этим потоком слов, но еще более восхищенный счастливым исходом  дела,  нежно
обнял отца. А доктор и его случайные помощники продолжали обход.
   На каждом шагу им приходилось сталкиваться с необычайно тяжелыми  на  вид
ранениями.  Современная  баллистика*  словно   глумилась   над   современной
хирургией.
   Четыре дня назад один ирландский солдат во время стычки на аванпостах был
поражен пулей, попавшей ему в самое темя. Пуля пронзила мозг, н„бо,  язык  и
вышла через щеку. Положение раненого считалось безнадежным.
   В той же стычке другой ирландец был ранен в левую  сторону  головы.  Пуля
прошла через мозг и также вышла с противоположной стороны*.
   - Ну, что вы на это скажете,  молодые  люди?  -  с  гордостью  воскликнул
доктор. - В былые  времена,  при  старинном  оружии,  головы  этих  молодцов
разлетелись бы, как тыквы. А деликатная, гуманная маузеровская пулька сумела
нежно проскочить сквозь кости и мозговую ткань, причинив моим раненым только
одну неприятность: временно лишив их способности нести боевую службу.
   - Сногсшибательно! - воскликнул Фанфан, не веря своим ушам.
   - Изумительно, - согласился Сорви-голова.
   - Через две недели они будут здоровы,  как  мы  с  вами!  -  торжествовал
доктор.
   - И даже без осложнений? - спросил Сорви-голова,
   - Даже без мигрени! - ответил доктор. - Я, впрочем, опасаюсь, как бы один
из них не стал страдать страбизмом.
   - То-есть, попросту говоря, не окосел?
   - Да, да, вот именно - не окосел. Именно так.
   - Но какой же тогда смысл воевать, если  мертвые  воскресают,  а  убитые,
восстав, получают возможность биться с новой силой? - изумился Жан.
   - Напротив, раз уж наша идиотская  и  звериная  цивилизация  не  в  силах
избавиться от такого бича, как война, надо, по  крайней  мере,  сделать  это
бедствие как можно менее убийственным. В чем, в конце концов, цель войны? На
мой взгляд - в том, чтобы  вывести  из  строя  возможно  большее  количество
воюющих, а не в том, чтобы уничтожить их. Значит, вовсе не  надо  уничтожить
вс„ и всех, чтобы одержать победу. Достаточно помешать в течение  некоторого
времени противнику драться, остановить его наступление, уменьшив  количество
его солдат. Таким образом, приобрело бы реальность фантастическое  изречение
одного ворчуна-генерала: "На войну идут умирать всегда одни и те же>.
   - А вот еще более удивительный  случай!  -  воскликнул  хирург,  исследуя
одного шотландского солдата.
   - Да разве он ранен, доктор? - удивился Жан.
   Солдат спокойно потягивал свою трубку и, казалось, чувствовал себя совсем
неплохо. На его шее зияла рана, нанесенная "гуманной" пулей.
   Пуля вошла чуть повыше  левой  ключицы  в  то  время,  когда  гордонец  в
ожидании атаки, лежал, прижавшись к земле.
   Доктор принялся искать "выходное" отверстие и нашел  его  немного  повыше
правого бедра, в двух сантиметрах от подвздошной кости.
   - Смотрите-ка! - восхищенно воскликнул он. -  Пуля  пробила  себе  дорогу
через легкие, брюшину, кишки, через таз и, наконец, через подвздошную кость.
Таким образом, этот бравый горец прошит ею сверху донизу, сзади  и  спереди.
Тут уж нам и вовсе нечего делать...
   - Значит, он обречен? - печально спросил Сорвиголова.
   - Напротив! Встанет на ноги без малейшего  хирургического  вмешательства,
которое только повредило бы ему Постельный режим. Диета: супы,  сырые  яйца,
сода-виски и, разумеется, трубка, раз уж он такой курильщик.  Продолжайте  в
том же духе, мой мальчик, и поправляйтесь Следующий!
   У этого поражена была печень.
   - Тут нам  тоже  нечего  делать.  Иначе  говоря,  вмешательство  излишне.
Постельный режим, антисептика и поначалу легкая  пища...  Рана  в  пояснице?
Такое  же  лечение.  Ранение  желудка?  И  в  этом  случае  ничего   другого
рекомендовать не могу.
   И при этом доктор каждый раз неизменно добавлял;
   - Отлично. Все идет как по маслу. Быстрое и верное излечение.
