е, всегда
сможем подрегулировать полями.

- Справедливо. "Чтоб решение простое дать техническим проблемам,
относитесь к ним, как схемам из задачника по ТОЭ". Не слышали эти
стишки? Профессор Перекалин начинал у нас ими чтение курса
теоретических основ электротехники. Так и будем: нет никаких Событийных
Вселенных, галактик, Шара - схема из задачника по ТОЭ. Вот такая:
генераторы на крыше, напряжение от них подается по разнесенным кабелям
на... на электроды - с их формой придется экспериментировать -
размерами эдак в десятки метров. Кольцевые, скорее всего, с
сегментами... Они и будут убирать пространство перед поднимающейся
кабиной... Два-три каскада по миллиону вольт и...

- И чепуха выйдет.

- Кто это говорит?! Послушайте, Вэ-Вэ, вы ведь не электрик.

- Все равно чепуха, хоть я и не электрик. Смотрите: этими электродами
мы создадим перед кабиной предельно крутое распределение квантов,
проколем барьер в пространстве. А время? Разница в течении времени
будет определяться отношением величин квантов в MB и в кабине. А оно
останется огромным! Звезды и галактики на уменьшенной дистанции будут
проскакивать, как курьерский поезд перед носом стрелочника. Ничего не
разглядишь. Стоит ли огород городить?

- А и верно... "Чтоб решение простое дать техническим пробле..." Ага,
есть! Золото у меня директор, все замечает, пропал бы я без такого
директора. Все просто: кабину надо помещать между двумя кольцами
электродов! Нижние электроды выталкивают кабину в область микроквантов
и тем регулируют темп времени, а верхние убирают пространство над ней.
Слушайте, да мы сможем такой наблюдательный сервис навести, что лучше
не бывает: отдельно время регулируем, отдельно пространство, а!

- Разорвет кабину между электродами, неоднородность же страшная. В пыль
разнесет, на атомы...

- Не без того, что может и разнести, верно. Надо... надо предусмотреть
вокруг кабины систему выравнивающих электродов. Такую, знаете,
электрическую колыбельку. Капсулу...

- Не вокруг, а жестко связать их с платформой кабины.

- Да, пожалуй, так лучше... Но вы чувствуете, Вэ-Вэ, к чему мы пришли:
немеханическое перемещение тел! Пешеход приближается к городу Б, не
удаляясь от города А.

- Гора идет к Магомету.

Внизу за время их диалога в зону въехали четыре машины. Вверху темное
микроквантовое пространство-время не раз слепило из себя блистающие
диски галактик, выделило из них огненные мячики звезд, поигралось и
растворило все во тьме. А они все теснились у доски: "Нет, Вэ-Вэ, не
так, вот дайте-ка..." - "Нет, лучше так..." - отнимали друг у друга
мел. А когда получалось удачно, хватали один другого за плечо, толкали
в бок, смеялись - два комочка материи, чрезвычайно довольные, что эту
самую материю удается крупно облапошить.

Идея - была!



III



Научный прогресс движет не только воображение, но порой и его
отсутствие. Если бы Пец и Корнев с самого начала могли представить,
сколько от исходной идеи полевой регулировки НПВ возникнет сложнейших
дел, сколько раз от кажущихся неразрешимыми частных проблем им будет
мерещиться, что все рухнуло, работа делалась напрасно... да и сколько
самой работы-то будет! - эта громада, несомненно, подавила бы их мысли
и энтузиазм; и не бывать бы проекту ГиМ (Гора и Магометы), не
воплотиться ему в металл. Только то и выручало, что последующие
проблемы становились заметны с холма решенных предыдущих,- ничего не
оставалось, как карабкаться на новый холм.

Это всегда выручает, движет всеми нами: больше пройдено, меньше
осталось... Меньше осталось! Как будто может остаться меньше в
соревновании конечного с бесконечным.

ТРИ АКСИОМЫ КОРНЕВА: 1) У нас достаточно места, чтобы сделать все как
следует; 2) у нас достаточно времени, чтобы сделать все как следует; 3)
(появлению ее предшествовал визит в Шар представителей Министерства
стройматериалов и конструкций, во исполнение той прощальной идеи
Зискинда: их она тоже пленила, они на все согласились, все обещали - уж
когда везет, так везет): у нас достаточно средств, чтобы сделать все
как следует.

...Прав оказался мудрый Зискинд, молодой, да ранний Юрий Акимович: не
для архитектурных совершенств предназначалась башня, не для технической
и коммерческой выгоды - хотя возводили ее, казалось, для этого. Но и
неправ, скажем это, забегая вперед, оказался Юрий Акимович на все 100%:
стоило, очень стоило ему не пороть горячку, дождаться возникновения
новых идей в Институте - хотя бы только этой одной.

