орые,  однако,
произвели на них не большее впечатление, чем карканье ворон.
   Уланы уже не решались на лобовую атаку. Они  двинулись  на  противника  с
флангов. Их строй напоминал острый угол, вершина которого как бы упиралась в
сорванцов.
   Сорви-голова  с  невозмутимым  спокойствием  навел   ружье   сначала   на
правофлангового головного кавалериста, затем  мгновенно  перевел  прицел  на
левофлангового. Он стрелял, как охотник, убивающий дуплетом пару  куропаток.
Оба солдата упали, даже не вскрикнув, даже не взмахнув руками.
   Шесть всадников и одна лошадь уложены  семью  выстрелами!  Есть  от  чего
прийти в ужас!
   Впрочем, в Клондайке Сорви-голова превзошел и это  достижение,  когда  во
время  полярной  ночи  истреблял  арктических  волков,  причем  единственной
мишенью ему служил фосфорический блеск их глаз
   Замечательный стрелок протянул Фанфану свое ружье с опустевшим магазином.
   - Дай твое! - сказал он.
   Маленький парижанин отдал  ему  свое  заряженное  ружье,  и  Сорви-голова
вздохнул с облегчением, снова почувствовав в  руках  надежное,  пригодное  к
действию оружие.
   Англичане на мгновение заколебались. Да и понятно: они желали поохотиться
за двумя подозрительными  велосипедистами,  сыграть  забавную  партию  своей
излюбленной игры "подколем свинью", а напоролись на двух молодцов, которые в
одно. мгновение уничтожили шестерых улан.
   Атака не удалась. Тщетно двое ближайших к Молокососам  улан  пытаются  на
полном скаку пронзить их копьями. Копья слишком коротки и не достигают цели,
а пущенные в карьер кони вихрем проносятся мимо Молокососов.
   Просиявший Фанфан показал уланам нос и крикнул им вдогонку:
   - Проваливайте-ка вы со своими палками от метлы! Они годны только на  то,
чтобы сшибать с деревьев орехи да яблоки!
   - Погоди еще  радоваться,  -  заметил  Сорви-голова.  :  -  Думаешь,  они
вернутся?
   - Ничуть не сомневаюсь. Всей душой ненавижу  их,  но  охотно  признаю  их
мужество.
   - Значит, по-твоему, им мало полученной взбучки?
   - Да. А вот и доказательство... Ложись. Скорей!..  Сорви-голова,  повалив
на землю своего товарища, распластался рядом с ним в канаве.
   И вовремя! Грянуло шесть  выстрелов.  Взвились  столбики  пыли,  взлетели
осколки камней.
   - Ба! - торжествовал Фанфан. - Да что они, ногами,  что  ли,  стреляют?..
Точь-в-точь, как я!
   Уланы убедились, видно,  что  конной  атакой  ничего  не  добьешься;  они
отъехали метров на триста, спешились и, укрывшись за своими конями,  открыли
ответный огонь.
   Весьма  неосторожный  ход,  когда  имеешь  дело  с  таким  стрелком,  как
Сорви-голова.
   Огромная выбоина, вырытая бурскими повозками, укрывала не  хуже  траншеи.
Сорви-голова,  не  обращая  внимания  па  град  пуль,  которыми  осыпали  их
англичане,  прицелился  в  одну  из  лошадей  противника  чуть  пониже  уха.
Сраженный выстрелом конь, прежде чем  упасть,  вздыбился,  открыв  при  этом
скрывавшегося за ним солдата.
   Раздался второй выстрел. Улан, пораженный в лоб, опрокинулся навзничь.
   -   Всего   пятеро   осталось!   -   завопил   Фанфан,    но    тут    же
вскрикнул:-Ужалили!..
   Он неосторожно приподнял голову над коле„й, и английская пуля сняла,  как
резцом, мочку его правого уха.
   - Да ты не волнуйся, сущие пустяки!
   - Тем лучше. Пора уж кончать, - отозвался Сорвиголова.
   Уланы, легкомысленно опустошив магазины своих ружей, прекратили на  время
огонь. Пока они наспех, торопливо роясь в патронташах,  перезаряжали  ружья,
Сорвиголова с молниеносной быстротой перестрелял лошадей.
   Ни одна лошадь не падала сразу. Все они бились,  поднимались  на  дыбы  и
отскакивали в сторону, обнажая скрывавшихся за ними всадников. Один из  пяти
оставшихся в живых улан  целился  в  них,  стоя  на  колене.  Но  Жан  успел
опередить его, и, пораженный пулей  капитана  Сорви-голова,  он  опрокинулся
навзничь.
