да  еще из  глубокой провинции, как  Раиса,
несмотря на ее  золотую  медаль, должна была  быть, безусловно, неординарной
личностью. Раиса тогда такого впечатления не производила.
     Очень   худенькая,  очень  сосредоточенная  -  такой   она  запомнилась
однокурсникам, среди которых оказались будущие звезды философии и социологии
Мераб  Мамардашвили  и  Юрий  Левада.  В  те  годы  она,  даже будучи  очень
привлекательной,  не  выглядела  эффектной  и уж точно  не  была кокетливой.
Производить  яркое впечатление  в  те, еще достаточно голодные  годы  ей  не
позволяла и  тогдашняя бедность. Раиса выросла в  семье с более чем скромным
достатком, и ее матери и отцу, железнодорожнику, растившим троих детей, ради
того чтобы  "поднять"  их  и дать образование,  приходилось отказываться  от
многого.  Рая не могла  позволить себе не  только лишнее платье, но и теплую
одежду  для  зимы,  и,  как  она  рассказывала  дочери,  видимо,  заработала
ревматизм,  когда  бегала  по  морозу  в тонких чулках и  легких туфлях.  Но
стесненность в  средствах ее тогда  ничуть не угнетала  - может быть,  и она
принадлежала к породе  "чуть-чуть сдвинутых", во  всяком случае,  увлеченных
своим необычным  предметом -  и к  жизненным трудностям  студента относилась
философски.  Даже естественное для юной привлекательной девушки  внимание  к
своей внешности и  производимому  на окружающих впечатлению было просто не в
ее характере. Красить губы, по словам супруга, она впервые начала в 30 лет.
     Что свело и  так прочно соединило на всю  жизнь Раису  и Михаила?  Ведь
все, кто  наблюдал  их,  могли убедиться, что это  был действительно редкий,
гармоничный  союз, брак  из разряда  тех, что "заключаются на небесах". Юрий
Лизунов,  фотограф из ТАССа,  часто сопровождавший  Горбачевых  в  поездках,
опытный физиономист,  как все люди его  профессии, говорил,  что, когда  они
вместе, "у  них  совсем по-другому светились  глаза". Чем  они оказались так
близки друг другу? Если отвлечься от того, что составляет таинство любовного
союза, у них обнаруживается удивительно много общего. "Они ведь даже  похожи
были", - считает их дочка.
     Начать с того,  что оба - полурусские,  полуукраинцы, только  у Михаила
украинкой  была мать,  у  Раисы - отец,  Максим  Титаренко. Оба  из простых,
трудовых  семей, не  балованные  ни  достатком,  ни  исключительной  заботой
родителей.  Оба  обученные  труду  с  детства  и  воспринимавшие  учебу  как
единственное  продолжение  этого труда. Используя современную  терминологию,
Ирина называет их обоих  "самообучающимися системами". Наконец, оба - чужаки
в  Москве,  провинциалы,  с  жадностью  впитывавшие   все,   что  могла   им
предоставить  столица, но  при этом так и  не  ставшие столичными  жителями,
своими в  этом,  принадлежащем  сразу всем, но только  для  немногих родном,
городе.
     Найдя друг  друга  в шумной  суете московской жизни, они,  по-видимому,
почувствовали себя на  отдельном, только  им принадлежащем  островке посреди
бушующего  и  чужого  им   моря.  Во  всяком  случае,  с  тех  пор  как  они
познакомились  в  1951 году, сразу  сузился  круг их внешнего общения.  "Они
никого не оттолкнули, ни с кем не порвали,  наоборот, будучи оба отзывчивыми
и  открытыми людьми, сохранили все дружеские связи, просто было видно, что у
них образовался свой  собственный внутренний  мир,  в который они  никого не
пускали", - рассказывает Р.Колчанов.
     Привычки, отношение  к  жизни, к  учебе  у них  и  раньше были схожими,
теперь же, даже не замечая этого, они  начали подстраиваться друг  к  другу.
Выяснилось, что  оба обожают пешие прогулки, и эта  привычка стала священным
ритуалом,  соблюдавшимся   независимо  от  того,  когда   Михаил  Сергеевич,
ставропольский секретарь, а потом общесоюзный генсек и президент возвращался
домой с работы. (После  смерти матери традицию ежевечерних прогулок с  отцом
продолжила дочь Ирина.)  Оба были, как считает Горбачев, "максималистами", и
уточняет: "Раиса Максимовна такой и осталась, а вот мне из-за специфики моих
занятий  и   многообразных  проблем   пришлось   превратиться  в   "человека
компромиссов".
