фермы.
   Непростительное легкомыслие! Сорви-голова, желая показать осаждавшим,  на
что  способны  Молокососы,  не  мог   противостоять   желанию   послать   им
приветственный залп. Он подозвал к себе самых метких стрелков, то-есть  всех
буров, кроме "Фанфана, Финьоле и Жана Пьера, и, указывая им на группу  улан,
сказал:
   - Положите ружья на  стену,  цельтесь  хорошенько  и  стреляйте  по  моей
команде.
   Напрасная и безрассудная попытка, скажут иные. Действительно, мишень была
настолько далека, что контуры людей расплывались, а цвет хаки делал их почти
неви-димыми.
   Но ведь буры - лучшие в мире стрелки, а маузер - замечательное оружие.
   Это ружье весом в четыре килограмма имеет в длину, не считая штыка,  1,23
метра. Калибр его 7 миллиметров, В его патроне 2,5 грамма бездымного пороха,
а пуля из твердого свинца в  рубашке  из  никелированной  стали  весит  11,2
грамма.
   Первоначальная скорость полета его пули достигает  внушительной  цифры  в
728 метров в секунду, тогда как скорость  пули  английского  ли-метфорда  не
превышает 610 метров.  Пуля  маузера  смертельна  даже  на  расстоянии  4000
метров, между тем как  ли-метфорды  бьют  всего  на  3200  метров.  Наконец,
траектория полета пули маузера более отлогая, чем английская, что  позволяет
попадать в цель с невероятно большой дистанции.
   Следовательно, при наличии таких метких стрелков, как десять Молокососов,
взвод английских улан не должен был чувствовать себя в безопасности.
   - Огонь! - вполголоса скомандовал Сорви-голова.
   И вот один за другим, почти  единым  протяжным  звуком  прогремели  шесть
выстрелов. Еще секунда - и  группа  улан  пришла  в  полное  замешательство.
Выбитые из седла всадники кувырком  полетели  наземь,  в  то  время  как  их
испуганные кони понеслись по полю.
   Несмотря на солидное расстояние, ни одна пуля не  пропала  даром.  И  кто
знает, не сразила ли какая-нибудь из них сразу нескольких  жертв?  Маузер  -
чудесное и страшное оружие.
   На  такой  большой  дистанции  все  это  выглядело,  правда,  не  так  уж
драматично. Создавалось впечатление, будто ребенок бросил горстку шариков  в
кучку оловянных солдатиков.
   Выстрелы сделали англичан более осторожными. Они мгновенно разделились на
мелкие группы, чтобы не представлять столь легкую мишень для пуль,  Впрочем,
и Молокососы, чувствуя, что в  них  со  всех  сторон  целятся,  как  улитки,
попрятали головы.
   Сложилась вполне ясная стратегическая обстановка: пятьсот англичан против
одиннадцати Молокососов, обложенных на ферме, будто крысы в  норе.  В  малом
масштабе повторилась картина окружения армии Кронье при  Воль-верскраале,  с
тою, однако,  разницей,  что  Молокососы,  не  связанные  обозом,  сохранили
подвижность, да и кольцо окружения на этот раз не было таким плотным.
   Впрочем, любая  попытка  пробиться  сквозь  ряды  англичан  заранее  была
обречена на неудачу.
   Что же думает делать противник?
   Он, разумеется, не станет тратить времени на осаду, которая задержала  бы
его на несколько дней, а предпримет нападение, попытается  сделать  брешь  в
стене и штурмом овладеть фермой.
   И этой атаке должны противостоять всего одиннадцать человек.
   Было около пяти часов пополудни. Очевидно Колвилл, желая избежать  лишних
жертв, предпочитал ночную атаку.
   Сорви-голова предвидел это, и хотя положение на  первый  взгляд  казалось
безнадежным, он не терял присутствия духа.  О  хорошем  настроении  говорила
улыбка, светившаяся на его красивом юношеском лице.
   - О,  мы  еще  повоюем!  -  сказал  он  Папаше,  который  с  невозмутимым
спокойствием философа курил свою трубку.
   С  поля  донесся  вой  летящего  снаряда,  усиливавшийся  по   мере   его
приближения. В ста метрах от фермы раздался глухой взрыв.
   - Недолет! - крикнул Фанфан при виде взметенных снарядом земли и камней.
   Снова выстрел. На этот раз снаряд, пролетев над самыми стенами, взорвался
в двухстах метрах позади фермы.
   - Перелет! - с важным видом знатока крикнул Фанфан.
   Третий выстрел.
