Андрей Грачев.
    Горбачев (полный вариант книги)



Аннотация
Книга Андрея Грачева "Горбачев. Человек, который хотел, как лучше..."

[Июль 2001, издательство ВАГРИУС, http://www.vagrius.com]

	Несколько слов о книге:

Автор книги - советник, пресс-секретарь Президента СССР, основываясь
на многолетних впечатлениях и ранее не публиковавшихся документальных
материалах, создает первый в России психологический портрет Михаила
Горбачева - человека, политика, лидера, - которому суждено было изменить
ход мировых событий. Почему именно ему судьба уготовала роль вершителя
истории? Был ли его жизненный путь отмечен особыми знаками или все решал
случай? Что отличало его от множества других ключевых фигур у власти в
СССР? К чему он стремился? Какие средства использовал для достижения
своих целей? Что свело и на всю жизнь соединило его и Раису?
А.Грачев предлагает читателям свою версию тайны Президента, анализирует
роль главных действующих лиц, суть и последствия драматических
событий эпохи Перестройки, гибели советской Империи.

	Иллюстрации в архиве:

М.Горбачев в молодости.

	Техническая информация о книге:

© Издательство "ВАГРИУС"
Выход книги: 07.2001

URL: http://www.vagrius.com/books/na/grache01.shtml
URL: http://www.vagrius.com/books/illustr/grachev

Ваши отзывы: vagrius@vagrius.com,
http://www.vagrius.com/online/guestbuk.shtml



Оглавление

     Пролог
     ГЛАВА 1. ПОЧВА И СУДЬБА
     Ставропольский Давид
     От Стромынки до Моховой
     Две половинки яблока
     "Постоянно неугомонный"
     В гвардии Брежнева
     ГЛАВА 2. "ТОПОР ПОД ЛАВКОЙ"
     "Подлесок"
     "Не торопи события, Миша"
     От второго "второго" до Генерального
     Ночь перед торжеством
     ГЛАВА 3. ОБЫЧНЫЙ "ЛУДИЛЬЩИК"?
     Свита короля
     "Мы хотим перемен!"
     Главное - нїчать!
     ГЛАВА 4. ПЕРЕСТРОЙКА... ЧЕГО?
     "Заварили кашу"
     "Я пойду очень далеко"
     Реформа? Революция? "Рефолюция"?
     "Где сидишь, там и перестраивайся"
     ГЛАВА 5. ГЕНСЕК ЗЕМНОГО ШАРА
     Лишь бы не было войны
     "У нас с Маргарет..."
     Расплата по долгам
     "Русские пришли!"
     ГЛАВА 6. "ПАРТИЯ - ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО МНЕ НЕ ИЗМЕНИТ"
     Пройдет ли верблюд через игольное ушко?
     "Давай их всех объединять"
     Побег на волю
     Пришпорить "тигра"?
     ГЛАВА 7. CОХРАНИТЬ НЕЛЬЗЯ РАСПУСТИТЬ!
     В старой квартире
     Кавказский роковой круг
     Скованный "балтийской цепью"
     Русская карта
     Побег из "Кремлага"
     "Игра" в Союз
     ГЛАВА 8. "ОН ЖЕ БОГ, А Я ОБЫЧНЫЙ..."
     Рубанок Творца
     "Что вы читаете, принц?
     - Слова, слова, слова..."
     Команда, с которой мне не жить...
     ГЛАВА 9. 1991: ХРОНИКА ОБЪЯВЛЕННОЙ КАТАСТРОФЫ-1
     Торможение в небесах
     Январь. Вильнюс: "Знал, не знал?"
     Горбачев и пустота
     Август. "Форосская клетка"
     ГЛАВА 10. 1991: ХРОНИКА ОБЪЯВЛЕННОЙ КАТАСТРОФЫ-2
     "Другой" Горбачев
     Декабрь. Москва. Уход
     ГЛАВА 11. В ТЕНИ СОБСТВЕННОЙ СТАТУИ
     Остывающий реактор
     Генсек и "гензек"
     "У него была мания ее величия"
     Шанс Горбачева (Вместо эпилога)



