она. - Пора спускаться.
   Киппс по привычке вновь стал вежлив и почтителен, но чувства его были в
полном смятении.
   Он шел впереди нее к маленькой  дверце,  что  открывалась  на  винтовую
лестницу. "Вверх и вниз по лестнице всегда иди впереди дамы". И  вдруг  на
второй ступеньке решительно обернулся.
   - Но... - сказал он, глядя на  Элен  снизу  вверх;  в  тени  белел  его
спортивный костюм, блестели глаза на побледневшем лице, никогда еще он  не
казался ей таким взрослым - настоящим мужчиной.
   Элен остановилась, держась за каменную притолоку, и посмотрела на него.
   Он протянул руку, словно хотел ей помочь.
   - Вы только скажите, - продолжал он. - Уж верно, вы знаете...
   - О чем вы?
   - Вы хорошо ко мне относитесь?
   Элен долго молчала. Казалось, мир неотвратимо движется к  катастрофе  и
вот сейчас взорвется.
   - Да, - вымолвила она наконец, - я знаю.
   Шестым чувством он вдруг разгадал, каков будет ее ответ, и замер.
   Она наклонилась к нему, и прелестная улыбка смягчила и озарила ее лицо.
   - Обещайте мне, - потребовала она.
   Его замершее лицо было само обещание.
   - Раз  уж  я  вас  ценю  высоко,  вы  и  сами  должны  ценить  себя  по
достоинству.
   - Цените меня? Так, значит, по-вашему...
   На сей раз она наклонилась совсем близко.
   - Да, я вас ценю, - перебила она и закончила шепотом: - И вы мне  очень
дороги.
   - Это я?
   Элен громко рассмеялась.
   Киппс был потрясен. Но, может быть, он все-таки чего-то не понял!  Нет,
тут надо все выяснить до конца.
   - И вы пойдете за меня замуж?
   Она смеялась, переполненная чудесным сознанием своей силы, своей власти
и торжества. Он славный, такого приятно покорить.
   - Да, пойду, - со смехом ответила она.  -  Что  же  еще  я  могла  этим
сказать? - И повторила: - Да.
   Киппс обомлел. У него было такое чувство, точно у отшельника,  которого
вдруг схватили посреди тихой  молитвы,  в  рубище,  с  главой,  посыпанной
пеплом, и ввергли  в  сияющие  врата  рая,  прямо  в  объятия  ясноглазого
праздничного херувима. Он чувствовал себя  точно  смиреннейший  праведник,
вдруг познавший блаженство...
   Он изо всех сил вцепился в веревку, которая служила  перилами  на  этой
каменной лестнице. Хотел поцеловать руку Элен и не отважился.
   Он не прибавил ни слова. Повернулся - лицо у него было застывшее,  чуть
ли не испуганное - и стал медленно спускаться впереди Элен  в  поджидавшую
их тьму...


   Казалось, все понимали, что произошло. Не было  никаких  слов,  никаких
объяснений, достаточно было взглянуть на  обоих.  Киппс  потом  вспоминал:
едва все собрались у ворот замка, Филин как бы невзначай крепко  сжал  ему
локоть. Конечно же, он знал. Он ведь так и лучился благожелательством,  он
поздравлял, конечно же, он был очень доволен, что хорошее  дело  пришло  к
благополучному концу.  Миссис  Уолшингем,  еще  недавно  столь  утомленная
подъемом в гору, явно оправилась и почувствовала необычайный прилив  любви
к дочери. И мимоходом потрепала ее по щеке. Спускаясь с горы, она пожелала
опереться на руку Киппса,  и  он,  как  во  сне,  повиновался.  Совершенно
безотчетно он пытался быть внимательным к ней и скоро в этом преуспел.