     По твердости  характера, методичности, организованности,  граничившей с
педантичностью, Раиса во многом превосходила мужа. Возможно, эти черты у нее
развились или даже  гипертрофировались за годы ее  социологических  занятий,
систематизации многочисленных  опросов  и преподавательской  работы. Книги в
домашней  библиотеке расставлены ее рукой строго по алфавиту. В студенческие
годы она могла посредине концерта  или спектакля встать и уйти,  если  у нее
была  недочитана к зачету какая-то книга или не закончен конспект. Точно так
же в Ставрополе, принимая гостя из Москвы, она  извинялась и отправлялась на
кухню готовиться к завтрашней лекции.
     К  первым  зарубежным   поездкам  она  готовилась,  как   к  семинарам,
"начитывая"  литературу,  в музеи  приходила с  путеводителем и  покидала  с
исписанным  блокнотиком. Когда выезды за рубеж Горбачевых стали регулярными,
она отмечала на карте  мира страны и города, в  которых побывала. Вернувшись
же в столицу в 1978 году, Горбачевы более основательно знакомились с Москвой
по  плану,  разработанному   Раисой:  по  воскресеньям  обходили  московские
памятники по эпохам,  начиная с  основания города.  Можно усмотреть во  всем
этом проявление так и  не  выветрившихся  комплексов  девушки из  провинции,
которая  самоотверженным трудом,  предельной организованностью  и внутренней
дисциплиной  заставляла  себя  наверстывать нехватку знаний и "универсальной
культуры", которую ей  не смогли своевременно дать  семья и среда. Но в этом
же проявлялась  и  безусловная сила  ее характера, целеустремленность  и тот
самый, уже упоминавшийся максимализм,  нежелание удовлетворяться полумерами,
суррогатами,  "приблизительными  знаниями",   округлыми  общими   фразами  и
словами.  Недаром Михаил  Сергеевич  в шутку  называл свою Раису  секретарем
семейной партийной ячейки.
     Еще  в университете она  считала  недопустимым  для себя  готовиться  к
экзаменам только по учебным пособиям или конспектам, а не по первоисточникам
- по  работам  Гегеля,  Канта,  Фихте и  других. Чиновник британского  МИДа,
сопровождавший чету Горбачевых во время их первого визита в Великобританию в
декабре    1984    года,   буквально   опешил,    когда   Раиса   Максимовна
высокопрофессионально оценила  философские работы Гоббса - ему  трудно  было
поверить, что ее ремарка не была заранее специально  припасена  для поездки.
Но  точно так же в Ставрополе, куда был направлен на работу после МГУ Михаил
Сергеевич,   вовсе  не  предполагая,  что  станет  "первой  леди"  советской
супердержавы, она готовилась  к лекциям  в  сельскохозяйственном  институте,
вчитывалась  в переводы "закрытых"  философских книг,  издававшихся "штучным
тиражом" для  рассылки  высшей партийной  номенклатуре. Выросшая в окружении
этих книг, в атмосфере постоянных семейных политических споров и философских
диспутов,  Ирина  подтверждает, что  имена  Сартра,  Хайдеггера и Маркузе  с
детских лет были у нее на слуху.
     При этом, даже став преподавателем и доцентом вуза - одно время ей даже
предлагали пост заведующего кафедрой, -  Раиса  Максимовна не превратилась в
"синий чулок". Увлеченность "тяжеловесными" и даже схоластическими талмудами
старых и новых философов не мешала ей  держать не только интеллектуальную  и
профессиональную  форму,  но   и   оставаться  привлекательной   современной
женщиной.  С  одинаковой  заинтересованностью  она  следила  за  тенденциями
зарубежной  политической  мысли и за веяниями  моды: была в курсе  моделей и
фасонов сезона, модных цветов и длины юбок.
