ога
множество официантов и столики с бесчисленными ножами и бокалами, в  ужасе
попятился к  двери  и  пробормотал  подскочившему  официанту,  что  ошибся
дверью.
   Он праздно слонялся по вестибюлю, пока ему не показалось,  что  главный
портье поглядывает на него подозрительно, тогда он поднялся к себе в номер
- опять по лестнице, не в лифте, - взял шляпу и зонтик  и  храбро  пересек
двор. Можно пойти и пообедать в каком-нибудь другом ресторане.
   В воротах он приостановился гордый и довольный,  -  уж,  конечно,  весь
многолюдный Стрэнд глядит, как он выходит из этого роскошного отеля.  "Вон
важная шишка, - говорят, наверно,  прохожие.  -  Умеют  жить  эти  богатые
франты!"
   Извозчик, поджидавший седока, прикоснулся рукой к шляпе.
   - Не беспокойтесь, - любезно улыбнулся ему Киппс.
   Тут голод снова напомнил о себе.
   Однако вопреки требованиям желудка  он  решил,  что  нечего  спешить  с
обедом, повернул к востоку и не  спеша  зашагал  по  Стрэнду.  Уж,  верно,
подвернется  какое-нибудь  подходящее  местечко.  Вот  только  хорошо   бы
вспомнить, что заказывал Уолшингем. Не очень-то приятно сидеть в ресторане
и смотреть на названия  блюд,  как  баран  на  новые  ворота.  Есть  такие
заведения, - там тебя бессовестно обдерут да еще над тобой же и посмеются.
Неподалеку от Эссекс-стрит внимание Киппса привлекла  яркая  витрина,  где
красовались очень аппетитные помидоры, салат и отбивные. Он постоял  перед
нею в раздумье, потом сообразил: видно, все это продается в сыром виде,  а
готовить надо дома. Нет, лучше  пройти  мимо.  Скоро  он  заметил  витрину
поскромнее - тут были выставлены бутылки шампанского, тарелка спаржи  и  в
рамке - меню обеда за два шиллинга. Он уже совсем было собрался зайти, да,
по счастью, успел заметить за стеклом двух официантов, которые  насмешливо
на него поглядывали, и поспешно отступил.  Посреди  Флит-стрит  его  вдруг
обдало восхитительным ароматом жаркого - перед ним был очень  приятный  на
вид ресторанчик с несколькими дверями, но непонятно было, в какую же дверь
следует войти. Самообладание начало ему изменять.
   У поворота на Фаррингдон-стрит Киппс помедлил, потом свернул  к  собору
св.Павла, обошел его, миновал магазины, где  выставлены  были  все  больше
венки да гробы, и вышел на Чипсайд. Но теперь он уже совсем пал  духом,  и
каждая новая закусочная казалась ему все  более  недоступной.  Неизвестно,
как войти,  куда  девать  шляпу,  неизвестно,  что  сказать  официанту,  и
совершенно непонятно, какое кушанье как называется, и он наверняка  начнет
"мямлить", как говаривал Шелфорд, и будет выглядеть дурак дураком. И  его,
чего доброго, еще поднимут на смех! Чем сильней терзал Киппса  голод,  тем
нестерпимей становилась мысль, что его  поднимут  на  смех.  А  что,  если
схитрить и ловко воспользоваться своим невежеством? Войти  и  притвориться
иностранцем - будто он не знает по-английски...  А  вдруг  все  откроется?
Наконец он забрел в такие кварталы, где вовсе не видно было ни ресторанов,
ни закусочных.
   - Ах, чтоб тебе провалиться! - воскликнул Киппс, замученный собственной
нерешительностью. - Теперь, как  попадется  что-нибудь  подходящее,  сразу
возьму и войду.
   Скоро ему попалась на боковой улочке лавчонка,  где  торговали  жареной
рыбой и прямо при покупателе поджаривали сосиски.
