предупреждением для генерала Бота. Мне  понадобится  на  это  три  дня.  Вот
почему я и отправляюсь  один,  без  ружья,  только  с  маленьким,  карманным
револьвером... А теперь прощайте, дорогие мои друзья и товарищи  по  оружию,
прощайте, или лучше - до свиданья!
   Мужественные сердца Молокососов дрогнули при последних словах командира.
   Ни один из этих смелых людей, сотни раз встречавшихся  лицом  к  лицу  со
смертью, и не пытался скрыть  своего  волнения,  ибо  не  душевная  слабость
сказывалась в их тревоге, а искреннее и непосредственное  чувство  нерушимой
дружбы, связавшей их узами боевого братства. К Жану со всех сторон  тянулись
дрожащие руки, и  Сорвиголова  молча,  порывисто  пожимал  их,  не  в  силах
вымолвить ни слова.
   Фанфан, с трогательной гримасой на лице,  надтреснутым  от  слез  голосом
пробормотал:
   - У меня просто сердце упало, хозяин... Тошно мне, ей-богу,  тошно!  Взял
бы ты меня с собой. Уж я сумел бы, если  понадобится,  перехватить  за  тебя
несколько оплеух, а то и шкуру свою отдать...
   - Спасибо, Фанфан, сердечное тебе спасибо, мой  храбрый  земляк,  дорогой
мой француз! Но, увы, это невозможно. Мне надо идти одному.
   Низко опустив голову, Фанфан подавил вздох и замолк.
   Теперь пришла очередь Поля Поттера. Он сжал обеими руками руку  командира
и, выражая мысль всех присутствующих буров, произнес:
   - Благодарю тебя, брат!  Благодарю  от  имени  всей  нашей  родины,  ради
которой ты жертвуешь  своей  жизнью.  Наша  дружба,  наше  восхищение,  наша
благодарность будут всегда и повсюду следовать за тобой, и ты вернешься.  До
свиданья, брат, до скорого свиданья!
   -  Ну,  конечно  же,  я  вернусь,  непременно   вернусь!   -   воскликнул
Сорви-голова, голос которого приобрел всю свою звучность. - Не в  таких  еще
переделках  мы  бывали,  и  то  выкручивались.  Кстати,  мне  надо  повидать
небезызвестного вам майора Колвилла. У меня такое  предчувствие,  что  скоро
мне удастся сыграть с ним одну из лучших моих штучек.
   С этими словами Жан двинулся в путь и скрылся в высоких  травах,  оставив
своего пони на попечение Фанфана, который повел его на поводу
   А Сорви-голова, руководимый  своим  замыслом,  медленно  зашагал  к  тому
месту, где после ночного бегства Молокососов из осажденной фермы погиб от их
пуль первый из уланских отрядов.
   В изодранном и полуистлевшем от пожара уланском  доломане,  который  едва
прикрывал тело, Сорви-голова походил на  самого  настоящего  бродягу.  Между
тем,  чтобы  проникнуть  в  неприятельский  лагерь,  нужна  была   приличная
английская форма И он рассчитывал, что ее любезно предоставит  ему  один  из
тех усопших джентльменов в хаки. Сорви-голова крался среди  высоких  трав  с
выдержкой настоящего индейца и через час был у цели.
   На примятой траве он  увидел  изрешеченные  пулями  тела  пяти  солдат  и
четырех коней.
   А немного поодаль,  на  некотором  расстоянии  друг  от  друга,  валялись
остальные жертвы Молокососов - люди и кони. Позы, в которых они  лежали,  их
искаженные судорогой лица и тела говорили о  том,  что  смерть  настигла  их
мгновенно.
   Взгляд Жана Грандье упал  на  молодого  англичанина,  чуть  постарше  его
самого. Пуля маузера поразила его прямо в затылок, и он умер, не успев  даже
вскрикнуть. Не всегда, видно, пуля маузера бывает гуманной.
   Кавалерист был такого же роста и телосложения, как Сорви-голова.
   Нелегко было решиться раздеть мертвеца. Колебания Жана  длились,  однако,
недолго. Ничего не  поделаешь:  война  есть  война  Да  и  время  было  мало
подходящее для того, чтобы церемониться с этими  гнусными  завоевателями,  с
этими проклятыми грабителями без стыда и совести, с этими жестокими  вояками
за несправедливое дело.
   Сорви-голова влез в брюки цвета хаки, облачился  в  доломан,  напялил  на
голову каску тоже  цвета  хаки  и  тут  заметил,  что  тело  улана  обмотано
несколькими метрами гибкого и непромокаемого шнура толщиною в палец.
