бурское  оружие  еще  не  знало
поражения в открытом бою, но храбрые защитники независимости вынуждены  были
все время отступать под натиском превосходящих сил противника.  А  результат
получался тот же, что и при поражении в бою: буры теряли свою территорию.
   Жестокая печаль терзала сердце генерала при  одной  лишь  мысли,  что  он
вынужден будет оставить врагу Оранжевую республику  и  позволить  англичанам
вторгнуться в братскую республику Трансвааль. Как хотелось бы  ему  избежать
отступления, которого требовали от него обстоятельства!
   Он отдавал себе отчет в том, что отступление это  будет  воспринято  всем
миром как блестящая победа английского оружия. Он предвидел,  какое  тяжелое
впечатление произведет на бурских патриотов  уход  его  армии  из  Оранжевой
республики и как подбодрит это войска королевы.
   И Бота все еще  надеялся,  что  ему  удастся  избежать  этого  фатального
исхода.  Однако  сообщенные  командиром   Молокососов   известия   разрушили
последние его иллюзии.
 
   Английская армия надвигалась неудержимо, как морской  прилив.  Надо  было
уходить за реку, отступать в Трансвааль. И немедленно!
   - Отступать! - мрачно скомандовал бурский генерал.
   С болью в сердце он послал свой обоз к броду.
   По несчастному стечению обстоятельств как раз в это время Вааль вышел  из
берегов. За  каких-нибудь  несколько  часов  уровень  воды  в  нем  поднялся
настолько, что брод стал почти непроходимым. Не слишком ли  долго  тянули  с
решением?
   Медленно двинулись первые вереницы повозок. Огромные быки  все  глубже  и
глубже уходили в воду - сначала  до  живота,  потом  до  боков  и,  наконец,
погрузились по  самую  шею.  Их  ноздри  раздувались  от  напряжения,  а  из
пенящихся волн  цвета  охры  виднелись  теперь  только  их  мощные  рога  да
лоснящиеся морды.
   Посредине реки сильные животные попали в водоворот и потеряли  почву  под
ногами. Все пришло в замешательство. Прямая вереница  повозок  перекосилась.
Еще мгновение - и она распадется.
   У остолбеневших от ужаса буров вырвался крик отчаяния. Бота  считал  свой
обоз уже погибшим.
   Но нет, тревога оказалась напрасной. Головные быки скоро  снова  нащупали
твердую опору. Они выровняли шаг, приналегли и потянули с еще большей  силой
и усердием, чем прежде.
   Катастрофа, угрожавшая делу независимости, на  сей  раз  была  отвращена.
Переправа через Вааль  оказалась  возможной.  Но  эта  операция,  достаточно
трудная даже в обычных условиях, теперь,  благодаря  проклятому  наводнению,
грозила отнять уйму времени.
   А враг приближался с невероятной быстротой. Да, слишком долго  медлили  с
решением.
   Чтобы обеспечить переправу, надо  как-то  задержать  движение  английской
армии, а это будет стоить бурам драгоценных жизней сотен отважных бойцов.
   Взгляд генерала упал на Молокососов, пони которых еще дымились от бешеной
скачки
   -  Капитан  Сорви-голова,  -  повелительно,  пытаясь  этим  скрыть   свое
волнение, сказал Бота, - мне нужны люди, готовые на все... Да,  -  продолжал
он, - люди, готовые биться до последней капли крови, до последнего вздоха
   - И  вы  рассчитываете  на  меня,  генерал,  хотите  отдать  их  под  мое
командование? Так я вас понял?-не моргнув глазом, ответил Жан.
   - Да, мой друг. Вы и так уже много сделали для защиты нашей родины. Вы не
раз жертвовали собой, проливали за нас свою кровь, и все же я вынужден снова
просить...
   - Вам нужна моя жизнь? - прервал его Сорви-голова. - Она принадлежит вам.
Возьмите ее, генерал! Приказывайте! Я готов на все.
   -  Вы  храбрец!  Я  не  встречал  еще  человека  столь  бескорыстного   и
отважного... Видите позицию, что повыше брода?
   - Да, генерал. Превосходная позиция. Вполне годная для обороны.
   - Даю вам пятьсот человек. Продержитесь с ними часа два?
   - Достаточно будет и двухсот человек с  пятьюстами  патронами  на  каждое
ружье.
   - Отлично! Благодарю  вас,  капитан,  от  имени  моей  родины!  А  теперь
обнимите меня.
   И, по-братски обласкав Жана, молодой генерал сказал:
   - Прощайте!. Подберите себе две сотни товарищей и спасите нашу армию.