   - А теперь только четверо! - торжествовал Фанфан,  зажимая  рукой  сильно
кровоточащее ухо.
   Вся эта драма  длилась  не  более  пяти  минут.  Уцелевших  улан  охватил
какой-то суеверный страх.
   О, если бы у них были кони, как охотно бросились бы они наутек! Но бедным
животным досталось сильнее людей: все они были перебиты.
   Уланам оставалось только поплотнее прижаться  к  земле.  А  кругом  -  ни
ложбинки, ни камня, за которым можно было бы укрыться, лишь кое-где  скудные
клочья степной травы.
   Молокососы же, хотя и уступали уланам в численно-сти, были отлично укрыты
от глаз противника.
   - Пора кончать! - повторил Сорви-голова. -  Нам  нельзя  терять  времени,
ведь путешествие только началось. Гром и молния! А как охотно уничтожил бы я
целый полк этих проклятых улан!
   Сорви-голова прекрасно научился у буров бить врага из засады. Он умел, не
обнаруживая себя, следить за всеми действиями противника, мог незаметно  для
неприятеля изменить позицию или зайти врагу в тыл.  Вот  и  теперь,  зарядив
свое ружье, он шепнул несколько слов Фанфану, а сам пополз по выбоине.
   Уйдя метров на пятьдесят от своего товарища,  Жан  едва  слышно  свистнул
сквозь зубы.
   Фанфан тотчас же насадил на  ружье  шляпу  и,  вытянув  в  сторону  руку,
приподнял шляпу над выбоиной. Англичане клюнули на эту приманку и  принялись
нещадно ее обстреливать. Их головы чуть приподнялись над землей. Но для Жана
Грандье и этого было достаточно. Паф! Паф!..-раздались его меткие  выстрелы.
И тотчас же за ними последовали  два  других:  паф,  паф!..  Жан  послал  их
наугад, целясь чуть повыше линии цвета хаки, по которой  можно  было  узнать
затянутые в мундиры спины улан. Наступила  полная  тишина.  Потом  от  земли
отделился один (всего один!) объятый смертельным ужасом человек.
   - Погибли! Все погибли! - кричал он, размахивая белым  платком.-Вы  убили
всех!.. Я сдаюсь, сдаюсь.
   - Откуда он взялся? - удивился Сорви-голова, поднимаясь в свою очередь. -
Значит, я все-таки промахнулся... Эй, Фанфан! Поднимайся! Победа за нами!
   Улан подходил, шатаясь, растерянный, с обезумевшими от ужаса глазами.
   - Руки вверх, молодчик! - скомандовал Сорви-голова
   Тот поднял дрожащие руки и, заикаясь, пробормотал:
   - О нет, я не обману... У меня  пропала  всякая  охота  сопротивляться...
Прошу только об одном: пощадите!
   - Охотно, -  ответил  Сорви-голова,  из  обычной  своей  осторожности  не
опуская, однако, ружья. Внезапно его осенила мысль.
   - Номер вашего полка? - спросил он улана,  который  дрожал  и  лязгал  от
страха зубами.
   - Третий уланский, - с трудом ответил солдат.
   - В таком случае, вы должны знать майора Колвилла.
   - Конечно, я его знаю. Он - помощник командира  третьего  уланского.  Наш
полк стоит в Ледисмите, а  мой  эскадрон  был  отправлен  под  Кимберли  для
разведочной службы.
   - Вот что: я отпущу вас на свободу, но с одним условием. Согласны?
   - Да, вы только скажите. Исполню все, что потребуете.
   - Мое имя Сорви-голова, я - Брейк-нек, капитан Молокососов. Это я взорвал
мост на Моддере.
   - Я очень много слышал о вас, - произнес улан.
   - Вы видели, как я только что расправился с вашим взводом?
   - О, это ужасно!.. Вы страшный человек!
   - Я напоминаю об этом не из хвастовства, а  только  для  того,  чтобы  вы
повторили мои слова майору Колвиллу. Вы прибавите еще: "Человек, которого вы
осудили на идиотскую и варварскую игру "Pigsticking", поклялся убить  вас  и
убьет. Ничто не спасет вас от его мести". А теперь можете идти: вы свободны!
   Хорошо вымуштрованный солдат  отдал  по-военному  честь,  поблагодарил  и
поплелся прочь,  пошатываясь,  точно  пьяный,  или  как  человек,  одержимый
каким-то кошмаром.
   - И передайте вашим привет!  -  крикнул  ему  вдогонку  Фанфан.-А  теперь
займемся каталками,-добавил он, обращаясь к Жану.