   Миссис Уолшингем и Киппс шли неторопливо и беседовали,  как  умудренные
жизнью  солидные  люди,  а   остальные   четверо   бежали   вниз   бойкой,
легкомысленной стайкой. Интересно,  о  чем  они  говорят?  Но  тут  с  ним
заговорила миссис Уолшингем. А где-то, бог весть в каких глубинах,  никому
и ему самому неведомых, оглушенное и  притихшее,  затаилось,  замерло  его
сокровенное  "я".  Эта  первая  их  беседа,  похоже,  была  интересная   и
дружеская. Прежде он побаивался миссис Уолшингем, - наверно, она  над  ним
смеется, - а оказалось, она женщина понимающая и душевная, и, несмотря  на
все свое смятение, Киппс, как ни странно, не оплошал.  Они  поговорили  об
окружающих красотах, о том, что древние развалины всегда навевают  грусть,
о минувших поколениях.
   - Быть может, здесь когда-то сходились в  поединке  рыцари,  -  сказала
миссис Уолшингем.
   - Чего только не вытворяли в те времена, - подхватил Киппс.
   А потом оба заговорили об Элен. Миссис Уолшингем говорила  о  том,  как
дочь увлекается литературой.
   - Из нее выйдет толк, я уверена.  Вы  знаете,  мистер  Киппс,  на  мать
ложится  огромная  ответственность,  когда  у  нее  такая  дочь...   такая
одаренная.
   - А как же, - согласился Киппс. - Это уж как водится.
   Миссис Уолшингем говорила и о своем сыне - они так схожи с Элен, словно
близнецы, и все же очень разные. И Киппс вдруг ощутил доселе неведомые ему
отеческие чувства к детям миссис Уолшингем.
   - Они такие сообразительные и такие артистические  натуры,  -  говорила
она, - у них головы полны всяких идей. Иногда  даже  страшно  за  них.  Им
нужны широкие возможности - просто как воздух.
   Она говорила о пристрастии Элен к сочинительству.
   - Она была еще совсем крошка, а уже сочиняла стихи.
   (Киппс потрясен.)
   - Она вся в  отца...  -  Миссис  Уолшингем  сочла  необходимым  пролить
трогательный свет на их прошлое. - В душе он был  не  деловой  человек,  а
художник. В этом-то вся беда... Компаньон ввел его в заблуждение, а  когда
случился крах, все стали винить его... Ну, полно, стоит ли вспоминать  все
эти ужасы... тем более сегодня. В жизни, мистер Киппс,  бывают  и  хорошие
времена и плохие. И у меня в прошлом далеко не все безоблачно.
   На лице Киппса выразилось глубокое сочувствие, достойное самого Филина.
   Теперь миссис Уолшингем заговорила о цветах, а перед глазами Киппса все
стояла Элен, склонившаяся к нему там, на Главной башне...
   Чай расположились пить  под  деревьями,  у  маленькой  гостиницы,  и  в
какое-то  мгновение  Киппс  вдруг  ощутил,  что  все  украдкой   на   него
поглядывают. Если бы не спасительный такт Филина да не осы, налетевшие как
раз вовремя, все почувствовали бы себя  неловко  и  напряженно.  Но  Филин
хотел, чтобы  этот  памятный  день  прошел  без  сучка  без  задоринки,  и
неутомимо  шутил  и  острил,  развлекая  всю  компанию.  А  потом  молодой
Уолшингем заговорил о римских  развалинах  под  Лимпном  и  уже  собирался
перейти к своей излюбленной теме - сверхчеловеку.
   - Эти древние римляне... - начал было он, но тут налетели осы. В  одном
только варенье завязли три и были убиты.
   И Киппс, точно во сие, убивал ос, передавал что-то не тому, кто просил,
и вообще с величайшим трудом соблюдал кое-как усвоенные правила  поведения
в обществе. Мгновениями окружавшую его тьму вдруг точно рассекала  молния,
и он видел Элен. Элен старательно не глядела в его сторону и держалась  на
удивление спокойно и непринужденно. Ее выдавал лишь едва заметный румянец,
чуть ли не впервые ожививший матовую бледность щек...
