гих  пленных  буров  были  интернированы  на
понтоне "Террор"*.
   Настоящий ад было это судно, необыкновенно метко названное. Войдите --  и
вам покажется, что вы в больнице, но в больнице,  где  нет  ни  сиделок,  ни
докторов, ни лекарств.
   Грязная клетка, до отказа набитая людьми.  Их  тела  покрыты  ранами,  по
которым ползают насекомые. Прибавьте к этому невыносимую  жару,  от  которой
можно сойти с ума, и питание, отпускаемое лишь в количестве, необходимом для
"поддержания жизни". Прелестная формула, изобретенная англичанами.  Под  ней
подразумевается паек, достаточный только для того, чтобы  не  дать  пленнику
умереть с голоду.
   Как это экономно! И другое преимущество: ослабевшие  от  голода  люди  не
могли бежать. Они мерли, как  му-хи.  "Тем  хуже  для  них!"  Похороны  были
недолгими. От-крывали орудийный люк и, недолго думая, бросали тело в  залив,
воды которого кишели акулами.
   "Тем лучше для акул", - смеялись англичане,
   Уже через сутки Сорви-голова почувствовал, что не в силах больше  терпеть
грубого обращения, голода,  вшей,  жалкого  вида  товарищей  по  заключению,
ослабевших, безжизненных, похожих скорее на  призраков,  чем  на  людей.  Он
твердо решил покончить со всем этим. Утонуть, быть расстрелянным,  съеденным
акулами - и то лучше, чем это медленное и мучительное умирание.
   Он поделился своим планом с некоторыми больными товарищами. Однако те  не
решились одобрить его. План Жана показался им слишком рискованным.  "Террор"
стоял на якоре посередине залива в шесть миль  шириной.  Значит,  до  берега
было по крайней мере три мили.
   Хороший пловец и мог бы, пожалуй, доплыть, несмотря на акул, на часовых и
на сторожевые суда, всегда готовые погнаться за ним.  Но  как  проникнуть  в
Саймонстаун? В этом городе, представляющем собою одновременно военный  порт,
арсенал и судостроительную верфь, кажется, нет  такого  уголка,  который  не
охранялся бы со стороны моря.
   Но Сорви-голова не колебался. Будь что будет!  В  ближайшую  же  ночь  он
бежит.
   Товарищи отдали ему  веревку,  похищенную  где-то  одним  из  пленных,  у
которого в первые дни заключения не хватило решимости бежать,  а  теперь  не
было на это сил.
   Наступила ночь. В башне, едва освещенной двумя походными  фонарями,  было
темно.
   Сорви-голова разделся донага и ремнем  привязал  за  спину  свою  одежду:
штаны, куртку, шляпу, шерстяную фу-файку. Башмаки он не взял.
   Кабельтов, привязанный к одному из передних пушечных люков, свешивался до
самой поверхности моря. Стояла непроглядная тьма. Часовые,  полагавшиеся  на
слабость узников, а еще того больше на акул, заснули.
   Сорви-голова  простился  с  товарищами,  которые  окружили   его   и   не
переставали восхищаться его силой и отва-, гой. Он смело подошел  к  люку  и
взялся за кабельтов, чтобы соскользнуть вниз.
   - Who goes there*? - раздался  над  самой  его  головой  окрик  часового,
стоявшего на баке.
   Казалось бы, элементарное благоразумие должно было заставить Жана Грандье
вернуться в башню и переждать несколько минут.
   Куда там! Он с такой быстротой скользнул по стально-му тросу, что  содрал
кожу с ладоней, и при этом у него не вырвалось ни одного  крика,  стона  или
даже вздоха.
   Часовой услышал всплеск воды, но, подумав, что это резвятся акулы,  снова
задремал.
   Теплая, насыщенная солью вода, будто серная кислота.  обожгла  ободранные
руки беглеца.
   "Ничего,  соль  обеззараживает  раны",  -  подумал,  ныряя,  Жан  с   тем
изумительным присутствием духа, которое никогда не покидало его.
   Он проплыл под водой  около  двадцати  саженей,  потом  вынырнул,  набрал
воздуха и снова ушел под воду.
   Бр-р!.. Под ним, над ним, во всех направлениях  тянулись  и  пересекались
длинные фосфорические полосы. Акулы! Не очень, правда, крупные  и  не  очень
проворные, но сколько же их было тут, этих невероятно прожорливых бестий!
