можно было принять за компактный,
спокойно извергающийся вулкан; тем более что свечение клубилось и
колыхалось. Но замечательно, что и въезжающие на "холм" машины
превращались там в светлячки, кои по мере подъема накалялись до
голубого сияния, а при спуске "остывали", меняли цвет
до-малинового, отъезжали же прочь и вовсе темными, заметными лишь в
свете фонарей и прожекторов в зоне около "сгустка".

"Kolossal! Fenomenal! Imposible!" - думал бы пораженный
Жан-Сулейман Ибн-Рабинович-777-бис на своем родном языке эсперанто.

Затем, разумеется, .он попытался бы проникнуть в объект. Подъехал
бы к нему всегда переполненным троллейбусом ‘ 12 или автобусами 21
и 30 (также вечно набитыми людьми), выйдя на конечной остановке под
явно маскирующим названием "Аэродром" - чем-чем, а аэродромом там
не пахло! Подслушивал бы разговоры, вступал в них, знакомился,
выдавая себя по обстоятельствам то за рубаху-парня Семенова,
торговца семечками, то за полногрудую и обаятельную Маргариту
Семеновну... Склонял бы к сотрудничеству наиболее нестойких
граждан: прельщенных западным образом. жизни юнцов или - в облике
Семенова - разочарованных в местных мужчинах соломенных вдовушек. А
затем, женившись на какой-то вдове, и сам устроился бы в Шар,
растворясь, подобно ложке дегтя в бочке меду, в массе честных,
доверчивых тружеников...

Но хватит домысливать: не было агента инразведок. То ли из-за
нерасторопности этих разведок, то ли благодаря, напротив,
расторопности наших славных соответствующих органов, но никакого
такого Жана-Сулеймана Ибн-Семенова вблизи Шара не оказалось. Не
было соответственно и юнцов, и вдовы, которая сначала доверчиво
выбалтывала все, а потом, поняв по критическим репликам Семенова, с
кем имеет дело, прозрела бы и пошла сообщить куда следует, ведя
перед собой троих, прижитых с врагом отечества детей... То есть,
вернее сказать, наличествовали и вдовы, и юнцы, и славные
соответствующие органы - но, ввиду отсутствия агента, объединить их
в сюжет не представляется возможным.

Д.А ведь уже взбодрились, воспряли иные читатели: ага, давай,
теперь самая читуха пойдет! А то кванты какие-то, отдел
снабжения... нет, шалишь, автор: взбодри-ка нас, взволнуй, завлеки
- в плане ответа на вечные вопросы:

- Но их поймают?

- Но они поженятся?

Вопросы, существовавшие еще до книгопечатания, да, пожалуй что, и
раньше членораздельной речи. И что бы ни вкручивал автор на прочие
темы, как бы ни отражал современную действительность, в этом должна
быть полная ясность: отрицательных поймают, положительные
поженятся. И дадут приплод.

Вынужден огорчить любезных читателей: никого - решительно никого! -
дальше не поймают. И ловить не будут. Больше того, все персонажи
останутся от начала до конца каждый в своем гражданском и половом
статусе: кто женат - так и будет женат, кто развелся - то и в этом
деле обошелся без нас.



II



Итак, не агент инразведок, а нормальный директор нормального НИИ
НПВ вышел в это приятное утро б апреля из подъезда своего дома на
Пушкинской улице, рядом с банком (нет-нет, про банк я просто так,
читатель, грабить не будем),- Валерьян Вениаминович Пец. Машина
подкатила ровно в 8.00 (в 16.00 по времени эпицентра, в 60.00 -
координаторного уровня). Он сел на "заднее сиденье. Водитель, перед
тем как двинуться в путь, нажал кнопку информага, вмонтированного в
"Волге" вместо приемника: прокрутить для директора сводку событий,
решений и хода работ в Шаре за время его отсутствия с десяти часов
вчерашнего вечера (то есть за 20 часов эпицентра и 75 часов по
времени координатора).

Пец молча перегнулся через спинку, выключил информаг. Это подождет.
Сегодня ему не хотелось сразу погружаться в текучку, не позволяющую
мыслить отвлеченно.

Он сдал за зиму, Валерьян Вениаминович, стал суше, жестче,
морщинистей. Сейчас он пытался сообразить, сколько прожил реально
за три с небольшим календарных месяца от дня, когда шагал к Шару
через заснеженное поле. Трудно оценить; это у других начальников в
ходу отговорка: "У меня же не сорок восемь часов в сутках!" - а у
него, пожалуйста, хоть четыреста восемьдесят.

