алеристы - народ не трусливый и  отнюдь  не  из  тех,  кого
легко захватить врасплох. Обнажив шашки, они ринулись на скачущий врассыпную
эскадрон. Сейчас должно произойти страшное столкновение, а сорванцы даже  не
перестроились согласно законам кавалерийского боя.
   Но тут Жан, сохранивший еще кое-какие крохи  хладнокровия,  за  несколько
секунд до трагического столкновения  прибегнул  к  последнему  средству.  Он
бросил поводья, мгновенно прицелился, выстрелил и закричал во всю глотку:
   - Огонь!.. Целься пониже!..
   Папаша проорал этот приказ по-голландски. И началась ожесточенная пальба.
Магазины их маузеров были полны. Каждый Молокосос успел  выстрелить  по  три
раза.
   Лошади англичан стали  валиться  одна  на  другую  вперемешку  со  своими
всадниками. Невообразимый беспорядок мгновенно охватил весь отборный  отряд,
контратака захлебнулась.
   Больше того. Пони Молокососов, не чувствуя натянутых  поводьев,  понесли.
На полном скаку они врезались в английский эскадрон, промчались  сквозь  его
ряды и полетели дальше. Некоторые, пони, увязнув в груде  валявшихся  коней,
поднимались на дыбы и в свою очередь опрокидывались.
   Получилась ужасная мешанина из убитых и раненых людей и  лошадей.  Воздух
огласился проклятиями, стонами и предсмертными хрипами.
   Но никому не было до этого дела.
   Англичане - их было шестьдесят человек, - потеряв треть своего состава  и
предполагая,   что   за   Молокососами   следует   другой,   более   сильный
неприятельский отряд, повернули коней и бросились наутек к своим аванпостам.
Однако на полдороге они снова наткнулись на тех  Молокососов,  пони  которых
пронеслись сквозь  строй  англичан.  Сорванцы,  успев  перестроиться,  опять
напали на них с фронта.
   Нет спасения от этих одержимых юнцов! Они окружили врагов и, под  угрозой
расстрела в упор, потребовали, чтобы англичане сдались. И те вынуждены  были
сдаться.
   Потери англичан: тридцать убитых и раненых и почти  столько  же  пленных,
которых Молокососы с торжеством повели к своему генералу.
   Потери  Молокососов:  трое  убитых,  шесть  человек  раненых   и   десять
искалеченных лошадей.
   Вот это война!.. Чудесно!
   Сражавшийся с неистовой отвагой Фанфан, который, кроме воинских талантов,
обладал  красивым  голосом,  по  пути  в  лагерь  громко   затянул   песенку
Фанфана-Тюльпана* . Его товарищи-французы  хором  подхватили  ее,  остальные
подпевали вполголоса.
   Песня была дьявольски живая и веселая.
   - Великолепно! - воскликнул восхищенный ею Жан Грандье.-Это твоя песенка,
Фанфан?.. Теперь она станет песней Молокососов.
   - Отлично, хозяин, - нашим боевым маршем. Да, черт возьми, вперед! С этой
песней ты всегда будешь вести нас к победе... О, простите! Я и позабыл,  что
вы мой хозяин и благодетель...
   - Слушай, Фанфан, ты просто злишь меня своими  бесконечными  "хозяин"  да
"благодетель".  Хватит!  Тут  теперь  одни  товарищи-солдаты,   только   что
получившие боевое крещение. Отныне я ввожу  обязательное  "ты"  между  всеми
нами... А теперь продолжай свою песенку.
   Генерал горячо поздравил отважных сорванцов, когда  они  привели  к  нему
пленников.
   До сих пор он почти не замечал их и  теперь  не  мог  прийти  в  себя  от
изумления. И действительно, рядом с гигантами  -  английскими  кавалеристами
юнцы на своих пони выглядели как мартышки, вскочившие верхом на собак.
   - Да ведь это же  дети,  настоящие  Melkbaarden  (молокососы),  -  сказал
Вильжуэн. Папаша перевел его слова, а сорванцы воскликнули в один голос:
   - Ну и что же! Молокососы, а работали за больших.
   - Что же касается вас, - продолжал генерал, обра-щаясь к Жану,  -  должен
признаться: вы сманеврировали, как настоящий Temmer van  wilde  paarden.  Но
будьте осторожны: во второй раз это может кончиться не столь удачно.
