Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
с каждым из этих двоих в
последующие годы. При этом если в переводе в Москву тогдашнего первого
секретаря Свердловского обкома Бориса Ельцина более весомую роль сыграл Егор
Лигачев, то возвращение в столицу Александра Яковлева из зарубежной "ссылки"
- прямой результат поездки Горбачева в Канаду, куда он прилетел в мае 1983
года изучать тамошнее сельское хозяйство. (Кроме Горбачева за Яковлева перед
Андроповым ходатайствовал также Г.А.Арбатов.) Чувство политического родства,
возникшее тогда между ними, привело советского посла в Канаде через
несколько месяцев в круг ближайших горбачевских соратников и друзей, затем в
состав членов Политбюро и Президентского совета, чтобы позднее развести
обоих надолго в разные стороны, оставив им на память о совместно прожитых
исторических событиях пепел выгоревшей дружбы.
С воцарением Андропова в ЦК и Кремле должно было измениться и положение
Горбачева. В глазах партийных царедворцев он представал чуть ли не наследным
принцем. Этому в немалой степени способствовало то, что по инициативе
Андропова именно Горбачеву поручили весной 1983 года выступить с докладом,
посвященным дню рождения В.И.Ленина. Всем была памятна символика
прошлогоднего доклада - выступивший с ним Андропов был через месяц избран
вторым секретарем ЦК, а в конце года - Генеральным.
Все, казалось, складывалось блестяще для благополучно вылупившегося из
партийного инкубатора руководителя, готового подхватить опасно накренившееся
Красное знамя, - его уже не несли, а скорее опирались на него, используя
древко как костыль, доживавшие свой век старики. И надо же, чтобы именно в
эти судьбоносные месяцы разминки перед выходом на старт партийного принца
начали посещать поистине гамлетовские сомнения.
Известно, что он уже и в ставропольский период видел противоречия между
словесным фасадом режима и скрывающейся за ним реальностью, возмущался
"отклонениями" от социалистического идеала. Этим, кстати, он и мог обратить
на себя внимание членов "партийной олигархии", озабоченных поиском
идеалистически настроенных наследников. Для его политического формирования
помимо здоровых моральных качеств, привитых крестьянской жизнью, важным было
и то, что большая часть его активной жизни прошла в провинции, вне Москвы, а
стремительность карьеры позволила сохранить непосредственность чувств и
здравый смысл, не дав времени очерстветь и стать циником. Но одного набора
этих качеств, по-своему уникального для столичного номенклатурного мирка,
было тем не менее недостаточно, чтобы не только задавать себе острейшие
вопросы, но и отвечать на них. Оказавшись в 1983 году в двух шагах от
верховной власти в стране и осознав связанную с ней ответственность,
Горбачев начал задумываться об ответах.
Трудно сказать, что больше повлияло на его размышления той поры.
Подготовка ли к "праздничному докладу", когда он перечитал всего "позднего
Ленина" и вслед за ним пришел к выводу, что большевики "совершили ошибку",
которую надо было исправить новой политикой. Или поездка в Канаду и открытие
на этот раз уже не туристического фасада западного мира, а его фундамента -
в виде высокопродуктивной экономики и, в частности, сельского хозяйства.
Партсекретарю из аграрного края, отдавшему несколько лет жизни мобилизации
на "битву за урожай" и постоянному понуканию тружеников села, непросто было
понять механизм "самоэксплуатации" канадских фермеров, обходившихся без
бригадиров и райкомовских уполномоченных.
Нельзя исключать и самого простого и, пожалуй, логичного объяснения: не
миражи зарубежья (как подслушали канадцы, уходя с показанной ему фермы,
русский гость бормотал себе под нос: "У нас такого и через пятьдесят лет не
будет"), а открывшаяся перед ним с кремлевских холмов во всей своей
драматичности реальность собственной страны должна была превратить человека
с развитым чувством гражданской ответственности и просто здравого смысла,
каким, очевидно, был Горбачев, в опасного для абсурдной Системы скептика,
если не оппозиционера.