Только в конце марта ввели в обиход ЧЛВ, часы личного времени, со
сточасовым циферблатом. До этого время у них измерялось только
делами. На последнем НТС главкибернетик Люся Малюта доложила, что
по объему работ в январе они сделали столько, сколько в однородном
времени успевают за год; в феврале, поднявшись выше, осилили работу
двух с половиной лет, в марте - шести. То есть всего за квартал
вышло без малого десять лет. Хоть юбилей празднуй, НПВ-юбилей. "Ну,
это время характеризует число рабочих смен в наших сутках и
длительность этих смен,- думал Пец.- А сколько я накрутил за эти
месяцы? Годика полтора-два, не меньше... Да и что есть время?" Лишь
в том и сохранил Валерьян Вениаминович календарный счет дней, что
соблюдал обычай обедать. ужинать и ночевать дома. "Дом есть дом,
семья есть семья, я не мученик науки, а ее работник",- в этом
принципе было и упрямое самоутверждение, и стремление не дать себя
целиком увлечь потоку дел, хоть немного отдаляться для взгляда со стороны.

Машина везла его по окраинным улицам, еще недавно тихим и опрятным,
а теперь разбитым и запруженным грузовиками, автоцистернами,
самосвалами, тягачами. Тонкий асфальт улочек не был рассчитан на
нагрузку, которую ему довелось выдержать, когда развернулось
строительство в Шаре; сейчас он являл жалкое зрелище. Заезжены и
изухаблены были даже тротуары, лихачи пробирались по ним, когда
возникал затор. Стены частных домиков, не защищенные палисадниками,
были заляпаны грязью по самые окна.

Поток машин нес в Шар пачки бетонных плит, чаши раствора, звенящие
пучки швеллеров, труб, арматурных прутьев, мешки цемента, доски,
сварные конструкции, ящики и контейнеры, на которых мелькали
названия городов, заводов, фирм (и на всех значилось: "Получатель
НИИ НПВ, Катагань"), железобетонные фермы, стены с оконными
проемами, балки и плиты перекрытия; в фургонах пищеторга в зону
везли продукты, на прицепных охраняемых платформах тянули какие-то
накрытые брезентом устройства. Над домами и деревьями стоял
надсадный рев моторов, в приоткрытое окно "Волги" лез запах
дизельного перегара; Пец поднял стекло, вздохнул: проблема
грузопотока в НПВ начиналась здесь.

"Проблема грузопотока... Проблема координации... Проблема кадров и
занятости... Проблема связи и коммуникаций... Проблема максимальной
отдачи... Проблема размеров и свойств Шара... Можно перечислить еще
с десяток - и все они то, да не то, все части главной Проблемы,
которую я не знаю. как и назвать!"

Кончились домики Ширмы, машина вышла на бетонное шоссе; водитель
наддал, но тотчас сбавил скорость: полотно тоже было разбито, по
нему впритир шли два встречных потока - возможности обогнать не было.

- На вертолет вам надо переходить. Валерьян Вениаминович,- сказал
шофер,- вон как Александр Иванович. Его машина около Шара и не
появляется, на вертодроме дежурит...

- Ну, Александр Иванович у нас вообще!..- отозвался Пец.- А я скоро
на пеший ход перейду, врачи советуют.

"А доставку грузов действительно надо более переводить на вертолеты
- и чтоб прямо на верхние уровни. Тогда и шоссе разгрузится, и
зона",- заметил он в уме, но тотчас спохватился, что думает не о
том, рассердился на себя: опять он не над. а часть потока проблем и дел!

Впереди разрастался в размерах Шар. Внешние полупрозрачные слои его
после тугого притягивания сети осели копной, но двухсотметровое
ядро не исказилось, висело над полем темной сферой. Поднимающееся
солнце искоса освещало землю с зеленеющей травой, бока автобусов и
самосвалов, стены далеких зданий - только сам Шар не отражал
солнечных лучей и не давал тени. "Вот, вся проблема перед глазами:
что мы, собственно, притянули и держим сетями? Не предмет, не
облако - пустоту. Даже солнце ее не освещает. Но пустота эта,
неоднородное пространство, обладает всеми признаками целого:
взаимосвязь внутри прочнее связи с окрестной средой. Именно поэтому
и можем удержать. И этот нефизический... точнее, дофизический,
признак "цельность" - самый главный, а различимые нами свойства:
переменные кванты, изменения темпа времени, кривизна пространства -
явно второстепенны. А наша деятельность в Шаре и вовсе?"