   Не сговариваясь, Киппсу предоставили право плыть домой в одной лодке  с
Элен; он помог ей сойти в  лодку,  взялся  за  весло  и  стал  грести  так
медленно, не спеша, что скоро они оказались позади всех. Теперь  душа  его
очнулась. Но он ничего не сказал Элен. Да и осмелится ли  он  когда-нибудь
еще с нею заговорить? Она изредка показывала ему на отражения в  воде,  на
цветы, на деревья и что-то говорила, и он молча кивал в ответ. Но мысленно
он все еще был там, на  Главной  башне,  все  не  мог  прийти  в  себя  от
счастливого потрясения и понять, что все это не сон. Даже в самой  глубине
души он еще не верил, что она  теперь  принадлежит  ему.  Одно  только  он
понял: каким-то чудом богиня спустилась со своего пьедестала и  взяла  его
за руку!
   Бездонное синее небо раскинулось над ними, их хранили и укрывали темные
деревья, а за бортом мерцали покойные, тихие воды. Элен видела лишь прямой
темный силуэт Киппса; он не без ловкости погружал в воду широкое весло  то
слева, то справа, - и позади змеился серебристый переливчатый  след.  Нет,
не так уж он плох! Молодое тянется к  молодому,  как  бы  ни  была  широка
разделяющая их пропасть, и Элен радовалась и торжествовала победу. И  ведь
победа над Киппсом означала еще и деньги,  широкие  возможности,  свободу,
Лондон, свершение многих хоть и неясных, но соблазнительных надежд.  Киппс
же смутно различал ее лицо - оно нежно светлело в сумерках.  Он,  конечно,
не мог видеть ее глаза, но, околдованный любовью, воображал, будто  видит,
и они светили ему точно далекие звезды.
   В этот вечер весь мир - и темное небо, и  вода,  и  окунувшиеся  в  нее
ветви - казался Киппсу  всего  лишь  рамкой  для  Элен.  Словно  он  обрел
какое-то внутреннее  зрение  и  ясно,  как  никогда,  увидел,  что  в  ней
сосредоточены все прелести мира. Сбылись его  самые  заветные  мечты.  Для
него  настал  час,  когда  перестаешь  думать  о  будущем,   когда   время
останавливается и кажется, мы - у предела всех желаний. В этот вечер Киппс
не думал о завтрашнем дне; он достиг всего, дальше  этого  он  не  заходил
даже в мечтах. Душа его покойно и тихо наслаждалась блаженным часом.


   В тот же вечер, около  девяти,  Филин  зашел  к  Киппсу  на  его  новую
квартиру на  Аппер-Сандгейт-роуд  -  дедовский  дом  на  набережной  Киппс
собирался продать, а пока что сдал внаем со всей обстановкой.  Не  зажигая
лампы,  Киппс  тихо  сидел  у  растворенного  окна  и  пытался   осмыслить
происшедшее. Растроганный Филин крепко сжал пальцы юноши, положил  ему  на
плечо  узловатую  бледную  руку  и  вообще  всячески  постарался  выразить
подобающие случаю нежные чувства.  Киппс  тоже  сегодня  был  растроган  и
встретил Филина как родного брата.
   - Она восхитительна, - с места в карьер заявил Филин.
   - Ведь правда? - подхватил Киппс.
   - Какое у нее было лицо! - сказал  Филин.  -  Дорогой  мой  Киппс,  это
поважнее наследства.
   - Я ее не заслужил, - сказал Киппс.
   - Не надо так говорить.
   - Нет, не заслужил. Все никак не поверю.  Прямо  не  верится  мне.  Ну,
никак!
   Наступило выразительное молчание.
   - Чудеса, да и только! - сказал Киппс. - Никак в себя не приду.