   Бум!.. Теперь уже не до смеха.
   Орудия англичан наведены с  математической  точностью.  Снаряд  угодил  в
самый гребень стены и вспорол около кубического метра каменной кладки.
   Люди на ферме вели себя с поразительным спокойствием Женщины  и  девушки,
давно  уже  свыкшиеся  с   превратностями   и   ужасами   войны,   проявляли
замечательное мужество.
   Пройдет несколько часов, и старинное жилище их  предков  будет  захвачено
врагом, разграблено, сравнено с землей, а сами они  будут  искалечены,  быть
может, даже убиты. Те же, кто останется в живых, лишатся крова, потеряют все
свое имущество, будут обречены на нищенское существование.
   Но  нигде  не  слышно  ни  жалоб,  ни  единого  слова  отчаяния.  Никаких
проявлений страха!
   Хозяйка собрала в столовой своих дочерей и кафрских  служанок.  Все  они,
окружив большой стол, стояли  как  на  вечерней  молитве.  А  мать,  заменив
ушедшего на войну отца, открыла старинную библию и  торжественно  читала  ее
вслух.
   Время от времени весь дом сотрясался от выстрелов. Взрыв  заглушал  слова
матери, но голос ее ни разу не дрогнул.
   Снаряды непрестанно долбили по одному и тому же месту, намеченному врагом
для бреши. Стена  осыпалась,  обваливалась,  рушилась.  Скоро  пролом  будет
достаточно широк, и англичане смогут ворваться через него во двор фермы.
   Чем же занимались в это время Молокососы?
   Они наблюдали за неприятелем и время  от  времени  забавлялись  тем,  что
подстреливали   какого-нибудь   неосторожного   вражеского   пехотинца   или
кавалериста.
   Да, они забавлялись. Мы не преувеличиваем, ибо мир еще не  видывал  столь
невозмутимых осажденных, так мало озабоченных происходившим, так равнодушно,
по крайней мере внешне, относившихся к страшной беде, которая надвигалась на
них.
   Молокососы безгранично доверяли  своему  юному  командиру,  непоколебимая
бодрость которого передалась всему маленькому гарнизону осажденной фермы.
   Сорви-голова сказал Молокососам:
   - Я все беру на себя! Мы пройдем, не оставив за со-бой  отстающих;  майор
Колвилл надолго запомнит встречу с нами.
   Сам Сорви-голова с помощью Фанфана занялся какой-то таинственной возней в
отдаленном строении фермы.  Остальные  защитники  затеяли  по  приказу  Жана
пе-рестрелку, чтобы отвлечь внимание осаждавших и внушить им  преувеличенное
представление о численном составе гарнизона фермы.
   Покончив со своей загадочной  работой,  Сорви-голова  отослал  Фанфана  к
защитникам, а сам попросил Папашу пройти с ним к тетке Поля Поттера.
   Участие переводчика в переговорах с ней  было  необходимо,  так  как  эта
добрая женщина ни слова не понимала по-французски.
   Жан почтительно поклонился ей и как человек, которому дорого  время,  без
всяких предисловий приступил к деловому разговору:
   - У вас полтораста голов скота - коров и телок. Хотите продать их мне?
   - Но, дорогой мой мальчик, англичане все равно заберут их и сожрут.  Если
коровы могут вам на что-нибудь пригодиться, возьмите их даром.
   - Во сколько цените вы каждую корову?
   - По меньшей мере,  флоринов  в  двести...  Но  зачем  говорить  о  цене,
когда...
   - Двести флоринов, помноженные на сто пятьдесят, составят тридцать  тысяч
флоринов. Да, так - ровно тридцать тысяч. А теперь  будьте  любезны  вернуть
мне кни-жечку, которую я отдал вам на хранение, перед тем как отправиться  к
водохранилищу в наряде сестрицы Бетие... Благодарю вас, милая тетя! - сказал
он, получив свою чековую книжку.
   Он открыл ее, набросал на чеке несколько слов,  потом  оторвал  листок  и
передал хозяйке:
   - Вот чек на тридцать тысяч флоринов.  Вы  можете  предъявить  его  банку
Претории или банку Лоренцо-Мар-кеса. В любом из них вам  выплатят  указанную
здесь сумму. Это плата за стадо, которое принадлежит теперь мне.
   - Но ведь я хочу подарить его вам!
   - Хорошо, хорошо... Благодарю вас, до свидания! Я  спешу.  А  бумажку  вы
все-таки припрячьте.
   К этому времени снаряды снесли уже огромный участок  стены.  Образовалась
пригодная для атаки брешь.