   Но вот он подошел к группе буров, лежавших на матрацах прямо на земле:
   - Черт возьми, вот это мне уже не нравится!
   Их было  пятеро.  Изуродованные,  окровавленные,  искалеченные,  они  без
малейшего стона переносили ужасные страдания.
   Это были жертвы крупнокалиберного английского снаряда,  который  попал  в
кучку  солдат  и,  разорвавшись,  убил  наповал  десять   человек.   Эти   -
единственные, оставшиеся в живых. Но, боже, в каком они состоянии!
   Растерзанные мышцы, раздробленные кости, разорванные  сосуды  -  страшное
месиво из мяса, обломков костей, тряпья и  сгустков  запекшейся  крови.  Вид
этих несчастных был так  страшен,  что  у  Фанфана  и  Сорви-головы  сжалось
сердце.
   Даже  доктор  утратил  свой  дар  красноречия  и   умолк:   несмотря   на
профессиональную выдержку, он был не в силах скрыть волнение.
   Один, лишь с помощью Фанфана и  Жана  Грандье,  исполненных  усердия,  но
близких к обмороку от жалости и страха, доктор приступил к своей работе.
   Что за ужасная работа! Он ампутировал конечности, резал живое тело, рылся
в нем в поисках  осколков  или  разорванной  артерии,  накладывал  швы.  Ему
приходилось теперь иметь дело с огромными повреждениями, трудность излечения
которых  увеличивалась  неизбежными  осложнениями.  Прибавьте  к  этому  два
потрясения: шок, причиненный ранением, и шок, вызванный самой операцией. Они
ослабляют  больного  и  уменьшают  силу   сопротивления   организма,   этого
могущественнейшего помощника хирургии.  А  тут  еще  сильная  потеря  крови,
вконец истощающая раненого.
   Как долго тянулись и как мучительны были  эти  операции,  производившиеся
без наркоза!  Но  бесстрашные  буры  со  свойственным  им  мужеством  стойко
переносили все страдания.
   Закончив тяжелые операции, доктор Тромп направился к младшему лейтенанту,
терпеливо ожидавшему  своей  очереди.  Его  левая  ключица  была  надломлена
ударом; который нанес ему Сорви-голова  прикладом  маузера;  не  действовала
рука; грудь была исполосована глубокими ранами, нанесенными обломком  сабли,
превратившимся в руках капитана Молокососов в опасное оружие.
   Доктор тщательно промыл раны обеззараживающим раствором и  наложил  тугую
повязку,  чтобы  воспрепятствовать  проникновению   в   них   болезнетворных
микробов. Затем, покончив  наконец  с  печальными  обязанностями  врача,  он
вскинул на плечи свой карабин, нацепил на поясной  ремень  патронташ  и  уже
готов был вновь наносить с помощью маленькой "гуманной пули" человеколюбивые
раны, которыми он так восхищался, исцеляя их.
   Сорви-голова и  младший  лейтенант  гайлендеров  сразу  же  почувствовали
взаимную симпатию, несмотря на то что во  время  первого  своего  знакомства
они, мягко выражаясь, так неучтиво обошлись друг с другом.
   Оба молодые, почти мальчики, в высшей степени храбрые и прямые, они  были
решительными противниками во время битвы. Но их  благородным  натурам  чужда
была и ненависть оскорбленного самолюбия  и  низкая  злоба  расовой  вражды.
Отвага одного возбудила в  другом  лишь  чувсгво  уважения.  Теперь  уже  не
существовало  ни  англичанина,   ни   француза-бура,   ни   победителя,   ни
побежденного, а были двое отважных юношей, ставших друзьями.
   Прошло около недели.
   Ежедневно в свободное от службы время Сорви-голова  часами  просиживал  у
изголовья раненого, который встречал  его  неизменной  улыбкой  и  дружеским
рукопожатием.
   Патрику  становилось  лучше,  точно  так  же  как  и   его   отцу,   хотя
выздоровление последнего шло гораздо медленнее, чем предсказывал слишком  уж
оптимистически настроенный доктор.
   Сорви-голова приносил им новости, стараясь  чем  только  можно  облегчить
участь пленников. В дружеской беседе незаметно шло время. Патрик рассказывал
о своих приключениях в Индии, Жан - о том, что пережил  в  стране  "Ледяного
ада". Все это - к  немалому  возмущению  Поля  Поттера,  непосредственная  и
простая натура которого никак не могла  примириться  с  этой  дружбой  между
вчерашними смертельными врагами.