Вблизи зоны эпицентра потоки машин разделялись: движущиеся туда
сворачивали вправо и выстраивались в очередь у въездных ворот (Пец
посмотрел: машин тридцать, нормально для утра), а из левых через
каждый 10-12 секунд выезжали пустые. "Поток налажен, хорошо".

Бетонная ограда охватывала круг поперечником 380 метров, отделяла
НПВ от обычного мира. За ней высился серый холм - тремя уступами.
На освещенном солнцем левом боку его выделялись террасы спиральной
дороги. Вершина холма уходила в темное ядро. На фоне бетонных
склонов живо поворачивались стрелы разгрузочных кранов. По спирали
с немыслимой быстротой мотались машины.

"Холм - это еще что,- усмехнулся Пец,- называют и "извержением
Везувия", и "муравьиной кучей", и "клизмой с наконечником"... А
ведь уникальное сооружение!

Раньше он наблюдал, как Шар коверкает окрестные пейзажи; теперь
каждый раз, подъезжая к нему, убеждался, что НПВ не жалует и
предметы внутри. Не холм и не куча находились за оградой - на
чертежах это выглядело величественной стройной башней. Точнее,
тремя, вложенными друг в дружку. Да, три - и все недостроенные.

Запроектированную вначале семидесятиметровую в основании осевую
башню выгнали до высоты в 240 метров - и захлебнулись в
грузопотоке. Тогда, это было в начале февраля, они столкнулись с
эффектом, который теперь именуют "законом Бугаева" - по имени
начальника сектора грузопотока, который постиг его, что называется,
хребтом. Звучал он так: выше уровня 7,5 (т. е. высоты 200 метров,
на которой время течет в 7,5 раз быстрее земного) башня строится с
той скоростью, с какой доставляется наверх все необходимое для ее
сооружения. Время самих работ оказывалось пренебрежимым в сравнении
с временем доставки.

Прав был Корнев в давнем разговоре со Страшновым, объясняя ему, что
внешняя поверхность Шара в сравнении с его внутренним объемом есть
маленькая дырочка. А часть ее, ствол осевой башни, по которому
проталкивали грузы, и вовсе была с булавочный прокол. Так поняли:
чем через силу карабкаться вверх, лучше расшириться внизу; стали
гнать второй слой с основанием в сто двадцать метров и спиральной
дорогой. Это казалось решением всех проблем. Но - возвели до
двухсот метров, осевую башню вытянули еще на полторы сотни
метров... и снова захлебнулись. Теперь получалось, что для
поддержания темпа работ и исследований входную "дырочку" надо
расширить сооружением еще третьего - 160-метрового в основании -
башенного слоя: со второй спиральной дорогой, промежуточными
складами и эскалаторами.

Этот третий слой, который начали две недели назад, кольцо с
неровным верхним краем и широкими арочными просветами, высотой
всего с двенадцатиэтажный дом - и являло в ироническом искажении
НПВ самую крупную часть "холма". Выступавшая над ним
двухсотсорокаметровая промежуточная башня внедрялась в глубинные
слои Шара и казалась из-за этого сходящейся в крутой конус. Осевую
башню как раз вчера довели до проектной полукилометровой отметки -
но с шоссе ее открытая часть, большая по длине остальных слоев,
действительно выглядела несерьезной пипкой, наконечником.

"Постой, что это там?!" Серая тьма внутри Шара скрадывала
подробности, но дальнозоркие глаза Пеца различили в средней части
"наконечника" кольцевой нарост. Вчера вечером его не было! Выходит,
изменили проект и за ночь что-то такое соорудили - и солидное! Ну и
ну!.. Нарост ажурно просвечивал, там замечалась трудовая суета.
"Еще не закончили. Значит начали ночью, без меня, чтобы поставить
перед фактом. Вот и будь здесь начальником!" - Валерьян
Вениаминович потянулся к информагу: - В сводке должно быть.- Но
передумал.- На месте больше узнаю. Ну, партизаны!..

