бывают! Именно таков и был улан Билли, денщик майора Колвилла.
   Ни с одним денщиком английской армии не обходились, наверно, хуже, чем  с
Билли. А один бог знает, сколько ругательств, пощечин и зуботычин  отпускают
английские офицеры, эти "утонченные"  джентльмены,  по  каждому  поводу,  за
малейшую провинность, а чаще всего просто так, без всякой вины.
   Хлестать подчиненного с утра до  вечера  -  это  своего  рода  офицерский
спорт.
   Билли, расположившийся у палатки  майора,  как  вер-ный  сторожевой  пес,
защищал своего хозяина с остервенением дога.
   Жан прилагал неимоверные усилия, чтобы высвободиться  из  цепких  объятий
улана, который, не переставая, орал.
   Сорви-голова наносил ему удар за ударом. Но Билли, привыкнув на службе  у
майора к побоям, упорствовал и не сдавался.
   Еще немного - и Сорви-голова будет схвачен. Неистовое бешенство  овладело
им.
   Но тут, себе на беду, Билли слишком приблизил свое лицо к Жану, вероятно,
для того, чтобы получше разглядеть и запомнить вора.
   Сорви-голова мгновенно  использовал  это  выгодное  для  себя  положение,
нанеся противнику так называемый удар "вилкой".
   Слишком верный и слишком упрямый Билли, сраженный страшной болью, упустил
свою добычу и волчком завертелся на земле.
   Наконец-то Сорви-голова свободен! Но отовсюду уже бегут солдаты,  вот-вот
снова начнется прежняя игра.
   К счастью, вопли Билли  отвлекли  внимание  людей  от  Жана  и  несколько
задержали погоню.
   Бедняга, забывая о себе ради своего господина, умолял тех, кто  собирался
помочь ему:
   - Скорей туда, в  палатку!  Там  его  милость  майор...  Его  обворовали,
убили!..
   Одни солдаты бросились  преследовать  убегавшего  Жана,  другие  вошли  в
палатку и увидели там  полузадушенного  и  окровавленного  майора,  который,
впрочем, довольно быстро пришел в себя.
   Не успели его развязать, как он завопил:
   - Сорви-голова!.. Где Сорви-голова?
   Никто ему не ответил, никто не принимал всерьез его вопли -  все  думали,
что майор просто пьян или спятил с ума.
   - Да говорят же вам, болваны, Сорви-голова в лагере!..
   И, схватив шашку, Колвилл опрометью понесся по лагерю, исступленно вопя:
   - Брейк-нек! Брейк-нек! Ловите Брейк-нека!.. Тысяча фунтов тому, кто  его
задержит!
   Сорви-голова пользовался у англичан столь же лестной, сколь и опасной для
себя популярностью.
   Его имя вместе  с  обещанием  награды,  повторенное  вслед  за  Колвиллом
несколькими солдатами, вскоре подхватили сотни, тысячи солдат.
   - Брейк-нек!.. Тысяча фунтов!.. - неслось отовсюду.
   Разумеется, Сорви-голова вторил им в унисон, переходя иногда и  на  более
высокие ноты. Эта уловка снова удалась ему, во всяком  случае  помогла  хоть
немного выиграть время.
   Но без каски, в измятом мундире он не мог долго  сходить  за  английского
солдата. Дела его неизбежно должны были принять другой оборот.
   Однако Сорви-голова принадлежал к людям, которые в  случае  необходимости
умеют все поставить на карту. Он прибегнул к  остроумной,  хотя  и  чреватой
опасностью диверсии.
   Убегая  от  преследователей,   он   случайно   очутился   возле   лошадей
артиллерийского парка.
   Служба  охранения  несколько  ослабевает  в  центре  лагеря,  окруженного
двойной цепью часовых и конных патрулей, особенно  после  трудного  дневного
перехода и ночной тревоги, которая, как это  было  сегодня,  нарушила  отдых
измученных людей. Поэтому Жану и удалось подойти  к  лошадям,  не  возбуждая
подозрения заспанных да к тому же и малочисленных часовых.
   Кони были привязаны незамысловатыми узлами.
   В какие-нибудь  полминуты,  рискуя  получить  хороший  удар  копытом,  он
отвязал десятка три лошадей, которые, почуяв  свободу,  разбежались  во  все
стороны.
   Лошади с громким ржаньем неслись,  сшибая  с  ног  людей,  метавшихся  по
лагерю с криками: "Брейк-нек!.. Брейк-нек!.."