   Беглецу вспомнился совет побольше барахтаться, вертеться, дрыгать  ногами
и, наконец, в  тот  момент,  когда  акула  повернется  брюхом  вверх,  чтобы
схватить его, нырнуть поглубже. И он вертелся что было мочи, дрыгал  ногами,
барахтался. Но кругом стояла такая темень, что разглядеть акул, этих морских
гиен,  не  было  никакой  возможности;  об  их  присутствии  говорила   лишь
фосфоресценция.
   Были минуты, когда он холодел от страха, чувствуя прикосновение  плавника
или  слыша,  как  лязгают  зубы  хищника.  Но  ничего!  Еще   одно   тяжелое
переживание, еще одна ложная тревога - смерть и на сей раз промахнулась!
   Проплыть три мили - это не шутка для  мальчика  шестнадцати  с  половиной
лет, да к тому же едва оправившегося от ран и изнуренного двумя мучительными
переездами-сначала в вагоне для скота, потом в бронированной башне крейсера.
Тем более что все последние дни  он  почти  ничего  не  ел,  теперь  же  его
преследовала целая стая акул, а морская  вода,  разъедавшая  его  израненные
руки, причиняла невыносимо острую боль.
   И все же наш храбрый Сорви-голова бесстрашно  плыл  вперед.  Трудно  было
дышать, ломило все тело, волны то и дело опрокидывали его, ударяя по тюку  с
одеждой, который он, как улитка свою раковину, тащил на спине.
   Ничего! Мужайся, Сорви-голова! Еще каких-нибудь  четверть  часа  -  и  ты
спасен. Крепись же, черт побери! Городские огни приближаются. Самое  трудное
уже позади.
   Ну и молодчина этот капитан Молокососов!  Трудности  и  опасности  только
умножали  его  мужество.  К  несчастью,  чтобы   спастись   от   ожесточенно
преследующих его акул, ему  приходилось  прибегать  к  довольно  неритмичной
гимнастике, и эти беспорядочные движения вконец истощили его силы.
   Он ушел под воду и хлебнул изрядную порцию морской  воды.  О,  только  не
это, Сорви-голова!  Он  тут  же  перестает  барахтаться,  координирует  свои
движения и снова продвигается вперед.
   Опять ушел под воду.  Опять  глотнул  соленой  воды.  Закашлялся.  Сперло
дыхание. Отяжелели ноги...
   "Неужели конец? - подумал  мужественный  юноша.  -  Скверная  штука!..  А
впрочем, это все же лучше заточения!"
   Бум! То загремел и  отдался  по  воде  пушечный  выстрел,  сопровождаемый
вспышкой огня. В то  же  мгновение  вспыхнули  электрические  прожекторы  на
кораблях и в форту. По  воде  забегали  широкие  полосы  света,  эти  свое-'
образные бинокли кораблей. Стало светло, как днем.
   Неужели конец? Такой героизм - и все напрасно!
   Нет, это еще не конец.
   В ту самую минуту,  когда  Сорви-голова  уже  считал  себя  погибшим,  он
почувствовал  под  ногами  твердую  почву.  Его  затуманенные  глаза  смутно
различили в темноте за прожектором,  светлый  луч  которого  застыл  посреди
гавани, какую-то темную массу.
   То была цепь скал, выступавших из воды почти на уровне моря.
   Ух!  Он  вылез  и  растянулся  на  них,  чуть  живой,  и,  зарывшись   из
предосторожности в густые водоросли, тут же заснул мертвым сном  Заснул  под
грохот пушек, под ослепительными лучами электрических прожекторов. Казалось,
пушки гремели, а прожекторы светили во славу его мужества.
   Когда он проснулся, было совсем  светло.  Но  морские  водоросли  отлично
скрывали его. Он чувствовал себя менее утомленным, чем ожидал, но умирал  от
голода.
   Кругом царила удивительная тишина. Раздвинув мягкие стебли  водорослей  и
оглядевшись, Жан убедился, что нашел пристанище  у  самого  основания  форта
Саймонстау-на. Он лежал у подножия крепостной стены и так близко к ней,  что
его невозможно было увидеть ни через бойницы, ни даже с вышки форта.
   Но как утолить этот волчий голод, от которого  пучит  живот  и  бурчит  в
кишках?
   К счастью, тут было множество устриц. Под все заглушавший шум прибоя  Жан
стал разбивать камнем раковины и с неутолимой жадностью глотал одну  устрицу
за другой. Этот оригинальный завтрак длился до десяти часов И неудивительно,
если принять во внимание голод беглеца, род пищи и способ ее приготовления
   Насытившись, он снова уснул под благодетельным покровом морских  растений
О, всего на каких-нибудь три часа! Небольшой послеобеденный отдых.