   Близился закат. Через час будет совсем  темно,  а  у  англичан  не  видно
никаких приготовлений к штурму.
   Сорви-голова не ошибся. Колвилл  думал,  что  на  ферме  не  менее  сотни
Молокососов. Желая избежать слишком больших потерь, он решил идти на приступ
под покровом ночи.
   Сорви-голова между тем не принимал никаких, даже самых элементарных,  мер
для отражения атаки. А  ведь  он,  несмотря  на  свою  юность,  был  опытным
командиром.
   Напротив!  Можно  было  подумать,  что  он  бесконечно  радовался  бреши,
пробитой в стене снарядами англичан. Если  бы  не  беспрерывный  обстрел  из
пушек, он, пожа-луй, отдал бы даже приказ очистить пролом изнутри и  снаружи
от щебня и камней.
   Фанфан, ровно ничего не понимавший во  всем  этом,  пришел  в  изумление,
услышав, как Сорви-голова бормочет:
   - Если они пройдут здесь без колебания, их уже ничто не остановит, и  они
помчатся...
   - Кто "они"? - спросил Фанфан.
   - Скоро увидишь, - ответил Сорви-голова, с лукавой улыбкой потирая руки.
   Солнце зашло. Сумерки быстро сгущались.
   - В нашем распоряжении еще час, - сказал Сорвиголова - За дело!
   Он велел Молокососам нарезать веток с колючих деревьев,  окружавших  двор
(буры окрестили эти деревья именем "подожди немного", ботаники  называют  их
acacia detinens), а сам попросил  старую  мать  семейства  и  многочисленное
племя двоюродных сестер Поля пройти с ним в то самое отдаленное  строеньице,
где он недавно работал с Фанфаном,
   Там на столе в симметричном  порядке  были  разложены  двести  динамитных
патронов, снабженных фитилями разной длины.
   Сопровождавший их  Папаша  изумился  при  виде  такого  количества  этого
чудовищной силы взрывчатого вещества.
   - Генерал Бота прислал эти  патроны  для  уничтожения  водохранилища.  Мы
израсходовали тогда всего двенадцать штук. А теперь пустим в ход  остальные.
Объясните им, пожалуйста, Папаша, что такое динамит.
   - Да тут даже малые ребята знакомы с динамитом и умеют с ним  обращаться,
- ответил Папаша-переводчик.
   - Отлично! Пусть женщины привяжут покрепче толстым шпагатом по патрону  к
одному из рогов каждой коровы. Крепко и быстро. У самого основания рогов. И,
главное, побыстрей. Понял? Коровы знают своих хозяек и будут спокойно стоять
во время этой операции.
   Папаша раскусил наконец замысел командира. Широкая, во весь  рот,  улыбка
озарила его лицо.
   В  английском  лагере  по-прежнему  царила  мертвая  тишина.   Неприятель
продвигался вперед медленно и методично, массированными частями.  Артиллерия
замолчала.  Прекратилась  и  ружейная  пальба.  Колвилл  намеревался   взять
Молокососов живьем и опасался, как бы шальная пуля не уложила кого-нибудь из
них.
   Женщины с непостижимым мужеством и такой же быстротой принялись  за  свою
страшную работу. Коровы доверчиво позволяли производить над собой  операцию,
грозившую им неминуемой гибелью.
   Прошло около получаса.
   - Кончили наконец? - беспокоился Сорви-голова. Ночь лишила  его  обычного
спокойствия, и время тянулось теперь для него слишком медленно.
   Принесли фонари. В помещении стало светло.
   - Скорей! Скорей!.. Прошло еще с четверть  часа.  Враг  приближался.  Уже
ясно слышалась ритмичная поступь солдат. Доносилось даже бряцание оружия.
   - Поджигайте фитили! Живей! Все сюда!.. Тащите из камина головешки!..
   Мужчины и женщины бросились в столовую, схватили. горящие поленья и стали
поджигать фитили.
   Испуганные коровы  тревожно  мычали.  Хозяйки  успокаивали  их  ласковым,
хорошо им знакомым тремоло и пощелкиванием языка.
   Смелые  женщины  бесстрашно  сновали   с   горящими   головешками   среди
разгоравшихся с треском фитилей и бикфордовых шнуров.
   А ведь достаточно было догореть одному из этих шнуров, чтобы все погибли.
   По просьбе Папаши старая мать семейства открыла загон.
