г захмыкал, покачал головой, повернулся к Корневу:

- Высокоорганизованная разумная деятельность, хе-хе!.. Такую
деятельность, Александр Ива, которая животным не по плечу, можно и без
вашей системы наблюдать, без телескопов. Ночью около зоны прогуляйтесь,
не в первый, так во второй заход что-то в этом роде увидите. Только
подкатывают к ограде не волокушу, а мотоцикл с коляской. А то и грузовик.

- Да уж по такому сорту деятельности ты знаток, что и говорить! -
искоса взглянув на механика, сказал главный инженер, сказал жестко, с
явным намерением обидеть.

- Эт вы... эт вы о -чем? - опешил Герман Иванович.

- Да о том самом.

- Н-ну... раз такой разговор.- И без того красное лицо механика
сделалось багровым. Он тяжело поднялся.- Раз уж такое поминаете, то...
извините! - И вышел, сутулясь и шаркая ногами.

Все недоуменно смотрели на Корнева.

- Александр Иванович! - звучно заговорил Буров, и уголки рта у него
дергались как-то независимо от произносимых слов.- Мы здесь все
накоротке, запросто, высказываемся без околичностей... Но я лично
сожалею, что не выработал еще столь короткое отношение к вам, чтобы
влепить сейчас по физиономии!

- Ну, уж это...- неодобрительно пробормотал Любарский.

Толюня смотрел на своего шефа и друга с грустным удивлением. Главный
инженер поглядел на Бурова, затем на остальных как-то
рассеянно-равнодушно, без эмоций, поднялся и вышел из зала. Несколько
минут все думали, что он пошел догнать Ястребова, ждали, что они,
помирившись, оба вернутся. Но Корнев, как потом выяснилось, поднялся на
крышу, двинулся один в Меняющуюся Вселенную.



IV



Заученные нажатия клавишей, повороты ручек... Сверхдальний план,
дальний, средний, ближний, сверхближний, запредельный. Масштаб от
миллионов лет в секунду до 1:1, синхронизация "кадр-век", "кадр-год",
"кадр-декада", "кадр-сутки", непрерывное слежение; параметры орбит на
экране дисплея, скорости, большая полуось, малая, поперечник планеты,
сплюснутость. Но ведь что-то выражает Вселенная турбулентным кипеньем
веществ в прозрачно-упругой плоти пространства-времени? Что-то хочет
сказать галактика блеском ядра и рукавов, сверканьем звезд, взрывами
новых и сверхновых? Что-то шепчет планета над куполом, шевеля
потрескавшимися губами хребтов, какие-то знаки делает она
растопыренными пальцами рек? Что? Какие? Кому?

Тревожно, страшно на душе Александра Ивановича.

Неподвижно чужое небо, застыли навсегда странные кляксы морей и горы
около. Но измени масштаб - и побережье, ущелья, долины рек сминает
вещественное волнение. Вот на равнине мелкие всплески собираются в
крупные... Остановил время: теперь здесь горы: На лапах-отрогах "свищи"
- беспокойные, излучающие, расплывчатые пятна.

Еще ближе к ним в пространстве и во времени - сверхближний план,
запредельный, насчет которого подписку давал: мелкая рябь рельефа
застывает и вырастает в крупные всплески. Смутные образы наводят в
воображении их размытые контуры: не здания ли это со скатами крыш -
если не на европейский манер, то на китайский, тибетский, индийский? Не
пирамиды ли? Не улицы ли эти темные ровные ущелья?.. Но переход на
крупный масштаб - и снова все ходуном, нарастает, потом утихает шторм
гор; они сникают за секунды-тысячелетия, выравниваются в волнистое
плато, а оно опускается в гладь океана.

- Э, надоела! Следующая!

Нажатия клавишей - автомат послушно находит в MB другую "семейную"
звезду, подходящий образ планеты около: повисает над кабиной, заслоняя
небо, живой, бурлящий, дышащий шар. Нету еще материков и океанов - есть
возникновение, уплотнение, набор выразительности. Шаровая волна
самоутверждающего действия втягивает в себя пену веществ из окрестной
"пустоты".