   Папаша - переводчик, дойдя до  тяжелой,  как  булыжник,  фразы  генерала:
Temmer van wilde paarden, что означает дословно "укротитель диких  лошадей",
удачно нашел для нее точный и меткий перевод в чисто французском  выражении:
"Сорви-голова".
   - Сорви-голова? Подходит! Как раз по мне. К тому же меня  и  в  Клондайке
так звали.
   - Да здравствует капитан Сорви-голова! - воскликнул Фанфан.
   Так закончилось это горячее дело.
   Молокососы доказали, что они пригодны для  более  значительных  дел,  чем
конвоирование обозов. Отныне они были зачислены  в  качестве  разведчиков  в
коммандо генерала Вильжуэна  и  проявляли  поистине  удивительную  ловкость,
энергию и выносливость на этой тяжелой службе.
   Однажды  Сорви-голова,  задавшийся,  казалось,   целью   оправдать   свое
многообещающее прозвище, находился в разведке на левом  берегу  Тугела*.  Не
желая подвергать риску своих волонтеров в местности, где на кажпом  шагу  их
стерегла смертельная опасность, он действовал  тут  в  одиночку.  Как  вдруг
английские кавалеристы, скрывавшиеся за каким-то холмиком, приметили его  и,
кинувшись за ним вдогонку, прижали к самому берегу.
   Сорви-голова понадеялся на силу своего пони  и  заставил  животное  одним
прыжком броситься в реку. Англичане  не  решились  последовать  за  ним,  но
открыли бешеную пальбу с берега.
   До слуха Жана со всех сторон доносились зловещие звуки... То барабанил по
воде град преследующих его пуль, и просто чудо, что ни одна из них не задела
его.
   Но с пони что-то случилось: он стал бить ногами по воде и пошел  ко  дну,
увлекая за собой всадника.
   Оторвавшись от седла, Сорви-голова некоторое время  держался  под  водой.
Стоило ему,  однако,  высунуть  голову,  чтобы  глотнуть  воздуха,  как  она
превращалась в мишень для англичан. Он  снова  скрывался  под  водой,  опять
выплывал и в конце концов окончательно выбился из сил. Стало трудно  дышать,
одеревенели руки и ноги. Еще несколько секунд-и  отважный  юноша  пойдет  ко
дну.
   Эту отчаянную борьбу  увидел  человек,  стоявший  на  другом  берегу.  Не
обращая внимания на пули англичан, направивших теперь на  него  свой  огонь,
человек этот бросился в воду, быстро подплыл к Молокососу и подхватил его  в
то самое мгновенье, когда Жан уже терял сознание.
   Одна из пуль настигла храброго спасителя, задев его плечо. Не заботясь  о
ране, оставлявшей кровавый след на воде, он плыл с  удвоенным  упорством  и,
сам почти лишившись чувств, вынес на берег юного командира разведчиков.
   Неизвестный, спасший Жана с опасностью для собственной жизни, был не  кто
иной, как фермер Давид  Пот-тер.  Храбрец  отнес  юношу  к  себе  на  ферму,
находившуюся в двух  километрах  от  берега,  и  стал  ухаживать  за  ним  с
отеческой заботливостью.
   Надо ли говорить о том, какую благодарность почувствовал молодой  француз
к своему спасителю! Выздоровев, он всякий раз, когда выдавалась свободная от
службы минутка, приезжал на ферму пожать шершавую руку  бурского  фермера  и
отдохнуть несколько часов в тесном кругу его семьи.
   Выше  мы  уже  рассказали,  при  каких  страшных  обстоятельствах  и  как
трагически оборвалась эта дружба.
   Читатель вполне может теперь представить себе,  в  какую  ярость  привела
капитана Сорви-голова расправа с его другом и спасителем, совершенная у него
на глазах англичанами с утонченной жестокостью, недостойной  солдат  великой
нации.
   Он поклялся жестоко отомстить, а клятва, произнесенная  таким  человеком,
как Жан Грандье, не могла остаться невыполненной.
   Остальное нам уже известно. К сожалению, в тот момент, о котором идет наш
рассказ, капитан разведчиков  был  совершенно  лишен  возможности  отомстить
членам военного суда за убийство своего друга...
   После головокружительного бегства по травянистой степи  и  хитрых,  чисто
индейских  приемов,  с  помощью  которых  они  вырвались  из  почти  полного
окружения англичан, юный Поль и Сорви-голова с Фанфаном на плечах  очутились
перед непроходимой чащей колючей мимозы. Они надеялись найти здесь спасение,
как вдруг навстречу им и почти в упор раздалась частая  пальба.  Но  что  за
чудо! Ни одна из пуль даже не задела  Молокососов.  И  это  было  тем  более
удивительно, что таинственные стрелки, хорошо укрытые за ветками и  стволами
деревьев, имели полную возможность спокойно целиться
   Зато с полдюжины англичан, подстреленных на расстоянии  тридцати  метров,
как кролики, перекувырнулись в воздухе.
