мучительно старались уснуть... И  в  одну  из
этих нескончаемых минут, когда оба лежали без сна, Киппс сказал глухо:
   - Я не хотел тебя пугать, Энн, вот что так поздно  вернулся.  Просто  я
все шел да шел, и мне вроде стало легчать. Я ушел за Стэнфорд, сел там  на
холме и все сидел, сидел, и мне вроде  стало  полегче.  Просто  глядел  на
равнину и как солнце садилось.
   - А может, все не так уж плохо, Арти? - сказала Энн.
   Долгое молчание.
   - Нет, Энн, плохо.
   - А может, все ж таки не так уж плохо. Если осталось хоть немножко...
   И снова долгое молчание.
   - Энн, - прозвучал в ночной тиши голос Киппса.
   - Что?
   - Энн, - повторил Киппс и умолк,  будто  поспешил  захлопнуть  какую-то
дверку. Но потом снова начал:
   - Я все думал, все думал... вот я тогда злился  на  тебя,  шумел  из-за
всякой ерунды... из-за этих карточек... Дурак я был, Энн... но... -  голос
его дрожал и срывался... - все одно мы были счастливые, Энн."  все-таки...
вместе.
   И тут он расплакался, как маленький, а за ним и Энн.
   Они тесно прильнули друг к другу, теснее, чем когда-либо с тех пор, как
сияющие зори медового месяца сменились серыми буднями семейной жизни...
   Наконец  они  уснули  рядышком,   их   бедные   взбаламученные   головы
успокоились на одной подушке, и никакое самое страшное  несчастье  уже  не
могло бы их потревожить. Все равно ничего больше не поделаешь и ничего  не
придумаешь. И пусть время шутит над ними свои злые шутки, но сейчас, пусть
ненадолго, они вновь обрели друг друга.


   Киппс еще раз побывал у мистера Бина и вернулся в странном возбуждении.
Он открыл дверь своим ключом и громко захлопнул ее за собой.
   - Энн! - каким-то не своим голосом закричал он. - Энн!
   Она отозвалась откуда-то издалека.
   - Что я тебе скажу! - крикнул он. - Есть новостишка!
   Энн вышла из кухни и поглядела на него почти со страхом.
   - Послушай, - сказал Киппс, проходя впереди  нее  в  столовую:  новость
была слишком важная, чтобы сообщать ее в коридоре. - Послушай, Энн, старик
Бин говорит, очень может быть, у нас  останется...  -  Он  решил  продлить
удовольствие. - Догадайся!
   - Не могу, Арти.
   - Много-много денег!
   - Неужто сто фунтов?
   - Боль-ше ты-щи! - раздельно, торжественно объявил Киппс.
   Энн уставилась на него во все глаза и ничего не  сказала,  только  чуть
побледнела.
   - Больше, - повторил Киппс. - Почти наверняка больше тыщи.
   Он прикрыл дверь столовой и поспешил к Энн, ибо при этом новом  обороте
дел она, видно, совсем потеряла самообладание. Она чуть не упала, он  едва
успел ее подхватить.
   - Арти, - наконец выговорила она и, прильнув к нему, зарыдала.
   - А тыща фунтов - это уж наверняка, - сказал Киппс, прижимая ее к себе.
   - Я ж говорила, Арти, - всхлипывала она у него на плече, словно  только
теперь ощутила сразу всю горечь пережитых бед и  обид,  -  я  ж  говорила,
может, все не так плохо...
   - Понимаешь, он не до всего мог добраться, -  объяснил  немного  погодя
Киппс, когда дело дошло до подробностей. - Наш участок, который под  новым
домом, - это земельная собственность, и за нее плачено; да то, что  успели
построить, - это фунтов пятьсот - шестьсот... ну, самое маленькое  триста.
И нас не могут распродать с торгов, зря мы боялись.  Старик  Бин  говорит:
мы, наверно, сможем продать дом и получим деньги. Он говорит, всегда можно
продать дом, если он и наполовину не готов, особенно когда земля в  полной
собственности. Почти наверно удастся продать - вот он  как  сказал.  Потом
есть еще Хьюгенден. Он был заложен, во всяком случае, не  больше,  чем  за
полцены. Стало быть, за него дадут фунтов сто, да еще мебель, и  рента  за
лето еще идет. Бин говорит, может, и еще чего есть. Тыща фунтов - вот  как
он сказал. А может, и побольше...
   Они теперь сидели за столом.
   - Это уж совсем другое дело! - сказала Энн.