   Ненависть к завоевателям пылала в душе юного бура с той же силой, как и в
первый день их вторжения. Это чувство патриота обострялось еще ненавистью  к
убийце его отца Ничто не могло ни смягчить, ни тронуть его.  Затаив  в  душе
мщение, он шел к намеченной цели, не сворачивая, и сожалел лишь о  том,  что
пуля, уложившая волынщика, не покончила также и с полковником.
   Неудивительно поэтому, что  в  его  отношениях  с  на-чальником  появился
заметный холодок. А в душе его зрел мрачный план мести герцогу Ричмондскому.
   Офицеры-шотландцы, в свою очередь, не могли понять как это  Жан  Грандье,
образованный и богатый  человек,  мог  до  такой  степени  увлечься  борьбой
каких-то мужиков южноафриканских республик за свою независимость
   Однажды Патрик, желая объясниться,  со  своей  обычной  прямотой  спросил
Жана:
   - Вы ненавидите Англию?
   - Нисколько. Англия - великая страна, и я восхищаюсь ею.  Но  теперь  она
ведет несправедливую войну, и потому я сражаюсь против нее.
   - Но это наше внутреннее дело: мы подавляем бунт в своей стране.
   - Отнюдь нет. Буры  не  являются  подданными  Англии,  следовательно,  их
нельзя рассматривать как мятежников.
   -  Не  будем  играть  словами,  -  возразил  Патрик.  -   Южноафриканские
республики находятся в самом центре сферы английского влияния, и мы считаем,
что они составляют неотъемлемую часть королевских владений.
   - Но, черт возьми, тут я не согласен с вами!
   - Напрасно! Они наши на том же основании, что и Бечуаналенд*, и  Родезия*
, и Капская* земля, и  Англо-Египетский  Судан*,  и  другие  аннексированные
империей территории. И разве буры не такие же дикари? Это  тупые  крестьяне,
безграмотные в своей массе, отказавшиеся от  благ  современной  цивилизации,
нравственно и физически нечистоплотные люди, закосневшие в своих примитивных
способах  производства...  Да,  да,  повторяю  -  дикари,   вернее,   белые,
вернувшиеся к первобытному состоянию.  Мы,  англичане,  ставим  их  не  выше
краснокожих, или арабов, или каких-нибудь кочевников Центральной Азии...
   При этих словах Сорви-голова вспыхнул, потом побледнел и  готов  уже  был
взорваться  и  выложить  собеседнику  начистоту  свое   возмущение,   однако
сдержался и, решив юмористически парировать этот выпад, ответил  добродушным
тоном:
   - Но, милейший, эти дикари  пользуются  электричеством,  строят  железные
дороги, у них есть  типографии,  они  производят  современное  вооружение...
Забавные дикари, не правда ли? Думаю, что  они  неплохо  выглядели  бы  и  в
Европе, хотя бы, например, в вашей Ирландии! А?.. Что же касается главы этих
"дикарей"-президента Крюгера,  то  князь  Бисмарк  ставил  его  куда  повыше
биржевых спекулянтов, этих вождей европейских сиуксов*. А Бисмарк разбирался
в людях!
   - О, Крюгер! Бесхвостая макака!.. Шут, еще более смешной и  нелепый,  чем
его изображают карикатуристы.
   - А буры находят, что он самый прекрасный человек обеих республик, как  и
вы, вероятно, видите в своей  королеве  Виктории  самую  прекрасную  женщину
Соединенного королевства. Охотно присоединяюсь к обоим суждениям: старый бур
и старая английская леди прекрасны, как полубоги, но каждый в своем роде.
   Этот меткий ответный удар так точно попал в цель, что ни отец, ни сын  не
нашли слов для возражения.
   После неловкого молчания полковник обрел наконец дар речи.
   - Все это только слова, мой юный друг, - задумчиво произнес  он,  -  одни
слова. Война - страшная вещь, и тот, кто начинает ее, должен быть  неумолим.
Мой сын прав: буры - бунтовщики и дикари, и  мы  должны  уничтожать  их  как
бунтовщиков и дикарей. Мы пришли сюда не для того, чтобы сентиментальничать.
Мы сражаемся здесь за самое существование Британской  империи,  и  последнее
слово в этой войне скажем мы, хотя бы ради этого  нам  пришлось  принести  в
жертву двести тысяч человеческих жизней и потратить двести миллионов  фунтов
стерлингов.
   Сорви-голова вторично был вынужден подавить свое негодование.