   Филин надул  щеки  и  почти  бесшумно  выпустил  воздух,  и  оба  снова
помолчали.
   - И все началось... до того, как вы разбогатели?
   - Когда я учился у нее на курсах, - торжественно ответил Киппс.
   Да, это  прекрасно,  объявил  Филин  из  тьмы,  в  которой  таинственно
вспыхивали  огоньки:  он  пытался  зажечь  спичку.  Лучшего  Киппсу  и  не
пожелаешь...
   Наконец он закурил сигарету, и Киппс,  с  лицом  задумчивым  и  важным,
последовал его примеру.
   Скоро беседа потекла легко и свободно.
   Филин принялся превозносить Элен, ее мать, брата; рассчитывал, на какой
день может быть назначено великое событие, и  Киппс  начинал  верить,  что
свадьба и вправду состоится.
   - Они ведь в известном смысле графского  рода,  -  сказал  Филин,  -  в
родстве с семейством Бопре... слышали, наверно, - лорд Бопре?
   - Да ну! - воскликнул Киппс. - Неужто?
   - Родство, конечно, дальнее, - сказал Филин. - А что ни говори...
   И в полутьме сверкнули в улыбке его прекрасные зубы.
   - Нет, это уж слишком, - сказал Киппс, сраженный. - Что  же  это  такое
делается?
   Филин  шумно  перевел  дух.  Некоторое  время  Киппс  слушал,  как   он
расхваливает Элен, и его решимость крепла.
   - Послушайте, Филин, - сказал  он.  -  Чего  ж  мне  теперь  полагается
делать?
   - То есть? - удивился Филин.
   - Да вот, наверно, надо явиться к ней с визитом, и все такое?  -  Киппс
задумался, потом прибавил: - Я ведь хочу, чтоб все было как полагается.
   - Ну, конечно, - сказал Филин.
   - А то вдруг возьмешь да и сделаешь что-нибудь  шиворот-навыворот,  вот
ужас-то.
   Филин размышлял, и огонек его сигареты мерцал в полутьме.
   -  Визит  нанести,  разумеется,  нужно,  -  решил  он.  -  Вам  следует
поговорить с миссис Уолшингем.
   - А как?
   - Скажете ей, что хотите жениться на ее дочери.
   - Да ведь она, небось, и сама знает, - сказал Киппс: страх  придал  ему
прозорливости.
   В полутьме видно было, как Филин рассудительно покачал головой.
   - Да еще кольцо, - продолжал Киппс. - Как быть с кольцом?
   - Какое кольцо?
   - Которое для помолвки. "Как вести себя в обществе" про это не пишет ни
словечка.
   - Ну, разумеется, надо выбрать кольцо... со вкусом выбрать. Да.
   - А какое?
   - Какое-нибудь поизящнее. В магазине вам покажут.
   - Это верно. И я его принесу, а? И надену ей на палец.
   - Ох, нет! Пошлите его. Это гораздо лучше.
   - А-а! - В голосе Киппса впервые послышалось облегчение. - Ну, а  визит
как же? К миссис Уолшингем, стало быть... Как я к ней пойду?
   - Да, это особо торжественный случай, - с важностью молвил Филин.
   - Стало быть, как же? В сюртуке?
   - Надо полагать, - со знанием дела произнес Филин.
   - Светлые брюки и все такое?
   - Да.
   - Роза?
   - Да, пожалуй. По такому случаю можно и розу в петлицу.
   Завеса, что скрывала от Киппса будущее, стала менее плотной. Уже  можно
думать о завтрашнем дне и о тех,  что  придут  за  ним,  -  уже  можно  их
различить. Сюртук, цилиндр, роза! В мыслях  он  почтительно  созерцал  сам
себя - вот он медленно, но верно превращается  в  настоящего  джентльмена.
Артур  Киппс,  облаченный  по  торжественным  случаям  в  сюртук,  коротко
знакомый с леди Паннет, жених дальней родственницы самого графа Бопре.
