ет за
границу, догадался Киппс. Да, они, вероятно, отправятся  ненадолго  в  Нок
или в Брюгге.
   Они замолчали; в душе Киппса бушевала буря. Ему  хотелось  сказать  ей,
что он уезжает и никогда больше ее не увидит. Но  у  него  не  было  таких
слов, да и голос ему изменил. Отпущенные ему секунды пролетели. Девица  из
отдела лент вручила миссис Уолшингем сдачу.
   - Ну, до свидания, - сказала мисс Уолшингем и опять подала ему руку.
   Киппс с поклоном пожал ее. Никогда еще она не видела, чтобы он держался
так хорошо. Она повернулась к матери. Все пропало, все пропало.  Ее  мать!
Разве такое можно сказать при ее матери! Ему оставалось лишь быть вежливым
до конца. И он кинулся отворять им дверь. Стоя у дверей, он еще раз  низко
и почтительно поклонился, лицо у него было  серьезное,  почти  строгое,  а
мисс Уолшингем, выходя, кивнула ему и  улыбнулась.  Она  не  заметила  его
душевных мук, а только лестное для нее волнение. И  горделиво  улыбнулась,
словно богиня, которой воскурили фимиам.
   Миссис Уолшингем кивнула чопорно и как-то стесненно.
   Они вышли, а Киппс еще несколько  мгновений  придерживал  Дверь,  потом
кинулся к витрине готового платья, чтобы увидеть их, когда они  пойдут  по
улице. Вцепившись в оконную решетку,  он  не  сводил  с  них  глаз.  Мать,
кажется, о чем-то  осторожно  расспрашивала.  Элен  отвечала  небрежно,  с
невозмутимым видом человека, вполне довольного нашим миром.
   - Ну, право, мамочка, не могу же я делать вид, будто  не  узнаю  своего
студента, - говорила она в эту минуту.
   И они скрылись за углом.
   Ушла! И он больше никогда ее не увидит... никогда!
   Киппса будто полоснули хлыстом по сердцу. Никогда! Никогда! Никогда!  И
она ничего не знает! Он отвернулся от витрины. Но смотреть на свой  отдел,
на двух подчиненных ему учеников было нестерпимо. Весь залитый светом  мир
был невыносим.
   Он постоял еще мгновение в нерешительности и  сломя  голову  кинулся  в
подвал, на склад своего хлопчатобумажного отдела.  Роджерс  о  чем-то  его
спросил, но он сделал вид, что не слышит.
   Склад хлопчатобумажного отдела находился  в  подвальчике,  отдельно  от
больших подвалов здания  и  едва  освещался  тусклым  газовым  рожком.  Не
прибавляя газа, он кинулся в  самый  темный  угол,  где  на  нижней  полке
хранились ярлычки для  витрин.  Трясущимися  руками  схватил  и  опрокинул
коробку с ярлычками; теперь он с  полным  правом  мог  на  какое-то  время
остаться здесь, укрывшись в тени, и хоть  ненадолго  дать  волю  горю,  от
которого разрывалось его сердчишко.
   Так он сидел, пока крик "Киппс! Живо!" не заставил его вновь  предстать
перед этим безжалостным миром.



6. НЕОЖИДАННОСТЬ

   В тот же день, после обеда, в часы  затишья,  перед  тем  как  нахлынут
вечерние покупатели, виновник всех  бед  Читтерлоу  нагрянул  к  Киппсу  с
невероятным, ошеломляющим известием. И нет, чтобы просто, как  полагается,
войти в магазин и вызвать  Киппса,  -  нет,  он  явился  весьма  необычно,
таинственно, с непонятными предосторожностями. Сперва Киппс  заметил,  что
какая-то тень мечется на улице перед витриной чулочных изделий.  Потом  он
узнал Читтерлоу: тот пригибался, становился  на  цыпочки,  вытягивал  шею,
пытаясь в просвет среди чулок и носков заглянуть внутрь, в магазин.  Потом
перенес свое внимание на дверь, но,  повертевшись  возле  нее,  перешел  к
витрине "Все для младенцев". В каждом его движении, в каждом шаге сквозило
еле сдерживаемое волнение.