     Этим, надо думать,  объясняется то, что западная  пресса, открывшая для
себя  жену  Горбачева  вместе  с  перестройкой,  назвала  все  эти  перемены
"феноменом  Раисы". Прожив 23 года  в  провинциальном  Ставрополе,  лишь  от
случая к случаю  наведываясь в Москву и редко  бывая за границей,  она яркой
бабочкой  выпорхнула   из  кокона  безликой   и  обезличивающей  системы   -
элегантной, независимой и  уверенной в  себе современной  женщиной,  которая
стала  советской  "первой  леди" едва  ли не раньше, чем ее  муж  бесспорным
национальным лидером.
     Но в начале 50-х Михаил, разумеется, не знал обо всех этих неординарных
качествах  своей будущей жены. Ему,  как, впрочем, и ей самой, их предстояло
еще открыть и развить. Однако рядом с  этой достаточно необычной девушкой он
вовсе   не   был   "ведомым".   Хотя   Раиса   была   на  курс  старше,  он,
студент-юрфаковец,  со своим богатым трудовым и жизненным  опытом, партийным
стажем    и   начинавшейся    комсомольской    карьерой,   выглядел   вполне
самостоятельным   и  взрослым  мужчиной.  Сделав  Михаила  после   некоторых
колебаний своим избранником (Горбачев в мемуарах и в устных рассказах не без
удовольствия  припоминал  поклонников,  которые   роем  вились  вокруг  нее:
"физика", аспиранта из  Литвы  и еще одного "югослава,  то  ли серба,  то ли
хорвата",  которым  она в конце концов  предпочла его), Раиса,  как это было
принято  в тех  семьях  и  той  среде,  откуда  оба  вышли,  подчинила  свою
дальнейшую жизнь планам мужа.
     После  двухгодичной  "дружбы"  они  наконец  поженились  в  1953  году,
отпраздновав в общежитии студенческую свадьбу, -  деньги на свадебные наряды
он заработал  на летних  каникулах в  своей родной МТС. Первую брачную  ночь
провели в комнате, которую им галантно уступили друзья Михаила, разбредшиеся
кто куда. Но уже  со следующего дня молодоженам пришлось  вновь разойтись по
мужской  и  женской  "половинам"  стромынских  казарм,  и  даже  официальное
свидетельство о браке, служившее Михаилу  пропуском  в комнату Раисы, где ее
соседкой была будущая жена Зденека Млынаржа,  не позволяло ему задерживаться
у жены позднее 23 часов.
     Подлинный  медовый   месяц  наступил  много  позже,  когда  они  смогли
перебраться  в  аспирантское  общежитие  МГУ  на  Ленинских  горах, где были
"семейные" комнаты с невиданным по тем временам комфортом - душем и туалетом
на каждые две семьи. Раиса, окончившая к этому времени университет, получила
предложение остаться в аспирантуре,  что лишний раз подтверждает серьезность
ее отношения к избранной стезе, и поджидала завершения учебы и распределения
мужа. Ни о какой необычной карьере, ни тем более о  политике молодые супруги
в то время не помышляли.
     Как миллионы советских людей, они, конечно  же,  были потрясены смертью
Сталина  и,  как  их чешский  друг  Млынарж,  задавали себе в  растерянности
вопрос: "Что  же теперь с нами будет?" Но Михаил, по свидетельству друзей, в
те годы не был замечен ни в экзальтированном поклонении вождю, ни в хотя  бы
робком антисталинизме. Попереживал вместе со всеми и переключился на другие,
более актуальные сюжеты в начинавшейся самостоятельной жизни.  Его стихийный
антисталинизм,  который  оказался  основательнее,  чем  официальная  анафема
культу  личности, прозвучавшая  три  года  спустя,  начал  проявляться много
позднее в нетерпимой реакции на происходившие вокруг  него  события. Но  уже
летом  53-го в  письмах  Раисе  стажер  ставропольской прокуратуры,  будущий
генсек  пишет,  как  сильно  он  чувствует  "отвратительность окружающего...
Особенно быта районной верхушки". Но на более высокий уровень, тем более  на
оценку   режима   или  поведения   умершего  вождя,  его  критика  тогда  не
распространялась.
     "Мы  были  не  диссидентами,  а ревизионистами",  -  написал он в книге
диалогов с японским политическим и религиозным деятелем Д.Икэдой. Даже общая
для их троих (вместе с Раисиным) дедов несчастная доля жертв репрессий 37-го
не  сказалась тогда на  почитании  им вождя. "Впервые в прямую связь историю
своей семьи с последствиями сталинизма я поставил, находясь уже в Ставрополе
и  узнав  о  докладе  Хрущева". Только  с  этой  поры,  а  не  с  московских
университет-ских лет,  можно, наверное,  зачислять  Горбачева,  как  это  он
делает сам, в поколение "шестидесятников" - "детей войны и ХХ съезда"...