   - Да  это  же  пироксилин,  взрывчатка  английских  разведчиков,  тот  же
динамит! - обрадовался Сорви-голова. - Отличная  находка!  Она  может  очень
пригодиться мне во время разведки.
   Он обмотал себе грудь взрывчаткой, застегнул доломан и отправился дальше,
пробираясь среди высоких трав вельдта.
   В сумерки он уже приближался к передовым английским постам.
 
   ГЛАВА 6
   В разведке - Оправдавшиеся предвидения. -  Как  вернуться?  -  Норовистый
конь - Кувырком! - Драка. - Удар  головой  и  ловкая  подножка  -  Отчаянное
бегство. - В прятки! - У майора. - Сон пьянчуги. - Сорви-голова не теряется.
- Верный Билли - Опять тревога!
 
   Нет в жизни ничего страшнее, чем сознавать себя затерянным в чужом стане,
одиноко бродить  среди  беспощадных  врагов,  чувствовать,  что  жизнь  твоя
зависит  от  малейшей  случайности,  от  ложного   движения,   от   нечаянно
оброненного слова,  и  знать,  что  каждую  минуту  тебя  могут  схватить  и
расстрелять на месте, как шпиона.
   И, однако, не опасности, подстерегающие разведчика на каждом шагу,  и  не
эта необходимость быть постоянно начеку являются главными его заботами.  Все
это в некотором роде как бы дополнительная нагрузка к основной его работе.
   Разведчику надо всюду побывать; все увидеть,  оставаясь  в  то  же  время
невидимым; набить голову, и без того  отягощенную  заботой  о  своей  личной
безопасности, бесконечным количеством сведений о солдатах, лошадях и пушках,
которыми располагает  неприятель.  Ему  необходимо  разобраться  в  позициях
врага, составить в уме топографию лагеря, вникнуть в движения неприятельских
войск, постигнуть замыслы противника и до известной  степени  попытаться  их
предугадать.
   Все это, вместе  взятое,  представляет  собой  нагромождение  невероятных
трудов и опасностей. Какой же  надо  обладать  разведчику  выдержкой,  каким
присутствием  духа,  какой  огромной  находчивостью,  каким  умением  делать
значительные выводы из незначительных на вид фактов, какой наблюдательностью
и слухом, каким мужеством, какой железной энергией!
   Нашему герою были щедро отпущены судьбою все эти качества,  дополнявшиеся
к тому же незаурядным и несвойственным такому юнцу опытом.
   Ему, например, ничего не стоило, скользя, как ящерица, меж высоких  трав,
пересечь линию сторожевых постов.
   Сейчас мы в  этом  убедимся,  так  как  уже  показались  передовые  посты
англичан, на каждом из которых по двое часовых.
   Томми раскуривали коротенькие вересковые трубки и тихо беседовали о своей
далекой родине, по которой отчаянно тосковали.
   Табачный запах, приглушенный шепот, поблескива-ние  штыков  помогли  Жану
точно определить их местонахождение.
   Ему было нечего или почти нечего опасаться часовых. Ведь англичане - люди
цивилизованные, а, как известно, "цивилизованные" ничего не смыслят в тайной
войне.
   Легко обманув бдительность часовых, Жан очутился в  холмистой  местности,
где, как зубья пилы, торчали остроконечные палатки английского лагеря.
   Сорви-голова насчитал уже до сотни этих палаток. Он  пробирался  ползком,
при малейшем шорохе прижимаясь к земле, потом снова пускаясь в путь и  снова
замирая. Он огибал холмы, переползал через них, руководствуясь расположением
палаток, которым, казалось, не было конца.
   Когда он  сосчитал  приблизительно  количество  полотняных  домиков,  ему
ничего не стоило вычислить, сколько  в  них  могло  укрываться  людей.  Итог
получился внушительный. На том месте, где два дня назад  стояли  всего  лишь
четыреста улан майора Колвилла, теперь сосредоточилась десятитысячная армия.
   Продолжая ползти, Сорви-голова заметил, что на  белых  перистых  облаках,
покрывавших горизонт, вырисовываются бесконечные линии коновязей, а  немного
подальше - орудия с зарядными ящиками: четыре  батареи  по  четыре  пушки  в
каждой, и еще дальше - повозки с круглым брезентовым верхом.
   Полевая пекарня выдала себя  ароматом  свежеиспеченного  хлеба,  а  удары
молота по наковальне обнаружили присутствие кузницы.