   При дневном свете Читтерлоу выглядел далеко не столь  внушительно,  как
при неярких  ночных  огнях  или  в  блеске  собственных  рассказов.  Общие
контуры, разумеется, оставались те же,  но  весь  он  словно  слинял.  Его
велосипедный картузик оказался совсем  жалким,  а  пропыленная  двубортная
тужурка вся лоснилась. Рыжие волосы и  профиль  и  сейчас  поражали  своей
живописностью, но уже не казались  созданием  Микеланджело.  Однако  карий
глаз, пытливо пронизывающий витрину, был все так же ярок.
   Киппсу ничуть  не  хотелось  вновь  беседовать  с  Читтерлоу.  Знай  он
наверняка, что Читтерлоу не войдет в магазин, он бы спрятался  и  переждал
опасность на складе, но поди угадай, что еще выкинет этот сумасброд. Лучше
пока  держаться  в  тени,   а   когда   Читтерлоу   подойдет   к   боковой
хлопчатобумажной витрине, выйти - как будто бы за тем, чтобы посмотреть, в
порядке ли витрина, - и объяснить ему, что дела  плохи  и  болтать  с  ним
сейчас никак нельзя. Стоит, пожалуй, даже  сказать,  что  он,  Киппс,  уже
потерял место...
   - Привет, Читтерлоу, - сказал Киппс, выходя на улицу.
   - Вас-то мне и надо, - ответил Читтерлоу, крепко пожимая  его  руку.  -
Вас-то мне и надо. - И он взял Киппса за локоть. - Сколько вам лет, Киппс?
   - Двадцать один. А чего такое?
   - А еще говорят, совпадений в жизни не бывает. И зовут вас... Погодите,
погодите. - Он ткнул в Киппса пальцем. - Артур?
   - Верно.
   - Значит, это вы тот самый и есть, - объявил Читтерлоу.
   - Какой еще тот самый?
   - Бывают же такие совпадения! - воскликнул Читтерлоу, засунув ручищу во
внутренний карман куртки. - Минуточку, сейчас я скажу вам, как звали  вашу
матушку.
   Он захохотал и, порывшись в кармане,  вытащил  счет  от  прачки  и  два
огрызка  карандаша;  переложив  их  в  боковой   карман,   извлек   мятую,
покалеченную  сигару,  резиновый  хоботок  велосипедного   насоса,   кусок
бечевки, дамский кошелек и ко всему записную книжечку, из которой вылетело
несколько визитных карточек; подобрав их,  он  извлек  из  той  же  книжки
обрывок газеты.
   - Юфимия, - прочел он и вытянул шею в сторону Киппса. - Ну? - Он громко
засмеялся. - Бывает же такая удача!.. Ну и  совпадение.  Только,  чур,  не
говорите, что ее  звали  не  Юфимия,  не  надо  портить  это  великолепное
представление.
   - Кого звать Юфимия? - спросил Киппс.
   - Вашу матушку.
   - Дайте я погляжу, чего тут в газете.
   Читтерлоу вручил ему обрывок газеты и небрежно отвернулся.
   - Говорите,  что  хотите,  а  совпадения  существуют,  -  сказал  он  в
пространство и снова гулко захохотал.
   Киппс начал читать.  "Уодди  или  Киппс,  -  было  напечатано  большими
буквами. - Если Артур Уодди или Артур Киппс, сын  Маргарет  Юфимии  Киппс,
которая..."
   Читтерлоу ткнул пальцем в обрывок газеты.
   - Я просматривал эту колонку и выуживал имена, будь они неладны,  искал
подходящие для своей пьесы. Никогда не нужно выдумывать имена. Я  уже  вам
говорил. Тут я вполне согласен с  Эмилем  Золя.  Чем  документальное,  тем
лучше. Я их беру горяченькие, прямо из жизни. Понимаете? Кто этот Уодди?