   Он как бы воочию увидел пропасть, которая отделяла  его  от  джентльмена,
только что обнажившего перед ним  всю  свою  высокомерную,  эгоистическую  и
жестокую душу английского аристократа. Жан вдруг почувствовал такой  приступ
возмущения, что голос его задрожал:
   - Не говорите так, милорд! Посмотрите, как добры и  человечны  к  пленным
эти патриоты, которых вы хотите уничтожить. Они усердно  ухаживают  даже  за
вами, несмотря на то что вы так безжалостно  поступили  с  фермером  Давидом
Поттером.
   - Это был мой долг председателя военного суда, который я готов  исполнить
снова хоть завтра.
   - Вы снова приказали бы убить, почти  без  суда  и  следствия,  патриота,
лишить семью супруга и отца только потому,  что  он  защищал  свою  жизнь  и
свободу?
   - Без колебания! В полном соответствии с волей  ее  величества  королевы,
желающей  завоевать  и  окончательно  присоединить  к  своим  владениям  обе
республики.
   Сорви-голова вскочил, готовый на решительный отпор. Его остановил  чей-то
крик, раздавшийся извне:
   - Ты никого больше не убьешь, английский пес!
   Угроза была произнесена дрожащим от ярости голосом. Капитану  разведчиков
показался знакомым этот юношеский голос.
   Очевидно, кто-то подслушивал  их  разговор,  стоя  за  тонкой  полотняной
стеной палатки.
   Сорви-голова поспешно вышел, не сказав ни слова, отчасти для того,  чтобы
узнать, кто  кричал,  но  больше  с  целью  прервать  этот  возмущавший  его
разговор. - Не сердитесь же! - крикнул ему вдогонку Патрик. - Все это ничуть
не относится к вам. Лично вас мы глубоко уважаем. А  угрозы  мы  не  боимся.
Каждый бур в этом лагере отлично знает, как жестоко поплатятся  за  убийство
герцога Ричмондского буры, находящиеся у нас в плену.
   Но до капитана Сорви-голова не дошел смысл этих слов.
   В ушах у него шумело, лицо пылало от  негодования  Машинально  он  обошел
вокруг большой прямоугольной палатки,  в  которой  помещался  госпиталь,  но
никого не встретил.
   Незнакомец, подслушивавший разговор, исчез. Тем не  менее  наблюдательный
Сорви-голова увидел резко выделявшееся  на  белизне  полотна  черное  пятно,
словно нанесенное углем.
   Возможно, это было старое, не замеченное раньше пятно. Да  и  теперь  оно
бросилось ему в глаза только потому, что, как  показалось  Жану,  пятно  это
находилось у того места палатки, где стояли кровати полковника шотландцев  и
его сына. Впрочем, Жан не придал никакого значения  этому  открытию,  весьма
существенному для герцога, которого Жану не суждено было больше увидеть.
   Вечером того же дня Сорви-голова  ушел  на  ночное  дежурство  с  десятью
Молокососами. С ними должен был идти и Поль Поттер. Однако юный бур,  всегда
добросовестно исполнявший свои воинские обязанности, почему-то не явился  на
перекличку. Это случилось с ним впервые.
   Было около десяти часов  вечера.  Над  обоими  лагерями  нависла  тишина.
Сквозь дымчатые облака струился мягкий свет луны.
   Вдруг  из  ложбины,   прикрывавшей   госпиталь,   выскользнула   какая-то
безмолвная тень и  быстрым,  решительным  шагом  направилась  к  палатке,  в
которой спали полковник и его сын.
   Человек шел босиком, вероятно, для того, чтобы не шуметь, и с  ружьем  на
перевязи. Подойдя к палатке, он оглянулся и, убедившись, что никто не следит
за ним, остановился у  черного  пятна,  несколько  часов  назад  замеченного
капитаном Сорви-голова.
   Он достал из кармана нож и с бесконечными предосторожностями,  не  спеша,
нитку за ниткой стал разрезать толстую  ткань  палатки.  Когда  образовалось
отверстие, достаточное, чтобы просунуть сквозь него руку, он заглянул внутрь
палатки, освещенной тусклым светом ночников.  Как  раз  против  него  стояла
кровать, покрытая той клетчатой материей, из которой делается военная  форма
шотландцев.
   Легкая дрожь пробежала по телу полуночника, когда он  узнал  мужественное
лицо крепко спавшего полковника.
   Обнаженная голова шотландца находилась всего в  тридцати  сантиметрах  от
полотна.