   На первый взгляд, велосипед  производит  впечатление  необычайно  хрупкой
машины, в действительности же он обладает большой прочностью. Когда смотришь
на изогнутые  под  различными  углами  эмалированные  трубочки,  из  которых
построен его корпус, на колеса с тонкими, как лапки паука,  спицами,  так  и
кажется,  что  среднего  веса  тяжесть,  самый  незначительный  удар   могут
разладить весь этот механизм. А между тем он не  гнется  даже  под  тяжестью
толстяка весом в сто килограммов и может устоять против  сильнейших  ударов,
что и подтвердилось на примере велосипедов, выбранных Молокососами.
   После  внимательного  осмотра  сорванцы  убедились,  что   в   рамах   их
велосипедов нет даже намека на искривление, и собрались  катить  дальше,  но
тут Фанфан, с одной ногой уже на педали, задержался и, окинув взором ужасное
нагромождение человеческих трупов и мертвых лошадей, печально произнес:
   - Пока защищаешь свою шкуру, все тебе нипочем - знай себе колотишь, будто
издеваешься над смертью. Потасовка так и подсыпает тебе пороху в кровь...  А
кончилась битва, прошла опасность,  да  как  поглядишь  вот  на  такую  кучу
Маккавеев* которые всего пять минут назад были цветущими  парнями,  невольно
подумаешь: "До чего же это грязная штука - война!"
   -  Да,  но  война  за  независимость  священна,  -  задум-чиво   произнес
Сорви-голова. - На нас напали,  и  нам  вдвоем  пришлось  защищаться  против
двенадцати человек. Моя совесть спокойна, и я не жалею о случившемся.
   - Я понимаю: лучше самому убить дьявола, чем дать ему укокошить  себя,  -
согласился Фанфан. - И, уж конечно,  я  предпочитаю  стоять  на  земле,  чем
лежать в ней, да еще вечно. Но все-таки, что бы ты там ни говорил, а война -
грязная штука... Едем, однако, завтракать.
   Оба товарища снова оседлали велосипеды и через, десять минут уже въезжали
в Якобсдаль.
   Якобсдаль - это большое село или, если хотите, маленький городок.
   Сорви-голова и Фанфан вошли  в  лавку,  позади  которой  было  пристроено
что-то вроде таверны, и потребовали завтрак. Им подали  яйца,  две  копченые
селедки, лук, яблоки ранет, бутылку эля и буханку черствого хлеба.
   Изголодавшийся Фанфан забыл все  треволнения  и  ужасы  войны  и,  широко
раздувая ноздри, жадно вдыхал  запах  съестного,  словно  сказочный  людоед,
учуявший где-то человечий дух.
   -  Копченая  селедка,  как,  впрочем,  и  ящерица,  -  друг  человека,  -
глубокомысленно произнес он.
   Фанфан надрезал селедки в длину, отделил головки, положил на блюдо, потом
очистил и нарубил мелко лук, снял кожуру  с  яблок,  нарезал  их  ломтиками,
перемешал все и, обильно полив  эту  мешанину  маслом  и  уксусом,  принялся
поглощать свое невообразимое кушанье.
   - Ты попробуй только, хозяин, - сказал он, набив полон рот. - Пища богов!
   Но Жану эта кулинария внушала мало доверия, он приналег на яйца.
   Через четверть часа оба друга, расплатившись с хозяином таверны, катили в
Блумфонтейн по тропинке, называвшейся громким словом "дорога".
 
   ГЛАВА 6
   Бешеная езда. - В поезде. - Поезд подорван! -  Отчаянные  усилия.  -  Под
огнем. - Сорви-голова и Жубер. - Пробито легкое. - Доктор Тромп.  -  Черный,
но не негр. - О том, как "выкручивался" Фанфан.
 
   Дорога была довольно прямая,  но  скверная,  если  вообще  можно  назвать
дорогой путь, проложенный повозками.
   На ее постройку  не  пришлось  тратиться.  Никто  не  потрудился  над  ее
трассой,  никто  не  позаботился  вымостить  ее  камнем,  прорыть  по  бокам
водосточные канавы. О нет! Она возникла  совсем  иначе.  Кому-то  надо  было
проехать от одного селения к другому. Он  запряг  в  повозку  пару  быков  и
покатил  себе  прямиком.  За  первой  повозкой  последовала  вторая,   потом
третья...  Так  с  течением  времени  образовалась  широкая  колея.  И   это
называлось дорогой!
   Повозки передвигались по ней легко, устраивала она и пешеходов, а  подчас
даже велосипедистов, о чем свидетельствует  тот  факт,  что  Сорви-голова  и
Фанфан проехали по ней без  остановки  сорок  шесть  километров,  отделявших
Якобсдаль от Эммауса.