   - Почем я знаю.
   - Не знаете Уодди?
   - Да нет же!
   Киппс снова поглядел в газету, но тут же махнул рукой.
   - Что все это значит? - спросил он. - Я никак не пойму.
   - Это значит, - принялся, наконец, объяснять Читтерлоу, -  насколько  я
понимаю, вы напали на жилу. Бог с ним, с Уодди, это мелочь. Что такие вещи
обычно означают? Вам сообщат нечто... очень  для  вас  приятное.  Я  тогда
совершенно случайно взял эту газету, чтобы подыскать имена  для  пьесы.  А
тут заглянул в нее еще раз - и мигом понял, что это вы и есть.  Я  верю  в
совпадения. Говорят, совпадений не бывает. А  я  говорю:  бывают.  Все  на
свете сплошные совпадения. Только умей видеть. И вот, пожалуйста. Вот  вам
совпадение! Невероятно? Очень даже вероятно! Понимаете? Это  вы  Киппс!  К
черту Уодди! Вы вытащили счастливый билет. Моя пьеса несет удачу. Хлоп! Вы
в ней, и я в ней. Мы оба в  ней  по  уши.  Хватай!  -  Он  громко  щелкнул
пальцами. - И плевать на этого Уодди.
   - Чего? - отозвался Киппс, тревожно косясь на пальцы Читтерлоу.
   - Все в порядке, - сказал Читтерлоу, - можете биться об заклад на  свои
единственные штаны. И не волнуйтесь из-за Уодди...  все  ясно,  как  божий
день. Правда на вашей стороне... как  пить  дать.  Ну  что  рот  разинули,
дружище? Нате, прочтите сами, если мне не верите. Читайте!
   И он потряс клочком газеты перед носом Киппса.
   В эту минуту Киппс заметил,  что  из  витрины  на  них  глазеет  второй
ученик. Это помогло ему немного собраться с мыслями.
   - ...который родился в Восточном Гринстеде. И верно, я там  родился.  Я
слышал, тетушка говорила, что...
   - А я и не сомневался, - сказал Читтерлоу;  он  ухватил  край  газетной
вырезки и уставился в нее, щекой к щеке Киппса.
   - ...первого сентября тысяча восемьсот семьдесят восьмого года...
   - Все в порядке, - сказал Читтерлоу. - Все в полном порядке, теперь вам
только остается написать Уотсону и Бину и получить его...
   - Чего получить?
   - А кто его знает... Что б там ни было.
   Киппс нерешительно потрогал свои чуть заметные усики.
   - А вы бы написали? - спросил он.
   - Еще бы!
   - А чего там может быть?
   - Так это же самое интересное! - воскликнул Читтерлоу, проделав три  па
какого-то фантастического танца. - В этом же вся штука. Там может быть что
угодно... ну, хоть миллион. Вот бы хорошо! А что там очистится  для  Гарри
Читтерлоу?
   Киппса стала бить легкая дрожь.
   - Но... - начал он и задумался. - А вы бы  на  моем  месте...  -  опять
заговорил он. - И как же насчет этого Уодди?..
   Он поднял глаза и увидел,  что  второй  ученик,  глазевший  на  них  из
витрины, молниеносно скрылся.
   - Что там такое? - спросил Читтерлоу, но не получил ответа.
   - Господи! Хозяин! - произнес Киппс и в мгновение ока нырнул в дверь.
   Он ворвался в магазин, когда Шелфорд в сопровождении  младшего  ученика
проследовал  к  остаткам   хлопчатобумажных   плательных   тканей,   чтобы
рассортировать их, и уже требовал Киппса.
   - Ага, Киппс! Прогуливался.
   - Вышел поглядеть, в порядке ли витрина, сэр, - ответил Киппс.
   Шелфорд только хмыкнул.