   Смятение все росло и вскоре достигло ужасающих размеров, ибо Сорви-голова
продолжал под прикрытием ночи свою дьявольскую работу, отпуская на волю  все
больше и больше коней. А те, возбужденные  непривычной  обстановкой,  бешено
мчались куда глаза глядят, опрокидывая палатки и сбивая с ног людей.
   Артиллеристы бросились ловить лошадей. Пушки на какое-то время (о, совсем
ненадолго!) остались  без  охраны.  Но  Сорви-голова  со  свойственными  ему
изумительным хладнокровием и ловкостью сумел воспользоваться и этим  кратким
мгновением.
   - А, господа англичане! Так вы предлагаете за мою голову  тысячу  фунтов?
Но я же вам говорил, что она стоит гораздо большего. Сейчас вы  убедитесь  в
этом...
   Жан вспомнил о взрывчатке, обмотанной  вокруг  его  тела.  Он  знал,  как
обращаться с этим оружием, пожалуй, более страшным, чем динамит.
   Вытащить шнур, разорвать его на три равные части, обмотать ими  механизмы
трех пушек и поджечь взрывчатку - все это он проделал гораздо  быстрее,  чем
об этом можно рассказать.
   "Жаль, что ее так мало", - думал Жан, убегая сломя голову от пушек.
   Взрывы раздались почти тотчас же:
   Бум! Бум! Бум!..
   И тут же послышался грохот металла и вопли испуганных людей. Лафеты пушек
опрокинулись, орудия вздыбились, как пораженные насмерть кони.
   Весь лагерь поднялся на ноги.
   Люди, охваченные тревогой, ужасом, гневом, хватались за  оружие,  бегали,
суетились, орали  без  толку,  засыпали  друг  друга  вопросами,  -  словом,
усугубляли и без того большой беспорядок, грозивший перейти в панику.
   Одни хлопотали вокруг искалеченных пушек, другие охотились  за  никак  не
дававшимися лошадьми, третьи толпились вокруг пьяного и разъяренного майора,
который, не переставая, вопил:
   -Сорви-голова! Говорю вам, это-Сорви-голова!.. Тысяча  фунтов  тому,  кто
его задержит!
   Никто уже не мог разобраться в происходящем. Одни начальники  приказывали
играть тревогу, другие - отбой, однако ни те, ни другие  приказы  так  и  не
исполнялись.
   Кончилось тем, что о Жане совсем забыли.
   А Сорви-голова, добившись своего, не терял понапрасну времени.
   Взамен  каски  он  нашел  фетровую  шляпу  с  инициалами  C.J.V,   видно,
оброненную в суматохе каким-нибудь волонтером, и, напялив ее, преспокойно, с
беспечным видом гуляки, направился к границе лагеря.
   Его уверенная походка, хорошая военная выправка и форма хаки, которую  он
успел кое-как привести в порядок. служили ему пропуском.
   На него никто не обращал внимания,  хотя  имя  Брейк-нек  в  сочетании  с
кругленькой суммой, обещанной в награду за его поимку,  так  и  вертелось  у
всех на языке.
   Приметив кабачок, двери которого только что открылись, Жан вошел  туда  с
непринужденностью человека, карман которого туго набит золотом.  Содержатель
распивочной,  почуяв  в  нем  солидного  гостя,  почтительно  вышел  к  нему
навстречу.
   Сорви-голова, у которого уже созрел новый план действий, потребовал шесть
бутылок виски самого лучшего качества.
   Хозяин, галл по происхождению,  изъяснялся  на  таком  же  фантастическом
английском языке, как и Сорви-голова. Он даже не заметил, что его покупатель
говорит  на  жаргоне,  который,   несомненно,   вызвал   бы   подозрения   у
чистокровного англо-сакса.
   Зато он тотчас же догадался содрать с Жана  двойную  цену,  вероятно,  по
случаю ночного времени. Такова уж повадка всех содержателей ночных  питейных
заведений. Сорви-голова, притворившись  слегка  опьяневшим,  расплатился  не
торгуясь, но потребовал, чтобы ему дали еще провиантскую сумку,
   - Хочу отнести бутылки своим товарищам на посту, - пояснил он.
   За сумку ценою в пять шиллингов кабатчик содрал с него целую гинею.
   Из распивочной Сорви-голова вышел покачиваясь, со шляпой набекрень.
   - Товарищи хотят пить, - во всеуслышание рассуждал он, - Канадцев  всегда
мучает жажда. Отнесу-ка я это виски землякам.
   Его остановил патруль. Сорви-голова протянул капралу бутылку виски.
   - Только не все, капрал, - приговаривал он, - товарищи на  посту  томятся
жаждой... Канадцы всегда хотят пить.