Синхронизация "кадр-год" - смещаются по боку планеты размытые
импрессионистские пятна, их разделяют грубые тени, сочные мазки красок.
(Неотразимое впечатление, будто кто-то - сердитый и гениальный -
по-крупному набрасывает сюжет будущего мира: здесь выемка для океана,
здесь материк, тут водораздельный хребет...) Темп творения замедляется
-- сближение, проясняются со вкусом вымалеванные детали: речные долины
растут в глубь материков плоскими многоветвистыми древами, их дельты,
впадая в моря, шевелят протоками, как пальцами; четки и проработаны в
полутонах пятна озер и ледников, островов и равнин. Но - перемена
режима - все смешалось. Дыхание общепланетных и звездных катаклизмов
сотрясает твердь в ритме морского прибоя, меняет облик планеты. И
страшно это сходство зыбких, обесцвеченных смещением спектра
подробностей с рисунком пены, возникающим на воде после наката волн на
пологий берег: рисунок всякий раз определенный, плавно и "закономерно"
преобразуется он от колыханий воды, которые объединяют пузырьки в
группы, смыкая или разделяя их... Но новая волна все стирает, оставляет
после себя иную картину пены, которая преобразуется по новым "законам"
- до следующего наката.

Перемены режимов не только от ускоренного до замедленного - от Единства
к разнообразию. Перемены, обнажающие нашу связь именно с разнообразием,
с мелкими здешними и сиюминутными различиями на глубоком и ровном,
огромном и спокойно-мощном.

Просмотрев так с десяток планет, понял Александр Иванович нереальность
своих попыток - обнаружить в самом близком и рискованном режиме что-то
хоть отдаленно подобное тому, что видел давеча на экране.

Черт знает, сколько персептрон-автомат пересмотрел миров в своих
сверхбыстрых поисках, пока снял четко такие кадры: тысячи; сотни
тысяч?.. Ему с его белковой неповоротливостью это за жизнь не осилить.

"Но ведь кто-то же там есть: возникает, развивается, живет?.. Пусть
часть от части своей планеты - но живет! Кто? Что? Как?.. Что они? И
что - мы?.."

Не было теперь для него разных звезд - всюду, во всех Метапульсациях и
галактиках, загоралось и светило, порождало или захватывало планеты
Солнце. И не было разных миров - всюду уплотнялась, вращалась,
выразительно изменяла облик и жила Земля. И не было разных существ -
рождался там, боролся за жизнь, любил, страдал, мечтал, трудился,
познавал, заблуждался, покорял природу и покорялся ей, умирал и снова
рождался - человек.



ГЛАВА 22

ДО УПОРА

Когда у профессиональных убийц нет работы, они убивают друг друга.
Критикам надо брать с них пример. К. Прутков-инженер. Мысль N` 169.

С Корневым что-то делалось... Собственно, со всеми ими что-то делалось,
не могло не делаться. Познание мира, познание Меняющейся Вселенной
стало их общей индивидуальностью; эта индивидуальность не ладила, а то
и боролась с личностью каждого - с обычным, земным, человеческим - с
переменным успехом. С Люсей Малютой, например, дважды после подъема в
МВ от совершенно пустячных причин происходили истерики - с хохотом,
переходящим в рыдания, с бросаньем предметов. Ее отпаивали коньяком и
валерьянкой. Валерьян Вениаминович официально запретил ей подъемы.

Александр Иванович был более сильной личностью - и дурил он по-своему,
по-корневски. Валерьяну Вениаминовичу со всех сторон жаловались, что он
манкирует обязанностями, отказывается вникать даже в те проблемы башни,
кои без главного инженера никто решить не в силах; спихивает все на
референта Валю (ныне свежезащитившегося кандидата технических наук
Валентина Осиповича Синицу), а то и вовсе ставит на бумагах хулиганскую
резолюцию: "ДС"*, насчет которой с ним уже был серьезный разговор.