   Некоторое время Киппсу, занятому по горло, было не до Читтерлоу и не до
скомканного в кармане брюк обрывка газеты.  Но  в  какую-то  минуту  он  с
тревогой заметил, что  на  улице  за  стеклом  витрины  возникла  какая-то
суматоха. И совсем перетрусил, когда за стеклянной дверью, ведущей  в  его
отдел, замаячил знакомый любопытный нос  и  яркий  карий  глаз:  Читтерлоу
искал причину внезапного бегства Киппса  -  потом,  должно  быть,  углядел
лучезарную плешь мистера Шелфорда, мигом все понял и удалился.
   Киппс облегченно вздохнул и опять занялся  своими  неотложными  делами,
объявление же по-прежнему лежало у него в кармане.
   Не сразу он сообразил, что Шелфорд спрашивает его о чем-то.
   - Да, сэр, нет, сэр, совершенно верно,  сэр.  Завтра  буду  сортировать
зефир, сэр.
   Но  вот,  наконец,  он  улучил  минутку  и,  укрывшись  за  только  что
распакованным тюком с летними кружевными  занавесями,  достал  из  кармана
обрывок газеты, разгладил его и перечел. Поди разберись, что тут  к  чему.
"Артур Уодди или Артур Киппс" - один это человек или два? Надо бы спросить
Пирса или Баггинса. Только вот...
   Тетка с детства внушала ему не отвечать ни на какие расспросы про мать:
видно, было в ее жизни что-то, требовавшее тайны.
   - Станут спрашивать - знай помалкивай, - наказывала тетушка. -  Ничего,
мол, не знаю, и все тут.
   Так вот оно что... Так, может быть, она?..
   Лицо у Киппса стало хмурое и озабоченное, и он энергично подергал  свои
усики.
   Он всегда утверждал, что его отец  был  "фермер  из  благородных".  "Но
ферма  не  оправдывала  себя",  -  говорил  он  обычно,  и  при  этом  ему
представлялся   измученный   заботами   и   преждевременно   состарившийся
аристократ из какого-нибудь грошового журнальчика. "Я круглый  сирота",  -
объяснял он как человек, хлебнувший горя на своем  веку.  Он  рассказывал,
что живет с тетей и дядей, но умалчивал об их лавчонке, и уж,  конечно,  у
него хватало ума скрывать, что дядюшка в прошлом был дворецким,  то  есть,
попросту говоря, слугой. Да и все младшие служащие  в  заведении  Шелфорда
говорили о своих  родителях  туманно  и  сдержанно,  избегая  вдаваться  в
подробности: ведь это так постыдно, если тебя причислят  к  простонародью!
Спросить, что значит это "Уодди или Киппс", -  значит  разрушить  невинную
легенду о своем происхождении и сиротстве. В сущности, Киппс и  сам  очень
смутно представлял, каково его положение в мире (да, по правде говоря,  он
вообще все на свете представлял себе довольно смутно), но он знал,  что  в
его положении есть что-то... незавидное.
   А если так?..
   Взять, что  ли,  да  и  разорвать  это  объявление,  не  то  хлопот  не
оберешься.
   Но тогда придется все объяснить Читтерлоу!
   - Нет уж! - выдохнул Киппс.
   - Киппс! Киппс, живо! - скомандовал Каршот, который  сегодня  исправлял
должность старшего.
   Киппс скомкал обрывок газеты, снова сунул его в  карман  и  поспешил  к
покупательнице.
   - Мне  бы  хотелось  что-нибудь  такое,  чем  можно  покрыть  небольшую
скамеечку.  Ничего  особенного,  какой-нибудь  остаточек,  что  угодно,  -
говорила покупательница, сквозь очки рассеянно глядя по сторонам.
   На долгих полчаса Киппс оторвался от мыслей о газетном объявлении, и  к
концу этого получаса скамеечку все еще нечем было покрыть, а на прилавке у
Киппса образовалась богатейшая выставка  тканей,  которые  ему  предстояло
вновь убрать на полки. Он так разозлился  на  злосчастную  скамеечку,  что
совсем позабыл о скомканном в кармане объявлении.