   Поистине судьба  неслыханно  добра  к  нему  -  даже  страшно.  Золотой
волшебной палочкой он коснулся мира - и мир стал раскрываться  перед  ним,
точно заколдованный цветок. И в пламенеющей  сердцевине  цветка  ждет  его
прекрасная Элен. Всего два с половиной месяца назад он был  только  жалкий
младший приказчик, с позором уволенный со службы за беспутство - он как бы
ждал в безвестности своего триумфа, - ничтожное зернышко, у которого  весь
этот пышный расцвет был еще впереди. Да, кольцо - залог помолвки -  должно
и качеством своим и видом соответствовать его чувствам, иными словами, оно
должно быть самое что ни на есть лучшее.
   - А цветы надо ей послать? - вслух подумал он.
   - Не обязательно, - ответил Филин. - Хотя, конечно, это знак внимания.
   Киппс задумался о цветах.
   - При первой же встрече вы должны попросить ее назначить день, - сказал
Филин.
   Киппс в испуге чуть не подскочил.
   - Как, уже? Прямо сейчас?
   - Не вижу причин откладывать.
   - Как же это... ну хоть на год.
   - Слишком большой срок.
   - Да неужто? - резко обернулся к нему Киппс. - Но...
   Наступило молчание.
   - Послушайте, - заговорил наконец Киппс, и  голос  у  него  дрогнул,  -
помогите мне со свадьбой.
   - С величайшей радостью! - отозвался Филин.
   - Оно конечно, - сказал Киппс. - Разве ж я думал?.. -  Но  тут  у  него
мелькнула другая мысль. - Филин, а что это такое тета-те?
   - Тета тей [tete-a-tete (франц.) - свидание с глазу на глаз (не  только
Киппс, но и поправляющий его Филин  тоже  произносит  неправильно,  нужно:
тет-а-тет)], - поправил Филин, - это разговор наедине.
   - Господи! - воскликнул Киппс,  -  а  я  думал...  Там  строго-настрого
запрещается увлекаться этими тетами, сидеть рядышком, и гулять  вдвоем,  и
кататься верхом, и вообще встречаться днем. А повидаться когда же?
   - Это в книге так написано? - спросил Филин.
   - Да вот перед тем, как вам прийти, я все это  наизусть  выучил.  Вроде
чудно, но, видать, ничего не попишешь.
   - Нет, миссис Уолшингем не будет  придерживаться  таких  строгостей,  -
сказал Филин. - По-моему,  это  уж  слишком.  В  наше  время  этих  правил
придерживаются лишь в самых  старинных  аристократических  семействах.  Да
потом Уолшингемы такая современная... можно сказать, просвещенная семья. У
вас будет вдоволь возможностей поговорить друг с другом.
   - Ужас сколько теперь надо  всего  обдумать  да  решить,  -  с  тяжелым
вздохом сказал Киппс. - Стало быть, по-вашему... прямо уже через несколько
месяцев мы поженимся?
   - Непременно, - ответствовал Филин. - А почему бы и нет?..
   Полночь застала Киппса в одиночестве, вид у него  был  усталый,  но  он
прилежно листал страницы книжечки в красном переплете.
   На странице 233 его внимание привлекли слова:
   "Траур по тете или дяде мужа (жены) носят шесть недель: платье  черное,
с плерезами".
   "Нет, - поднатужившись, сообразил Киппс, - это не то!"
   И опять зашуршали страницы. Наконец он дошел до главы  "Бракосочетания"
и ладонью расправил книгу.
   На его лице отразилась мучительная работа мысли. Он уставился на фитиль
лампы.
   - Сдается мне, надо поехать и все им объявить, - вымолвил он наконец.


   Облаченный в костюм,  подобающий  столь  торжественному  случаю,  Киппс
отправился с визитом  к  миссис  Уолшингем.  На  нем  был  глухой  сюртук,
лакированные башмаки и  темно-серые  брюки,  в  руках  блестящий  цилиндр.