   Киппс совсем уже собрался войти, но тут его опять  взяло  сомнение:  уж
слишком он  хорошо  одет,  куда  лучше  всех  посетителей,  которых  можно
разглядеть за клубами пара и табачного дыма. Они сидят у стойки и наскоро,
без всяких церемоний поглощают рыбу и сосиски.


   Киппс  уже  решил  было  подозвать  кэб,  вернуться  в  Гранд-отель  и,
набравшись храбрости, пообедать в ресторане - ведь там никому не известно,
куда и зачем он ходил, - как вдруг появился единственный человек, которого
он знал в Лондоне, и хлопнул его по плечу (так всегда бывает: если во всем
Лондоне у вас есть только один знакомый, вы непременно столкнетесь  с  ним
на улице). Не в силах ни  уйти  от  закусочной,  ни  войти  в  нее,  Киппс
топтался  перед  соседней  витриной,   с   притворным   интересом   изучая
необыкновенно дешевые розовые распашонки.
   - Привет, Киппс! - окликнул его Сид. - Соришь своими миллионами?
   Киппс обернулся и с радостью заметил, что у Сида не осталось и следа от
досады, которая так огорчила его тогда в Нью-Ромней.  Сид  был  серьезный,
важный, одет довольно просто, кал подобает  социалисту,  но  на  голове  -
новенький шелковый цилиндр, как подобает владельцу  мастерской.  В  первое
мгновение Киппс безмерно обрадовался: перед ним друг, он выручит! Но сразу
пришла другая мысль: ведь это же брат Энн...
   И он забормотал какие-то дружеские приветствия.
   - А я тут ходил по соседству, - объяснил Сид,  -  торговал  подержанную
сушилку для эмали. Буду свои велосипеды сам красить.
   - Ух ты! - сказал Киппс.
   - Ну да. Очень выгодная штука. Пускай заказчик  выбирает,  какой  хочет
цвет. Ясно? А тебя чего сюда принесло?
   Перед глазами Киппса промелькнули озадаченные лица дядюшки с  тетушкой,
и он ответил.
   - Да так, охота проветриться.
   - Пошли ко мне в мастерскую, - не раздумывая, предложил Сид.  -  Там  у
меня есть один человек, тебе не вредно с ним поговорить.
   И опять Киппс не подумал об Энн.
   - Понимаешь, - промямлил он, подыскивая предлог,  чтобы  отказаться.  -
Я... я вот ищу, где бы позавтракать.
   - У нас в это время уже обедают, - сказал Сид. - Да это  все  едино.  В
этом квартале не  пообедаешь.  А  если  ты  не  больно  задрал  нос  и  не
откажешься зайти в трущобы, там у меня уже, небось, жарится баранинка...
   У Киппса потекли слюнки.
   - Отсюда до меня полчаса, и того не будет, - сказал Сид,  и  тут  Киппс
уже не мог устоять.
   Теперь он познакомился с другим средством передвижения по Лондону  -  с
метрополитеном и, с любопытством разглядывая его, понемногу пришел в себя.
   - Поедем третьим классом, ладно? - спросил Сид.
   - А чего ж, - с готовностью Отозвался Киппс.
   В вагоне они сперва молчали: слишком много вокруг было чужого народу, -
но вскоре Сид принялся объяснять, с кем он хочет познакомить Киппса.
   -  Отличный  малый,  звать  Мастермен...  его,  знаешь,   как   полезно
послушать.
   Он снимает у нас залу на втором этаже. Да я не для выгоды сдаю,  а  для
компании. Нам целый дом без надобности, это раз, а потом я этого парня еще
раньше знал. Познакомился с ним на собрании,  а  в  скором  времени  он  и
сказал: мол, ему не больно удобно на квартире, где он стоит. Ну  вот,  так
оно и получилось. Он парень первый сорт... да... Ученый! Поглядел  бы  ты,
какие у него книжки!