     С распределением Михаила, несмотря  на  защищенный на "отлично" диплом,
вышла заминка. Остаться,  как и Раиса, в аспирантуре у него  не  получилось:
хотел  пойти на "серьезную" кафедру  - теории государства и права, а ему как
бывшему селянину предлагали колхозное право. Поначалу "забрезживший" вариант
распределения   в   центральный   аппарат   союзной   прокуратуры  сорвался.
Новоиспеченный юрист  стал своеобразной жертвой  процесса  десталинизации: в
стране  началось  восстановление  "социалистической  законности"  и закрытое
постановление правительства запрещало брать  на  работу в центральные органы
правосудия "незрелую" молодежь из юридических вузов, представители которой в
прежние годы так ретиво обслуживали сталинские репрессии.
     Горбачеву предложили  на выбор работу  в  прокурорских  органах Томска,
Благовещенска,  в  Таджикистане  или в  подмосковном Ступино, что давало  бы
возможность  "зацепиться" в столице, а Раисе продолжать учебу в аспирантуре.
Но, видимо, и здесь  сыграли свою роль его тогдашний максимализм и нежелание
жертвовать  специальностью  ради  Москвы.  Нелепо подозревать его  и  Раису,
бросившую аспирантуру и последовавшую за мужем в провинциальный  Ставрополь,
в  том,  что  могли  просчитать на  двадцать  лет вперед  шансы  сделать там
головокружительную партийную карьеру. Их не ждали ни гарантированная работа,
ни  жилье,  ни  какие-то  местные  покровители, которые  обещали  бы Михаилу
быстрое  служебное  продвижение. Рассуждать  так задним  числом, как  делают
некоторые  российские  или  зарубежные  комментаторы биографии  Горбачева, -
значит  упускать  из виду,  что  оба  они не  так  уж  держались  за Москву,
продолжая  чувствовать себя  в ней чужими,  забывать о том времени  и  о том
поколении, полном надежд  и желания самоутвердиться, в конце концов,  о том,
что они были молоды, уверены в  себе  и друг в друге и потому счастливы. Все
остальное казалось и, видимо на самом деле, было вторичным.
     Отправив багажом главные накопленные в Москве  ценности - книги, Михаил
и Раиса, обогащенные  столичными впечатлениями,  обремененные знаниями, он -
римского права  и начатков  латыни,  она - мировой  философии  - в 1955 году
отправились  в Ставрополь, почти как "разночинцы"  или "народники"  прошлого
века. Они и в  самом деле были "советскими разночинцами"  -  представителями
нового   сословия,  вышедшего  из  народной  среды,   получившего  добротное
образование и мечтавшего  применить его для  улучшения участи своего народа.
Главным для обоих была возможность начать вдвоем  самостоятельную жизнь,  их
вовсе не смущало, что начинать ее приходилось с чистого листа.

"ПОСТОЯННО НЕУГОМОННЫЙ"

     "Хождение  в народ",  по правилам советской  эпохи, начиналось с обхода
кабинетов  кадровиков.  Прибывший  из  Москвы   молодой  специалист   быстро
убедился, что  в ставропольской  прокуратуре его  не ждали с  распростертыми
объятиями.  Диплом  и  значок  выпускника  МГУ не произвели  впечатления  на
местное юридическое сословие, скорее  наоборот: чужак, даже будучи земляком,
раздражал,  грозил  нарушить  размеренный, привычный  уклад  местной  жизни.
"Лишнее" образование здесь только мешало.
     Ставрополь,  в переводе  с греческого "город  креста",  построенный при
Екатерине для обороны от турецких нашествий, в середине  50-х годов выглядел
"даже чересчур провинциальным", как дипломатично охарактеризовала его Раиса.