Период работы в роли политического подмастерья Андропова и фактического
второго секретаря продолжался всего несколько месяцев. В одну из их встреч
еще в ЦК (последние проходили уже в больнице) Юрий Владимирович сказал:
"Знаешь, Михаил, старайся вникать во все дела. И вообще, действуй, как если
бы тебе пришлось взять всю ответственность на себя". Разговор состоялся еще
до резкого ухудшения здоровья генсека летом 1983 года. Горбачев, разумеется,
не предполагал, что новый этап в его жизни может начаться так скоро.
Андропов умер в феврале 1984 года, не успев осуществить того, о чем,
по-видимому, мечтал, и не сумев оставить после себя у руководства партией и
страной человека, которому бы доверял. В этом смысле Брежнев поступил более
ответственно и эффективно. Впрочем, нельзя отрицать, что главным итогом
скоротечного пребывания Юрия Владимировича на высшем посту останется
привлечение им к руководству страной нового поколения. Собрав вокруг
Горбачева хоть и весьма пеструю по воззрениям группу - от Лигачева и Рыжкова
до Яковлева, этот внешне сумрачный и осмотрительный человек дал стартовый
толчок тем, кто был решительно настроен на разрыв с брежневизмом и способен
пойти в этом много дальше, чем он сам, уже в силу необремененности багажом
прошлого и ответственностью за него.
С избранием генсеком К.Черненко положение Горбачева в Политбюро сразу
осложнилось. И не потому только, что его отношения с "адъютантом" Брежнева
не были, да и не могли быть такими, как с Андроповым. Сами по себе эти
взаимоотношения мало что значили - слишком несамостоятельной фигурой
оказался новый руководитель партии. Он, кстати, и предложил Михаилу
Сергеевичу пост секретаря по идеологии - то ли в благодарность за то, что не
преградил ему путь к могиле у Кремлевской стены, то ли понимая, что без
новой подпорки обветшавшее Политбюро может рухнуть.
Важнее было другое - с его избранием вновь оживился весь разросшийся
при Брежневе аппаратный мир и с надеждой подняли пригнувшие было головы
члены прежнего руководства. Горбачев же в новой ситуации из почти официально
объявленного престолонаследника оказался разжалован в рядового члена
Политбюро. "Дарованное" ему Андроповым право вести Секретариаты стало
негласно и гласно оспариваться, а будущее вновь стало неопределенным.
Возглавлял контрнаступление при явном поощрении генсека Н.Тихонов. В
кильватере за ним следовали В.Гришин, Г.Романов, В.Долгих, М.Зимянин.
Отдавая себе отчет в незавидном здоровье Константина Устиновича, эта когорта
стремилась избавиться от андроповских питомцев как можно скорее, чтобы
расчистить плацдарм для будущей решающей схватки - борьбы за пост следующего
генсека. Однако у этого отряда верных брежневцев была проблема с
командованием. Черненко, не раз вызывавший Горбачева для "решительного
разговора", как правило, пасовал, лишь только тот предлагал рассмотреть
претензии к нему на заседании Политбюро. Окончательно же первый
антигорбачевский "мини-путч" подавил своим авторитетом Д.Устинов. На правах
старшего члена пресловутого "узкого круга" он, узнав об очередной попытке
отстранить Горбачева от ведения Секретариатов, зашел к генсеку для
персональной беседы и потом сообщил Михаилу Сергеевичу, что "вопрос
урегулирован".
Тем не менее всем было ясно: главный вопрос - о преемнике - урегулирует
только само время. Горбачев потратил его на то, чтобы укрепить свои позиции
среди тех, кто будет голосовать на очередном "траурно-историческом" пленуме
- дата его созыва была известна лишь Богу, - министров, военачальников,
секретарей обкомов.