   Капрал улыбнулся, припал  губами  к  бутылке  и,  одним  могучим  глотком
опорожнив ее до половины, отдал остаток своим подчиненным.
   У англичан неистощимый  запас  снисходительности  к  пьяным,  поэтому  он
собирался уже отпустить подвыпившего волонтера, находя его объяснение весьма
убедительным.
   Но в благожелательности трезвого человека к пьяному всегда есть небольшая
доля зависти. Солдаты патруля запротестовали - им было мало полбутылки.  Они
ре-шительно требовали прибавки, и Жан,  опасаясь  осложнений,  вынужден  был
отдать вторую бутылку. У него осталось всего  четыре.  При  мысли,  что  ему
придется, быть может, утолять жажду  еще  одного  патруля,  Жана  бросило  в
дрожь.
   Но нет, все шло отлично, если не считать того, что восток начинал  алеть,
предвещая рассвет.
   "Ого-го-го! - подумал Сорви-голова. -- Пора удирать".
   Но не прошел он и полсотни шагов, как наткнулся  на  стрелковый  окопчик.
Забряцало оружие, грубый голос резко окликнул его:
   - Who goes there?
   - Виски! - вполголоса ответил Сорви-голова.
   Для английского часового нет более красноречивого и убедительного ответа,
особенно в четыре часа утра, после холодной ночи, проведенной в сыром окопе.
   - Подойди ближе, - хрипло прорычал солдат с сильным ирландским акцентом.
   Сорви-голова несказанно обрадовался.
   Время шло,  а  более  счастливого  случая  нельзя  было  и  желать.  Ведь
ирландцы, эти самые храбрые солдаты Соединенного королевства, славятся в  то
же время как самые одержимые и закоренелые пьяницы.
   Жан знал, что на английских постах всегда двое часовых. Но  также  хорошо
знал он и то, что с помощью двух бутылок виски  даже  от  двух  Пэдди  можно
добиться реши-тельно всего.
   Шатающейся  походкой  пьяного  Сорви-голова  направился   к   стрелковому
окопчику, держа в каждой руке по раскупоренной бутылке.
   Потом, протянув часовым бутылки и отрыгнув пьяной икотой, он произнес:
   - Вот и я!.. Говорю тебе; я и есть это самое виски.
   - Арра!.. Арра!.. Бегора!.. - сказал один  ирландец.  -  Ты  говоришь  ну
прямо как по  книге!  Бьюсь  об  заклад,  что  ты  лучший  солдат  армии  ее
величества...
   - За твое здоровье, братишка! - произнес другой Пэдди.
   Сорви-голова  достал  третью  бутылку,  чокнулся  ею   с   ирландцами   и
заплетающимся  языком,  но  стараясь  придать  голосу   как   можно   больше
любезности, ответил:
   - За ваше, друзья!
   Ирландцы, запрокинув головы, пили, не отрываясь от бутылок.
   Одним-единственным глотком каждый пэдди опоражнивал сразу полбутылки.  От
таких глотков можно, казалось бы, лопнуть, не сходя с места.
   А виски было настоящий огонь, что твой купорос. Щеки обоих пьянчуг так  и
запылали. Проглотив каждый по полбутылке, они прищелкнули языками то  ли  от
удовольствия, то ли в знак не вполне удовлетворенного желания:
   - А ну-ка, еще по глоточку! Вот так! Поехали... Го-тово. До дна!
   Сорви-голова, притворяясь, что  он  мертвецки  пьян,с  каким-то  урчаньем
повалился на землю и захрапел. Ирландцы разразились смехом.
   - Приятель-то, кажется, готов, - заметил один из них.
   - А может быть, у него в  бутылке  осталась  хоть  капелька?  -  прибавил
другой. - Пойти взглянуть,
   Солдат  выполз  из  ямы  и,  нащупав  в  темноте  капитана  Сорви-голова,
прижавшего к губам едва початую бутылку, осторожно отнял ее, вернулся в  яму
и одним глотком опустошил ее до половины.
   - Добавочная порция, - сказал он, икая.
   - И мне добавок, - потребовал второй и потянулся  за  бутылкой.  Докончив
ее, он произнес: - А знаешь, я бы тоже не прочь уснуть, как тот парень.
   - Еще  бы!  Но  ведь  минут  через  десять  придет  смена,  и  тогда  нас
перестреляют, как зайцев.
   "Через десять минут!-ужаснулся Сорви-голова,- Черт возьми, надо удирать!"
   Он притворился, что просыпается, поднялся, качаясь из стороны в  сторону,
на ноги и принялся, бормоча и ругаясь, искать свою бутылку. .