   "Да тут целый армейский корпус! - подумал Сорвиголова. -  Предвидение  не
обмануло меня. Враг, несомненно, попытается зайти в тыл армии  Бота,  обойдя
ее с левого фланга. Нет, я не ошибся! Во что бы то  ни  стало  и  как  можно
скорей надо предупредить генерала. Время не ждет!"
   Сорви-голова -  человек  быстрых  решений.  Решить  -  значило  для  него
действовать. План возвращения был выработан мгновенно.  Пешком!..  Нет,  это
заняло бы слишком много времени. Значит, нужен конь.
   Конь? Что может быть проще! Их здесь, наверно, тысячи.
   "Немного смелости, побольше самообладания,  а  главное,  твердая  вера  в
успех", - решил Сорви-голова.
   Приняв деревянную выправку английского  солдата,  Жан  размеренным  шагом
томми приблизился к цепочке лошадей, шумно жевавших у коновязей свое месиво.
   Перед каждым конем были разложены в образцовом' порядке седла и уздечки.
   Дремавшие часовые легко пропустили Жана, приняв его за  одного  из  своих
товарищей по оружию и даже не окликнув, настолько далека была от них  мысль,
что по лагерю может так спокойно расхаживать вражеский  шпион.  Они  приняли
его за солдата при исполнении  своих  обязанностей  и  провожали  доверчивым
взглядом.
   Сорви-голова, не торопясь, взнуздал коня, развязал поводья, прикрепленные
к веревке затяжной петлей... и вот тут-то он совершил грубую ошибку.
   Всего не предусмотришь!
   Ему следовало бы оседлать  копя,  не  отвязывая  поводьев,  но,  торопясь
удрать и опасаясь, как бы у часовых  не  возникло  подозрение,  он  поспешил
вскочить на лошадь.
   - Ты ошибся, приятель, - предупредительно сказал ему ближайший часовой. -
Это лошадь Дика Мортона, норовистый конь. Он переломает тебе все ребра.
   Увы,  предупреждение  слишком   запоздало!   Сорви-голова,   теперь   уже
окончательно убежденный, что он открыт, дал коню шпоры.
   Но лошадь, вместо того чтобы тронуться с места,  низко  опустила  голову,
поджала круп, изогнула дугой  спину,  сдвинула  вместе  все  четыре  ноги  и
принялась  неистово  бить  то  передом,   то   задом.   Потом,   как   некий
геральдический конь, встала на дыбы, вскидывая передними ногами, после  чего
проделала то же самое задними.  Затем  она  встала  на  все  четыре  ноги  и
принялась подскакивать на месте, приседать и снова прыгать, - короче говоря,
занялась самой невообразимой гимнастикой, результат которой не заставил себя
долго ждать.
   Укротить проклятое  животное  было  бы  под  силу  разве  только  ковбоям
американского Запада, этим чудесным наездникам, которые точно  воскрешают  в
своем лице легендарных кентавров древности.
   Сорви-голова был превосходным наездником, но не той силы. К тому же, сидя
на неоседланной лошади, он был лишен точек опоры в седле и стременах.
   Какой-то уж слишком дьявольский рывок коня заставил его разжать шенкеля и
перекувырнуться в воздухе, в результате чего он тяжело шлепнулся о землю,  а
освободившийся конь, гарцуя, понесся в поле.
   Ошеломленный на миг падением, Сорви-голова, однако, тут же вскочил,  явно
встревоженный таким поворотом событий.
   Падая, он потерял свою каску, и  часовой,  увидев  при  свете  бивуачного
костра его юное лицо, вскричал:
   - Этот парень не  из  нашего  эскадрона!..  Да  это  какой-то  мальчишка,
зеленый юнец, молокосос!
   Последнее слово, произнесенное часовым без тени намека, отдалось  в  ушах
командира Молокососов, словно пушечный выстрел.
   "Меня узнали!"-решил Сорви-голова.
   Он приготовился к защите.
   В это время прибежал другой часовой. Он размахивал шашкой и, не  разузнав
даже, в чем дело, попытался схватить Жана.
   Но Сорви-голова, никогда не терявший своего удивительного  самообладания,
нанес англичанину страшный удар головой в живот.
   Солдат упал навзничь.
   - К оружию! - неистово заорал первый часовой. Со всех сторон  послышались
ответные крики:
   - К оружию!.. К оружию!..
   Заспанные люди сбегались на крики и сами вопили "к оружию", хотя никто из
них не знал, что же, собственно, случилось.