(*) Деликатная расшифровка: для использования в качестве туалетной бумаги



Изменилось и его отношение к людям. Раньше Александру Ивановичу
нравилось свойской шуткой, репликой, остротой расположить человека к
себе; а теперь он, похоже, находил удовольствие в обратном: уязвить,
обидеть, оттолкнуть. Только за последние дни он:

- охарактеризовал Б. Б. Мендельзона (в присутствии Б. Б. Мендельзона)
как "человека-заблуждение" - в том смысле, что его титул "кандидат
физико-математических наук" физики понимают так, что он хороший
математик, а математики - что он хороший физик; у ошеломленного Бор
Борыча выпала из уст сигара;

- оскорбил Ястребова, свою правую руку по всяческой механике; и
человек, который еще мог и хотел работать, ушел на пенсию;

- сказал на НТС Адольфу Карловичу Гутенмахеру, распекая того за
косность в решении строительных задач в НПВ, что правильная его фамилия
не Гутенмахер, а Гутеннемершлехтенмахер - то есть не "хорошо делающий",
а "хорошо берущий и плохо делающий"... и почтенный академик архитектуры
третий день носа не кажет в Шар: то ли захворал от огорчения, то ли по
примеру Зискинда оформляет куда-то свой перевод; оно, правда, потеря не
из больших - но скандально!

В этих выходках наличествовал прежний корневский артистизм,
институтские доброхоты разнесли высказывания о Мендельзоне, и
Гутенмахере по этажам и отделам. Но было и другое: Александр Иванович
будто вымещал на людях какую-то свою обиду.

А его подъемы к ядру без напарника, без страховки и работа там в
запредельных полевых режимах! Ведь сам первый поддержал, что эти режимы
только для автомата, первый подписал обязательство не использовать их
вручную - и... куда ж это годится?

Пец последние дни искал возможность крепко поговорить с Корневым обо
всем с глазу на глаз, да не получалось: то разминулись, то развели
дела-неотложки. А сегодня, хотя шла вторая половина дня, главный
инженер еще не появился и даже, что совсем было из ряда вон, не дал
знать: где находится, до каких пор задержится, как связаться. И такое
он позволял себе не впервой. Видели его утром сотрудники, спеша на
работу: брел по набережной с рассеянным видом, руки в карманы. Все это
было странно.



Валерьяна Вениаминовича менее, чем других, пошатнула Меняющаяся
Вселенная - скорее всего, просто потому, что он меньше ею занимался.
Некогда было. Он добросовестно тащил воз институтских проблем, воз, в
который все больше подкладывалось, тащил без расчета на награды,
признательность общества и личное удовлетворение, а просто: к тому
приставлен. При этом всюду, где только возможно, старался гнуть свою
линию. Пец и сам затруднился бы выразить ее внятными словами; скорее
всего это были все те же изначальные, от характера и опыта жизни,
стремления не поработиться (делами, обстоятельствами, отношениями,
влияниями) и разобраться. Во всем. Чем глубже, тем лучше. Не
поработиться, чтобы лучше, обширней, беспристрастней разобраться. А
разобраться - чтобы благодаря знанию при новом натиске дел, людей и
обстоятельств выстоять, не поработиться, не попасть впросак.

Но чувствовал себя Валерьян Вениаминович уже на пределе. Еще небольшая
перегрузка - и он устало согласится признать видимость понимания,
закамуфлированную терминами и числами, за понимание, движение по
равнодействующей от давлений со всех сторон - за свои решения и
действия. Сначала в одном, потом в другом, третьем... и система утратит
управляемость. В НПВ это просто, он знал. А тут еще Корнев отлынивает.

А тут еще эта сеть... Комендант Петренко, усатый мужчина, вернулся из
контрольного осмотра ее с вертолета встревоженный. В двадцатикратный
бинокль он заметил множественные разъединения сварных перекрестий,
сдвиги заплат, коррозионные дыры, а также и в местах крепления канатов.
Налицо опасность, что в период приближающегося осенне-зимнего ненастья,
гроз и ветров нарушения целостности экранных сетей могут принять
аварийный характер.

После каждой фразы доклада Петренко замолкал: не скажет ли чего
директор? Но Пец только кивал, думал.

Увлеклись освоением Шара, башней. Меняющейся Вселенной - где тут
помнить, что все это держится на тонких проволочках, к тому же
ржавеющих. Сети были те же, наспех сваренные в Овечьем ущелье, битые
грозами, латаные, едва спасенные шальной инициативой Корнева. Когда
обосновались здесь, канаты намотали на барабаны электромеханических
"балансирных устройств", чтобы те регулировали натяжение их при разных
ветрах, гасили возможные смещения Шара. Балансиры работали хорошо, на
том и успокоились. "Эк у нас все на авось: до сих пор держала - и
дальше удержит! А если нет и в какую-то ураганную заварушку сместится
Шар? Шар, в котором башня с тысячами работников, ценности на сотни
миллионов... бр-р!"