   - Вот и я всю дорогу так думал. Я сейчас приехал в автомобиле.  Как  мы
погорели - еще ни разу не ездил. И Гвендолен мы не уволим, хотя бы пока...
Сама понимаешь. И нам не надо съезжать с квартиры... будем жить здесь  еще
долго. И моим старикам будем помогать... почти так же. И твоей мамаше!.. Я
сейчас еду домой, а сам чуть не кричу от радости.  Сперва  чуть  бегом  не
пустился.
   - Ох, как я рада, что нам еще не надо отсюда съезжать  и  можно  пожить
спокойно, - сказала Энн. - Как я рада!
   - Знаешь, я чуть не рассказал все шоферу...  да  только  шофер  попался
какой-то неразговорчивый. Слышь, Энн, мы можем завести лавку или еще  что.
И не надо нам опять идти служить, ничего этого не будет!
   Некоторое время  они  предавались  бурным  восторгам.  Потом  принялись
строить планы.
   - Мы можем открыть лавку, - сказал Киппс,  давая  волю  воображению.  -
Лавку - это лучше всего.
   - Мануфактурную? - спросила Энн.
   - Для мануфактурной знаешь сколько надо: тыщи нипочем не хватит... если
на приличную лавку.
   - Тогда галантерейную. Как Баггинс надумал.
   Киппс ненадолго замолчал: раньше эта мысль ему как-то  не  приходила  в
голову. Потом им вновь завладела давнишняя мечта.
   - А я вот как располагаю, Энн, - сказал он. - Понимаешь, я всегда хотел
завести  книжную  лавочку...  Это  тебе  не  мануфактура...  тут  никакого
обучения не требуется. Я про это мечтал, еще когда мы  и  не  погорели,  -
дескать, будет мне занятие, а то что у нас за жизнь:  будто  каждый  божий
день - воскресенье.
   Энн призадумалась.
   - Да ведь ты не больно разумеешь в книжках, Арти?
   - А тут и разуметь нечего. - И он принялся пояснять: - Вот мы ходили  в
библиотеку в Фолкстоне, я и  приметил:  дамы  там  совсем  не  то,  что  в
мануфактурной лавке... Ведь там, если не подашь в точности  то,  чего  она
желает, она тут же: "Ах, нет, не то!" - и к  дверям.  А  в  книжной  лавке
совсем другие пироги.  Книжки-то  все  одинаковые,  все  равно,  какую  ни
возьми. Было бы что читать, и ладно. Это ж не ситец, не  салфетки  -  там,
известное дело, товар либо нравится, либо нет, и потом, по  платью  да  по
салфеткам тебя и судят. А книжки... берут, что дашь, да  еще  незнамо  как
рады, когда  им  чего  присоветуешь.  Вот  как  мы,  бывало...  придешь  в
библиотеку...
   Он помолчал.
   - Слышь, Энн... Позавчерашний день я читал одно объявление. И я спросил
мистера Вина. Там сказано: пятьсот фунтов.
   - Это чего?
   - Филиалы, - сказал Киппс.
   Энн смотрела на него, не понимая.
   - Это такая штука, они устраивают  книжные  лавки  по  всей  Англии,  -
толковал Киппс. - Я тебе раньше не говорил, а только я уж  стал  было  про
это разузнавать. А потом бросил. Это еще когда мы  с  тобой  не  погорели.
Дай, думаю, открою книжную лавку, так просто, для забавы, а  потом  решил:
нет, все это глупость одна. И не пристало мне по  моему  положению.  -  Он
залился краской. - Была у меня такая думка, Энн. Да только в те  поры  это
не годилось, - прибавил он.
   Нелегкая это была для супругов  задача  -  что-либо  растолковать  друг
другу. Но из путаницы отрывочных объяснений  и  вопросов  стала  понемногу
вырисовываться маленькая  веселенькая  книжная  лавка,  где  им  хорошо  и
спокойно.
   - Я подумал про это один раз, когда  был  в  Фолкстоне.  Проходил  мимо
книжной лавки. Гляжу, парень убирает витрину  и  посвистывает,  знать,  на
сердце у него легко. Я и подумал: хорошо бы завести такую лавочку,  просто
для удовольствия. А нет покупателей - сиди себе и почитывай. Поняла?  Что,
разве плохо?
   Положив локти на стол и подперев щеки кулаками, они раздумчиво  глядели
друг на друга.
   - А может, мы еще посчастливей будем, чем  с  большими-то  деньгами,  -
сказал наконец Киппс.
   - Уж больно нам было непривычно... - Энн не договорила.