ПРОЛОГ
     "Нет истории, есть  биографии", - процитировал Ралфа Эмерсона президент
Рейган, когда впервые принимал Михаила Горбачева в Белом Доме в декабре 1987
года. Что имел в  виду американский философ? Что  историю  надо  изучать  по
именам и свершениям великих деятелей или что у истории нет иного инструмента
самовыражения, кроме человека и его поступков?
     Нет  ничего  проще,  чем  поделить прошлое на  эпохи по  именам  царей,
королей, президентов или генсеков.  Проблема лишь в том, что  у истории своя
табель о рангах, не совпадающая  с должностями и чинами  правителей. Места в
ее  Пантеоне заранее  не  бронируются и не  продаются. И если  одно  из них,
безусловно, зарезервировано за Михаилом Горбачевым,  то вовсе не потому, что
он  шесть с  половиной  лет  правил  Советским Союзом  - сначала  как генсек
компартии,  а  затем  как  его  Президент,  -  а  потому,  как  распорядился
оказавшейся в руках неограниченной властью.
     Его будут вспоминать и поминать - одни  восхваляя, другие проклиная,  -
не только  за то,  что он сделал и  на  что отважился, но и за то, на что не
решился  и от  чего удержался. Конец ХХ века  останется эпохой Горбачева уже
потому,  что  именно  он подвел черту  под  главным  конфликтом  столетия и,
перевернув страницу  истории,  дал  возможность писать  ее дальше с  чистого
листа.
     Как  обычные люди становятся историческими личностями? Что  выделяет их
из общего ряда? То, что отличает от остальных, - исключительные способности,
энергия,   честолюбие,  жажда   власти,  приверженность  идеалу,   моральный
ригоризм,  или, напротив, безоглядный цинизм, беспринципность, или то, что с
ними связывает,  - знание  жизни,  умение уловить и  выразить  настроения  и
надежды  народной  массы?  Очевидно, все это вместе  для  каждого -  в своей
пропорции,  в смеси, состав  которой можно определить  лишь  по интуиции,  а
удостовериться, что желаемое блюдо получилось, - по результатам.
     Наверняка  Горбачев  уже  в   молодости   обладал  набором  большинства
упомянутых качеств. Но не в такой степени, чтобы в нем  можно  было  угадать
будущего  лидера национального  или тем  более  мирового  масштаба.  Интрига
истории разворачивалась по  ей одной  известным сценарию и календарю, и даже
ее главный герой не  был до поры до времени посвящен в смысл своей миссии. А
уготовано ему было нешуточное: сокрушить систему, царившую почти на половине
земного  шара,  которая претендовала  на мировое  господство  и  не подавала
никаких, по  крайней мере внешних, признаков истощения. Скорее  наоборот, по
мере того как режим, основанный,  по словам русского философа  Ивана Ильина,
"на     сочетании    интернационального     авантюризма    с    исторической
мечтательностью", увядал,  умирал внутри, все чаще отправляя  на кремлевский
погост  своих руководителей, его претензии на  сверхдержавность  становились
еще безудержнее и безрассуднее. В конце концов и афганская авантюра, и новые
ракеты, нацеленные на Запад и на  Восток, должны  были не столько  устрашать
реальных  или воображаемых  врагов Советского  Союза,  сколько  маскировать,
компенсировать растущую слабость дряхлеющей системы.
     Поэтому  те,  кто  знал  или  догадывался  о  необратимом  процессе  ее
разложения,   имел  все   основания  опасаться,  что  при  крушении  режима,
остававшегося,  по   словам  Горбачева,   "крепким  орешком",   высвободится
гигантская энергия разрушения и накопленного  в обществе насилия. "Если крах
советской  системы произойдет  без  третьей  мировой  войны, -  отмечал  наш
великий  соотечественник  физик  Лев  Ландау,  -  это  будет   чудом".  Чудо
произошло.
     Государство, казавшееся несокрушимым, распалось, а  тоталитарный режим,
уткнувшийся  в  исторический  тупик, совершил  политическое  самоубийство на
глазах  у  изумленного  мира. В том, что  сконструированное  большевиками по
принципу классовой  борьбы и  диктатуры  пролетариата  взрывное  устройство,
занимавшее   одну  шестую   часть  суши,   удалось   разрядить  относительно
благополучно,  что распад  советской  империи не превратился  во  вселенский
Чернобыль, главную роль сыграл тот, кто пришел  к  власти  в Москве  в марте
1985 года совсем с другими намерениями, - последний Генеральный секретарь ЦК
КПСС Михаил Сергеевич Горбачев.
     "Без тактической  ловкости Горбачева,  без  его дара  "ваньки-встаньки"
снова  и  снова оказываться  на  гребне  бушующих  вокруг  него  стремнин  и
направлять  их  в  нужное русло  разве прошел  бы  относительно мирно развал
советской  империи?"  - писал обозреватель газеты "Ди Цайт" Кристоф Бертрам.
Благодаря  Горбачеву ХХ  век  революций,  мировых  катаклизмов и войн, эпоха
классового антагонизма, "железного  занавеса",  разделявшая Европу, и страха
перед ядерным  Апокалипсисом, окончился на 10 лет раньше календарного срока.
Этого  ли  хотел, к этому ли стремился Горбачев, или  история записала его в
списки своих Великих Реформаторов, не спросив его самого?