   Вообще-то он вроде газетчика. У него много чего понаписано,  да  только
он сильно болел, так что теперь ему  нельзя  налегать  на  писание.  Стихи
сочиняет какие хочешь. Дает статейки для "Всеобщего блага",  а  бывает,  и
отзывы на книжки пишет. Книг у него -  горы,  ну,  прямо  горы.  А  продал
сколько...
   Знает он всех и все на свете. Был и дантистом, и  аптекарем,  и  читает
немецкие да французские  книжки,  я  своими  глазами  видел.  Это  он  сам
научился. Три года проторчал вон там... (Сид кивнул за окно - в это  время
как раз проезжали Южный Кенсингтон [район колледжей и библиотек].)  Изучал
науку. Да вот погоди, сам увидишь. Уж коли он разговорится, сразу  видать,
какой он образованный.
   Киппс одобрительно покивал, опираясь обеими руками на ручку зонтика.
   - Он еще себя покажет! - пообещал Сид. - Он уже написал  ученую  книгу.
Называется  Фи-зи-о-гра-фия.  Начальная  физиография.  Стало   быть,   для
школьников. А потом еще напишет для студентов... когда у него будет время.
   Сид помолчал, чтобы дать Киппсу время как следует оценить услышанное.
   - Конечно, я не могу познакомить тебя со всякими лордами да франтами, -
снова заговорил он, - зато знаменитого  человека  тебе  покажу...  который
непременно станет знаменитым. Это я могу. Вот только... понимаешь... - Сид
замялся, потом докончил: - Он больно кашляет.
   - Так он, верно, и не захочет со мной говорить, - рассудил Киппс.
   - Да нет, если ты не против,  он-то  с  удовольствием.  Говорить-то  он
любит. Он с кем хочешь станет говорить,  -  заверил  Сид  и  в  заключение
ошеломил Киппса латинской цитатой, переправленной на лондонский  манер:  -
Он  не  pute  ничего  alienum  [искаженное  латинское   выражение   "ничто
человеческое ему не чуждо"]. Ясно?
   - Ясно, - с  понимающим  видом  ответил  Киппс,  хотя  на  самом  деле,
разумеется, ровно ничего не понял.


   На взгляд Киппса, мастерская Сида выглядела очень внушительно - он  еще
никогда в жизни не видел столько всяких велосипедов и велосипедных частей.
   - Это я даю напрокат, - Сид обвел рукой всю эту кучу металла, -  а  вот
это самая лучшая из дешевых машин во всем Лондоне. Марка - Красный флаг, я
сам ее сделал. Вон гляди. -  И  он  показал  на  стройный  серо-коричневый
велосипед, что красовался в витрине. - А вот это разные запасные части  по
оптовой цене. Страсть люблю моторы да рули, - прибавил Сид.
   - Рулеты? - переспросил Киппс, не расслышав.
   - Я говорю, рули... А рулеты не по моей части, это вон где.
   И Сид показал на дверь,  в  верхней  половине  которой  было  прорезано
окошко, затянутое шторкой; он отдернул шторку, и  Киппс  увидел  маленькую
веселую комнатку - на стенах красные обои, мебель обита зеленой  материей,
а стол накрыт белой скатертью и заставлен всякой всячиной.
   - Фанни! - крикнул Сид. - Познакомься, это Арт Киппс.
   Появилась женщина лет двадцати пяти, в розовом ситцевом платье  и  сама
вся розовая - видно, только что  от  плиты;  она  вытерла  руку  фартуком,
поздоровалась с гостем и, улыбаясь, попросила подождать  еще  только  одну
минуточку. И еще она сказала, что много слышала про Киппса и про то, какое
ему счастье привалило, а тем временем Сид вышел нацедить пива и сейчас  же
возвратился, неся два полных стакана - для себя и для Киппса.
   - Выпей-ка, - сказал он.
   Киппс выпил и сразу почувствовал себя куда лучше.