   Потом,  осмелев  от  царившей  вокруг  и  ничем  не  нарушаемой   тишины,
Сорви-голова облачился на всякий случай в свое промокшее платье и  приступил
к разведке,  желая  запечатлеть  в  уме  топографию  местности,  откуда  ему
придется выбираться ночью. Внезапно он провалился по самые плечи в  яму  под
фундаментом крепости и тотчас  же  ощутил  под  ногами  высеченную  в  стене
лесенку, которая круто поднималась вверх до самой потерны.
   "А что, если взобраться!" - подумал Сорви-голова.
   На первый взгляд, эта мысль может показаться безумной. Однако чаще  всего
бывает так, что самые  дерзкие  замыслы  наиболее  легко  осуществляются.  С
наступлением сумерек он окончательно решился
   Поднимаясь медленно и осторожно, он дошел  до  потерны*  и  с  изумлением
заметил, что она не заперта. В нее можно было проникнуть по проходу, в стене
которого оказалось окно в форме бойницы. Из-за окна доносился  звон  посуды.
Очевидно, это была кухня или столовая, а может быть, кладовая.
   Сорви-голова заглянул в бойницу и увидел  пустое  помещение,  которое,  в
свою очередь, через полуоткрытую дверь сообщалось с другой комнатой, откуда,
собственно, и доносился звон стаканов и тарелок.
   На подоконнике стояли наполненные какой-то едой судки Рядом висело  серое
домашнее платье  и  белый  передник.  Одежда,  очевидно,  оставленная  здесь
служанкой.
   У капитана Сорви-голова мелькнула нелепая, а  быть  может,  и  гениальная
мысль. Он схватил платье, влез в него прямо в своем мужской одежде,  взял  в
руки судки и решительно толкнул дверь На все это у него ушло гораздо  меньше
времени, чем у нас на описание.
   Он очутился в узкой открытой галерее, затем вышел на небольшую  площадку,
охранявшуюся часовым, и, низко опустив голову, прошмыгнул мимо него.
   - Как вы сегодня торопитесь, мисс Мод,- заметил ему вдогонку часовой.
   Округлые щеки, свежий цвет и женственные черты юношеского лица Жана - все
это при сумеречном свете ввело солдата в заблуждение.
   Жан пошел вперед, обходя строения, пересек широкий двор, проскочил  через
ворота на подъемный  мост  и  удачно  проскользнул  мимо  другого  часового,
который крикнул ему вдогонку:
   - Good night, miss Maud*!!
   И вот с сильно бьющимся сердцем, сам не веря в свое освобождение, он  уже
шагает по улице Если бы не боль в ладонях, с которых содрана кожа, все  было
бы прекрасно. Он превратился в известную всему гарнизону  мисс  Мод,  платье
которой надежно защищало его от подозрительных взглядов.
   Кроме  того,  в  его  распоряжении  оказался  изрядный  запас  съестного,
достаточный, чтобы накормить целый взвод английских солдат.
   Он шел наобум; единственной его целью было поскорее выбраться из  военной
зоны, оставить позади все ее строения.
   Скоро он вышел на широкую улицу, застроенную по  обеим  сторонам  домами.
Очевидно, это было предместье Саймонстауна. Послышались свистки паровозов  и
лязг вагонов.
   Где-то поблизости находился вокзал. А он все шагал и шагал,  преследуемый
поднимавшимся из судков вкусным, щекочущим ноздри запахом.
   "А не присесть ли пообедать? - подумал он. - Мой желудок уже давно  успел
позабыть об устрицах, и я голоден, как акула".
   Он  находился  невдалеке  от  одинокого  коттеджа,   окруженного   легкой
проволочной изгородью, у подножия которой пышно разрослась высокая  душистая
трава.
   Теплая ночь,  луна...  Как  чудесно  жить  на  свете!  Особенно  беглецу,
счастливо вырвавшемуся из страшного каземата на понтоне.
   Расположившись  на  траве,  Сорви-голова  открыл  судки,  извлек   оттуда
свежеиспеченный хлеб, нежный и сочный ростбиф, полцыпленка, сыр, две бутылки
эля и прочие деликатесы, неопровержимо  свидетельствовавшие  о  разнообразии
гастрономических вкусов солдат ее величества.
   Он с жадностью заправского обжоры  набросился  на  съестное,  оросил  его
доброй порцией вина и нашел, что первое  бесподобно,  второе  же  прямо-таки
божественно. А наевшись досыта, уснул сном праведника.