- Новую сеть надо делать, Иван Игнатьич,- поднял он глаза на
коменданта.- Назначаю вас председателем комиссии. В нее включите
Альтера Абрамовича, подберите инженера-проектировщика потолковей,
найдите ту корневскую документацию, по которой сети делались,- и с
богом. Те обе сети были изготовлены за три дня - вам на одну даю
четыре. Предоставляю все полномочия по срочному привлечению материалов,
установок и людей - вплоть до снятия их с других работ. Сегодня 14
сентября. 18-го сеть должна быть. Вопросы имеете?

- Имею. Подкрепление полномочий, когда нету вас и Корнева?

- Об этом будет написано к сведению всех в утренней сводке завтра. О
ходе ваших работ - в последующих.

Петренко удалился, несколько, похоже, ошеломленный тем, как круто
директор повернул вопрос с сетью. "Он не все знает, бравый комендант и
начохраны,- подумал Пец, придвигая к себе три рулона лент от
самописцев.- Не знает, к примеру, что опасность грозит сетям и башне не
только снаружи, но и изнутри, из глубин Шара И может быть, куда более
серьезная: блуждания центра Метапульсаций".

Вынесенные на штангах на три стороны от крыши объективы вот уже третий
месяц запечатлевали на пленку и ленты самописцев координаты максимумов
свечения, каждые пять-шесть секунд. Их число перевалило за миллион -
порождающих галактики и миры дыханий Шара. И центр каждого оказывался
не там, где предыдущие; да и странно, если бы там же - пульсировал
единый и необъятный океан материи-действия. Блуждания центра напоминали
броуново движение, но с наложением трудно угадываемой закономерности.

Валерьян Вениаминович развернул рулоны, встал, чтобы лучше обозреть
ленты с точками, примерился с одной стороны, с другой... нет, так не
ухватить. А важно бы знать, не сместится ли какая пульсация так, что
деформирует внешние слои Шара? Вселенскому Вздоху все равно, для него
объем этих слоев суть математическая точка, отчего бы ее и не задеть; а
нам каково будет?.. Наверное, такие броски случались в Шаре - но пока
он гулял свободно, это ничего не значило: шатнулся в пространстве, да и
все. А теперь ему смещаться нельзя. Силы, какие передаст на сеть
"вселенская деформация", окажутся посерьезней гроз и ураганов.

Он набрал код координатора. На экране появился Иерихонский в белом
халате, в шапочке на длинных волосах.

- Александр Григорьевич, вам что-нибудь говорят слова "блуждания
Метапульсаций"?

- Почти ничего, Валерьян Вениаминович. Читал что-то в сводке неделю назад.

- Этого достаточно, с блуждающими токами или кометой не спутаете.
Примите задачу...- Старший оператор на экране приготовил лист и ручку.-
Проэкстраполировать закономерность "блужданий" на 15 дней вперед.
Данные за прошлые месяцы у меня, за последние дни в самописцах
регистраторов. Необходимые консультации у Варфоломея Дормидонтовича.

- На полмесяца вперед - далековато, Валерьян Вениаминович.

- Задача важная, отнеситесь со всей ответственностью. Прогноз на первые
пять дней с точностью до десяти процентов.

- Ох!..

- Срок - на послезавтра, 16-го, не позже 20.00 эпицентра. Все!

Пец выключил экран.

...Этим наверху не приходится рассматривать Метапульсаций и Вселенские
штормы в таком утилитарном плане. А ему приходится. Они вообще оторвались.