   - А мистеру Мастермену я уж час как снесла, - сказала миссис Порник.  -
Ему не годится так долго ждать обеда.
   Каждый быстро и споро совершил все, что требовалось, и вот они уже  все
четверо сидят за столом  -  четвертым  был  Уолт  Уитмен  Порник,  веселый
джентльмен полутора лет от роду;  ему  вручили  ложку,  и  он  забавлялся,
колотя ею по столу, он сразу же выучился  говорить  "Киппс"  и  весь  обед
повторял это имя с разными прибавлениями. "Какой важный Киппс!" -  говорил
Уолт, и все громко хохотали, а потом он повторял: "Еще баранинки, Киппс!"
   - Мы прямо диву даемся, - сказала миссис Порник. - Только скажешь какое
слово, - глядь, он уже подхватил!
   В этом доме не в ходу  были  салфетки  и  всякие  церемонии,  и  Киппсу
казалось, он никогда еще не ел с  таким  удовольствием.  Все  были  слегка
взбудоражены встречей, и болтали, и смеялись всякому пустяку, и  с  самого
начала  чувствовали  себя  легко  и  непринужденно.  Стоило  взрослым   на
мгновение замолчать, и тут же подавал голос юный Уолт Уитмен. Супруга Сида
явно восхищалась и  умом,  и  социализмом,  и  деловой  хваткой  мужа,  но
восхищение это умерялось чисто материнской снисходительностью -  ведь  она
была женщина и притом немного старше его; а  потому  она  и  мужа  и  сына
называла "мальчики" и в те минуты, когда не уговаривала Киппса съесть  еще
немножко одного блюда и еще капельку другого,  рассуждала  все  больше  об
этой самой разнице в годах.
   - Нипочем бы не поверил, что вы его хоть на год старше, - сказал Киппс.
- Вы с ним друг дружке как раз под пару.
   - Уж я-то ему верно под пару, - объявила миссис Порник, и, кажется,  ни
одну остроту молодого Уолшингема не встречали с таким восторгом.
   - Пара, - подхватил Уолт, он понял, что это слово всех насмешило, и сам
хотел их еще раз повеселить.
   Киппс давно забыл о своем богатстве и высоком положении  и  почтительно
глядел на хозяев дома. Да, Сид и впрямь  замечательный  парень;  ведь  ему
всего двадцать два, а он хозяин дома, глава семьи, вот он как важно  сидит
за столом и режет на куски баранину. Он прекрасно обходится  безо  всякого
наследства! И жена у него такая добрая,  веселая,  душевная!  А  малыш-то,
малыш! Да, старина Сид и сыном обзавелся и  вообще  изрядно  его,  Киппса,
обскакал. И если бы не сознание  своего  богатства,  которое  все-таки  не
вовсе оставило Киппса, он почувствовал бы себя самым жалким  человеком  на
свете. "При первом  же  удобном  случае  надо  купить  Уолту  какую-нибудь
неслыханную игрушку", - решил он.
   - Еще пивка, Арт?
   - Это можно.
   - Отрежь мистеру Киппсу хлебца, Сид.
   - Позволь и тебе кусочек?..
   Да, старик Сид молодчина, тут уж ничего не скажешь!
   Теперь Киппс уже вспомнил, что Сид -  брат  Энн,  но  по  очень  веским
причинам не обмолвился о ней ни словом.  Ведь  тогда,  в  Нью-Ромней,  Сид
говорил о ней очень сердито - видно, с сестрой он не больно дружит.  Тогда
они с Сидом мало о чем успели поговорить. И потом, кто его знает, ладит ли
еще Энн с женой Сида.
   Да, а все-таки Сид - брат Энн.