   Разбудил его, уже на рассвете, яростный  собачий  лай.  Жан  почувствовал
себя бодрым и веселым. Он потянулся и вдруг увидел по  ту  сторону  изгороди
датского дога, свирепо скалившего на него клыки.  В  нижнем  этаже  коттеджа
открылась дверь, и в сад вышла старая леди,  высокая,  сухопарая,  седая,  с
длинным, оседланным очками носом, с  огромными  зубами,  похожими  на  кости
домино, и не менее внушительных размеров руками и ногами,  -  словом,  истая
англичанка.
   Увидев приближавшуюся к нему старую  леди,  Сорвиголова  мысленно  сказал
себе:
   "Ну, теперь не плошай, старина!"
   А старая леди, погладив и успокоив ласковым словом собаку,  обратилась  к
нему:
   - Кто вы и что вам нужно, дитя мое?
   Сорви-голова сделал реверанс, потупил  глаза  и,  при-няв  скромный  вид,
который так удивительно шел к нему, тоненьким фальцетом* ответил:
   - Я несчастная служанка, миледи... господа прогнали меня.
   - За что же?
   - Я наполняла лампу и нечаянно пролила керосин,  он  вспыхнул.  Весь  дом
сгорел бы, если бы не эти бедные руки, которые я сожгла, гася огонь...  Нет,
вы только взгляните на них, миледи!
   - О да, это ужасно!-сочувственно сказала старая леди.
 
   - И, несмотря на это, меня выгнали, не заплатив ни шиллинга, не  дав  мне
белья, почти без одежды!
   - Жестокие люди!.. Но  почему  вы  так  плохо  говорите  по-английски?  -
недоверчиво спросила старая леди.
   -  Очень  просто,  миледи  я  из  Канады,  а  родители  мои  французы  по
происхождению. И мы никогда не разговариваем дома  по-английски...  Мое  имя
Жанна Дюшато. Я родилась в городе Сент-Бонифейс, что близ Виннипега.
   - Что же мне  с  вами  делать,  дитя  мое?  Хотите  поступить  ко  мне  в
услужение?
   - Как мне благодарить вас, миледи?!
   Вот как знаменитый Брейк-нек, отважный капитан Сорви-голова,  превратился
в служанку миссис Адамс, старой леди из Саймонстауна.
   Чего только не случается в жизни!
 
   ГЛАВА 9
   Образцовая служанка - Все в жизни приедается  -  Телеграмма  -  Ехать,  и
немедленно! - Санитарный поезд - На пути в  Кимберли  -  О  том,  что  может
открыть путешествие по железной  дороге  -  Трудное  путешествие  -  Умер  -
Несчастная мать - Бегство - Между двух огней - Белый чепчик - Походный  марш
Молокососов
 
   Сорви-голова,  не  видя  другого  выхода  из  положения,   вынужден   был
примириться с более чем скромным положением. Правда, та легкость, с  которой
он сошел за девушку, немного удивила его, а может быть, даже задела где-то в
глубине души его самолюбие.
   Подумайте только: капитан разведчиков,  герой  осады  Ледисмита,  солдат,
бежавший из плена-и вдруг служанка!
   Но события следовали с такой быстротой, что у  него  не  хватало  времени
задуматься.
   Старая леди уже ввела его в дом,
   - Я буду платить вам один фунт в месяц. Согласны?
   - На старом месте мне платили полтора,-не моргнув, ответила мнимая  Жанна
Дюшато. - Но леди так нравится мне, что я согласна и на один фунт.
   - Отлично! Платье у вас еще довольно чистое, оставайтесь в нем. Я дам вам
белье, башмаки и чепчик... Да,  да,  вы  будете  носить  чепчик  Я  на  этом
настаиваю А почему вы так коротко острижены?
   - У меня был солнечный удар, и косы мешали прикладывать лед, пришлось  их
обрезать О, если бы вы только видели, миледи,  какие  они  были  длинные  да
толстые! А какого красивого, золотистого цвета! Я так горевала!..
   - Довольно, довольно! Уж не кокетка ли вы? Терпеть этого не могу!
   - Я?! Кокетка?. Господь с вами, миледи! Я не ношу даже корсета.
   -  И  хорошо  делаете!  Девушка  вашего  класса  должна   быть   скромна,
трудолюбива, бережлива, предана своим господам .
   - Надеюсь, миледи скоро убедится, что я обладаю всеми этими качествами
   - Отлично!.. Вот кухня. Приготовьте чай.