   - Будь покоен, хозяин! - воскликнул ослабевший, но не унывающий Фанфан. -
Будь покоен! Это друзья!
   - Верно! - сказал Сорви-голова. - Верно, это свои... Вперед, товарищи!
   Поль бесстрашно полез в  чащу,  покрытую  колючками,  за  ним  последовал
Фанфан, а Жан замыкал шествие, подталкивая Фанфана и помогая ему.
   Передвигаясь таким образом, они вскоре очутились перед  строем  гремевших
маузеров, из стволов которых то и дело поднимались легкие клубы дыма.  Около
двадцати юнцов, притаившихся под листвой, встретили их радостным криком:
 
   -  Спасены!..  Спасены!..  Сорви-голова  узнал  в  них   самых   отважных
Молокососов. Их появление здесь граничило с чудом.
   Тут и Мариус, по прозвищу Моко, и Фриц, и Пьетро, и юные  арабы  Макаш  и
Сабир, и Финьоле - юнга, и три эмигранта - Жан Луи, Жан Пьер и просто Жан, и
оба португальца - Фернандо и Гаетано,  и  шестеро  молодых  буров  -  Карел,
Элиас, Жорис, Манус,  Гюго,  Иохим,  и  другие,  лица  которых  трудно  было
разглядеть за стволами продолжавших грохотать маузеров.
   Да, их было не меньше двадцати человек, и натворить они успели немало.
   Кони английских кавалеристов представляли  заманчивую  мишень  для  таких
метких стрелков, как Молокососы. Чудесно укрытые кустарником,  они  стреляли
без перерыва и укладывали англичан одного за другим.
   Что ж! И на этот раз сорванцы остались победителями в схватке с  отборным
войском ее королевского величества.
   Почти все кони англичан уже валялись на земле, когда шести  оставшимся  в
живых кавалеристам пришла в голову спасительная мысль повернуть их  назад  и
помчаться к своим позициям
   Их бегство сопровождалось оглушительным "ура"  сорванцов,  которые  вышли
теперь из засады и чуть не задушили в объятиях спасенного ими капитана.
   Впрочем, излияния длились недолго, рассказы пришлось  отложить  на  земле
лежали раненые и контуженные, надо было подумать о них.
   Сорви-голова направился к тем, которые  только  что  преследовали  его  с
торжествующими возгласами охотни-ков, заметивших,  что  дичь  выбивается  из
сил, и вообразивших, что уже держат ее в своих руках.
   Помимо чувства человечности,  еще  одно  соображение  заставило  капитана
Сорви-голова поспешить на помощь своим врагам.
   Его  взгляд  случайно  упал  на  красивого  парня,  нога  которого   была
придавлена мертвым конем.
   В этом беспомощном "спортсмене" Сорви-голова узнал сержанта, исполнявшего
обязанности секретаря суда. Его  извлекли  из-под  коня,  и  Сорви-голова  с
удовлетворением отметил, что тот не ранен, а лишь слегка контужен.
   - Хотите получить свободу? - без дальних  оговорок  спросил  его  капитан
Молокососов.
   - Конечно, - стараясь соблюсти чувство собственного достоинства,  ответил
солдат, - если только это не сопряжено с условием, противным  моей  воинской
чести.
   - Я слишком уважаю себя и дело, за которое  сражаюсь,  чтобы  не  уважать
чести  обезоруженного  врага.  И  вот  чего   я   требую   от   вас   взамен
предоставленной вам свободы: вы должны лично вручить мои письма  каждому  из
членов военного суда, осудившего Давида Поттера.
   - Охотно, - ответил англичанин, не ожидавший, что так дешево отделается.
   - В таком случае, прошу вас сообщить мне их фамилии.
   - Извольте. Председатель - лорд  Ленокс,  герцог  Ричмондский,  полковник
гайлендеров Гордона. Судьи. Колвилл - майор третьего уланского полка,  Адамс
- капитан  четвертой  артиллерийской  батареи,  Руссел-капитан  второй  роты
седьмого драгунского полка  и  Харден  -  капитан  первой  роты  шотландских
стрелков.