   А Молокососы и двоюродные сестры Поля привязывали в это время  к  хвостам
попадавшихся им под руку коров ветки с дерева "подожди немного": при  первом
же ударе хвостом колючки, впившись в тело животных, приведут их в  бешенство
и погонят неистовым галопом.
   Англичане подошли уже совсем близко к ферме и  сомкнули  ряды.  Передовые
цепи передвигались ползком, все еще не решаясь подняться  в  атаку.  Тишина,
прерываемая лишь мычаньем коров, пугала их гораздо больше ружейного огня.
   - Forward! - раздался вдруг в  темноте  голос,  пронзительный,  как  звук
рожка. Это сигнал к атаке.
   - Гоните стадо в пролом! - скомандовал Сорви-голова.
   Если коровы направятся в брешь, английское войско будет истреблено.  Если
же они заупрямятся и бешенство, которое уже начинает овладевать ими, погонит
их по территории фермы, - все здесь будет уничтожено: строения, люди, стадо.
   Взорвется сорок фунтов динамита!
   Где это произойдет?
   Невыразимая тревога охватила людей...
 
   ГЛАВА 4
   Когда в дело вмешиваются женщины.-Героическое самопожертвование матери  и
дочерей. - Взрывы. - Победа, купленная слишком  дорогой  ценой.  -  Похороны
патриоток. - Пожар. - Стычка - Опять уланы! - Окружены. - Молокососы на краю
гибели.- Конец ли это?
 
   Раздраженные   колючками,   напуганные   горящими    фитилями,    которые
потрескивали у них возле самых ушей и, как светляки, сверкали перед глазами,
коровы сначала отказывались идти вперед.
   Несколько животных бросилось врассыпную по двору фермы, грозя  увлечь  за
собой все стадо.
   Сорви-голова  содрогнулся.  Его  тело,  лицо,  руки  мгновенно  покрылись
ледяным потом, появилось противное ощущение прилипшей одежды.
   Еще несколько секунд - и все здесь будет взорвано, уничтожено,  стерто  с
лица земли.
   -  Да,  -  с  грустью  прошептал  Сорви-голова,  -  я  оказался   слишком
самонадеянным... Все пропало!
   Но так ли это?
   В ответ на только что прозвучавшую команду англичанина раздался звонкий и
суровый голос, покрывший и бряцание оружия, и  топот  людей,  ринувшихся  на
приступ, и мычание стада.
   То был голос женщины;
   - За мной, дочки! За мной!..
   И  старая  мать,  сохранившая,  несмотря  на  преклонный  возраст,   свою
подвижность, с фонарем в руке бросилась к пролому.
   Она появилась в бреши с  развевающимися  по  ветру  волосами,  трагически
прекрасная, и еще раз повторила призыв.
   - Спасем мужчин! - кричала  бесстрашная  женщи-на.  -  Спасем  защитников
нашего Отечества!
   Ее дочери без колебаний прибежали к ней, хотя отлич-но понимали, что идут
на верную смерть.
   С тылу на женщин вихрем надвигались  англичане,  бросившиеся  в  штыковую
атаку.
   Впереди металось и ревело обезумевшее стадо.
   - Forward!.. Forward!!..-кричали офицеры.
   Старая мать созывала коров привычным для  них  ласковым  тремоло.  Дочери
помогали ей, всячески стараясь их успокоить.
   Ошалевшие коровы узнали наконец  своих  хозяек,  стали  прислушиваться  и
пошли на их голоса. Они сгрудились у пролома, и  вдруг,  снова  обезумев  от
необычной обстановки, ринулись на англичан в тот самый миг, когда  последние
вбегали во двор фермы.
   Героические женщины очутились между англичанами и стадом. С одной стороны
на них неотвратимо надвигалась щетина штыков, с другой - наваливалась  живая
лавина из сотен острых коровьих рогов...
   Крик сострадания и ужаса вырвался из уст Жана Грандье  и  его  товарищей,
которые теперь только разгадали отважный замысел этих  мужественных  бурских
патриоток.
   - Нет, нет!.. Только не это!.. -  срывающимся  от  слез  голосом  крикнул
Сорви-голова.
   - Спасем защитников нашего Отечества, да здрав-ствует свобода! - еще  раз
отчетливо и громко прозвучал голос матери.
   - Да здравствует свобода! - звонким эхом откликнулись голоса дочерей.