   Эта задача - сущий пустяк для капитана Сорви-голова: в  бытность  свою  в
Клондайке он приобрел недюжинные кулинарные познания
   Первый успех на новом поприще! Чай заварен  отменно,  тосты*  запечены  в
меру, ветчина нарезана тонкими, как кружева, ломтиками, а  сгущенное  молоко
разбавлено водой в должной пропорции.
   Чепчик, надетый на слишком длинные для мужчины и слегка вьющиеся  волосы,
- новый успех!
   Когда Сорви-голова оставался один, он тщательно изучал перед зеркалом все
повадки служанок: как придавать смиренное выражение лицу, опускать  глаза  и
не сдвигать набекрень привычным мужским движением свой  более  чем  скромный
головной убор.
   Переодевание удалось на славу! В этой высокой и сильной девушке,  немного
нескладной, молчаливой, застенчивой и  охотно  бравшейся  за  любую  работу,
трудно было бы узнать молодого борца за независимость  Трансвааля  Настоящая
находка эта служанка, мастерица на все руки.
   О вы, герои трагических приключений в "Ледяном аду" - Леон  Фортэн,  Поль
Редон, Лестанг, Дюшато, Марта Грандье, настоящая Жанна  Дюшато,  Тоби  ј  2,
Серый Медведь, - поглядели бы  вы  на  вашего  Жана,  охотника  на  гризли*,
победителя бандитов "Коричневой звезды", в комичном облике служанки!
   Или вы, отважные Молокососы и мужественные буры, оплакивающие храбрейшего
из храбрых - капитана Сорви-голова! Что стало бы с вами, если бы вы увидели,
как он в белоснежном чепце, завязанном бантиком под подбородком, в  юбке  до
пят и переднике орудует возле  печки,  бежит  на  звонок  и  отвечает  своим
фальцетом "Да, миледи... Нет, миледи..."
   Нетрудно представить, какой бешеный взрыв хохота вызвал  бы  у  вас  этот
маскарад, сменивший драму воинской  жизни.  А  между  тем  для  самого  Жана
Грандье в этом не было ничего забавного.
   Дни шли за днями, не внося никаких изменений в его нелепое и полное риска
существование, грозящее каждое  мгновение  при  малейшей  оплошности  с  его
стороны превратиться в настоящую катастрофу.
   Для человека более зоркого, чем старая леди, достаточно  было  бы  одного
неловкого движения или случайно вырвавшейся  нотки  мужского  голоса,  чтобы
тотчас же раз-гадать тайну, скрытую от миссис Адамс. А это  повлекло  бы  за
собой страшные для беглеца последствия.
   К счастью, вечно молчаливая, всегда чем-то озабоченная и часто грустившая
старая леди жила в  полном  одиночестве.  Провизию  ей  доставляли  на  дом.
Единственное занятие затворницы состояло в усердном чтении описаний  военных
событий в местных газетах.
   Терпение Жана истощалось. С каждым днем ему  становилось  все  труднее  и
труднее  переносить  "прелести"  своего  нелепого  положения,  безысходность
которого он ощущал все более остро. Его тянуло на поле битвы, откуда до него
доходили отрывочные  известия  о  новых  победах,  одержанных  его  друзьями
бурами.
   Но как бежать из Саймонстауна без денег, без платья? Как пройти через всю
Капскую  Землю,  обмануть  подозрения,  которые  навлекал  на  себя   каждый
иностранец, и ускользнуть от цепких лап полиции?
   Оставаться служанкой миссис Адамс? Нет! Лучше смерть! Лучше сто  смертей,
только не это!
   На шестнадцатый день своего пребывания у миссис  Адамс  Жан  Грандье  уже
готов был совершить безумный шаг,  как  вдруг  к  нему  явилось  неожиданное
спасение в образе телеграфиста.
   Телеграмма для старой леди!
   Она лихорадочно открыла ее, прочла и в полуобморочном состоянии упала  на
кушетку.
   - Сын... Бедное дитя?.. Боже, помоги нам! - бормотала она.
   Лжеслужанка привела ее в себя: - Миледи, что с вами? О миледи!
   - Мой сын, артиллерийский  капитан,  очень  тяжело  ранен  под  Кимберли,
осажденным этими проклятыми бурами.
   "Артиллерийский капитан Адамс? Знакомое имя!  Уж  не  тот  ли  это  самый
Адамс, что был в пятерке палачей Давида Поттера?" - размышлял Жан Грандье.
   Но раздумывать было некогда. Старая англичанка уже взяла себя  в  руки  и
поднялась.
   - Немедленно туда! Ухаживать за ним, утешать,  окружить  его  материнской
заботой... Да, да, как  можно  скорей!  -  твердила  она.