("Опять я съехал на конкретное... Но что есть общее, что есть
конкретное? Вот конкретный факт: за всю зиму - хотя и мело, и
таяло, и дожди шли - на башню и возле не упало ни снежинки;

только по краям зоны наметало сугробы. Это стыковалось с оптической
и радиоволновой непрозрачностью - а по существу непонятно. И так во
всем...")

Они подъезжали, и башня выравнивалась, выпирала горой в заполнявшем
теперь небо Шаре. Водитель поддал газу: мотор заурчал громче, беря
невидимый подъем. "И искривленное тяготение до сих пор не понимаем.
Шар втягивает гораздо больше гравитационных силовых линий, чем ему
положено по объему... По исследованному объему,- поправил себя
Пец.- Много ли мы исследовали? А если в ядре вправду что-то есть?.."



III



Машина остановилась у выпяченного дугой одноэтажного здания со
многими дверьми; оно замыкало ограду, как широкая пряжка - пояс.
Проходная была рассчитана на пропуск 14 тысяч работников; сейчас в
Шаре работало 17 тысяч. Над входами светились аршинные буквы: над
крайним -слева "А, Б, В", над соседним - "Г, Д, Е..." и так весь алфавит.

Все, время для общих мыслей исчерпалось - теперь, головой в воду, в
текучку, в частные проблемы. Пец двинулся было к своей проходной
"О, П, Р"; как раз над ней тройное табло электрочасов показывало
время: 8.30 обычного, 17.00 эпицентра и 64.00 уровня координатора и
его кабинета. Вот и надо скорей туда: общим правилом руководителей
НИИ НПВ было не задерживаться внизу, где каждая потерянная минута
стоит четверти часа.

Но в эту именно минуту прямо перед ним затормозила черная "Чайка".
"Эт-то еще кого принесло?!" Из нее появился, приветливо жмуря
набрякшие веки, секретарь крайкома Страшнов; он придержал заднюю
дверцу, помог выбраться сухощавому седому человеку со строгим лицом.

- Значит, вам передали, Валерьян Вениаминович? - сказал секретарь
здороваясь.- А то телефона у вас дома нет. Знакомьтесь: заместитель
председателя Госкомитета по труду и заработной плате Федор
Федорович Авдотьин.

Пец с упавшим сердцем пожал руку, назвался. Ему не передали. "Вот
так - пренебрегать сводкой ради эмпиреев! Теперь даже нет времени
собраться с мыслями".

- Сразу, пожалуй, и приступим? - сказал зампред тоном человека,
привыкшего, что его суждения принимают как приказы.

- Сразу не получится,- ответил Валерьян Вениаминович, чувствуя, что
терять ему нечего и лучше быть твердым.- Я отсутствовал восемьдесят
координаторных часов, должен войти в курс основных дел. После этого
- скажем, в 72.00 - я к вашим услугам.

- А наше дело вы не относите к основным? - Авдотьин поднял седые
брови.- Мне не нравится, как вы встречаете представителя правительства.

- Вообще говоря, я живу на свете не для того, чтобы кому-то
нравиться,- коротко сказал Пец.

У зампреда от негодования отвисла челюсть. "Ну и пусть снимают! -
яростно подумал Пец.- А что я могу?!"

- Ну-ну,- примирительно сказал Страшнов,- зачем такие слова?
Уверен, что все выяснится к общему удовлетворению.

- Соглашусь с любыми выводами,- повернулся к нему директор.- А
сейчас не могу сам и не рекомендую вам терять время внизу.
Проходная товарища Авдотьина первая слева, ваша, Виктор
Пантелеймонович, вот эта. Пропуска я сейчас закажу, сопровождающего
пришлю к...

- Сопровождающего?! - гневно повторил Авдотьин.- А сами не
изволите... да как вы!..

- ...к проходной "А, Б, В",- закончил Пец и вежливо улыбнулся
зампреду - Вы осмотритесь, здесь у нас интересно. Распушить всегда
успеете. До встречи наверху! - и двинулся к своей проходной.

Начальник охраны и - в нарушение КЗоТ - комендант зоны и башни
Петренко, бравый усач в полувоенной одежде, как всегда ко времени
прихода Пеца, находился в проходной. Завидев Валерьяна
Вениаминовича, он встал. Их разделял никелированный турникет и
окошко табельщицы.