   - Будто рыба без воды, - сказал Киппс. - И теперь не надо тебе отдавать
тот визит, - сказал он, переводя разговор в новое русло. - Так что оно и к
лучшему.
   - Господи! - воскликнула Энн. - И впрямь не надо!
   - По теперешним нашим делам, если и пойдешь, так, пожалуй, не примут.
   Лицо Энн просияло еще больше.
   - И никто не будет приходить к нам и  оставлять  разные  эти  карточки.
Ничего этого больше не будет, Арти!
   - Нам теперь ни к чему задирать нос, - сказал Киппс, - с этим  кончено.
Мы теперь такие, как есть,  Энн,  простые  люди,  и  нет  у  нас  никакого
положения, чтоб лезть из кожи  вон.  И  прислугу  не  надо  держать,  коли
неохота. И наряжаться лучше других не надо. Только одно и досадно, что нас
ограбили, а то вот провалиться на этом месте, не жалко  б  мне  было  этих
денег. Я думаю, - он заулыбался, наслаждаясь остроумным парадоксом, - я  и
впрямь так думаю: в конце концов мы на этом только выиграем.


   Примечательное  объявление,  от  которого  Киппс  так  воспламенился  и
вспомнил былую мечту о книжной лавке,  и  в  самом  деле  выглядело  очень
заманчиво. Предполагалось создать еще  одно  отделеньице  в  разветвленной
заокеанского происхождения  системе  продажи  книг,  которая  должна  была
"перетряхнуть" наши устаревшие европейские приемы книготорговли  и  сулила
быстроту  оборота,  простоту  и  успех,  что  вызывало  у   мистера   Бина
глубочайшее недоверие.  Снова  увлекшись  этой  идеей,  Киппс  отыскал  их
проспект - вполне убедительный, с  яркими  рисунками  (на  взгляд  мистера
Бина, чересчур хорошо отпечатанный для почтенной фирмы). Мистер Бин ни  за
что не разрешил бы Киппсу губить капитал,  пустив  его  на  покупку  акций
будущей компании, которая решила торговать книгами на новый лад, но он  не
мог запретить Киппсу вступить в число книгопродавцов. И когда стало  ясно,
что новой эпохи в книготорговле они  не  откроют  и  акционерное  общество
"Объединенные  книгопродавцы"  увяло,  съежилось,  рассыпалось  в  пыль  и
исчезло с лица земли, а  его  основатели  тут  же  принялись  осуществлять
очередной гениальный замысел,  Киппс,  целый  и  невредимый,  все  так  же
преуспевал  в  новой  для   него   и   увлекательной   роли   независимого
книгопродавца.
   Если  не  считать  того,   что   они   провалились,   у   "Объединенных
книгопродавцов" были все качества, необходимые для успеха. Беда, вероятно,
в том и заключалась, что налицо были не одно-два качества,  а  все  сразу.
Компания  предполагала  закупать  товар  оптом  для  всех  компаньонов   и
участников обменного фонда, имея подробный перечень всех книг  и  обменный
пункт; у них был  разработан  единый  тип  витрины,  которая  должна  была
поведать обо всем этом и привлечь понимающего прохожего. Если б не то, что
во главе компании стояли бойкие молодые  люди  из  породы  сверхчеловеков,
которые, как и все гении, не умели считать, "Объединенные  книгопродавцы",
повторяю, вполне могли оправдать доверие и надежды.  Киппс  несколько  раз
ездил  в  Лондон,  агент  компании  побывал  в  Хайте,  раза  три   вполне
своевременно вмешался мистер Бин, и вот вслед за  объявлением  на  Главной
улице очень быстро из-за  лесов  появилась  новая  витрина.  "Объединенные
книгопродавцы" -  гласила  вывеска,  и  выведено  это  было  оригинальными
художественными  буквами,  которые,  конечно  же,  привлекут   завсегдатая
книжных лавок, так же как умудренного жизнью пациента за  сорок  привлечет
простая, без затей; табличка "Доктор по  внутренним  болезням".  А  дальше
стояло: "Артур Киппс".
   По-моему, никогда еще Киппс не был так по-настоящему  счастлив,  как  в
эти недели, когда готовился открыть свою книжную лавку. Сильней радоваться
он мог бы разве что галантерейному магазину.