   В тот вечер Киппс сидел на своем жестяном сундучке под газовым рожком и
листал сборник "Ответы на все вопросы", составлявший справочную библиотеку
Баггинса, - надо же найти имя Юфимия  и  узнать,  что  оно  значит!  Киппс
надеялся, что Баггинс по своему обыкновению спросит, что это он  ищет,  но
была суббота, и Баггинс собирал белье в стирку.
   - Два воротничка, - бормотал он, - один носок, две манишки.  Рубашка?..
Хм... Где-то должен быть еще воротничок.
   - Юфимия, -  не  выдержал  наконец  Киппс;  он  не  мог  не  поделиться
осенившей  его  счастливой  догадкой  о  своем  высоком  происхождении.  -
Юфимия... ведь правда, в простой семье так девочку не назовут?
   - В простой, - фыркнул Баггинс, - ни в какой порядочной  семье  так  не
назовут, - заявил он.
   - Вот тебе и на! - воскликнул Киппс. - Это почему?
   - Да потому, что, когда у  девчонки  такое  имя,  она  почти  наверняка
пойдет по дурной дорожке. С таким имечком только  собьешься  с  панталыку.
Была бы у меня дочка, чего там - десять дочек, я  бы  всех  назвал  Джейн.
Всех до одной. Самое распрекрасное имя. А то -  Юфимия!  Выдумают  тоже...
Эй, слышь! Там у тебя под кроватью, случаем, не мой воротничок?
   - А по-моему, не такое уж плохое имя, - сказал Киппс,  доставая  из-под
кровати воротничок.
   Но после этого разговора он уже не мог успокоиться.
   - Вот возьму и напишу письмо, - сказал он; видя, что  Баггинс,  занятый
своим бельем, ничего не замечает и не  слышит,  он  добавил  про  себя:  -
Напишу - и все тут.
   Итак, он достал пузырек с чернилами, одолжил  у  Баггинса  перо  и,  не
особенно раздумывая над правописанием и стилем, сделал, как решил.
   Примерно через час он вернулся в спальню; он немного запыхался  и  даже
побледнел.
   - Где пропадал? - спросил Баггинс, проглядывая "Дейли Уорлд  Мэнеджер",
который по заведенному обычаю перешел к нему от Каршота.
   - Ходил на почту, опускал письма, - ответил Киппс, вешая шляпу.
   - Насчет места?
   - Само собой, - сказал он и прибавил с нервным смешком: - Чего ж еще?
   Баггинс снова углубился в газету. А Киппс сел на свою койку и задумчиво
уставился на оборотную сторону его газеты.
   - Баггинс, - решился он наконец.
   Тот опустил газету и посмотрел на Киппса.
   -  Послушай,  Баггинс,  чего  это  такое,  когда  в   газете   помещают
объявление: такого-то  и  такого-то,  мол,  просят  зайти  туда-то  в  его
собственных интересах?
   - Разыскивают людей, - ответил Баггинс, снова углубляясь в газету.
   - А для чего? - спросил Киппс. - Чтоб передать им наследство?  Или  еще
что?
   Баггинс покачал головой.
   - Долги, - сказал он. - Чаще всего долги.
   - Какой же тогда человеку интерес?
   - А на эту удочку скорей клюнешь, - объяснил Баггинс. - Обычно это жены
стараются.
   - Как так?
   - Ну когда брошенная жена хочет вернуть мужа из бегов.
   -  А  все-таки  бывает,  что  это  и  наследство,  правда?  К  примеру,
кто-нибудь отказал кому-нибудь сто фунтов?..
   - Очень редко.
   - Ну, а как же... - начал было Киппс, но его вновь одолели сомнения.
   Баггинс  вновь  погрузился  в  газету.  Его  взволновала  передовая   о
положении в Индии.
   - Господи боже мой! - воскликнул он.  -  Да  разве  можно  давать  этим
черномазым право голоса!