   Сорви-голова   тотчас-же    стал    вызывать    добровольцев,    желающих
присоединиться к его маленькому отряду из сорока Молокососов.
   Откликнулась тысяча человек.
   Буры любили командира Молокососов. Они верили в него и пошли  бы  за  ним
хоть в самое пекло. Сорви-голова быстро отобрал нужных ему людей, не обращая
внимания на воркотню отставленных, выстроил их,  получил  патроны,  приказал
бойцам наполнить фляги и скомандовал:
   - Вперед!
   Через десять минут этот арьергард армии Бота  уже  занимал  позицию.  Она
господствовала одновременно над бродом и над  степью  и  представляла  собою
нечто вроде извилистого ущелья  среди  скал  шириною  в  шестьдесят  метров.
Неприступная на своих флангах, она была открыта  для  нападения  со  стороны
степи.
   Следовало бы, собственно, возвести земляные укрепления, чтобы  затруднить
подходы к ущелью, но для этого не хватало ни времени, ни инструментов. И все
же Сорвиголова нашел способ укрыть насколько возможно стрелков,  оборонявших
подступы к позиции.
   Он снова прибегнул к динамиту.  Перед  самой  горловиной  ущелья  наскоро
закопали штук пятьдесят патронов. Одна треть людского состава отряда  заняла
правый, дру-гая треть-левый фланг позиции. Остальные  должны  были  защищать
подступы к ней со стороны равнины.
   Вскоре показалась голова английского авангарда - несколько отрядов улан и
драгун. Они мчались во весь опор
   Буры, засевшие среди скал, устроили им достойную встречу, которая заметно
охладила пыл врага. До тридцати всадников вместе с конями остались  на  поле
битвы. Это само по себе неплохое начало дало, кроме того, защитникам выигрыш
в две минуты.
   Внезапно дрогнула земля, взвились  густые  клубы  белого  дыма,  красного
песка и камней.  Взрывы  следовали  один  за  другим,  и  мгновенно  под  их
действием между ущельем и равниной образовался ров.
   От  края  до  края   горного   прохода   вытянулась   глубокая   траншея,
представлявшая  собой  цепь  ямок  со  своеобразными  брустверами  из  кучек
осыпавшихся камней и земли. Эти ямки вполне могли служить укрытием для  юных
храбрецов, решивших стоять насмерть.
   Сорви-голова поспешил занять их с отрядом в  шестьдесят  стрелков,  среди
которых были Фанфан, Поль Поттер, доктор  Тромп,  Папаша-переводчик,  Элиас,
Иохем и другие Молокососы, неразлучные его товарищи с первых же дней  войны.
Они прикорнули, съежились, тесно прижались к земле,  словно  вросли  в  нее,
выставив наружу лишь дула своих маузеров.
 
   Командующий английским авангардом решил одним сильным натиском  захватить
позицию, защищаемую столь малочисленным отрядом
   У англичан проиграли атаку. Грянуло солдатское  "ура".  Вихрем  помчались
драгуны.
   - Залп! - скомандовал Сорви-голова, когда всадни-ки  были  на  расстоянии
четырехсот метров.
   Буры выполнили приказ с удивительной четкостью: в одно и то же  мгновение
справа, слева, в центре раздался сухой треск выстрелов.
   Секунда затишья - и снова:
   - Залп!
   Действие огня  буров  было  ужасно.  На  земле  копошились,  корчились  в
предсмертных судорогах и катались от боли сраженные на полном скаку  люди  и
кони.
   - Forward!! Forward.. - командовали английские офицеры.
   Оглушительно ревели горны, солдаты орали, подбадривая себя криками.
   - Беглый огонь! - громким голосом приказал Сорвиголова.
   Последовала ошеломляющая пальба, которая  в  один  миг  уложила  половину
вражеского полка.
   Подход к ущелью был буквально завален телами убитых и раненых  и  трупами
лошадей. Трудно даже представить себе, какое огромное  уничтожение  способна
произвести горстка  решительных,  смелых  и  дисциплинированных  солдат.  Но
сильно поредевший, расстроенный, обагренный кровью драгунский  полк  все  же
домчался до траншеи, занятой непоколебимыми, как скала Молокососами.
   О, храбрые ребята!
   Кони их топтали,  в  них  с  ходу  стреляли  кавалеристы,  а  они  стойко
держались, не отступая ни на шаг. Выстрелами в упор они валили  первые  ряды
неприятеля, в то время как перекрестный  огонь  засевших  на  флангах  буров
буквально уничтожал последние его ряды.