   Обед за щедро накрытым столом проходил так весело, что  Киппсу  недосуг
было разглядывать в подробностях, как обставлена комната, но он решил, что
все выглядит  очень  мило.  Здесь  был  посудный  шкафчик  с  веселенькими
тарелками и парой кружек, на стене висела афишка Дня труда, а за  шторкой,
что на стеклянной двери мастерской, виднелись яркие  рекламы  велосипедных
фирм и на полке ящики с этикетками: звонок "Идеал",  звонок  "Берегись"  и
"Патентованный Гудок Оми".
   Неужто еще сегодня утром он был в Фолкстоне? Неужто в  этот  самый  час
дядя с тетей...
   Бр-р. Нет, о дяде с тетей лучше не думать.


   Наконец Сид предложил Киппсу пойти поговорить с Мастерменом,  и  Киппс,
раскрасневшийся от пива и тушеной баранины с луком и картофелем,  ответил:
отчего ж, он с удовольствием; тогда Сид покричал, сверху раздался ответный
крик и кашель - и два приятеля отправились наверх.
   - Такого человека поискать, -  прошептал  Сид,  оглянувшись  на  Киппса
через плечо. - Ты бы слышал, как он выступает на собрании... Ну,  понятно,
когда в ударе.
   Он постучал, и они вошли в большую неприбранную комнату.
   - Это Киппс, - сказал Сид. - Тот самый, я вам про него  рассказывал.  У
которого тыща двести в год.
   Мастермен сидел у самого камина, как будто в камине пылал  огонь  и  на
дворе стояла зима, и  посасывал  пустую  трубку.  Киппс  в  первые  минуты
смотрел только на него и не сразу  разглядел  убогую  обстановку  комнаты:
узкую кровать, наполовину скрытую шаткой ширмой (наверно,  предполагалось,
что кровать за нею вовсе не  видна),  плевательницу  у  каминной  решетки,
грязную посуду с остатками обеда на комоде  и  повсюду  множество  книг  и
бумаг. Мастермену на вид было лет сорок, а  то  и  больше,  виски  запали,
глаза ввалились, скулы торчат. Глаза лихорадочно блестят, на  щеках  горят
красные пятна, жесткие черные усы под  вздернутым  красным  носом  неумело
подстрижены щеточкой, видно, сам ножницами подстригал,  зубы  почерневшие,
гнилые. Воротник куртки поднят, и за ним виден вязаный белый шарф,  а  вот
манжет из-под рукавов пиджака не видать. Он  не  встал  навстречу  Киппсу,
только протянул ему худую,  костлявую  руку,  а  другой  рукой  указал  на
стоявшее у постели кресло.
   - Рад с вами познакомиться, - сказал он. - Присаживайтесь,  будьте  как
дома. Курить хотите?
   Киппс кивнул и достал портсигар. Совсем уже собрался взять сигарету, да
вовремя спохватился и угостил прежде Мастермена и Сида. Мастермен сперва с
притворным удивлением заметил, что его трубка пуста, и тогда  только  взял
сигарету. Затем последовала интермедия со спичками. А потом Сид  оттолкнул
ширму, уселся на открывшуюся всем взорам постель и какой-то тихий  и  даже
ублаготворенный приготовился наблюдать, как Мастермен обойдется с Киппсом.
   - Ну, и каково это иметь тысячу двести  в  год?  -  спросил  Мастермен,
смешно задрав сигарету к самому кончику носа.
   - Чудно, - подумавши, признался Киппс. - Не по себе как-то.
   - Никогда ничего подобного не испытывал, - сказал Мастермен.
   - Сперва никак не привыкнешь, - сказал Киппс. - Это я вам верно говорю.
   Мастермен курил и с любопытством разглядывал гостя.
   - Я так и думал, - сказал он не сразу. Потом спросил в  упор:  -  И  вы
теперь совершенно счастливы?
   - Да, право, не знаю, - промямлил Киппс.
   Мастермен улыбнулся.
   - Нет, я не так спросил. Вы стали от этого много счастливее?
   - Спервоначалу да.