   - Проклятье! Где же моя бутылочка? Убежала?.. Ах, каналья!.. Ведь я вижу,
все вижу! Удрать хочешь?.. Нет, голубушка, не выйдет!.. Иди сюда, мошенница,
а не то я сам тебя поймаю!.. Не хочешь?.. Ну погоди, сейчас я тебя догоню!..
Я человек, и тебе не уйти от меня, безногая...
   Так, спотыкаясь на каждом шагу, падая, снова  поднимаясь,  охая,  ахая  и
ругаясь, он прошел мимо хохотавших до слез стрелков.
   Погоня за бутылкой казалась им  самой  уморительной  и  забавной  штукой,
какая только могла зародиться в насквозь пропитанном алкоголем мозгу.
   Оба Пэдди даже и не заметили, что неизвестный, которому они были  обязаны
угощением, уходит в противоположную английскому лагерю сторону. Не  заметили
они и того, что он не спотыкался уже и не пошатывался, что, по мере того как
он удалялся, походка его становилась все более уверенной и быстрой.
   Горизонт  между  тем  светлел,  окружающие  предметы  вырисовывались  все
отчетливее.
   Почувствовав себя  вне  опасности,  Сорви-голова  облегченно  вздохнул  и
собрался было пуститься бегом, как вдруг  за  его  спиной  послышался  топот
скачущего галопом коня.
   - Who goes there? - окликнул  его  резкий  голос.  Едва  сдержав  готовое
сорваться с языка проклятие, Жан снова притворился пьяным и, пошатываясь  из
стороны в сторону, достал последнюю бутылку.
   На полном скаку возле него остановился всадник. Конный патруль. Улан!
   - Что ты тут делаешь, парень? - угрожающе спросил он.
   - Выпиваю и гуляю... гуляю и выпиваю. Если и тебе охота выпить, дам... На
вот, пей! Я не жадный.
   Увидав невооруженного пьянчужку, улан улыбнулся, отставил пику, потянулся
за бутылкой и припал к ней губами.
   Пока он тянул виски, Сорви-голова ухватил левой рукой под уздцы его коня,
а правой полез в карман своего доломана.
   Улан-не то что  ирландцы.  Его  ублаженный  алкоголем  желудок  не  знает
чувства благодарности. Изрядно глотнув и не  выпуская  из  рук  бутылки,  он
продолжал допрос:
   - Что-то слишком далеко от лагеря ты прогулива- ешься.
   - Как ты сказал, как? -  притворяясь  ошарашенным  его  словами,  ответил
Сорви-голова. - Он далеко, этот...  как  его...  ах  да,  лагерь!..  Смешно,
правда? Лагерь - и вдруг далеко... Да мне, в сущности, наплевать. Я - парень
не из робких! А для смельчаков расстояний не существует.
   - Брось свои штучки и следуй за  мной,  -  строго  сказал  улан,  в  душу
которого закралось подозрение.
   - А вот не пойду! Я в отпуску. Где мне нравится, там и гуляю.
   - Мне приказано убивать на месте всякого, кто попытается выйти за пределы
лагеря или войти в него. Повинуйся, не то заколю!
   С этими словами улан отшвырнул бутылку и нагнулся,  чтобы  отстегнуть  от
ботфорта пику.
   Но Сорви-голова мгновенно вытащил  спрятанное  в  кармане  оружие  и,  не
выпуская из левой руки поводьев коня, выстрелил в улана.
   Пуля, пробив кавалеристу глаз, застряла у него  в  мозгу.  Улан  качнулся
вперед, потом откинулся назад, соскользнул с коня и, убитый наповал, тяжелой
массой рухнул на землю.
   Испуганная лошадь норовила встать на  дыбы.  Сорвиголова,  сильно  дернув
поводья, удержал ее на месте.
   На звук выстрела со всех сторон мчались конные патрули. Жан одним прыжком
вскочил на коня и  погнал  его  в  карьер.  Когда  расстояние  между  ним  и
англичанами  до-стигло  пятисот  метров,  те,  убедившись  в   бесполезности
дальнейшей погони, прекратили преследование.
   Сорви-голова был снова спасен!
 
   ГЛАВА 8
   Нашествие. - Как англичане воевали с бурами. - Свирепые  цивилизаторы.  -
Грабежи и пожары. - Драма в Блесбук-фонтейне. - Убийство столетнего  старца.
- Истребление женщин и детей.  -  Мстители.  -  Майору  Колвиллу  приходится
на-конец уплатить по счету. - Отступление.