   Но что особенно замечательно: они потратили на это  всего-навсего  четыре
часа! Конечно, на дорогах департамента Сены и Марны* такой рекорд  показался
бы более чем скромным, но для оранжистской дороги подобная  скорость  просто
чудо!
   А если к этому прибавить еще семнадцать километров, которые они  проехали
от лагеря Кронье до  Якобсдаля,  да  переход  через  Моддер,  да  схватку  с
уланами, то каждый охотно согласится, что  оба  Молокососа  отнюдь  не  были
"шляпами".  В  Эммаусе,  крошечном  городишке  с  библейским  наименованием,
пришлось сделать остановку. Все здешние мужчины были  на  войне;  в  городке
остались одни старики, женщины и дети.
   Сорви-голова предпочел бы,  правда,  без  передышки  мчаться  до  другого
селения, в двадцати четырех километрах отсюда, - но Фанфан запротестовал:
   - Селедка с яблоками и сырым луком развела во мне чертов костер.  Хозяин,
да угости  же  ты  бедного  Фанфана  хоть  кружкой  пива,  или  молока,  или
какого-нибудь дешевенького винца, а  то  и  просто  свежей  воды!  Все,  что
угодно, только бы напиться! Умоляю тебя!
   Сорви-голова  рассмеялся  и  вошел  в  ближайший  дом.  Причудливо  путая
английские слова с голландскими, он попросил немного молока.  Хозяйка  дома,
молодая женщина, посматривала  на  него  с  недоверием.  Тогда  Сорви-голова
вспомнил о пропуске Кронье и показал его своей  собеседнице.  Мгновенно  все
изменилось. Молокососам  расточали  улыбки,  пожимали  им  руки,  предлагали
отдох-нуть, непременно хотели накормить их всякой всячиной,  словом,  готовы
были ради них перевернуть весь дом вверх тормашками.
   - Благодарю! Молока, только молока, - сказал Жан.
   Немедленно притащили молоко. Его несли  горшочками,  кувшинами,  ведрами:
тут было чем утолить жажду целой роты!
   Фанфан пил, рискуя лопнуть, Сорви-голова  -  более  умеренно.  Напившись,
оба, несмотря на  самые  настойчивые  уговоры  остаться,  вскочили  на  свои
велосипеды и покатили дальше.
   Путь из Эммауса до ближайшего селения, где они остановились,  прошел  без
приключений. Они переночевали в одной бурской семье, оказавшей им братское и
самое великодушное гостеприимство.
   Оба Молокососа заснули сном праведников, но, как истые воины,  проснулись
с зарей, наскоро поели и покатили дальше.
 
   До Блумфонтейна оставалось еще восемьдесят четыре километра. На полдороге
пришлось переходить вброд Крааль, приток  Моддера,  то-есть,  проще  говоря,
искупаться. Этот более чем  трудный  этап  был  проделан  за  восемь  часов,
включая три получасовые остановки.
   В Блумфонтейн прибыли в четыре часа.  Не  позволив  себе  даже  осмотреть
город, они отправились прямо на вокзал. Впрочем, этот маленький городок  был
лишен каких бы то ни  было  достопримечательностей.  Десять  тысяч  жителей;
слишком новые и слишком претенциозные дома, которые  к  тому  же  совершенно
терялись на непомерно широких улицах. Пропуск Кронье и  здесь  открыл  перед
Молокососами все двери.
   Но оказалось, что отсюда нет ни одного поезда на Винбург.  Поезда  ходили
только до Претории и обратно. Им предстояло доехать до Кронстада, чтобы  уже
оттуда на велосипедах добраться до Бетлехема. Особой беды,  в  сущности,  не
было, потому что дорога из Винбурга в Бет-лехем - одна из самых  скверных  в
Оранжевой республике.
   От Блумфонтейна до Кронстада сто двадцать миль, или двести  двадцать  два
километра. Поезда идут со скоростью не более двадцати пяти километров в час,
а порой их скорость не  превышает  даже  пятнадцати-шестнадцати  километров.
Приняв во внимание возможные задержки,  друзья  рассчитали,  что  этот  путь
займет у них около пятнадцати часов.
   Они были в восторге. Подумать только: спать и в  то  же  время  двигаться
вперед!
   - Ведь не быки -же мы, в самом деле, - философствовал Фанфан.
   В шесть часов отходил товарный поезд в Преторию. В одном из  его  вагонов
комфортабельно устроили уже начавших уставать посланцев Кронье.  Получив  по
две охап-ки соломы, они  соорудили  себе  постели,  от  которых  успели  уже
отвыкнуть. Потом проверили погрузку велосипедов и заснули богатырским сном.
