своим стрелкам:
   - Огонь!.. Бей в кучу!
   Приказы Фанфана все меньше и меньше походили на  военные,  но  Молокососы
исполняли их по-военному точно, и все шло, как полагалось.
   Сухо щелкнули маузеры Ружейный огонь  мгновенно  разметал  толпу.  Воздух
огласился стонами и воплями раненых. Уцелевшие солдаты в страхе разбежались
   - Здорово! Вот здорово!.. -  шептал  Фанфан.  -  Бей  их,  ребята!  Сыпь!
Сыпь!.. Эх! Если бы нас видел Сорвиголова!.. Какого дьявола, в  самом  деле,
он провалился? Не хочу вот, а сам боюсь за него...
   И   было   от   чего   тревожиться.   Положение   капитана   Молокососов,
действительно,  походило  на  безвыходное.  Оторвавшись  от  железнодорожной
шпалы, которая служила ему точкой опоры, он  ринулся  вниз  головой  в  реку
Моддер.
   А как сказал один упавший с крыши кровельщик: "Лететь не так уж  скверно;
упасть - вот в чем мало забавного".
   Река Моддер глубока. Сорви-голова .так и врезался  в  нее  пулей,  однако
вода уменьшила скорость падения.
   В то мгновенье, когда  Жан  погрузился  в  реку,  раздался  оглушительный
взрыв, сопровождавшийся  дождем  осколков.  Произойди  этот  взрыв  секундой
раньше-Сорвиголова взлетел бы вместе с мостом, секундой позже - и он был  бы
убит обломками. Тогда как теперь, в момент взрыва,  его  защитил  слой  воды
толщиною в четыре метра. Опять счастливая звезда!
   Он проплыл несколько сажен под водой; но не хватало воздуха,  и  пришлось
подняться на поверхность.
   И тут его счастливая звезда закатилась.  Он  подплыл  к  бревну,  которое
после взрыва торчало из воды под углом в сорок пять градусов, и потянулся  к
нему, чтобы подержаться минутку па  поверхности  и  перевести  дыхание,  как
вдруг сильная рука схватила Жана. У  самого  его  уха  раздалась  кельтская*
брань:
   - Арра! Поймал!.. Вот он, язычник! Лжебрат! Убийца! Поджигатель!  Исчадие
ада!..
   Сорви-голова узнал ирландца, которого он так любезно отправил в реку.
   - Караул!.. Держите!.. -  продолжал  орать  ирландец.  -  На  помощь!  Да
помогите же доброму христианину взять в плен этого...
   Окончание  фразы  растаяло  в  следующих,  весьма  выразительных  звуках:
буль... буль... буль...
   Сорви-голова обеими руками  сдавил  шею  незадачливого  болтуна,  который
должен был, казалось, удовлетвориться тем, что  ему  удалось  уже  один  раз
избежать смерти.
   Оба камнем пошли ко дну, и их понесло течением.  Но  руки  Молокососа  не
ослабевали и под водой.
   После необычайно долгого пребывания под водой выплыл только один  из  них
Это был  Сорви-голова.  Ирландец,  задушенный  руками  юного  атлета,  исчез
навсегда. Отважный сорванец, с упоением вдохнув  струю  воздуха,  постарался
разобраться в том, что произошло.
   Устой был взорван, и мост, несомненно, поврежден.  Над  головой  Жана  на
мосту суетились люди с фонарями, и  все  они  неизменно  останавливались  на
одном и том же месте. Значит, по мосту нельзя было пройти даже пешеходам.
   До  ушей  Жана  то  и  дело  долетали  английские  ругательства,  крепкая
солдатская брань, советы, которые каждый давал и никто не исполнял
   Потом до него ясно донеслась фраза:
   - Какое несчастье! Тут работы дней на восемь, не меньше!
   "Отлично! - с восторгом подумал Сорви-голова.  -  Кронье  будет  доволен.
Теперь остается только соединиться с Фанфаном". Но  прежде  всего  надо  еще
было выбраться из реки. Жан тихо  поплыл  вдоль  крутых  берегов  в  поисках
места, где он мог бы выйти на берег, и вскоре заметил нечто вроде  расщелины
среди нагромождения скал. Подтянувшись на руках, Жан вскарабкался на один из
больших камней и, мокрый, как морской бог, присел на корточки.
   Но и теперь он, точно истый могиканин, пристально озирался по сторонам  и
напряженно прислушивался, инстинктивно чувствуя пока еще незримую опасность,
   С железнодорожного полотна доносились звуки выстрелов. Жан узнал щелканье
маузеров.