   - Благодарю вас, - ответил Сорви-голова. Жан Грандье принадлежал к людям,
которые не любят терять времени даром. Тут же достав из кармана бумажник, он
извлек оттуда пять визитных карточек и быстро бисерным почерком  написал  на
каждой из них следующие строки:
   "Убитый вами ни в чем не повинный Давид Поттер приговорил вас к  смертной
казни. Я - исполнитель его мести. Где бы вы ни были, моя рука  всюду  сумеет
настигнуть вас. Вы были безжалостны, а буду таким же. И  вы  все  погибнете.
Сорви-голова".
   Надписав на обороте карточек адреса членов военного суда,  он  вручил  их
сержанту, сказав:
   - Дайте честное слово доставить их по назначению.
   - Клянусь честью! Ваши послания будут переданы мною их адресатам.
   - Отлично. Вы свободны!
 
   ГЛАВА 5
   Сражение.  -  Гайлендеры  Гордона  и  Молокососы.  -   Огонь!-Истребление
офицеров.-Герцог Ричмондский и его сын - Ожесточенная  борьба.  -  Последний
патрон. - Враги повержены! - Великодушие, - Волынщик. - Письмо. - Несчастная
мать. - Победа.
 
   Служба Молокососов - не синекура*. Из этих сорванцов выработался отборный
отряд, в  замечательных  достоинствах  которого  с  каждым  днем  все  более
убеждалось командование.
   С ними считались, как со взрослыми, им поручали опасные дела.
   Их капитан, недаром  получивший  свое  прозвище  Сорви-голова,  водил  их
иногда чуть ли не в пасть к самому дьяволу и  умел  найти  выход  из  любого
положения.
   Порой они несли тяжелые потери, но это ничуть не уменьшало их энтузиазма.
   Мы уже видели, в какой трагической обстановке происходила их  разведка  в
расположении войск английского генерала Джорджа Уайта*,  явно  готовившегося
перейти в наступление.
   Это  если  и  не  бесполезное,  то,  во  всяком  случае,  преждевременное
наступление началось на северо-востоке от  Ледисмита,  примерно  в  двадцати
трех километрах по направлению к Эландслаагте.
 
   Генерал Вильжуэн, основы-ваясь на подробном докладе Жана Грандье о  силах
англичан, принял совместно со своим правофланговым соседом, генералом  Жаном
Коком, все необходимые для отпора врагу меры.
   Буры заняли сильные позиции, удачный выбор которых говорил о том, что они
мастерски овладели военным искусством.  Позиции  состояли  из  цепи  пологих
холмов, защищенных траншеями и находящихся под  прикрытием  скал.  В  густой
траве была скрыта целая сеть заграждений из  колючей  проволоки,  о  которую
должен был разбиться боевой порыв наступающих. Там и сям в  разбросанных  на
некотором расстоянии друг от друга передовых окопчиках засели  стрелки.  Под
скалами, позади траншей, притаились бурские пушки, подле них - готовая к бою
орудийная прислуга.
   Поражала мертвая тишина,  нависшая  над  трансвааль-скими  линиями  с  их
невидимыми защитниками. Словно по мановению руки люди и кони в поразительном
порядке, без шума и суеты занимали приготовленные позиции и вдруг  исчезали,
будто таяли. Лишь изредка то там, то здесь блеснет вдалеке и тотчас исчезнет
бронзовый ствол маузера или покажется на секунду круп лошади, прижавшейся  к
скале.
   Чем не фантасмагория!
   Англичане же, наоборот, двигались  по  открытой  степи  и  согласно  всем
правилам современной тактики: артиллерия, кавалерия, пехота.
   У  них  замечательные  войска,  способные  выдержать   любое   испытание,
укомплектованные достаточным штатом опытных унтер-офицеров.
   Любая великая держава могла бы гордиться такими  солдатами.  Эти  молодцы
были совсем неповинны в том, что  их  послали  сражаться  за  несправедливое
дело, не по доброй воле бесстрашно  шли  они  проливать  свою  кровь,  чтобы
отнять у ни в чем не повинных людей их самое драгоценное благо-свободу.
   Главнокомандующий англичан спешил начать сражение. Не столько ради  того,
чтобы, разомкнув кольцо осады, обрести свободу движений, сколько потому, что
ему, лично ему до-зарезу  нужна  была  победа  Она  нужна  была  ему  именно
сегодня, и он был готов купить ее любой ценой.