Пец показал в раскрытом виде пропуск, девушка достала со стеллажа
контрольный бланк, передала ему, он отбил на электрочасах время
прихода, возвратил бланк. Табельщица поместила его в ячейку в
стеллаже, достала оттуда ЧЛВ, пустила их нажатием кнопки, выдала
входящему - и только после этого нажала кнопку "впуск" турникета.
Процедура заняла 15 секунд: для всех, от директора до уборщицы, она
была одинакова.

- Кто наверху? - спросил Пец, пожимая руку коменданту.

- Товарищ Корнев, главкибернетик Малюта, начплана Документгура,
завснаб Приятель. Зискинд дежурил ночью, только ушел. Бугаев на
пристани. В кабинете ваш референт Синица.

- Референту немедленно вниз, к кабине "А, Б, В" - сопровождать
товарищей Страшнова и Авдотьина. Выпишите им разовые пропуска! -
Валерьян Вениаминович вышел в зону. Петренко метнулся к телефону.



Среди мужчин, шедших навстречу, к пропускным кабинам, преобладали
небритые, заросшие многодневной щетиной. Пецу, человеку
аккуратному, подтянутому, и всегда это не нравилось, а сейчас,
понимая, какими глазами на это посмотрят высокие гости, приехавшие
в институт, он вовсе расстроился. "Взяли моду - демонстрировать,
что долго работали наверху! Приказ, что ли, специальный издать,
чтобы брились? Ведь хватает там времени для всего: для работы, для
трепа, для перекуров - а для этого?.. Как не противно самим!
Славянская манера: быть аккуратным не для себя, а для других".

Многие - как встречные, так и обгонявшие Валерьяна Вениаминовича -
здоровались; он отвечал, узнавая и не узнавая. Народ валил валом.
"И что мне за вас, граждане, сейчас будет!.."

Дело в том, что подавляющее большинство этих людей, окончивших
работу и спешивших на нее,- систематически нарушали трудовое
законодательство и инструкции о заработной плате.

Набрать достаточное количество строителей и монтажников - людей в
Катаганском крае, как и всюду, дефицитных - сразу стало проблемой.

На первой тысяче поток желающих иссяк; из них часть отсеялась в
силу специфики работы в НПВ. Пока осваивали низ - обходились. Но
чем выше воздвигалась башня, тем яснее становилось:

что-то надо придумывать.

Было тошно смотреть, как стройплощадки, начиная с 3-го уровня,
только на восемь, реже на шестнадцать часов из 72 возможных (а на
высотах за сто метров и вовсе из 120-180 возможных) заполнялись
работающими людьми, а остальное время пребывали в запустении.

Каменел неиспользованный раствор, ржавели, распуская на стыках в
бетоне мерзкие пятна, трубы и прутья арматуры, покрывались плесенью углы.

"Послушайте, этак придется начинать текущий ремонт, не закончив
помещений!" - тревожился Зискинд. Стоило захватывать Шар, целиться
на эксплуатацию сверхускоренного времени, чтобы пасовать перед
элементарным "долгостроем"!

И руководители НИИ НПВ, вздохнув, пустились во все тяжкие: на
противозаконные совместительства, на такие же трудосоглашения - со
своими, и без того работавшими на полную ставку, чрезмерные
сверхурочные, сомнительные аккордные и премиальные. Через
сотрудников, уже вкусивших благ в Шаре, вели вербовку их знакомцев
на других предприятиях и стройках: сманивали в штат или совместить,
а то и просто закалымить.

Страшнов, считавший Шар своим детищем, призвал других руководителей
не препятствовать тому, что их работники отдадут два разрешенных
законом часа переработок на сооружение башни. Те не возражали.

И рабочие не против были отхватить за эти два сверхурочных часа
полную, хорошо оплаченную смену; свои, штатные, и вовсе соглашались
пребывать наверху хоть сутками, если при этом окажется, что к
вечеру они нормально вернутся домой. И работа пошла веселей: при
взгляде снизу этажи башни росли на глазах.

И те, кто вслед за строителями осваивал башню, разворачивали в ней
службы, мастерские, лаборатории, начинали в НПВ новые исследования
и испытания, смотрели на дело совершенно так же. Никто не был
против. Но все упиралось в знаменитый международный жест: потирание
большого пальца об указательный и средний - и в не менее знаменитый
международный термин "pety-mety"'. За работу надо платить. За
хорошую работу надо платить хорошо. За большую надо платить мног