   - Вот-вот. А потом вы привыкли. Ну, и сколько же времени примерно вы на
радостях ног под собой не чуяли?
   - А-а, это! Ну, может, неделю, - ответил Киппс.
   Мастермен кивнул.
   - Вот это и отбивает у меня охоту копить деньги, - сказал  он  Сиду.  -
Привыкаешь. Эта радость недолгая. Я всегда так и предполагал, но любопытно
получить подтверждение. Да, видно, я еще посижу у вас на шее.
   - Ничего вы и не сидите, - возразил Сид. - Вот еще выдумали.
   - Двадцать четыре тысячи фунтов, - сказал Мастермен и  выпустил  облако
дыма. - Господи! И у вас от них не прибавилось забот?
   - Да временами скверно. Случается всякое.
   - Собираетесь жениться?
   - Да!
   - Гм. И невеста, надо полагать, благородного происхождения?
   - Да, - подтвердил Киппс. - Родственница графа Бопре.
   Мастермен удовлетворенно потянулся всем своим длинным костлявым  телом,
видно, узнал все, что  ему  было  нужно.  Откинулся  поудобнее  на  спинку
кресла, подтянул повыше угловатые колени.
   - Я думаю, - сказал он, стряхнув пепел  прямо  в  пространство,  -  при
современном положении вещей счастье человека  вряд  ли  зависит  от  того,
приобрел он или потерял деньги, пусть даже и очень большие. А ведь  должно
бы быть иначе... Если бы деньги были тем, чем они должны быть, -  наградой
за полезную деятельность - человек становился бы сильнее  и  счастливее  с
каждым полученным фунтом. Но  дело  в  том,  что  в  мире  все  вывихнуто,
вывернуто наизнанку - и деньги... деньги, как и  все  остальное,  приносят
лишь обман и разочарование.
   Он обернулся к  Киппсу  и,  выставив  указательный  палец,  подчеркивая
каждое слово взмахом тонкой, исхудалой руки, сказал:
   - Если бы я думал иначе, я бы уж из кожи вылез вон,  чтобы  обзавестись
кой-какими деньгами. Но когда все ясно видишь  и  понимаешь,  это  начисто
отбивает охоту...  Когда  вам  достались  эти  деньги,  вы,  должно  быть,
вообразили, будто можете купить все, что вам вздумается, да?
   - Вроде того, - ответил Киппс.
   - А оказалось, ничего подобного. Оказалось, надо еще знать, где  купить
и как купить, а если не знаешь, тебе за  твои  же  деньги  мигом  подсунут
вовсе не то, что ты хочешь, а что-нибудь совсем другое.
   - В первый день меня обжулили с банджо, - сказал Киппс.  -  По  крайней
мере так мой дядюшка говорит.
   - Вот именно, - сказал Мастермен.
   Тут в разговор вступил Сид.
   - Все это очень хорошо, Мастермен, - сказал он,  -  а  только,  что  ни
говори, деньги - все равно сила. Когда деньги есть, чего не сделаешь.
   - Я говорю о счастье, - перебил его Мастермен. - На  большой  дороге  с
заряженной винтовкой тоже чего не  сделаешь,  да  только  никого  этим  не
осчастливишь, и самому радости мало. Сила - дело другое. А что до счастья,
то чтобы деньги, собственность и все прочее стали  истинной  ценностью,  в
мире все должно стать  на  место,  а  сейчас,  повторяю  вам,  все  в  нем
вывернуто и вывихнуто. Человек - животное общественное, и в наше время  он
охватывает мыслью весь земной шар, и если люди несчастливы в  одной  части
света, не может быть счастья нигде. Все  или  ничего,  отныне  и  навсегда
никаких заплат и полумер. Беда в том, что человечество постоянно  об  этом
забывает, а потому людям кажется, будто  где-то  выше  их,  или  ниже  их,
существует такой порядок или такое сословие или где-то есть  такая  страна
или такой