   "Фанфан! - радостно подумал он. - Его мина взорвалась, видно, в то время,
когда я возился в  воде  с  этим  болваном  ирландцем.  Итак,  отправимся  к
Молокососам".
   С гибкостью кошки и ловкостью акробата Жан  начал  карабкаться  на  груду
камней; но прежде чем стать на ее вершину, он, припав к камням,  осмотрелся.
Тишина, весьма, впрочем, относительная, мало успокаивала его.
   Вдруг он вздрогнул: в пяти шагах, лицом  к  берегу,  стоял,  опираясь  на
ружье, английский солдат. Его силуэт  четко  вырисовывался  на  фоне  ясного
неба. Сорви-голова различил даже головной убор: фетровую шляпу с приподнятым
по-мушкетерски левым бортом. Такие шляпы носили волонтеры английской пехоты.
   Что же, ползти опять  вниз  по  колеблющимся  под  ногами  и  срывающимся
камням?  Бросаться  снова  в  реку  и  отыскивать  другое  место?  Нет,  это
невозможно!
   Во что бы то ни стало надо пройти мимо волонтера, невзирая на его штык  и
на тревогу, которую он несомненно поднимет, несмотря ни на что!
   "Будет дело", - решил Сорви-голова.
   Да, будет дело, короткое, но жаркое.
   С тем благоразумием, которое у него всегда прекрасно уживалось с безумной
отвагой, Жан обдумывал, как приступить  к  действиям.  Он  вспомнил,  что  в
бытность свою в Капе в качестве служанки он видел этих только что  прибывших
тогда из Англии волонтеров. Они были облачены с  ног  до  головы  в  хаки  и
носили широкополые фетровые  шляпы,  на  приподнятых  левых  бортах  которых
красовались три буквы:CIV  (City  Imperial  Volunteers*).  Эти  карикатурные
солдаты, насквозь  пропитанные  идеями  самого  воинствующего  империализма,
сходили за героев.
   "Пройду!" - решил Сорви-голова.
   Он весь подобрался, крепко уперся ногами о камни и приготовился к прыжку.
   Раз, два... гоп!
   Волонтер, увидев человека, который, как чертик из  шкатулки  с  секретом,
выскочил будто из-под земли, отступил  на  шаг  и,  наклонив  штык,  крикнул
по-английски;
   - Halt! Stop!*
   Приходилось ли вам,  читатель,  наблюдать  плохую  выправку  новобранцев,
когда инструктор командует:
   "К штыковому бою... вся..."?
   Правая рука у них бывает  поднята  слишком  высоко,  левая  нога  слишком
вытянута, правая недостаточно согну-та. Вместо того чтобы стоять твердо, как
глыба,  новичок  находится  в  состоянии  самого  неустойчивого   равновесия
Достаточно малейшего толчка, чтобы опрокинуть его, чем и  пользуются  иногда
некоторые инструкторы, любители позабавиться. Они хватаются  за  острие  его
штыка, слегка толкают и без особого усилия сшибают новичка с ног.
   В голове  начальника  Молокососов,  лишь  только  он  признал  в  солдате
волонтера, молниеносно созрел план действий.
   "Ты, верно, стоишь как на ходулях, милейший..."
   И  события  вполне  оправдали  эту   догадку,   удивительную   по   своей
проницательности для такого юнца.
   Да! Наш Молокосос не  терял  времени  даром.  Обращая  на  штык,  который
вот-вот готов был проткнуть его,  не  больше  внимания,  чем  он  уделил  бы
какому-нибудь гвоздю, Сорви-голова сделал второй прыжок, еще  более  ловкий,
чем первый, и, схватив ружье волонтера за дуло, изо всех сил толкнул его.
   Но такого усилия и не требовалось.
   Волонтер - воин столь же усердный,  сколь  храбрый,-  управлял  штыком  с
ловкостью деревенского пожарного. Он тотчас же опрокинулся навзничь,  подняв
в воздух руки и ноги, а ружье,  которого  он,  конечно,  не  смог  удержать,
осталось в руках капитана Сорви-голова.
   Зато парень принялся орать, как на пожаре.
   "Он поднимет тревогу, привлечет соседний пост", - подумал Жан.
   Черт возьми! Из двух  зол  надо  выбирать  меньшее.  Жан  так  и  сделал.
Пригвоздив волонтера к земле штыковым ударом  в  грудь,  он  сорвал  с  него
шляпу, нахлобучил ее на себя и со всех ног бросился прочь.
   И во-время! Хотя  сам  волонтер  уже  перестал  дышать,  призыв  его  был
услышан. С ближнего поста прибежали солдаты и, увидев мертвое  тело,  прежде
всего начали ругаться.