   Разумеется, на земле, да, пожалуй, и на небесах нет  счастья  большего,
чем возможность открыть галантерейный магазинчик.  Представьте,  например,
полный ящик тесьмы всех видов (безупречно свернутой и надежно скрепленной,
чтоб не разматывалась) или, опять же, ряды аккуратных солидных пакетов,  и
в каждом - один какой-нибудь сорт крючков и  проушин.  А  белые  и  черные
катушки, а мотки цветного шелка, а маленькие, поменьше и совсем  крошечные
отделеньица с тоненькими пакетиками в ящике для иголок! Несчастные  принцы
и бедняги аристократы, которым бог весть  почему  не  положено  заниматься
розничной торговлей,  вкушают  лишь  жалкое  подобие  этой  услады,  когда
любуются своими коллекциями марок или бабочек.  Я,  разумеется,  говорю  о
тех, у кого есть к этому склонность; существуют на свете и такие олухи,  у
которых не  екнет  сердце  при  виде  катушек  мерсеризованных  ниток  или
бесчисленных картонок с наборами булавок. Я же пишу для людей  понимающих,
пишу и сам поражаюсь, как это Киппс устоял против  галантерейной  лавочки.
И, однако, он устоял. Но  даже  и  книжную  лавку  открыть  в  тысячу  раз
интереснее, чем строить собственный дом по особому проекту, не ограничивая
себя ни пространством, ни временем, да и вообще для человека с  положением
и солидным доходом нет занятия интереснее и  увлекательнее.  На  том  я  и
стою.
   Итак, представьте себе Киппса, когда он собирается "поглядеть, как  там
поживает лавочка" - лавочка, которая не только  не  пробьет  брешь  в  его
доходах, но, напротив, увеличит их. Киппс  шагает  не  слишком  быстро,  а
завидев ее, замедляет шаг и склоняет голову набок. Он переходит на  другую
сторону улицы, чтобы лучше рассмотреть вывеску, на которой едва  заметными
белыми штрихами уже намечено его имя; останавливается посреди  мостовой  и
разглядывает  какие-то  неуловимые  подробности,   на   радость   будущему
соседу-антиквару, и, наконец, входит внутрь... Как славно пахнет краской и
свежей сосновой стружкой!  Лавка  уже  остеклена,  и  плотник  прилаживает
передвижные  полки  в  боковых   витринах.   Маляр   красит   всевозможные
приспособления (наверху полки, внизу ящики), в которых разместится большая
часть товара, а прилавок - прилавок и конторка уже готовы.  Киппс  заходит
за конторку - уже скоро она станет  капитанским  мостиком  всей  лавки,  -
смахивает опилки и выдвигает восхитительный денежный ящик;  вот  отделение
для золота, вот для серебра, вот - для меди, банкноты запираются  в  самый
нижний ящичек. Потом, облокотясь на конторку, подперев кулаком подбородок,
Киппс мысленно расставляет по полкам воображаемый товар; книг столько, что
за целый век не перечитаешь. Человек, который не поленится вымыть  руки  и
ухитрится прочесть книгу с неразрезанными страницами,  каждый  день  может
отыскать среди этого изобилия истинное  сокровище.  Под  прилавком  справа
притаилась  бумага  и  веревка,  готовые  выскочить  и   обвиться   вокруг
проданного товара; на столе слева - художественные издания по искусству  -
кто его разберет, что  это  значит.  Киппс  раскладывает  все  по  местам,
предлагает  товар  воображаемому  покупателю,   получает   незримые   семь
шиллингов и шесть пенсов, заворачивает  покупку  и  с  поклоном  провожает
покупателя. И только диву дается, как это  он  когда-то  мог  думать,  что
магазин - место безрадостное.
   Когда ты сам хозяин, решает он, поразмыслив над столь трудной  задачей,
- это совсем другой коленкор.
   И в самом деле другой коленкор...
   Или  вот  перед  вами  еще  картинка:  Киппс  с  видом  молодого  жреца
раскрывает свои новенькие, с девственно белыми страницами конторские книги
и смотрит, смотрит в них, и глаз не может оторвать от несравненного штампа
"Причитается   Артуру   Киппсу    (кричащими    буквами),    "Объединенные
книгопродавцы" (весьма скромным шрифтом). И вот перед вами Энн - она сидит
у лампы, отбрасывающей  яркое  пятно  света,  и  шьет  забавные  крохотные
одевашки для неведомого пришельца,  а  напротив  нее,  по  другую  сторону
лампы,  расположился  Киппс.  Перед  ним  лежат  печатный  бланк,  влажная
подушечка, пропитанная густыми, жирными зеленовато-фиолетовыми  чернилами,
в которых уже вымазаны его пальцы, в руке  перо  с  загнутым  кончиком  на
случай,  если  пациенту,  находящемуся  у  него   в   руках,   понадобится
немедленная хирургическая помощь, и сам пациент - резиновая печать.  Время
от времени Киппс с величайшим тщанием прикладывает печать к бумаге,  и  на
ней появляется прекрасный  зелено-фиолетовый  овал,  в  котором  заключены
зелено-фиолетовые   слова:   "Оплачено,   Артур    Киппс,    "Объединенные
книгопродавцы" - и дата.