   Без малейшего колебания незнакомец  просунул  в  отверстие  ствол  своего
ружья, приставил его к голове пол-ковника и твердой рукой спустил курок.
   Грянул выстрел, удушливый пороховой дым поплыл по палатке.
   Поднялась невообразимая суматоха, и  сестры  милосердия,  прибежавшие  на
крики испуганных больных, увидели младшего лейтенанта гордонцев  бьющимся  в
жестокой истерике у тела своего отца, распростертого на кровати  с  пробитой
головой...
 
   ГЛАВА 7
   О том, к чему приводит излишняя бдительность. - Слишком сильное увлечение
разведкой. -  Пленник.  -  У  англичан  -  Известность,  которая  доставляет
неприятности. - Неожиданные последствия некоторых писем.-Два члена  военного
суда.-  Что  понимают  англичане  под  выражением  "подколоть   свинью".   -
Варварское обращение. - Генерал. - Великодушный. враг. - "Вольно!"
 
   В то время, когда так  трагически  погиб  полковник  герцог  Ричмондский,
Сорви-голова стоял на часах у самого переднего края.
   Буры  -  храбрые,  но  беспечные  воины  -  были  плохими   сторожами   и
разведчиками. Впрочем, дисциплина вообще не  пользовалась  особенно  большим
уважением  в  этой  скроенной   по-семейному   армии.   Приказы   командиров
выполнялись спустя рукава, а часовые были далеки от сознания лежащей на  них
огромной ответственности, которое свойственно дозорным европейских армий.
   Трудно поверить, но именно наши юные сорванцы лучше  всех  справлялись  с
этой нелегкой задачей. Их бдительность никогда не ослабевала.  И  начальники
бывали спокойны, когда ночная охрана бурского лагеря поручалась Молокососам.
   В тот вечер Сорви-голова, который, подобно истому сыну  могикан,  смотрел
во все глаза, заметил в зоне,  разделяющей  передовые  линии  обеих  воюющих
сторон, какие-то медленно движущиеся серые тени. Луна скрылась за  облаками,
стало темно.
   Капитан Молокососов решил разобраться, в чем дело.
   Лучше всего, конечно, пойти самому  и  посмотреть.  Средство  верное,  по
рискованное. Можно как раз угодить под перекрестный огонь буров и англичан.
   И все же Сорви-голова отправился, взяв с собой юнгу Финьоле, бура Иориса,
итальянца Пьетро, португальца Гаетано и  креола  из  Реюньона.  Все  шестеро
скинули маузеры, которые стесняли бы их движения во время разведки,  оставив
при себе только револьверы.
   И вот они поползли, сдерживая дыхание, с чисто кошачьей ловкостью  обходя
малейшие препятствия.
   Они  продвинулись  таким  образом  на  триста-четыреста   метров,   когда
Сорви-голова, находившийся  впереди,  различил  шагах  в  двадцати  от  себя
какую-то  темную  массу.  Вглядевшись,  Жан  убедился,  что  ему  навстречу,
распластавшись на животе, ползет человек. Легкий, еле слышный шелест выдавал
каждое его движение.
   Благоразумие требовало от Жана Грандье сомкнуть линию разведки и  поднять
тревогу. Разведчик должен по возможности избегать боя.
   Но попробуйте говорить о благоразумии с парнем, который  на  каждом  шагу
так и ищет случая оправдать свое энергичное и славное прозвище!
   "Английский разведчик! - мелькнуло  в  голове  Жана.  -  Я  в  два  счета
подцеплю его и возьму в плен".
   Сорви-голова поднялся, в  несколько  гигантских  прыжков  очутился  возле
английского разведчика, бросился на него и что  есть  силы  сдавил  в  своих
объятиях. Но что за чудо! Его пальцы ощутили лишь пустоту, вернее -  рых-лую
грубошерстную ткань, по всей вероятности, одеяло. Однако  вместе  с  тем  он
почувствовал и сопротивление.
   Чьи-то невидимые руки тянули к себе одеяло, очевидно,  за  привязанные  к
нему бечевки.
   -   Меня   провели!   -   прошептал   Сорви-голова,   постигший   наконец
легкомысленность своего поведения.
   Увы, провели не его одного! Его товарищи точно так же, как и он, полонили
вместо вражеских разведчиков тряпье.
   Но к чему эта уловка?
   Только для того, чтобы заманить их, взять  в  плен  и  напасть  затем  на
бурских часовых, мирно дремавших с трубкой во рту.