   На войне много и часто ругаются.
   А Сорви-голова  что  было  духу  мчался  туда,  откуда  доносился  грохот
маузеров  и  ли-метфордов.  То  защитники  бронепоезда  и  Молокососы   вели
перестрелку, и те и другие, впрочем, без особого успеха.
   Открыли огонь и солдаты прибежавшего патруля.  Но  и  эти  тоже  стреляли
наугад. Словом, со всех сторон неслась пальба, никому не приносившая вреда.
   Но Жану грозила новая опасность. Его  подкованные  железом  сапоги  гулко
стучали  по  камням.  Услыхав  топот,  Молокососы  подумали,   что   к   ним
приближается неприятель, и наиболее рьяные  из  них  перевели  прицел  своих
ружей в сторону бегущего человека.
   - Эти дураки решили, кажется, выбить мне глаз. Не хватает только, чтобы и
Полю  вздумалось  пальнуть  из  своего  "ро„ра"...  -  ворчал  Сорви-голова,
прислушиваясь к жужжанию пуль.
   Из благоразумия он припал к земле и стал соображать, как бы дать знать  о
себе товарищам.
   - Ну и дурак же я все-таки!  -  воскликнул  он.  -А  марш  Молокососов!..
Ничего лучшего не придумаешь! И он принялся насвистывать  марш  Молокососов.
Задорный мотив песенки, звонко  раздавшийся  в  темноте,  долетел  до  слуха
сорванцов. Фанфан первый уловил его и радостно вскричал:
   - Хозяин!..  Эй,  вы!  Хватит  палить!  Жан  услыхал  эти  слова,  но  из
предосторожности продолжал насвистывать, не двигаясь с места.
   - Ты, что ли, хозяин?.. Не бойсь! Признали. Иди на единение...
   Фанфан хотел сказать: на "соединение". Но  в  такие  минуты  не  очень-то
обращаешь внимание на всякие тонкости, особенно, если знаешь, что тебя и так
поймут.
   И Сорви-голова понял. Поднявшись,  он  гимнастическим  шагом  двинулся  к
Молокососам.
   Фанфан встретил его в десяти шагах впереди отряда:
   - Ну что, хозяин, вернулся? Все в порядке?
   - Да, дружище Фанфан! Все в полном порядке: взорвал мост,  утопил  одного
ирландца, насадил на штык одного волонтера, потерял свою шляпу,  зато  нашел
другую и, вдобавок ко всему, промок до нитки.
   - Ну и мастак же ты, хозяин! Только и мы тоже не ударили в  грязь  лицом:
порядком исковеркали пути и помяли бронепоезд. Все, как ты приказал.
   -  Но  это  только  начало.  Теперь  надо  прикончить   его,   -   сказал
Сорви-голова.
   - Верно, но для  этого  нас  слишком  мало.  Необходимо  подкрепление,  -
ответил Фанфан.
   - В лагере, конечно,  услышали  взрывы  и,  надо  полагать,  уже  послали
подмогу, - сказал Сорви-голова. - А все-таки лучше съездить туда, осведомить
обо всем Кронье и попросить у него две-три сотни  бойцов.  -  Я  поскачу!  -
ответил Фанфан и сорвался было с  места,  но  до  него  донесся  мерный  шаг
приближавшегося отряда.
   Послышался знакомый говор. Буры!.. Да,  это,  действительно,  были  буры.
Примчавшись во  весь  опор  из  лагеря,  они,  как  и  Молокососы,  оставили
невдалеке своих коней.
   Их около трехсот человек. Они приволокли с собой легкую пушку и  снаряды,
начиненные мелинитом. Кронье отправил  их  сюда  на  всякий  случай,  и  они
прибыли как раз вовремя. Пока Молокососы  вели  перестрелку,  чтобы  отвлечь
внимание неприятеля, буры начали рыть окопы.
   Ловко орудуя своими кирками и лопатами на коротких ручках,  они  выкопали
первую траншею для укрытия стрелков, затем вторую, с редутом для пушки. Весь
остаток ночи ушел на эту работу, подвигавшуюся с удивительной быстротой.
   Но только на рассвете и буры и англичане смогли  разобраться  в  позициях
друг  друга.  Результаты  осмотра  оказались  далеко  не  утешительными  для
англичан,  которые  с  изумлением  увидели  против  бронепоезда  укрепленный
бастионами и ощетинившийся штыками вражеский фронт. А пока они рассматривали
линию неприятельских окопов,  буры  навели  свою  прекрасно  замаскированную
ветками пушку на большое орудие бронепоезда. И, уж  конечно,  эта  пушка  не
крикнула англичанам: "Берегись!", отправив им в виде  утреннего  приветствия
хорошенький снарядец в девять с половиной сантиметров.  Бронированная  стена
корпуса была снята, словно резцом, а  снаряд,  начиненный  этим  дьявольским
веществом - мелинитом, взорвался на левой цапфе* английского орудия.