   А потом его внимание переносится на ящик с желтыми круглыми  ярлычками,
гласящими: "Эта книга куплена в лавке  "Объединенных  книгопродавцов".  Он
старательно проводит языком по одному ярлычку, наклеивает его на бумагу  и
тут же с важностью отдирает.
   - Получается, Энн, - говорит он, глядя на нее сияющими глазами.
   Ибо  "Объединенные  книгопродавцы"   среди   прочих   блистательных   и
вдохновляющих затей придумали еще одно новшество: книги, купленные у  них,
они до истечения определенного срока принимали обратно как часть платы  за
новые. Когда компания прогорела, у множества людей остались на  руках  эти
невыкупленные заклады.


   Среди всей этой суеты, увлечения, походов в лавку и обратно,  пока  они
не переехали на Главную улицу, в жизни четы Киппсов  наступило  величайшее
событие: однажды под утро у Энн родилось дитя...
   Киппс мужал на глазах. Робкая наивная душа,  которая  еще  так  недавно
поражена была открытием, что у человека  есть  внутренности,  и  пришла  в
смятение при  виде  обнаженных  бальным  платьем  женских  плеч,  простак,
который мучился, не зная, куда девать свой шапокляк, и отчаянно боялся чая
с  анаграммами,  -  он  наконец-то  столкнулся  с  задачами  поважнее.  Он
столкнулся с самым главным в жизни -  с  рождением  человека.  Он  изведал
часы, когда весь обращаешься в слух, - часы бессильного страха в ночи и на
рассвете, а потом ему в руки вложили величайшее в  мире  чудо:  слабенькое
вопящее существо, невероятно волнующе мягкое и жалкое, с такими крошечными
трогательными ручонками, что сердце Киппса сжалось от  одного  взгляда  на
них. Киппс держал это существо в руках и осторожно,  точно  боясь  сделать
больно, коснулся губами его щеки.
   И это чудо - его сын!
   И в облике Энн он увидел что-то незнакомое и вместе такое  родное,  как
никогда прежде. На  висках  и  на  верхней  губе  капельки  пота,  а  лицо
раскрасневшееся, не бледное, как он  со  страхом  себе  представлял.  Лицо
человека, что прошел через тяжкое, но  и  вдохновляющее  испытание.  Киппс
наклонился и поцеловал ее, он ничего не сказал: у него не  было  слов.  Ей
еще нельзя было много разговаривать, но она погладила его  по  руке  и  уж
одно-то непременно хотела ему сказать.
   - В нем больше девяти  фунтов,  Арти,  -  прошептала  она.  -  А  малыш
Бесси... он весил только восемь.
   Ей казалось, что этот лишний фунт, которым Киппс может гордиться  перед
Сидом, равносилен Nunc dimittis [ныне отпущаеши...  -  сбылось  величайшее
желание (лат.)]. Она еще с минуту  глядела  на  него,  потом  в  блаженном
изнеможении  закрыла  глаза,  и  сиделка  с  материнской  бесцеремонностью
выпроводила Киппса из комнаты.


   Киппс был слишком поглощен собственными делами,  чтобы  беспокоиться  о
дальнейших подвигах Читтерлоу. Тот ведь получил свои две тысячи; в  общем,
Киппс был даже рад, что они достались Читтерлоу, а не молодому Уолшингему,
но и только. Что же до малопонятных успехов, которых он достиг и о которых
сообщал в своих по большей части неразборчивых и  всегда  невразумительных
открытках, - они были для Киппса точно голоса прохожих, которые  доносятся
до тебя на улице, когда  ты  спешишь  по  своим  неотложным  делам.  Киппс
откладывал эти открытки в сторону, они попадали в  книги,  застревали  меж
страниц, и он их продавал вместе со  своим  товаром,  и  покупатели  потом
находили их и сильно недоумевали.
   Но вот однажды утром, когда наш книгопродавец еще до завтрака вытирал в
лавке пыль, Читтерлоу вернулся и вдруг встал на пороге лавки.
   Это была полнейшая неожиданность. Читтерлоу явился во фраке, причем  во
фраке невероятно измятом, каким этот наряд обычно становится уже под утро;
на взъерошенных рыжих волосах торчал крохотный цилиндр, нелепо  надвинутый
на лоб. Читте