 * ГЛАВА 1. ПОЧВА И СУДЬБА *




СТАВРОПОЛЬСКИЙ ДАВИД

     Почему именно ставропольский  Давид был  избран судьбой для  сокрушения
тоталитарного   Голиафа?   Почему   почти   идеальный,  образцовый   продукт
коммунистической  системы, ее убежденный сторонник  оказался для  нее  более
опасным  внутренним врагом,  чем все внешние противники,  вместе  взятые?  И
почему  режим, так  успешно противостоявший иностранному военному  нажиму  и
попыткам  разложения со стороны  идейного противника, оказался безоружным  и
уязвимым  перед  проектом  реформаторов,  стремившихся  его   "всего   лишь"
улучшить, а точнее говоря, спасти?
     Ответы  содержатся  в самих  вопросах.  Систему,  вооруженную до  зубов
"единственно  правильным учением" и ощетинившуюся против  всего мира,  могла
поразить  только  внутренняя коррозия, идейная  ересь. Не агрессия  извне, а
"восстание ангелов". И  возглавить  его  без  страха мог, разумеется, только
тот, кто сам был без упрека. Только  истинно  верующий  мог стать  еретиком.
Тот,  кто  был  бы всем обязан советской власти и при этом  ничего не должен
никому,  кроме самого себя.  Кто  бы  не  страдал  даже  от  подсознательных
комплексов  неполноценности,  традиционно присущих  интеллигентам,  желающим
освободить и  осчастливить свой народ. Кто не был бы  частью "прослойки",  а
сам происходил из народной гущи и потому  не  боялся в  нее вновь окунуться.
Кто, как не пролетарий, которому нечего терять, не страшился бы разжалования
и,   в   точном  соответствии  с  предсказанием  авторов  "Коммунистического
Манифеста",   наилучшим   образом   подходил  на   роль  могильщика   строя,
порожденного  им самим. Классики в  принципе  оказались  правы. Они ошиблись
лишь на одну историческую  октаву -  вместо того чтобы хоронить  капитализм,
сотворенный системой "новый  класс" взялся за похороны социализма. И успешно
довел дело до конца.
     Чего  все-таки  оказалось больше в ставропольском парне - типичного для
его среды, друзей,  всего поколения или необычного, предназначавшего его для
еще  неведомой  ему исторической роли? Должны  же были  быть заложены в  его
характере, в  генах, в натуре  какие-то уникальные  качества! Ведь не каждый
удостаивается  при  жизни  титула  одного из  великих политических  деятелей
своего  века.  И  не  придется  ли,  чтобы  объяснить сотворенное им,  опять
кланяться  марксистским  догмам  и  "Краткому  курсу", утверждающим,  что  в
истории нет выдающихся личностей, есть лишь "сыновья своего класса".
     Ведь даже  те,  кому вроде бы на роду  написано историческое призвание,
далеко  не  всегда  его оправдывают.  История,  как известно,  -  гигантская
лотерея,  и многих возносит на свой гребень лишь по своей прихоти. И  потому
только задним числом, роясь в генеалогии, в чертах характера и воспоминаниях
друзей, историки находят у ее избранников безусловные приметы величия...