   - Они, небось, и не дадут, - сказал Киппс.
   - Это ж какой  народ!  -  горячился  Баггинс.  -  Ни  тебе  английского
здравомыслия,   ни   характера.   И   они   всегда   готовы   мошенничать,
лжесвидетельствовать и всякое такое... У англичанина этого и в мыслях нет.
У них прямо возле суда сидят свидетели и ждут,  чтоб  их  наняли...  Верно
тебе говорю, Киппс, истинная правда. Такая у них  профессия.  Ты  идешь  в
суд, а они тебе кланяются, перед тобой шляпы снимают. Англичанину такое  и
в голову не придет, уж можешь мне поверить... А у них это в крови.  Больно
они трусливые, откуда ж им быть честными. Характер у них рабский.  Они  не
привычны к свободе, не то, что мы; дай им свободу, а они и не знают, - что
с ней делать, и ничего хорошего не получится. А вот мы... А, черт!
   Газовый рожок неожиданно погас,  а  Баггинсу  оставалось  прочесть  еще
целую колонку светской хроники.
   Теперь  Баггинс  уже  вовсе  не  слушал  Киппса,  он  принялся  честить
Шелфорда: сквалыга, в этакую пору выключает газ! Он не пожалел для хозяина
самых язвительных  слов,  разделся  в  темноте,  ударился  босой  ногой  о
сундучок, выругался и мрачно, злобно умолк.
   Киппс попытался уснуть, прежде чем все связанное с письмом, которое  он
только что отправил, вновь завладеет его мыслями, но это ему  не  удалось.
И, вконец измученный, он принялся вновь обдумывать все с самого начала.
   Теперь, когда первоначальный страх утих, он все-таки не мог решить, рад
он или не рад, что отправил письмо. А вдруг он получит сто фунтов!
   Конечно же, сто фунтов!
   Если так, он продержится целый год, - чего там,  даже  два,  три  года,
пока не найдет себе места.
   Даже если только пятьдесят фунтов!..
   Баггинс уже мерно дышал, когда Киппс снова заговорил.
   - Баггинс, - окликнул он.
   Притворяясь спящим, Баггинс задышал громче, и даже стал похрапывать.
   - Послушай, Баггинс, - немного погодя снова окликнул его Киппс.
   - Ну, чего еще? - весьма нелюбезно отозвался Баггинс.
   - Вдруг бы ты увидал в газете объявление и свою фамилию: дескать,  тебя
приглашают зайти к какому-то человеку, и он  тебе  сообщит  что-то  такое,
очень тебе интересное... Ты бы что сделал?
   - Удрал бы, - буркнул Баггинс.
   - Но...
   - Я бы удрал и носу не высовывал.
   - А почему?
   - Спокойной ночи, старина. - Баггинс  произнес  это  таким  тоном,  что
стало совершенно ясно: разговоры кончены, пора спать.
   Киппс надолго притих, потом тяжело вздохнул, повернулся на другой бок и
снова уставился во тьму.
   Дурак он, что отправил это письмо!
   Господи! Вот дурак-то!


   Ровно через пять с половиной дней после того, как  был  выключен  свет,
что помешало Баггинсу дочитать  газету,  на  набережной  появился  бледный
молодой человек с широко раскрытыми горящими глазами. На  нем  был  лучший
его костюм, и, несмотря на хорошую погоду, в руках - зонтик, словно он шел
из церкви. Он приостановился в нерешительности, потом повернул направо. Он
пристально вглядывался в каждый дом, мимо которого проходил, и вдруг резко
остановился. "Хьюгенден" -  было  выведено  строгими  черными  буквами  на
воротах.  "Хьюгенден"  -  гласили  золотые  буквы,  выписанные  на  стекле
полукруглого окна над дверью. Прекрасный  оштукатуренный  дом,  прямо  дух
захватывает, и балкон дивного цвета морской  волны  да  еще  с  позолотой.
Молодой человек, задрав голову, ог