Широкие белые манжеты с золотыми запонками  так  и  сверкали,  в  руке  он
небрежно держал серые перчатки (один палец лопнул  по  шву,  когда  он  их
надевал). Небольшой зонтик был свернут искуснейшим образом.
   Счастливое ощущение, что он  одет  безукоризненно,  переполняло  его  и
боролось в его душе с сознанием чрезвычайной важности его миссии. Он то  и
дело проверял, на месте ли шелковый  галстук-бабочка.  А  роза  в  петлице
наполняла весь мир своим благоуханием.
   Киппс сел на краешек заново обитого ситцем кресла и облокотился на  его
ручку рукой, в которой держал цилиндр.
   - Я уже знаю, все знаю, - неожиданно и великодушно пришла ему на помощь
миссис  Уолшингем.  Недаром  ему  и  раньше  казалось,  что  она   женщина
здравомыслящая и все понимает. Она смотрела так ласково, что Киппс  совсем
растрогался.
   - Для матери это великий час, - сказала миссис Уолшингем и на мгновение
коснулась рукава его безупречного  сюртука.  -  Для  матери,  Артур,  дочь
значит куда больше сына! - воскликнула она.
   Брак, говорила она, - это лотерея,  и  если  нет  любви  и  терпимости,
супруги будут очень несчастливы. Ее собственная жизнь тоже состояла не  из
одних только радостей: были у нее  и  темные  дни,  были  и  светлые.  Она
ласково улыбнулась.
   - Сегодня у меня светлый день, - сказала она.
   Она сказала Киппсу еще много добрых и лестных слов и поблагодарила  его
за великодушное отношение к ее сыну.  ("Чего  там,  пустяки  это  все!"  -
возразил  Киппс.)  Но,  заговорив  о  своих  детях,  она  уже   не   могла
остановиться.
   - Они оба просто совершенство, - сказала она. - А какие одаренные! Я их
называю "мои сокровища".
   Она вновь повторила слова, сказанные в Лимпне: да, она всегда  говорила
-  благоприятные  возможности  нужны  ее  детям  как   воздух,   и   вдруг
остановилась на  полуслове:  в  комнату  вошла  Элен.  Наступило  неловкое
молчание: видно, Элен была поражена великолепием наряда  Киппса  в  будний
день. Но уже в следующую минуту она пошла к Киппсу с протянутой рукой.
   Оба они были смущены.
   - Я вот зашел... - начал Киппс и замялся, не зная, как кончить фразу.
   - Не хотите ли чаю? - предложила Элен.
   Она подошла к окну,  окинула  взглядом  знакомый  пустырь,  обернулась,
бросила на Киппса какой-то непонятный взгляд, сказала:  "Пойду  приготовлю
чай" - и исчезла.
   Миссис Уолшингем и Киппс  поглядели  друг  на  Друга,  и  на  губах  ее
появилась покровительственная улыбка.
   - Ну что это вы, дети, робеете да стесняетесь? - сказала она,  и  Киппс
чуть не провалился сквозь землю.
   Она принялась рассказывать, какая Элен деликатная натура, и всегда была
такая, с малых лет, это заметно даже в мелочах, но тут  прислуга  принесла
чай; за ней появилась Элен, заняла безопасную позицию за бамбуковым чайным
столиком и зазвенела посудой, нарушив  воцарившееся  в  комнате  молчание.
Немного погодя она упомянула о предстоящем спектакле на открытом  воздухе:
- "Как вам это понравится!" - и скоро они  уже  не  чувствовали  себя  так
неловко и связанно. Заговорили о лжи и правде на сцене.
   - А я не больно люблю, когда пьесы  представляют,  -  сказал  Киппс.  -
Какое-то все получается ненастоящее.
   - Но ведь пьесы в основном пишутся для театра, - сказала Элен