   Но все же одному английскому взводу удалось ворваться в  ущелье.  Десятка
два каким-то чудом уцелевших всадников под водительством молодого офицера на
великолепном коне прорвались сквозь строй засевших в окопе Молокососов.
   Но они тотчас же оказались отрезанными  от  своих.  Сорви-голова  и  Поль
Поттер  одновременно  узнали  врезавшиеся  им  в   память   черты   молодого
лейтенанта, хотя на нем и не было теперь живописной шотландской формы.
   - Патрик Ленокс! - вскричал Жан.
   - Сын убийцы! - проворчал Поль, ненависть которого осталась все такой  же
неукротимой.
   Вспыхнули выстрелы, и взвод, точно скошенный, повалился  на  землю.  Конь
Патрика был убит наповал.
   Молодой офицер повернулся лицом к  неприятелю  и  заметил  Поля,  который
целился в него на расстоянии десяти шагов. С молниеносной  быстротой  Патрик
навел свой револьвер и выстрелил в Поля в тот самый  момент,  когда  и  Поль
спустил курок ружья.
   Два выстрела слились в один
   Уронив ружье, Поль прижал руку к груди.
   - Умираю... - прошептал он. - Я это знал...
   В то же мгновение захрипел и зашатался Патрик.  Оба  смертельно  раненных
юноши смерили друг друга вызывающим взглядом. В их уже затуманенных  близкой
смертью глазах горело пламя ненависти. Оба они умирали, и оба  из  последних
сил старались сблизиться для последней схватки.
   Сквозь пелену дыма и огня Сорви-голова заметил эту полную трагизма сцену,
но, поглощенный борьбой, он  был  лишен  возможности  стать  между  врагами,
непримиримыми даже в объятиях смерти.
   С их губ, покрытых розовой пеной, срывались проклятья, а из простреленной
навылет груди била фонтаном алая кровь.
   Наконец они сблизились, схватились, стали  душить  друг  друга,  стараясь
похитить один у другого жалкий остаток  и  без  того  покидавшей  их  жизни.
Зашатавшись, они упали, но продолжали драться, катаясь по земле.
   - Будь ты проклят, английский пес! - хрипел один.
   - Бандит!.. Убийца!.. - едва шептал другой. Этих двух умирающих людей все
еще разделяла бездна беспощадной и кровавой ненависти, вырытой войной  между
двумя народами.
   Борьба  отняла  у  них  последние  силы.  Их  руки  стали  коченеть,   но
устремленные друг на друга глаза все так же пылали. Оба  судорожным  усилием
приподняли голову.
   - Да здравствует королева!.. Да здравствует Англия с ее новой колонией!..
- произнес Патрик слабеющим голосом.
   -  Да  здравствует  независимость!.   Да   здравствуют   наши   свободные
республики! - одновременно с ним воскликнул юный бур.
   И оба упали мертвыми.
   В сражении между тем наступило временное затишье. Огонь  затихал.  Потери
буров были невелики, но весьма чувствительны для их слабого  по  численности
состава.
   Англичане же понесли огромный урон. Все подступы к ущелью  были  завалены
трупами. Устрашенный этим зрелищем, командир  решил  отказаться  от  лобовой
атаки. Шутка сказать - половина его войска выбыла из строя!
   Англичане выдвинули вперед две артиллерийские батареи и послали эскадроны
кавалерии в обход обоих флангов бурской позиции, чтобы попытаться взять ее с
тыла. Короче говоря, противник терял время, а именно  этого-то  и  добивался
Сорви-голова
   Прошел час.  Надо  продержаться  еще  шестьдесят  минут,  и  тогда  армия
генерала Бота будет спасена. Но смогут ли они продержаться?
   Фанфан, лежавший в окопе между командиром и доктором,  услышал  последние
возгласы Поля и Патрика. Обернувшись, он увидел их трупы.
   - Боже!.. Поль убит! - вырвалось у него. Две крупные слезы, которых он  и
не пытался сдержать, скатились по щекам парижанина.
   Фанфан рванулся было к своему другу - ему хотелось еще разок взглянуть на
него, проститься с ним, попытаться пробудить в нем хоть  искорку  жизни.  Но
Сорви-голова, подавив усилием воли подступавшие  к  горлу  рыдания,  одернул
Фанфана с напускной суровостью,  плохо  скрывавшей  его  собственное  жгучее
горе:
   - Ни с места! Не имеешь права напрасно рисковать жизнью.