   Дело в том, что в  Кейптауне  уже  высадился  новый  генералиссимус,  сэр
Редверс Буллер, а сэру Джорджу Уайту необходимо было  доказать  Англии,  что
гораздо проще было бы предоставить командование всеми  английскими  войсками
ему, Уайту.
   Такова истинная причина этого наступления, столь безумного,  что  бурские
генералы долго отказывались в него поверить.
   Из глубины долины донеслись  глухие  раскаты:  английские  пушки  открыли
огонь.
   Снаряды, начиненные лиддитом* , с пронзительным свистом рассекали  воздух
и,  упав  среди  холмов,  взрывались  градом  стальных  осколков  и  клубами
зеленоватого дыма.
   Четыре непрерывно гремевшие батареи и колонны  англичан,  формировавшиеся
на ходу, постепенно приближались к холмам.
   Пушки буров лениво отвечали на этот скорее шумный, чем  опасный  концерт.
Их артиллеристы заранее разметили прицельные  квадраты  и  теперь  терпеливо
выжидали, когда можно будет открыть огонь из всех орудий, чтобы разить врага
с близкого расстояния.
   Два пехотных полка, поддерживаемых двумя батальонами гайлендеров Гордона,
выстроившись по ротам в колонны, приблизились к позиции буров  и  решительно
бросились в атаку.
   Генерал  Вильжуэн,  находившийся  недалеко  от  Молокососов,  внимательно
следил за движением англичан.
   - Безумцы! - воскликнул кто-то из его свиты.
   - Храбрецы! -  поспешно  возразил  генерал,  отличный  судья  в  вопросах
доблести.
   Стрелки,  залегшие  в  передовых  окопчиках,  открыли   ответный   огонь.
Несколько англичан упало.
   Пушки неистовствовали; непрерывно шлепались и взрывались снаряды, зеленой
пеленой расстилался дым;  горнисты  трубили  атаку,  а  шотландские  волынки
наигрывали самые боевые свои мотивы...
   Плохо защищенная первая линия траншей была взята англичанами  без  особых
усилий.
   Шагавшие в авангарде гайлендеры Гордона, опьяненные этим  слишком  легким
успехом, который  они  приветствовали  бурным  "ура",  гимнастическим  шагом
бросились вперед, но, запутавшись в сети  проволочных  заграждений,  падали,
кувыркались и застревали  в  таких  комических  позах.  которые  при  других
обстоятельствах вызвали бы смех.
   Тогда своим невозмутимо спокойным голосом Вильжуэн скомандовал:
   - Огонь!
   И поднялась дьявольская пальба.  Привстав  немного,  Сорви-голова  метнул
взгляд на своих сорванцов и крикнул:
   - Внимание!.. Беречь патроны! Каждому выбрать  свою  жертву  и  тщательно
целиться.
   В то же мгновение по всей линии загрохотали пушки буров, открыв огонь  по
врагу с дистанции всего лишь в девятьсот метров. На застрявшую в проволочных
заграждениях английскую пехоту обрушился ураган снарядов.
   Пули поражали солдат одного за другим, ядра косили их целыми рядами.
   - Сомкнуть строй!..-командовали английские офи-церы, хладнокровие которых
ничуть не изменило им среди этой ужасной бойни.
   Унтер-офицеры специальными ножницами перерезали проволоку, громче  запели
горны, с новой силой загнусавили волынки, и волна окровавленных людей с  еще
большим ожесточением бросилась на приступ.
   Весь путь  англичан  был  усеян  телами  убитых  и  раненых;  звуки  труб
сливались с предсмертными воплями людей,  с  жалобным  ржанием  искалеченных
коней.
   Буры встретили  это  неистовое  наступление  с  непоколебимым  мужеством,
которое ничто не могло сломить.
   Но вот они покинули один за  другим  три  холма,  связанных  между  собой
системой защитных укреплений. Буры  выполнили  этот  маневр  в  изумительном
порядке, без малейшего признака смятения, не оставив врагу ни одного убитого
или раненого. Они  отошли  на  заранее  приготовленные  позиции.  Все  поле,
представлявшее  собою  подход  к  этим  позициям,  было  заранее   тщательно
размечено по карте на квадраты,  каждый  из  которых  находился  на  прицеле
бурских орудий.
   Таким образом, буры превратили эти позиции в неприступную крепость.
   Англичане не поняли, что отступление задумано умышленно, с целью заманить
их в засаду, о которую  неизбежно  должны  были  разбиться  их  стойкость  и
упорство. Они были убеждены, что столь желанная победа