     У Миши Горбачева в момент его рождения 2 марта 1931  года таких примет,
судя по всему, не было. И хотя он появился на свет в условиях, библейских по
неприхотливости,  в  крестьянском  доме  на окраине села Привольное, над его
изголовьем   не   стояла   Вифлеемская  звезда.  К  единственным  знамениям,
возвещавшим его особое призвание, можно, пожалуй, отнести известное  родимое
пятно, явственно проступившее  на лбу, уже когда он основательно полысел, да
тот труднообъяснимый факт, что его дед,  Андрей Горбачев, крестивший внука в
церкви села Летницкого, сменил имя Виктор, данное  мальчику при рождении, на
Михаила, неосторожно, может быть,  поменяв ему  судьбу:  лишив шансов  стать
"Победителем", обрек его на одинокую гордыню "Подобного Богу".
     Других знаков свыше подано не  было. Зато было другое: любознательность
и  неуемная  энергия,  буквально распиравшие  сельского  парнишку, с детства
мечтавшего, по его  собственному признанию, "что-то сделать.  Удивить отца и
мать,  и своих  сверстников".  Добавим к  этому смешанную  русско-украинскую
кровь  двух  семей  переселенцев,  осевших  и  породнившихся  в  Привольном:
Горбачевых из  Воронежа и Гопкало с Черниговщины.  Смесь не  только  кровей,
достаточно характерную для юга России,  но и политических темпераментов  его
дедов.
     Отец матери - Пантелей Гопкало - с  пылом окунулся в послереволюционную
жизнь,    вступил   в    партию,    активно    занимался   коллективизацией,
"продразверсткой" и воплощал новую власть, работая вначале уполномоченным по
заготовке  зерна,   что   в   ту  эпоху  означало   наделение  чрезвычайными
полномочиями, а потом председателем созданного им самим колхоза.
     Дед со стороны отца,  Андрей Горбачев, - его антипод, как бы специально
для контраста введенный  в  семейную  сагу. Убежденный единоличник, изо всех
сил сопротивлявшийся коллективизации вплоть до того, что не захотел делиться
нажитым  добром и выращенным урожаем не только с советской  властью,  но и с
собственным  сыном  Сергеем,  когда тот подался  в  колхозники.  Горбачев  в
красках  описывает в  своих мемуарах типичную для той поры драматичную сцену
классовой борьбы, чуть не дошедшей до драки между отцом и сыном из-за зерна,
спрятанного  дедом  Андреем на чердаке.  Позже, уже во время войны,  когда в
Привольное на несколько месяцев заявились немцы,  именно беспартийный Андрей
выручил своего партийного сына, спрятав на свиноферме на окраине села уже не
урожай,  а  своего двенадцатилетнего внука Михаила, после того  как пронесся
слух,  что  оккупанты  решили  перед   отступлением  разделаться  с  семьями
коммунистов.
     Пренебрегая политическими  расхождениями, советская  власть  подстригла
дедов  Михаила  под  одну  гребенку машиной  репрессий.  При  этом  Пантелею
Ефимовичу, убежденному ее стороннику, в сценарии 37-го года досталось амплуа
"активного  члена  контрреволюционной правотроцкистской  организации", тогда
как  Андрею  Моисеевичу  выпала за невыполнение  плана посева зерновых более
скромная роль  "саботажника". Соответственно разнились  и  вынесенные  обоим
приговоры.  П.Е.Гопкало,  чудом избежавший расстрельной статьи, получил срок
за  "должностное  преступление"  и  был  вскоре  освобожден;  А.М.  Горбачев
отработал несколько лет на лесоповале в Сибири.
     Трагичнее  сложилась судьба  деда  тогда еще  не известной Михаилу  его
будущей жены - Раисы Титаренко - Петра Степановича Парады. Все в том же 37-м
постановлением  "тройки"  он  был  расстрелян  на  Алтае.  Но хотя оба  типа
репрессий  сталинского режима - и  политических, направленных  на устрашение
партийных  и хозяйственных кадров, и  экономических,  служивших формированию
армии даровой  рабочей силы, - не обошли стороной семьи родителей Горбачева,
ни  тот  ни другой  дед не  считали  ответственным за  них  самого  Сталина.
Виновными  в  их   глазах  были,   разумеется,   слишком   усердные  местные
исполнители,  а  то  и "вредители".  Порочный  круг  взаимных  подозрений  и
обоюдных обвинений, таким образом,  замыкался, и запущенный вождем  механизм
общенационального   террора,   подпитываясь    "общенародной    поддержкой",
функционировал безотказно. Позднее, размышляя над его роковыми последствиями
для советского общества, будущий "калининский"  стипендиат (до "сталинского"
он  не  дотянул)  Михаил  Горбачев скажет:  "Сталинизм  развратил не  только