   Страшный удар вдребезги  разбил  мощный  стальной  лафет,  смял  механизм
наводки и припаял пушку к башне, ужасно изувечив при этом пятерых солдат.
   "Длинный Том" был отомщен.
   Англичане, взвыв от бешенства, послали бурам несколько  залпов  из  своих
ли-метфордов, не причинивших никакого вреда.
   Бурская пушка ответила новым снарядом,  который  пробил  блиндаж  корпуса
другой платформы и разметал орудийную  прислугу,  обратив  в  бегство  одних
артиллеристов и уложив на месте других. Все же англичане, проявляя  безумную
храбрость и стойкость, дали еще залп. И тогда в третий раз прогремела  пушка
буров.
   - Они устанут раньше нас. - произнес командир бурских артиллеристов.
   И он угадал! Сквозь дым, окутывавший  среднюю  платформу,  уже  показался
белый платок, которым махали, нацепив его на кончик штыка. Англичане  решили
вступить в переговоры.  Огонь  прекратился,  и  начальник  бурского  отряда,
присланного Кронье, некий фермер по фамилии Вутерс, в свою очередь  водрузил
над траншеей белый платок. Тогда молодой английский офицер проворно спрыгнул
на рельсы, прошел половину  расстояния,  отделявшего  поезд  от  траншеи,  и
остановился. Вутерс  также  вылез  из  окопа  и  подошел  к  неприятельскому
офицеру.
   -  Мы  согласны  капитулировать,   -   сказал   англичанин,   высокомерно
поклонившись буру. - Каковы ваши условия?
 
   - Наши условия? Да никаких условий,  -  спокойно  ответил  бюргер.  -  Вы
сдадитесь в плен, только и всего. Вы покинете бронепоезд,  оставив  там  все
ваше оружие, и остановитесь на расстоянии двадцати  шагов  от  первой  нашей
траншеи. Оттуда вас отведут в лагерь.
   - Надеюсь, наши люди имеют право сохранить свои вещи?
   - А что же вы думаете, - насмешливо  ответил  Вутерс,  -  мы  поведем  их
нагими?
   - Я хотел сказать: свои рюкзаки, - угрюмо поправился англичанин.
   - Пожалуй, но после осмотра.
   - Нас трое офицеров, и всем нам не хотелось  бы  расставаться  со  своими
шпагами.
   - Об этом будете договариваться с Кронье. Мое дело только доставить вас к
нему. Даю вам пять минут. Если ровно через  пять  минут  вы  не  выстроитесь
здесь без оружия, мы возобновим огонь.
   Англичане поняли, что дальнейшее  сопротивление  бессмысленно,  и  решили
сдаться. Они покинули крепость  на  .  колесах  и  под  водительством  своих
офицеров выстроились перед траншеей.
   Вооруженные буры вышли из окопов, с любопытством, не  лишенным  уважения,
рассматривая  англичан.  Те  сохранили  свою   прекрасную   выправку,   хотя
большинство из них  и  не  скрывали  радости  по  поводу  развязки,  которая
избавляла их от опасностей войны.
   Осторожный Вутерс все же скомандовал по-английски;
   - Hands up!*
   Приказ был немедленно выполнен всеми, за исключением  капитана,  старшего
по чину из троих офицеров.
   Затем Вутерс в сопровождении капитана Сорви-голова и тридцати бюргеров  и
Молокососов приблизился к англичанам, чтобы проверить,  нет  ли  в  рюкзаках
оружия. Когда он проходил мимо английского капитана, тот выхватил из рюкзака
револьвер и выстрелил в упор.
   - Вот тебе, негодяй! - крикнул он. - Всех бы вас уничтожить!
   Вутерс упал навзничь с раздробленным черепом.
   Это отвратительное и низкое убийство вызвало  у  буров  взрыв  бешенства.
Сорви-голова с молниеносной быстротой поднял ружье к  плечу  и  выстрелил  в
убийцу. Труп капитана рухнул на тело его жертвы...
   На мгновение оба отряда оцепенели.
   Но расправа с преступником на  месте  преступления  не  успокоила  буров,
негодование их не знало предела. Все они, старые и  молодые,  жаждали  крови
остальных англичан, которые, по их мнению, должны были  жестоко  поплатиться
за подлое преступление одного из своих товарищей.
   - Смерть англичанам! Смерть!.. Еще минута - и  пленники  будут  перебиты.