 
   Сорви-голова вернулся в лагерь генерала Бота  как  раз  вовремя.  Генерал
находился в неведении  о  движении  неприятельских  войск,  а  Сорви-голова,
рискуя  жизнью,  раздобыл  и  привез  ему  необходимую  информацию,  точную,
исчерпывающую, ясную.
   Благодаря  отважному  командиру  Молокососов  генерал  Бота  мог   теперь
избежать окружения, задуманного маршалом Робертсом. Тщетно войска англичан -
драгуны, кавалерия и артиллерия - старались  обойти  левый  фланг  бюргеров.
Правда, англичане передвигались  с  молниеносной  быстротой,  но  Бота,  без
колебания оставив свои замечательно укрепленные позиции  между  Винбургом  и
железной дорогой, взял еще более быстрый темп. И огромные клещи,  состоявшие
из людей, лошадей и пушек, зажали пустоту.
   Катастрофа при Вольверскраале многому научила буров.
   Минуло время безумных лобовых атак англичан. Буры поняли это,  и  теперь,
вместо того чтобы выжидать врага  .  на  сильно  укрепленных  позициях,  они
отступали.
   Но если бурам удавалось таким образом избегать неприятеля, то  остановить
его они, разумеется, не  могли.  Англичане  всегда  наступали  в  количестве
десяти против одного. Они обходили  республиканцев,  теснили  их,  гнали  на
север. Это было неизбежно. Но и теперь еще бурам не  раз  удавалось  вершить
славные боевые дела.
 
   Вынужденные  постепенно  эвакуировать  территорию  Оранжевой  республики,
буры, уходя, не оставляли врагу ни одного солдата, ни одного коня, ни  одной
повозки. Дорого обходились англичанам их успехи, которыми они  были  обязаны
только своему численному превосходству. Не проходило и дня, чтобы неуловимый
противник не нанес им жестокого удара, оскорбительного для  их  самолюбия  и
чувствительного для финансов и людского состава английской армии.
   Буры угоняли обозы завоевателя, снимали его часовых, захватывали врасплох
его разведывательные отряды, уничтожали его  мелкие  воинские  соединения...
Всего не перечесть.
   Партизаны геройски отстаивали каждый клочок своей земли,  каждый  холмик,
каждое дерево, каждый дом и при этом оставались невидимыми врагу, тогда  как
силы и маршрут англичан были прекрасно известны бурам. Им охотно сообщали об
этом женщины и дети - единственные обитатели разграбленных неприятелем ферм.
   Партизанская война, эта борьба  с  невидимым  и  вездесущим  противником,
деморализовала  весь  состав  английской  армии,   от   генералиссимуса   до
последнего пехотинца.
   Первое время англичане пытались бороться с партизанами при помощи простых
мероприятий: было объявлено о наложении  штрафа  за  укрывательство  в  доме
партизан, за снабжение их продовольствием, за сообщение им сведений военного
характера.
   Угроза штрафа не произвела никакого впечатления. Тогда  непокорным  стали
грозить изгнанием. Понятно, что и эта угроза прозвучала впустую.
   Взбешенное  сопротивлением  буров,  английское  высшее  командование   не
отступило перед мерами, жестокость которых опозорила великую нацию и вызвала
возмущение всего цивилизованного мира.
   Лорд  Робертс,  взбешенный,  как,  впрочем,  и  все  солдаты  его  армии,
непрерывными потерями, которые им приходилось нести  от  бурских  патриотов,
возвел   в   непростительное   преступление   преданность   бюргеров    делу
независимости своей родины.
   Зашумели и господа капиталисты. Империализм не терпит топтанья на  месте.
А военным давно надоели эти бесславные стычки и бесполезные лишения.
   Отовсюду, из метрополии и доминионов, понеслись крики:  "Пора  кончать  с
бурами во что бы то ни стало, любыми средствами!"
   И,  как  всегда  бывает  в   подобных   случаях,   солдат,   развращаемый
"общественным" мнением, тщеславием, эгоизмом и славолюбием,  превращается  в
карателя. Это произошло и с  лордом  Робертсом.  "Старый  Боб"  не  побоялся
обесчестить свое безупречное прошлое чудовищным приказом.
   Бессильный сломить героическое сопротивление буров, он стал превращать  в
пустыню те места, через которые лежал путь его армии.
   Английские солдаты методически грабили, уничтожали, сравнивали  с  землей
не только хутора, фермы, селения, но даже и небольшие города.
   Началось зверское истребление буров.
   Женщины, дети и старики безжалостно изгонялись из своих  жилищ.  Лишенные
крова, голодные