В нем, правда,  имелись  свой проспект Карла Маркса  и  неизбежный кинотеатр
"Гигант",  но  отсутствовали   центральный   водопровод  и  канализация.  По
свидетельству Владимира Максимова  -  будущего диссидента,  издателя журнала
"Континент", работавшего в  те годы  журналистом в ставропольской молодежной
газете, это был  типичный провинциальный  городок, растянувшийся вдоль одной
главной улицы. Здесь практически не было общественного, а  тем более личного
транспорта  -  в  официальные  учреждения,  в  магазины и  в гости жители  в
основном  ходили  пешком.  И  если  после  родного села  Ставрополь  казался
Горбачеву символом городской  современной жизни, то после Москвы он выглядел
совсем иначе.
     Холодный  душ, каким его  окатили в местной прокуратуре, где он  не так
давно проходил практику и  откуда  слал Раисе письма, обличавшие "чиновничью
наглость,  косность и консерватизм", побудил темпераментного Михаила  самому
взяться за устройство своего будущего, тем более что "сманил" сюда из Москвы
свою "Райчонку". Он специально загодя выехал в Ставрополь, чтобы приготовить
все необходимое  к  ее приезду. Михаил помнил, как хмуро  встретили родители
Раисы, которых они навестили после окончания учебы, сообщение о том, что муж
срывает ее с аспирантуры и тащит за собой в глухую провинцию.
     Надо было  немедленно трудоустроиться, и Горбачев, обсудив  ситуацию  с
приятелями, отправился в  крайком комсомола.  Там  он  выложил  свои козыри:
партийность,   работа   в  селе   комбайнером,  полученный  за  это   орден,
университетский  диплом,  комсомольская  работа  на  курсе   и   факультете.
Напористый парень произвел хорошее впечатление на первого секретаря крайкома
комсомола В.Мироненко и по уговору с прокурором края, решившим  не держаться
за спущенного ему по разнарядке нового сотрудника, Горбачева откомандировали
к нему. Так, не успев  потрудиться по своей специальности,  которой посвятил
пять  университетских  лет,  Михаил  приступил  к работе, где требовались не
столько   специальные   знания,   сколько    особые    качества:    энергия,
исполнительность, "моторность",  умение находить  подход к  людям. Мироненко
так   аргументировал  назначение   его   заместителем  заведующего   отделом
пропаганды  крайкома комсомола: "Соображает, знает деревню,  язык  подвешен.
Что еще надо?"
     "Постоянная  неугомонность"   помогла   Михаилу   быстро  включиться  в
круговерть,  которую   представляла   собой   жизнь  партийно-комсомольского
аппарата во все советские времена,  и особенно в хрущевскую эпоху. Кампании,
почины, местные  инициативы  и директивные указания  Центра заставляли спицы
аппаратного колеса вертеться круглосуточно. Готовым надо было быть ежедневно
ко всему: от разъяснений пагубных последствий культа личности до направления
молодежи на стройки  "большой химии" и пропаганды  кукурузы.  После того как
Никита Сергеевич  открыл  для себя несравненные питательные качества утиного
мяса, крайком комсомола по примеру  старших товарищей переквалифицировался в
"утководов". Краевая молодежная газета на первых страницах грозно вопрошала:
"Комсомолец,  что  за  сутки  сделал  ты  для  утки?"  Расплодившиеся  птицы
заполонили  все  водоемы,  создавая  очередную  экологическую  проблему,  и,
поскольку для их переработки не хватало мощностей, утки в конце концов  были
под шумок изведены - благо из столицы подоспела какая-то новая инициатива.
     Кипучая деятельность Горбачева создавала у всех вовлеченных в ее орбиту
ощущение того,  что каждодневно  вершатся  какие-то  большие государственные
дела, а главное, все время что-то происходит. Он на свой  лад откликнулся на
дуновение хрущевской "оттепели", повеявшей из Москвы, попробовав в 1956 году
организовать  в  Ставрополе  первые  комсомольские  дискуссионные клубы  под
крамольным  девизом "О вкусах спорят". После  того  как дебаты с  вопросов о
моде перекинулись на политику, клубы, как и утиный почин, пришлось прикрыть.
     Не только  усердие,  но  явные  организаторские  и ораторские  таланты,
способность складно  и без  шпаргалки  выступать почти  на  любую актуальную
тему,  выделявшие Михаила  среди ставропольских  комсомольских функционеров,
привлекли  к  нему  внимание  партийного начальства:  он резво  двинулся  по
ступеням аппаратной лестницы, нередко перешагивая по две сразу. Уже в апреле
5