Командование перешло теперь к Жану. Его  бросило  в  дрожь  при  мысли,  что
сейчас произойдет одно  из  тех  массовых  убийств,  которые  вписываются  в
историю народов и накладывают позорное пятно как на людей,  их  совершивших,
так и на людей, не помешавших  совершиться  им.  Сейчас  ружья  начнут  сами
стрелять...
   С  риском  стать  первой  жертвой  своих  обезумевших  от  гнева   друзей
Сорви-голова бросился между англичанами и уже нацеленными на  них  маузерами
буров и, подставив свою грудь под выстрелы, крикнул:
   - Опустите ружья! Друзья, умоляю - опустите ружья!
   Буры спорили, кричали, жестикулировали, но никто  из  них  не  выстрелил.
Победа была наполовину одержана.
   А Сорви-голова продолжал своим звонким голосом:
   - Вы люди справедливые и сражаетесь за священное  дело  свободы.  Во  имя
справедливости, во имя свободы, которую вы непременно завоюете,  не  карайте
этих пленников за преступление, в котором они невиновны.
   - Верно! Он прав! - раздалось несколько  голосов.  Наиболее  непримиримые
молчали, но и они  не  решались  уже  кричать:  "Смерть  англичанам!"  --  и
вынуждены были молча, хотя и с явным сожалением, опустить свои ружья.
   Военнопленные были спасены.
   Английский лейтенант подошел к Жану Грандье и, отдав ему честь, сказал:
   - Капитан! Вы - великодушный противник и настоящий джентльмен.  Благодарю
вас лично от себя и от имени этих честных воинов, порицающих  отвратительный
поступок капитана Хардена.
   - Харден? Командир первой роты шотландских стрелков?
   - Вы его знали?
   - Так это точно был он?
   - О, да.
   - В таком случае, и я, в свою очередь, благодарю вас, лейтенант.
   Во время этого короткого разговора буры осмотрели  рюкзаки  сдавшихся  и,
убедившись, что в них не спрятано оружия, решили отправить пленных в лагерь.
Честь конвоировать их досталась Молокососам - они ее заслужили.
   И вот англичане двинулись, окруженные юными ворчунами, самому старшему из
которых не стукнуло еще восемнадцати лет, а младшему не было  и  пятнадцати.
Сорви-голова, наклонившись к уху своего юного друга Поля Поттера, прошептал:
   - А знаешь, кто этот английский офицер, которому  я  размозжил  голову?..
Это капитан Харден, один из пяти членов военного суда, убийца твоего отца.
 
   ГЛАВА 4
   Лагерь буров. - Сорви-голова у генерала.  -  Командировка.  -  Велосипеды
дяди Поля. - Сорви-голова  и  Фанфан--  солдаты-велосипедисты.  -  Переправа
через Моддер. - Английские уланы,. - Преследование.  -  Неожиданный  скачок,
велоси-педистов.
 
   Возвращение Молокососов в лагерь Кронье было настоящим триумфом. Вошедшая
в поговорку невозмутимость буров на этот раз совсем растаяла, и они устроили
отважным сорванцам восторженную встречу. Пленных же они  приняли  с  обычным
своим добродушием и оказали им всякие мелкие услуги.
   Такое  отношение  глубоко  тронуло  англичан.  Как!  Эти  великодушные  и
гостеприимные люди и есть те самые буры, которых английские газеты  называли
мужичьем,   тупицами,   белыми   дикарями?   Пленники,   начиненные   идеями
империализма, не могли прийти в себя от изумления.
   Кронье, бесконечно обрадованный успехом дела, которое превратило страшный
бронепоезд в груду железа, пожелал увидеть того, кому  он  был  обязан  этой
победой. Он приказал немедленно прислать к нему капитана Молокососов.
   Когда Сорви-голова явился в  палатку  главнокомандующего,  там  собралось
большое   общество:   знаменитые   начальники,   родственники    и    друзья
главнокомандующего и простые волонтеры. Все они  беседовали  и  курили,  как
равные.
   Чувствовалось полное отсутствие иерархии, чванливости,  высокомерия.  Все
эти люди были братьями, бюргерами, солдатами, военная  форма  которых  равно
для всех состояла из винтовки и патронташа.
   Увидев капитана Молокососов, Кронье  поднялся  на-встречу  и,  пожав  ему
руку, сказал:
   - Вы храбрец! От имени бурской армии благодарю вас, мой юный друг.
   Глаза отважного юноши увлажнились слезами, сердце сильно забилось.
   - Генерал, - ответил он,  -  вы  говорили,  что  у  вас  нет  воз