   Поезд медленно тронулся и покатил. Время от  времени  он  останавливался,
свистел, пыхтел, снова трогался, и так - час за часом.
   Прошла ночь, наступил день. Молокососы проснулись, поели, попили и  снова
завалились спать. Им теперь не оставалось  ничего  другого,  как  философски
относиться к бегу времени.
   Прошел еще  день,  вернее  -  часть  дня.  Поезд  полз  все  медленнее  и
медленнее. В Трансваале пути были  загромождены  так  же  сильно,  как  и  в
Оранжевой республике.
   Кронстад. Наконец-то! Их путешествие длилось целые сутки! Сорви-голова  и
Фанфан, совсем одеревенев от неподвижности, рады  были  снова  помчаться  по
проселкам.
   Они отмахали без остановки тридцать километров На ночь  пришлось  сделать
привал. На обед - по сухарю И яблоку. А потом ноч„вка на  берегу  маленького
притока Вельша, который, в свою очередь, впадает в реку Вааль,
   Встали с зарей. На завтрак опять по сухарю  и  яблоку  -  и  в  путь!  До
Бетлехема еще сто километров. Что ж, они их одолеют!
   В шесть часов  вечера  оба  Молокососа,  измученные,  вспотевшие,покрытые
красноватой пылью, были уже в Бетлехеме.
   Кронье мог гордиться своими посланцами.
   Скорей на вокзал!
   Им надавали в дорогу еды и питья и усадили в поезд,  который  должен  был
отойти через час. Утолив голод и жажду, оба друга заснули  под  мерный  стук
колес с чувством людей, хорошо исполнивших свой долг.
   От Бетлехема до последнего пункта под  Ледисмитом.  куда  доходят  поезда
буров, всего восемьдесят миль, то-есть около ста сорока восьми километров.
   Поезда идут здесь быстрее, чем на других линиях. Начальник станции уверил
их, что в три часа утра поезд проскочит через  ущелье  Ван-Реннен,  и  самая
трудная часть пути будет пройдена.
   Поезд уверенно пожирал пространство, как вдруг раздался сильный взрыв, от
которого содрогнулся и остановился на  полном  ходу  весь  состав.  Все  его
сцепления разорвались.
   Оглушенные и контуженные, Сорви-голова и Фанфан,  шатаясь,  поднялись  на
ноги. Рассветало.
   - Вот так штука!- вырвалось у маленького парижанина любимое словечко.
   На  сей  раз  "штука"  оказалась  миной,  дьявольски  отважно   и   ловко
подложенной англичанами.
 
   - Нас подорвали! - вне себя от  гнева  вскричал  Сорви-голова.  -  Пастух
откликнулся на песню пастушки*. А, Фанфан?
   Ущелье Ван-Реннен было давно пройдено. Состав находился между  Бестерс  и
Уолкерс Гек, далеко от позиций буров,  в  совершенно  безлюдном  месте,  где
трудно было ожидать какой-нибудь помощи.
   Правда,  вагоны  были  обиты  стальными  листами,   однако   недостаточно
толстыми, чтобы служить надежной защитой. Все же  в  известной  мере  и  эта
броня предохраняла от пуль. Охрана поезда состояла из пятидесяти решительных
людей, которые не собирались дешево отдать свою жизнь.
   Впереди локомотива буры поместили пустой вагон  и  тендер  с  углем.  Эта
мудрая предосторожность вполне оправдала себя.  Искалеченный  взрывом  вагон
полетел под откос с высоты четырех метров. Тендер свалился набок и загородил
путь паровозу, который, видимо, не  пострадал.  Третий  вагон  не  упал,  но
колеса правой стороны соскочили с рельсов и по самые оси врезались в  землю.
Следовательно, нельзя было двигаться и задним ходом.
   Положение осложнялось еще тем, что англичане,  находившиеся  в  засаде  с
обеих сторон железнодорожного полотна, открыли огонь.
   Под прикрытием ответного огня буров  машинист  полез  под  состав,  чтобы
исследовать путь.
   Авария  оказалась  значительной.  Два  отрезка  рельсов  были  вырваны  и
скрючены. Но их можно было заменить: в хвостовом  вагоне  находился  большой
запас рельсов. Самое трудное - это сбросить с пути тендер.
   Группа в несколько человек вызвалась  отправиться  на  исправление  пути;
другая группа добровольцев с тем же самоотвержением, что  и  первая,  рискуя
жизнью, полезла под третий вагон.  Выкапывая  землю  из-под  увязших  колес,
храбрецы старались св