палачей, но и их жертвы. Предательство стало распространенной болезнью"*.
     Не  только  от полярных по  политическим темпераментам дедов, но  и  во
внутрисемейном  укладе получал он первые уроки  идеологического плюрализма и
терпимости,  называя ее "деликатностью": в доме у Пантелея Ефимовича в одном
углу  на столе стояли  портреты Ленина  и  Сталина,  в другом -  привезенные
бабушкой из Печерской лавры иконы.
     Заплатив  свою  подать государственному  террору,  исполнили  свой долг
Горбачевы и на войне. На обелиске  павшим в центре Привольного - столбец  из
семи имен с этой  фамилией. Михаил с матерью пережили и прощание с уходившим
на фронт  отцом  (сыну  Сергей  Андреевич  в  этот день купил  мороженое  и,
возможно,  на  память  -  балалайку),  и тревожное  ожидание писем,  и  даже
похоронку, которую, к счастью, вскоре  опровергло письмо от отца с фронта. У
самого  Михаила от детских  предвоенных  и военных лет остались впечатления,
неотличимые от  воспоминаний  миллионов крестьянских детей той  эпохи.  Сад,
корова, глиняный пол в хате, теленок зимой в  доме, чтобы не замерз, "тут же
гусыня на яйцах", голод.  Вечный круговорот в  сущности крепостной жизни, за
пределы которой Мише уже с ранних лет хотелось вырваться.
     Осознанно или нет, но он нащупал дорогу, ведущую в другой, тогда совсем
неизвестный ему  мир  -  учебу.  По этой  дороге, включая вполне  конкретный
многокилометровый  ее  участок,  отделявший Привольное  от  районной средней
школы в  селе  Красногвардейском, Миша Горбачев двинулся к знаниям. Ребенком
он  был непоседливым,  но, главное, уже  тогда  любопытным и  упорным. Читал
"все, что попадалось на глаза". Рассказывает, что почти на три дня пропал из
дома,  переполошив мать,  когда скрылся от всех  на  сеновале с книжкой Майн
Рида "Всадник без головы".
     Когда чего-то не  понимал, откладывал, потом перечитывал заново. Знания
впитывал  жадно,   интересовался  сразу   всем   -   физикой,   математикой,
литературой.  Открыл  для себя  поэзию,  заучил большие  куски  произведений
Пушкина,  Лермонтова,   Маяковского,  которые  под  настроение  и  с  охотой
декламирует и сейчас. Увлекся Белинским и так  зачитывался книгой его статей
из сельской  библиотеки,  что получил ее  в подарок  от  односельчан,  когда
первым из жителей Привольного поступил в МГУ.
     Влюбился,  как  и положено, в одноклассницу,  с которой вместе  играл в
школьном  театре  в "Снегурочке"  Островского.  Миша  с накладными усами был
Мизгирем. Вообще сцену  он обожал. Из других ролей обычно  вспоминает  князя
Звездича в лермонтовском "Маскараде". Трудно  сказать,  что  его притягивало
больше:  возможность  перевоплощения, смены масок, лицедейства  или внимание
публики, устремленные на него глаза, аплодисменты. Во всяком случае какое-то
время он всерьез подумывал об актерской карьере. Наблюдавшие его много позже
совсем в другом амплуа такие разные  люди, как  А.Н.Яковлев и Е.К.Лигачев, с
редким для  обоих  единодушием  утверждают,  что  из  Горбачева, безусловно,
получился  бы выдающийся  актер. Что ж, может быть, он и получился, только в
особом, политическом театре.
     Впервые  примерил  он  на  себя  в  школьные   годы  еще  одну  роль  -
принципиального  комсомольского  лидера.  Одни  помнят,  как  строго  Михаил
выговаривал за опоздания на собрания, в том числе своей "Снегурочке"; другие
- что он принес в школу  из своего деревенского,  во многом  патриархального
быта уважительное отношение к старшим,  приветливость и благожелательность в
общении с одноклассниками. Событием, резко выделившим его из школьной среды,
стал,  конечно,  полученный им  в возрасте 17 лет орден  Трудового  Красного
Знамени, которым он  был награжден за работу с  отцом на  комбайне. Помогать
отцу-механизатору  на комбайне  он начал  уже  в 14  лет - для  деревенского
мальчишки это было  естественным продолжением обычных домашних обязанностей.
На равных со взрослыми -  и под дождем, и в 35-градусную жару - участвовал в
ежегодных "битвах за урожай".
     Видимо, в этом изнурительном  "крепостном" труде, как потом  скажет сам
Горбачев,  развилась  и укрепилась  между отцом  и  сыном  тесная мужская  и
одновременно   трогательно  нежная  связь.  Отца  Михаил  обожал.  Подлинной
нежностью пропитаны строки воспоминаний о  нем. Фотография отца в солдатской
гимнастерке  стояла  на  рабочем  столе  генсека на  даче.  От  отца  Михаил
Сергеевич  унаследовал   не  часто   встречаю