Продолжался и процесс его политического самообразования, богатый
материал для этого давали и международные контакты. По его собственному
признанию, сильное влияние оказали неортодоксальные, исповедовавшие
крамольный "еврокоммунизм" лидеры итальянской компартии, с которыми он
встретился, прилетев в Рим на похороны Э.Берлингуэра, предварительно
перечитав "Письма из тюрьмы" А.Грамши и политическое завещание П.Тольятти,
написанное в Ялте.
Похоже, что этот год, прожитый в ожидании неизбежных перемен, стал для
него временем интенсивных размышлений о внутренней и внешней политике. Это
подтверждается впечатлениями Маргарет Тэтчер. Встретившись с Горбачевым в
декабре 1984 года, она с изумлением обнаружила перед собой не очередного
робота, отштампованного советской системой, а вполне современного политика с
собственными взглядами, с которым было непросто дискутировать, но "вполне
можно было вести дела". Во время ее встречи с Горбачевым на Даунинг-стрит
подтвердился полупрогноз-полупророчество упоминавшегося мной Арчи Брауна
(накануне приезда Горбачева Тэтчер собрала на целый день в своей загородной
резиденции британских советологов и вновь услышала от упрямого шотландского
профессора рекомендацию "очень внимательно" отнестись к этому еще совсем
неизвестному Западу молодому советскому лидеру). Именно первые впечатления
"железной леди" во многом определили характер подготовки ее близкого друга
Рональда Рейгана к первой встрече с Горбачевым в ноябре следующего года в
Женеве.
Открывала для себя мир и все заметнее демонстрировала ему себя и Раиса.
К поездке в Лондон она готовилась методично, как к ответственному экзамену.
Произвести благоприятное впечатление на западную аудиторию, в чем она видела
свой посильный вклад в успех поездки, ей помогали как раз те качества,
которые выделяли ее в среде "кремлевских жен" и немало осложняли жизнь в
Москве, - университетское образование, преподавательская методичность,
аппетит и амбиции открывающей мир провинциалки и, конечно, природный вкус. В
результате "открытие" Раисы, поразившей англичан почти парижской
элегантностью, стало самостоятельным сюжетом английской прессы, освещавшей
визит. Явление ее британцам стало особой темой и для советской прессы.
Правда, в тот момент журналистов в основном интересовало, где она покупает
свои наряды и действительно ли расплачивается в лондонских магазинах
загадочной "золотой карточкой". (Как далеки мы еще тогда были от отнюдь не
мифических загулов новорусской знати постсоветской эпохи!) Почти
по-викториански аскетичная Раиса поначалу возмущалась: "Как можно так
безответственно фантазировать?" Потом привыкла.
Во время их пребывания в Лондоне умер Д.Ф.Устинов, и это сообщение
ускорило отъезд Михаила Сергеевича. Ухудшавшееся состояние Черненко
приближало развязку и другой драмы, о чем, кстати, предупредили Горбачева
английские врачи, издали наблюдавшие за больным генсеком. Они ошиблись всего
на пару недель.
НОЧЬ ПЕРЕД ТОРЖЕСТВОМ
На вопрос "Когда вы впервые осознали, что можете стать Генеральным
секретарем?" у Горбачева даже сегодня наготове канонический ответ: "В ночь
перед Пленумом ЦК после смерти Черненко". Независимо от степени искренности
ответ этот свидетельствует, что Михаил Сергеевич хорошо усвоил еще два
урока, преподанных ему Андроповым своим примером: лояльность и терпение.
Следование этим ключевым аппаратным заповедям в конце концов привело Юрия
Владимировича к заветной должности. И из-за них же он ждал этой возможности
почти до конца жизни, когда уже был неспособен что-либо реально осуществить.