   - Верно... Бедный Поль!
   - Да. Но минутой раньше, минутой позже наступит и наш черед...
   Жан был прав: после недолгого затишья вспыхнула  еще  более  жаркая,  еще
более ожесточенная битва. Английский генерал стремился во что бы то ни стало
сломить сопротивление бурского арьергарда, который мешал ему атаковать армию
генерала Бота. Он не отступал ни перед какими жертвами, лишь  бы  уничтожить
эту горсточку людей.
   Пушки забрасывали картечью ущелье и ямы, в которых  укрывались  буры.  За
огнем пушек в проломы, пробитые картечью, хлынул свинцовый ливень пуль.
   Время от времени то тут, то там падали пораженные насмерть защитники этих
африканских Фермопил*.
   Сорви-голова с замиранием  сердца  отмечал,  что  с  каждой  минутой  все
уменьшалось  количество  светлых  дымков,  по  которым  он  судил  о   числе
оставшихся в живых товарищей. Да, таяли люди, таяли и патроны. Пули  в  этом
сражении расходовались с угрожающей быстротой.
   И неудивительно, что огонь англичан свирепствовал все с той же  силой,  в
то время как огонь буров явно стихал.
   Подумать только: двести человек против целой армии!
   Стоило буру чуть приподняться над укрытием, чтобы выстрелить, как на  его
голову обрушивались тысячи пуль. Даже этого краткого мгновения  было  вполне
достаточно, чтобы навсегда пригвоздить отважного стрелка к его посту.
   Но сколько же все-таки их осталось? Шестьдесят? Пятьдесят? Сорок человек?
Сорви-голова не знал.
   Бурские бойцы уже не видели и не слышали друг друга, они думали только  о
том, как бы поглубже вдавиться в  землю,  чтобы  спастись  от  свинцового  и
стального урагана, бушевавшего над ними, да умудриться еще отвечать на  него
и бить в густую массу людей и коней, снова ринувшихся на приступ.
   Прибежал гонец генерала Бота. Тяжело раненный, весь в поту  и  крови,  он
упал подле командира Молокососов.
   - Что слышно? - спросил Сорви-голова.
   - Огромные трудности. Сильно мешает подъем воды...  Генерал  умоляет  вас
продержаться еще хоть четверть часа.
   - Продержимся!
   И Молокососы усилили огонь. Они опустошали свои  патронташи,  безжалостно
расходуя остаток пуль.
   Англичане сосредоточили огонь по траншее, в которой скрывались  последние
защитники ущелья. Пули вспахивали  землю  и  настигали  закопавшихся  в  ней
бойцов.
   Кучка отважных буквально таяла.
   Теперь рядом со своим командиром дрались всего двадцать стрелков, но  эти
двадцать человек бились, как исполины.
   Спешившиеся драгуны приближались медленно и осторожно.  Минуты  тянулись,
будто часы...
   Подле Жана свалился убитый наповал Папаша-переводчик. Другая пуля угодила
в лоб доктору Тромпу. Он умер мгновенно, даже не вскрикнув.
   Бедный доктор! Оказывается, далеко не всякая пуля гуманна.
   Тогда Сорви-голова, Фанфан, а с ними и вся маленькая кучка  оставшихся  в
живых, но израненных и обагренных кровью Молокососов поднялись  в  окопах  и
встали во весь рост. Десять последних бойцов и десять последних патронов.
   - Сдавайтесь! Сдавайтесь!..-закричали им англичане.
   Вместо  ответа  Фанфан  принялся   насвистывать   марш   Молокососов,   а
Сорви-голова в последний раз скомандовал:
   - Огонь!
   Раздался слабый залп,  вслед  за  которым  дружный  хор  звонких  голосов
прокричал:
   - Да здравствует свобода!
   Англичане ответили мощным ружейным залпом, громовым эхом прокатившимся по
всему ущелью. Юные герои, сраженные вражескими пулями, все до одного пали на
своем боевом посту.
   Путь через ущелье был свободен.
   Эскадрон Молокососов перестал существовать,  но  его  славная  жертва  не
пропала даром: армия генерала Бота была спасена.
   Завоеватели продвигались с опаской, озираясь по сторонам.  Впереди,  ведя
на поводу коней, шли драгуны. За ними следовал  отряд  конных  волонтеров  в
фетровых шляпах с приподнятым бортом. Эскадрон настоящих великанов.
   Во главе его шествовал капитан, с грустью взиравший на картину  кровавого
побоища.