   Сорви-голова увернулся от них и опрометью побежал в сторону
   Он приближался к кузнице. Кузнец прервал  свою  работу,  уронил  болванку
раскаленного железа и, загородив Жану дорогу, замахнулся на него молотом.
   Но Сорви-голова, отскочив в сторону,  счастливо  избежал  удара,  который
непременно размозжил бы ему череп, и ловко дал кузнецу подножку.
   Кузнец растянулся ничком, неистово бранясь.
   Суматоха все росла:
   - Тревога!.. Тревога!.. К  оружию!..  Солдаты,  будто  рои  встревоженных
пчел, выбегали из палаток.
   Одни спрашивали, другие отвечали, и никто ничего не понимал.
   И вдруг кто-то, то ли не очнувшись как следует от сонного кошмара, то  ли
под влиянием паров виски, заорал:
   - Буры!
   - Буры!.. Буры!.. - подхватил Сорви-голова, как вор, который громче своих
преследователей кричит: "Держи вора!"
   На какое-то время эта уловка помогла ему, и главным образом  потому,  что
охваченные паникой солдаты, не распознав своих при неверном  свете  костров,
принялись палить друг в друга.
   Сумятица  становилась  невообразимой.  Визг,  крики,  беготня,  выстрелы,
стоны... Никто никого не слушал, никто ничего не понимал, но все стреляли  и
убивали друг друга
   Враг,  однако,  не  появлялся,  и  заблуждение  не   могло   продолжаться
бесконечно.
   Вскоре остался только один беглец, которого со всех  сторон  преследовало
множество солдат.
   Началась драматическая, напряженная игра в  прятки  среди  палаток,  мимо
которых задыхавшийся  Сорви-голова  молниеносно  проскальзывал  с  ловкостью
акробата.
   Внезапно перед ним выросла, преградив все  пути,  большая  конусообразная
палатка. Сорви-голова обежал вокруг нее, нашел вход и, положившись  на  свою
счастливую звезду, юркнул туда.
   В  палатке  на  маленьком  складном  столике  мерцал  ночник,  освещавший
внутренность помещения. На том же  столике,  возле  ночника,  стояли  пустые
бутылки из-под шампанского и ароматных ликеров. Рядом, на бамбуковой  мачте,
поддерживавшей полотняный верх палатки, висело оружие - армейский  револьвер
и офицерская шашка. На низенькой походной койке, раскинутой у столика,  спал
какой-то джентльмен, укрытый одеялом цвета хаки,
   Судя по его неподвижности и раскатистому храпу,  можно  было  догадаться,
что он без стеснения прикладывался к бутылкам, содержимое которых, очевидно,
немало способствовало его сну, близкому к каталепсии.
   На  фоне  полотняной  стены  отчетливо  вырисовывалось  лицо  спящего,  и
Сорви-голова тотчас же узнал это строптивое лицо с  его  крючковатым  носом,
широким подбородком и плотно сжатыми губами.
   - Майор Колвилл! - невольно вырвалось у него. Майор, сон которого не  был
потревожен царившим в  лагере  шумом,  проснулся,  едва  услышав  свое  имя,
произнесенное вполголоса.
   Он зевнул, потянулся и пробормотал, как человек, все еще  пребывающий  во
власти сна:
   - Сорви-голова? Брейк-нек?.. Вот сейчас я прикончу тебя, негодяй!
   Он потянулся к револьверу, чтобы всадить пулю в лоб незваному гостю.
   Но Сорви-голова с молниеносной быстротой успел пе-рехватить правой  рукой
дуло смертоносного оружия, а левой туго скрутил ворот рубахи на шее  майора.
Полотно затрещало, майор задыхался, старался вырваться, позвать  на  помощь,
но вместо крика издавал лишь глухой хрип.
   - Молчать! - прошептал Сорви-голова. - Молчать! Или я всажу  вам  пулю  в
лоб!
   Однако англичанин, вскормленный ростбифами, вспоенный виски,  а  главное,
натренированный во всех ви-дах спорта, был настоящим атлетом.
   Он энергично отбивался; еще мгновение -  и  он  вырвется  из  рук  юноши,
завопит, поднимет тревогу.
   Жану, разумеется, ничего не стоило всадить в него  пулю,  но  на  выстрел
сбежались бы солдаты. Решив усмирить майора без лишнего  шума,  Сорви-голова
нанес упрямцу сильный удар по голове рукояткой револьвера.
   Послышался треск  черепной  коробки,  Колвилл  тяжко  охнул  и,  перестав
отбиваться, затих.