Горбачеву повезло больше. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки от
высшего партийного и государственного поста в расцвете лет, можно было не
торопить события. К тому же, попробуй он сделать это - то рисковал потерять
все: ведь последний шаг, отделявший его от вершины, зависел от тех членов
Политбюро, которые, хоть и собирались сами вскоре последовать за Черненко,
вполне могли лишить Горбачева шанса его жизни.
Многое тем не менее подтверждает, что, всячески демонстрируя лояльность
к угасавшему на глазах патрону и необходимый пиетет к составу Политбюро,
проголосовавшему за Черненко чуть больше года назад, он интенсивно готовился
к приближавшемуся дню "Д". Статус фактического второго секретаря (от
официального наследования этого титула его отделяла лишь невозможность
пересесть в сусловский кабинет, чему под разными предлогами противился
Черненко) да еще при бездействующем "Первом" позволял Горбачеву держать в
поле зрения все ключевые направления работы ЦК. Так, очень скоро в круг
экспертов, снабжавших его аналитическими записками и советами, были
вовлечены академики Т.Заславская, А.Аганбегян, Л.Абалкин, О.Богомолов,
Е.Велихов, Г.Арбатов, Р.Сагдеев, позднее к ним добавился А.Яковлев. По
понятным причинам сохранявшаяся репутация андроповского "протеже" позволяла
ему рассчитывать на поддержку и на ценное информационное обслуживание со
стороны руководителей КГБ, в частности В.Чебрикова.
Пока смертельно больной генсек номинально находился у руля, вопрос о
будущем престолонаследии оставался открытым, и вокруг партийного трона
продолжалась подковерная борьба. Неопределенность в вопросе об официальном
втором лице в партии умышленно поддерживал сам Черненко: то ли считая, что
таким способом укрепляет свой все более символический статус, то ли
инстинктивно цепляясь за власть, как за жизнь, то ли попросту не умея
противостоять давлению тех, кто видел в Горбачеве потенциальную угрозу. Речь
шла в первую очередь о Н.Тихонове и В.Гришине.
По той или другой причине полуживой генсек упрямо отказывался
официально уступить кому бы то ни было право на ведение заседаний Политбюро.
Доходило до того, что его привозили и буквально вносили в зал заседаний и,
усадив перед разложенными бумагами, впускали остальных членов ПБ. В других
случаях уже в последнюю минуту Горбачеву звонил кто-то из помощников и
просил от имени Константина Устиновича "подменить" его. Отлично представляя
себе, благодаря информации начальника Четвертого управления Е.Чазова,
реальное состояние Черненко, Михаил Сергеевич на всякий случай готовился к
каждому заседанию, но мелочное интриганство со стороны генсека или его
окружения не могло не раздражать.
Видимо, все тем же стремлением "попридержать" его объясняется
предпринятая в конце 1984 года попытка отменить уже фактически собравшуюся
конференцию по идеологическим вопросам, где Горбачев готовился выступить с
программным докладом как главный идеолог партии, рассчитывая и показать
себя, и подтвердить, что у режима есть иная перспектива, кроме очередных
похорон. Отбив и эту атаку брежневского клана, он уверенно провел совещание,
впервые обозначив в докладе некоторые векторы своей будущей политики (его
текст напечатан "Правдой" в сильно сокращенном виде). После этого, видимо,
утратив последние силы и волю к сопротивлению, Черненко дал наконец добро на
переезд Горбачева в кабинет бывшего главного идеолога партии.
Но если сам генсек капитулировал, его ближайшие соратники в преддверии
развязки сдаваться не собирались. Умирающего старика не оставили в покое
даже в больничной палате. Первый секретарь МГК В.Гришин заставил его
разыграть перед телекамерами ритуал голосования на выборах в Верховный
Совет, а несколькими днями спустя принять из его рук депутатское
удостоверение. Постановщик этого кощунственного спектакля явно рассчитывал
таким способом утвердить себя в качестве преемника уходящего генсека.