   То был последний  их  крик.  Ошалев  от  уколов  привя-занных  к  хвостам
колючек, коровы  ринулись  в  поле  через  брешь.  Несчастные  женщины  были
повалены и растоптаны стадом, которое вихрем промчалось по ним и  с  разбегу
налетело на англичан, опрокинув первые  ряды  солдат  ее  величества.  Стадо
неслось огромной неудержимой лавиной. Коровы обдирали себе  бока  об  острые
углы пролома, ревели от бешенства и боли и разбегались  во  все  стороны  по
полю.
   А вслед за ними прорвались и Молокососы, мгновенно  вскочившие  в  седла.
Героическое  самопожертвование  женщин  не  пропало  даром.  Оно  обеспечило
мужчинам время, необходимое для того, чтобы проскочить через линии англичан,
среди которых набег стада произвел опустошение, ничуть не меньшее,  чем  то,
какое мог бы причинить ураганный артиллерийский огонь.
   Однако английским солдатам нельзя отказать в отваге и упорстве.
   Рожок проиграл сбор, офицеры перестроили ряды солдат и снова бросили их в
атаку. На все это потребовалось не более пяти минут.
 
   Вдруг где-то вспыхнуло пламя и раздался сильный взрыв. За ним  -  второй,
третий... Да так и пошло! Каждый  миг  то  там,  то  здесь  что-то  рвалось.
Вспышки  возникали  в  самых  неожиданных  местах,  даже  на  артиллерийских
позициях, превращая в труху зарядные ящики и упряжки.
   Со всех сторон летели страшные останки людей и животных,  перемешанные  с
землей и камнями Перепуганные и оглушенные английские солдаты не слышали  ни
слов команды, ни человеческих криков: все заглушало мычанье коров, то и дело
прерываемое взрывами. Не в  силах  разобраться  в  страшной  и  таинственной
сумятице, животные разбегались, охваченные паникой.
   Замысел Жана Грандье удался на славу. Правда, ужасной ценой,  он  все  же
одержал победу. И хотя взрывы динамита становились все  реже  и  отдаленнее,
англичане решили, что они наткнулись на целую армию, и отступили  до  самого
водохранилища. Наскоро стянув туда все свои силы, они провели остаток ночи в
тревоге, ежеминутно ожидая нападения.
   Не спали  и  Молокососы,  остановившиеся  поблизости,  немного  восточнее
Таба-Нгу. Им предстояло еще предать земле тела женщин, спасших им  жизнь,  и
они не хотели удаляться от фермы, прежде  чем  не  исполнят  этот  священный
долг.
   Чуть забрезжили первые лучи рассвета, Молокососы отправились  обратно  на
ферму. Они приближались к ней  с  величайшими  предосторожностями,  так  как
ферма могла оказаться занятой неприятелем.
   Сорви-голова шел впереди. Одной  рукою  он  вел  пони,  в  другой  держал
наготове маузер.
   На ферме царила мертвая тишина, наступающая обычно после великих  бурь  и
потрясений; ни одного живого существа, ни  людей,  ни  животных...  Домашняя
птица - и та разбежалась из птичника.
   Глазам Жана представилось жуткое зрелище.
   В поле, невдалеке от пролома, лежало  десятка  два  искалеченных  трупов,
истоптанных копытами коров.  То  были  англичане.  Повсюду  виднелись  пятна
крови, исковерканное оружие.
   А в усадьбе, у самой стены,  Сорви-голова  увидел  жестоко  изуродованные
тела старой матери и ее дочерей.
   Жан снял шляпу и знаками подозвал своих товарищей, не в  силах  вымолвить
ни слова.
   Те подошли с обнаженными головами и, упав на колени,  зарыдали  при  виде
этих неузнаваемых тел.
   Но время шло. Надо было поторопиться выполнить горестный долг.  Враг  был
совсем рядом. Каждую минуту он мог  вернуться  и  лишить  Молокососов  столь
дорого купленной ими свободы.
   Сорви-голова отер  слезы  и,  стараясь  придать  голосу  твердость,  тихо
произнес:
   - Довольно слез, друзья. Выроем могилу... А ты, Фанфан, стань в дозор  за
стеной.
   Отыскав  на  ферме  лопаты  и  кирки,  Молокососы  с  каким-то  неистовым
ожесточением принялись рыть рыхлую землю. Казалось, она вся  была  пропитана
людской кровью.
   Вскоре могила была вырыта. Сорви-голова и Поль  застлали  ее  белоснежной
простыней, извлеченной из массивного шкафа, где  старая  мать  хранила  свои
сокровища.
   Потом с бесконечными предосторожностями  и  трогательной  почтительностью
Молокососы подняли одно за другим тела  героинь,  опустили  их  в  могилу  и
прикрыли второй простыней.