   Не теряя ни секунды, Жан всунул майору в рот кляп из салфетки  и  затянул
ее крепким узлом на затылке. Затем  носовым  платком  скрутил  ему  руки  за
спиной, а ремнем уздечки связал ноги.
   - Самое трудное сделано, - прошептал Жан.
   Как раз в эту минуту кто-то подошел к палатке. Послышались тяжелые шаги и
бряцанье шпор.
   Сорви-голова  погасил  ночник,  стащил  связанного  джентльмена  на  пол,
затолкал его под кровать, улегся на его место и,  натянув  одеяло  до  самых
глаз, принялся храпеть.
   Кто-то осторожно вошел.
   - Это я, ваша милость, ваш верный слуга Билли.
   -  Hell  damn  you!*-сиплым  голосом  пьянчуги  прорычал  из-под   одеяла
Сорви-голова.
   - В лагере тревога, ваша милость...
   Сорви-голова, пошарив вокруг, нащупал сапог и со всего  размаха  запустил
им в верного Билли.
   Отношение  английских  офицеров  к  своим  денщикам  отнюдь   не   всегда
проникнуто благодушием. Эти изысканные джентльмены любят давать волю  рукам,
а подчас и ногам.
   Сапог угодил Билли прямо по лицу; он застонал и ушел, прижимая  ладонь  к
щеке, раскроенной острием шпоры.
   До слуха Жана донеслись тихие причитания несчастного,  которого  приучили
покорно переносить побои:
   - О господи боже! Кровь! Его милость, видно, выпили сегодня слишком много
французского коньяка и шампанского, вот рука-то у них и отяжелела. Лучше  бы
мне убраться отсюда...
   "Да и мне тоже", - подумал  капитан  Сорви-голова,  находивший,  что  его
несносное положение слишком затянулось
   Пришлось, однако, вооружиться  терпением,  призвав  на  помощь  всю  свою
выдержку.
   Между тем шум в лагере, достигнув своего апогея, начал стихать.
   Не найдя никаких разумных причин суматохи, люди  приписали  ее  проделкам
какого-нибудь пьянчуги, к счастью для себя оставшегося неузнанным.
   Ночная жизнь в лагере вошла в свою обычную колею. Одной тревогой  больше,
только и всего.
   Сорви-голова сгорал от нетерпения. Прошел уже добрый час с тех  пор,  как
он занял место майора. Должно быть, теперь уже было два часа утра.
   Надо немедленно уходить, если он вообще хочет выбраться из этого  осиного
гнезда.
   "Уходить?  Разумеется,  надо!  Но  как?  -  размышлял  Жан.   -   Верхом?
Невозможно! Значит,  пешком.  Это  сопряжено,  конечно,  с  большой  потерей
времени, но такой способ дает хоть тень надежды на успех"..
   Сорви-голова собирался уже покинуть палатку, когда до него донеслось чуть
слышное дыхание майора. Жан послал по его  адресу  не  очень-то  милосердное
пожелание:
   - Хоть бы ты издох, скотина!
   Поль Поттер на его месте, несомненно, перерезал бы горло этому  заклятому
врагу буров. Сорви-голова же удовлетворился тем, что оставил его если  не  в
безнадежно опасном, то, во всяком случае, в смешном положении. .
   Жан тихонько приподнял  одеяло,  встал  и,  нащупывая  вытянутыми  вперед
руками все замеченные раньше предметы, без особых  приключений  добрался  до
выхода и выскользнул из палатки.
   Но не успел он сделать и двух шагов, как обо что-то споткнулся.
   В то же мгновение лежавший перед палаткой человек вскочил и заорал:
   - Караул! Вор! Он обокрал его милость!..  То  был  верный  Билли,  денщик
майора, уснувший, как пес, у порога своего господина.
   Черт возьми! Где только не гнездится верность! Билли старался схватить за
шиворот бешено отбивавшегося Жана, не переставая в то же время орать во  всю
глотку: "Караул! Помогите!" Опять тревога! Бедный Сорви-голова!
 
   ГЛАВА 7
   О людях, которых  бьют  -  Опять  драка  -  Пушки  выведены  из  строя  -
Распивочная. - Сорви-голова покупает виски - В  роли  пьяницы  -  Патруль  -
Первое угощение - Часовые - Второе угощение. - Проделки лжепьяницы -  Конный
патруль - Третье  угощение  -  Подозрение.  -  Последняя  бутылка  и  первый
выстрел. - Карьером!
 
   Один философ утверждал, что самые верные псы -  это  те,  которых  больше
всего бьют. Но неужели бывают также и люди, которых нерушимо  привязывают  к
их господам побои?
   Да,