Естественно, что превращенное в телесериал (если сложить все
государственные похороны, на которых присутствовала в те годы страна)
вымирание партийного руководства начало походить на агонию режима. Опасаясь,
что новая передача власти превратится в политическую свару, дискредитирующую
не только ее участников, но и саму Систему, сразу несколько "семей"
советской номенклатуры начали сватать на престол того, кто им представлялся
наиболее перспективным кандидатом, способным влить свежую кровь в вены
состарившегося организма. Вполне естественно их избранником стал Горбачев.
Разные кланы партгосэлиты - от секретарей обкомов, министров и высших
военных чинов до либералов из академического мира - связывали с возможным
новым лидером не только принципиально разные, но нередко взаимоисключающие
надежды. Тем не менее объединенные тревогой за свою дальнейшую судьбу, они
были готовы сообща поддержать того, кто скорее своим обликом и возрастом,
чем программой действий, подавал надежду на выход из тупика.
К концу 1984 года было уже ясно, что Михаил Сергеевич может реально
рассчитывать на поддержку преобладающего большинства членов ЦК. Оставалось
завоевать главный "блокпост" - Политбюро. Именно его рекомендация вносилась
формально на обсуждение, а реально - на одобрение ЦК. Исходя из стойкой
традиции партийного чинопочитания, трудно было представить, что даже
несогласное с мнением ПБ большинство состава ЦК осмелится бросить вызов
старшим по званию. (Такое, правда, произошло однажды, в 1957 году, когда
Н.Хрущев, уже почти снятый "антипартийной группой", был спасен подоспевшими
на выручку членами ЦК.)
Обстановка же в Политбюро оставалась неопределенной. Из "узкого круга"
его членов, принимавших принципиальные решения в брежневские времена, в
живых остался один А.А.Громыко, и поэтому в такой ситуации именно его мнение
могло определить в решающий момент исход всей шахматной партии. К нему и
потянулись сразу с нескольких сторон нити зондирующих контактов от
сторонников Горбачева - Яковлева, Примакова, Крючкова, Лигачева, решивших
склонить "Мистера Нет" к тому, чтобы в нужный момент сказал "да" Горбачеву.
После того как контакт с помощью сына Анатолия был установлен, вопрос об
избрании будущего генсека можно было считать подготовленным для внесения в
Политбюро. Оставалось вынести генсека нынешнего - эту миссию доверили
природе...
О смерти Константина Устиновича, как и было положено в таких случаях,
академик Е.Чазов немедленно доложил второму лицу в партии - Горбачеву. В
этот воскресный вечер 10 марта 1985 года Михаил Сергеевич, как обычно,
прогуливался с женой. Переломный момент в их жизни, приближение которого они
чувствовали, хотя предпочитали об этом не говорить, наступил. Он
распорядился оповестить Политбюро и уехал в Кремль. Собравшиеся в Ореховой
комнате Кремля члены советского руководства начали привычно-буднично
обсуждать подготовку очередных похорон, хотя мысли всех занимал совсем
другой вопрос: как пройдет избрание будущего Генерального? То, что им станет
Горбачев, уже было ясно всем, включая и его недавних оппонентов и
конкурентов. Для них речь поэтому шла уже не о навязывании дискуссии или о
провоцировании политической драки, исход которой все равно был предрешен, а
о демонстрации лояльности будущему генсеку и о последних торгах насчет
условий, на которых ему будет вручен мандат на правление.
Широко распространенная легенда об "ожесточенной борьбе" на заседании
Политбюро, о том, что "все висело на волоске", что его избранию якобы
противостояли В.Гришин, Г.Романов, М.Соломенцев, основана на вполне
объяснимой заинтересованности голосовавших выдать свой вклад за решающий и
тем самым напомнить Горбачеву, кому он обязан своим избранием. Так, со
свойственной ему прямотой поступил Лигачев, предъявив ему вексель, якобы
выписанный в марте 1985 года. На ХIХ пар