   Вдруг при виде двух тел в груде мертвецов у него вырвался горестный крик:
   - Сорви-голова!.. Побратим!  Маленький  Жан!  Боже!..  То  был  добрейший
капитан Франсуа Жюно, которого превратности войны вторично столкнули  с  его
юным дру-гом. Нагнувшись, он приподнял Жана. При  виде  остекленевших  глаз,
посиневших губ и мертвенно бледного лица  своего  друга  у  канадца  замерло
сердце.
   - Нет, - шептал он, - маленький Жан не погиб, не может этого быть! А  его
товарищ?
   Осмотрев Фанфана, добряк убедился, что тот едва дышит.
   - Надо все же попытаться...
   С этими словами капитан Жюно взвалил Жана себе на плечи.
   - Бери другого и следуй за мной, - приказал он одному из своих солдат.
   Тот легко поднял Фанфана, и оба зашагали по краю ущелья, унося  юношей  с
поля боя, где их неминуемо раздавили бы лошадиные копыта и колеса пушек.
   Выйдя из ущелья, канадцы уложили Молокососов среди скал и стали поджидать
полевой госпиталь.
   Ждать пришлось недолго. Почти тотчас же невдалеке от них появился всадник
с повязкой Красного креста на рукаве.
   - Доктор Дуглас! - воскликнул, завидев его, капитан Жюно. -  Вы?..  Какая
удача!
   - Капитан Жюно! Чем могу быть вам полезен, друг мой?
   - На вас, доктор, вся надежда... Умоляю во имя нашей дружбы! -  продолжал
Франсуа Жюно.
   - Но говорите же, говорите,  в  чем  дело,  дорогой  капитан.  Можете  не
сомневаться...
   - Да я и не сомневаюсь. Благодарю вас, дорогой доктор! Вечно буду помнить
вашу доброту! Видите этого молодого человека? Это  Сорви-голова,  знаменитый
командир Молокососов. А другой юноша - его лейтенант, Фанфан.
   - Дети, настоящие дети, - тихо промолвил доктор.
   - Но герои.
   - Герои, - согласился Дуглас.
   - Так вот что, доктор: Сорви-голова -  француз.  Я  встретился  с  ним  в
Канаде и полюбил его, как сына. И у меня прямо сердце разрывается, стоит мне
только подумать, что он умрет.
   - Увы! Но бедный мальчик, кажется, уже скончал-ся, - сказал доктор.  -  А
впрочем, посмотрим...
   И, скорее для очистки совести, чем для врачебного  осмотра,  он  прильнул
ухом к груди Жана.
   - Подумать только, он жив! Сердце бьется. Правда, слабо, очень слабо,  но
все же бьется.
   - Жив?! - не помня себя от радости, вскричал Жю-но. - Какое счастье...
   - Погодите радоваться,  его  жизнь  на  волоске.  -  О  нет,  доктор,  он
выкарабкается! В жизнь свою не видал такого молодца,  как  Жан.  Да  и  ваше
искусство врача совершило уже не одно чудо...
   - Клянусь, я сделаю все, чтобы спасти этих мальчиков!
   - Благодарю вас, доктор! Отныне я - ваш по гроб жизни. Вы оказываете  мне
сегодня такую услугу, какой порядочному человеку век не забыть.
 
   ЭПИЛОГ
   Кейптаун, 20 октября 1900 г.
   "Дорогая сестра!
   Я жив, хотя жизнь вернулась ко мне не  без  хлопот.  И  Фанфан  жив.  Мой
славный Фанфан тоже с большим трудом столковался с жизнью. Ему всадили  одну
пулю в живот, другую - в печень, три или  четыре  -  уж  не  помню  точно  -
угодили ему в ноги. Но парижанин с улицы Гренета живуч, как кошка.
   А я... Хоть я родом и не с улицы  Гренета,  но  все  равно  парижанин,  а
следовательно, тоже живуч.
   Представь себе только: одна пуля попала мне в левое бедро, другая- в руку
(тоже в левую), третья-в правую ногу, четвертая вторично продырявила легкое,
да еще возле самого сердца. Да,  сестренка,  когда  мой  друг  Франсуа  Жюно
подобрал нас обоих, дела наши  были  совсем  плохи.  Мы  валялись  на  земле
полумертвые и дышали, как выброшенные на берег карпы. Этот добрейший канадец
передал нас в искусные руки доктора Дугласа, которому мы  и  обязаны  теперь
жизнью. Доктор Дуглас, положительно, самая рыцарская душа во всей английской
армии. Он ухаживал за нами, словно родной брат, не жалея своего дра