Еще этот Буров, пытающийся поставить перед фактом!.. Утром, войдя в
вестибюль осевой башни, Валерьян Вениаминович заметил, что вместо
плакатов по технике безопасности и цветных фотографий радужно
искривленных пейзажей (времен Зискинда) на стенах красуется нечто
другое. Он заметил, собственно, не это, а что у новых фотографий
толпились люди; не спешили, как обычно, в лифты и по своим местам.
Подошел: снимки галактик MB, которые прежде украшали кольцевой коридор
лаборатории Любарского. На других этажах тоже висели снимки галактик;
особенно впечатляли наборы их, снятые в ступенчатом приближении, где
галактика разрасталась от светового пятнышка до звездного диска, а он -
в обильное звездами небо. Еще выше Пец увидел метровые снимки планет
MB, их средние и ближние планы: красочные миры с валами гор,
диковинными фигурами материков, прикрытых циклонными вихрями туч, с
морями, распустившими во все стороны, незнакомые рисунки речных
долин... В уголках фотокартин сохранились индексы, номера, числа
масштабов и режима съемки.

Затем Валерьян Вениаминович обратил внимание, что и из динамиков на
всех этажах слышится не обычный метрономный стук, изредка прерываемый
объявлениями: того-то вызывают туда-то, просят связаться с тем-то,-
совсем иное. Прислушался: музыка сфер! Все, что улавливал при разных
наблюдениях и съемках в MB буровский светозвуковой преобразователь:
плеск электромагнитного вселенского моря, нарастающее до рева
переливчатое шипение падающих на кабину галактик, "пиу-пиу!.."
возникающих в них звезд (или чиркающих по атмосфере планет метеоров),
звонкая нота бегущей по орбите планеты (признак синхронной настройки на
"кадр-год"), прибойный грохот вспышек сверхновых и геологических
катаклизмов - все низвергалось, интерферируя многоголосым электронным
эхом, на головы сотрудников Института. Мало кто из них знал значение
звуков, не для всякого был ясен и смысл снимков. Но в целом впечатление
получалось сильное, космическое. Выражения лиц у смотревших становились
какие-то особенные, в глазах возникал отсвет неземного. Пец на минуту и
сам почувствовал себя в некоем космическом суперлайнере, летящем на
штурм Вселенной.

Но звездное очарование быстро вытеснила из души директора
озабоченность. "Кто же это отличился? - гадал он, поднимаясь к себе.-
Ведь договорились не распространять без необходимости информацию об MB,
пока сами толком не разобрались. Зачем смущать людей!"

Из сводки он узнал, что отличился Буров, который вчера в вечерние часы
осуществлял в Шаре высшую власть; употребил в дело фотографа из
техотдела, радистов из группы Терещенко - и исполнил.

Валерьян Вениаминович намеревался сразу дать команду Петренко все
снять, трансляцию "музыки сфер" прекратить. Но - навалились более
важные дела, отвлекли. Потом снова вспомнил, снова отложил... а сейчас
вот понял, что думает об этом и оттягивает решение не из-за дел, а -
колеблется. Сомневается: может, он и вправду излишне консервативен,
перестраховочен, не чувствует истекающего сверху дыхания вселенских
истин? На чем основана его правота - правота, в силу власти чреватая
окончательными решениями? Не лишне проверить себя.

Он, В. В. Пец, ученый и руководитель, шестидесяти пяти биологических
лет от роду, исповедует деятельное познание - посредством
экспериментов, количественных, измерений и наблюдений, обобщаемых в
математические теории (кои всегда позволяют уловить новые, недоступные
поверхностному взгляду тонкости), посредством созидательного овладения
явлениями природы... короче, исповедует способ познания, расширяющий
человеческие возможности. А познание чувствами (к коим и взывают эти
снимки и звуки) есть крен в созерцательность, в пассив. Пассивное же,
созерцательное познание соседствует с религиозным признанием "бога во
всем"; раньше оно считалось единственно истинным, теперь не считается
познанием вообще. Насчет истинности пока отставим, но несомненно, что,
если первый способ познания освобождает человека, прибавляет ему
уверенности и сил, то второй - психически порабощает. Заставляет
чувствовать себя пылинкой перед господом. Это не то. Да, но снимки - не
иконы, а буровская "музыка сфер" не хоралы! Все по науке... так и пусть
возбудят эмоции во славу науки? Вот! Вот это самое-то гадкое и есть:

"во славу". Наука ныне предмет массового поклонения, так сказать, пятая
мировая религия. Чем меньше люди ее понимают, тем больше в нее верят
(как, кстати, и в религии). Верят бездеятельно и боязливо - опять-таки
как в бога. И не к чести науки, а только к