д'Амбуаз, Куртанво, Люксембург, д'Ажан и Вильруа превосходно пели.  Наконец,
де Гесс, де Куртанво, Беврон и Мельфор восхитительно танцевали.
   Герцог ла Вальер был директором этой знаменитой труппы.
   В 1748 году приказано было выстроить зал для личных удовольствий Людовика
XV, или, лучше сказать, маркизы Помпадур.
   В продолжение этого времени народ, о котором совсем забыли  и  о  котором
вспоминали лишь тогда, когда речь заходила о  налогах,  сняв  мало-помалу  с
Людовика XV имя Возлюбленного,  начинал  роптать.  Мы  остановимся  на  этом
ропоте, потому что это было началом грозы, которая должна  была  разразиться
впоследствии.

КНИГА ВТОРАЯ

Глава 1

1748 - 1756

Истощение финансов. - Жалкое состояние флота. - Г. де Руйллье сменяет г. де Морпа. - Г. де Майю. - Дело об имуществе духовных лиц,. - Бракосочетание маркизы Буффлер с герцогом Люксембургским, - Военное дворянство. - Смерть графа Маврикия Саксонского. - Учреждение военного училища. - Рождение герцога Бургундского, - Маркиза Помпадур. - Маркиз Мариньи, ее брат. - Олений парк.

   Последняя  война  ясно  показала,  в  каком  жалком  положении  находился
французский  флот,  приведенный  в  такое  цветущее  состояние  Кольбером  и
оставленный в таком пренебрежении министром Флери. Г. де Морпа, на  которого
пала ответственность за это несчастие, или, лучше сказать, на которого  пало
обвинение за сочинение одного четверостишия против фаворитки короля

   ,сдал морское министерство г. Руйллье. Между тем и  добросовестный  Орри,
выжимавший у кардинала Флери по копейке до двенадцати тысяч ливров,  которые
он давал королеве на уплату  ее  богоугодных  долгов,  показавший  в  начале
Фландрской войны, что в казне имеется восемьдесят миллионов для  поддержания
чести Франции, с истощением казны и  будучи  притом  притесняем  фавориткой,
вышел в отставку, передав место свое г. де Машо д'Арнувилю.
   Машо,  сделавшись  министром,  находился  в  таких   же   затруднительных
обстоятельствах, как и  Орри;  затруднительность  для  него  была  еще  даже
больше, потому  что  с  каждым  днем  вспомогательные  средства  становились
меньше, а нужды возрастали более. Надобно  было  уплачивать  государственный
долг, восполнять дефицит; а между тем народ был так  разорен,  что  не  было
никакого  средства  привести  в  порядок  финансы.  И  потому  Машо  решился
прибегнуть к духовенству,  дворянству  и  государственным  чинам  провинций,
которых настоящее богатство не приведено еще было в известность.
   Эти сословия сохранили старинное право самим на себя  налагать  налоги  и
платить королю в виде добровольного дара сумму, которую они имели до сих пор
право распределять между собой по своему благоусмотрению.
   Итак Машо, находясь в  этих  затруднительных  обстоятельствах,  послал  в
парламент для внесения в роспись указ о налоге  двадцатой  части  доходов  с
каждого дома и всякой другой недвижимой собственности.
   Парламент, получив этот указ, обратился к королю  с  жалобой.  Но  король
вместо всякого ответа приказал парламенту принять указ, и парламент внес его
в свою роспись. По принятии этого указа король потребовал займа в  пятьдесят
миллионов; парламент снова обратился к королю с жалобой; но несмотря на это,
король приказал и этот указ о займе внести в роспись, что и было исполнено.
   Эти два указа произвели всеобщее неудовольствие. Указ о  двадцатой  части
доходов с недвижимой собственности не  нравился  дворянству,  духовенству  и
государственным чинам провинций. Указ же о займе  пятидесяти  миллионов  был
тягостен для народа.
   Эти неудовольствия обнаруживались в разных видах в течение времени с 1750
по 1756 год.  К  этому  общему  взгляду  мы  присоединим  некоторые  частные
подробности, дополняющие историю этих шести лет.
   Одно из частных событий, наиболее забавлявшее двор своей оригинальностью,
было неожиданное бракосочетание герцогини Буффлер с герцогом Люксембургским.
28 июня Людовик XV был в Бельвю у маркизы  Помпадур;  герцог  Люксембургский
приехал туда же просить его почтить своей подписью контракт,  содержавший  в
себе условия вступления его в брак с герцогиней