Всю следующую неделю НИИ НПВ лихорадило как никогда. И Бугаев не мог
пожаловаться на Альтера за сбои в грузопотоке или на Люсю Малюту за
плохую координацию; равным образом и прораб монтажников товарищ
Бражников не мог заявить протест, что прораб высотников товарищ
Плотников при попустительстве начплана перехватил материалы, переманил
людей и т. п. Претензии негде было высказать, так как
научно-технические совещания не собирались; их и не имело смысла
высказывать, ибо все делалось по распоряжениям сверху - в прямом и
переносном смысле слова: директор и главный инженер всю эту неделю ниже
двадцатого уровня не спускались.

Даже жене Пеца Юлии Алексеевне пришлось на эти дни перебраться в башню,
на самую верхотуру - кормить и обихаживать супруга, а заодно и всю
честную компанию: Корнева, Любарского, Васюка-Басистова, Бурова,
Ястребова - стихийно образовавшийся штаб проекта. Многие из часто
сменявшихся монтажников и наладчиков не знали, что эта улыбчивая
простая женщина - жена их директора, член-корреспондентша, думали, что
она для того и находится на крыше, чтобы обращаться к ней по обиходным
делам: "Мамаша, как насчет чайку?", "Мамаша, зашейте..." и т. п.

Толчея идей, толчея людей - турбуленция... Грузы неслись наверх. На
экранах координатора, показывающих, что делается на крыше, в
лаборатории MB и экспериментальных мастерских, искрилось расплывчатое,
трудно поддающееся контролю мельканье. Проектировщики гнали чертежи для
двенадцатого - уже! - варианта системы электродов и экранов.
Лаборатория моделирования, спешно развернутая в конференц-зале.
Проверяла в ваннах-бассейнах конфигурации алюминиевых лепестков,
отбраковывая девять из каждого десятка.

...Поднимался на крышу, распространяя аромат сигары, Бор Борыч
Мендельзон, доказывал весомо, что одними полями они не совладеют с
барьерами неоднородностей, слишком широк диапазон величин квантов. Под
влиянием его сочинили компромиссный вариант - с механическим
перемещением наблюдательной кабины внутри "полевой трубы". Он погиб в
расчетах, получалось слишком инерционно для того спрессованного до
масштаба "год-микросекунда" времени, с которым предстояло работать.

- Все-таки самым безынерционным прибором является электронная лампа,-
задумчиво молвил Толюня, когда мудрили-гадали, как быть.

И - сначала в воображении, затем в расчетах, чертежах и модельных
прикидках - начал утверждаться образ полутора километровой "электронной
лампы" с кольцами и лепестками выжимающих пространство, ускоряющих
время, выравнивающих и управляющих электродов и экранов. Только вместо
стекла ее ограничивали баллоны аэростатов. Кабина должна была, раз
поднявшись, зависнуть в полутора километрах над крышей, а все
регулировки времени и расстояний (они уже без содроганий употребляли
эти понятия) будут делаться из нее поворотами ручек, нажатием кнопок и
клавиш.

...То Варфоломей Дормидонтович начинал смущать народ, что-де они зря не
предусматривают заранее возможность поперечной регулировки НПВ - для
сноса, слежения. "Верно: и всего-то потребуется легкая система над
верхними электродами, несколько дополнительных!" - поддерживал его
Буров. "Нет,- осаживал обоих Пец,- сейчас могут пойти в дело только
упрощающие предложения, а не усложняющие. Прекрасная идея, но... имейте
терпение, мы к ней вернемся". Валерьян Вениаминович старался держать
вожжи как можно крепче - иначе обилие инициативы понесет, запутает,
опрокинет все.



Наконец приступили к сборке. Громоздкие генераторы Ван дер Граафа не
умещались на крыше; для них создали кольцевую галерею. Там же
разместили станцию зарядки аэростатов. Смонтированные боки электродов
цепляли к баллонам, поднимали над башней, где - согласно 1-й аксиоме
Корнева - места было достаточно. Издали верхушка башни теперь походила
на малыша с шариками, собравшегося на первомайскую демонстрацию.

Точность монтажа проверяли пробными включениями, а возросшую
неоднородность между электродами - бросанием туда разных мелких
предметов. Последнее у работающих на крыше даже превратилось в не
слишком корректную забаву: швырнуть вверх, в обведенное белым кругом
электродов пространство чью-то (разумеется, не свою) туфлю или
пластиковую каску - ив нескольких метрах над головами ее бесшумно
разрывало в клочья, затем и клочья - в пыль.

Казалось невозможным, что там под напряжением в миллионы вольт уцелеет
кабина и люди в ней.

За земную неделю, которую длилась эпопея создания системы ГиМ, для
работавших наверху минуло примерно по году: для творческих работников
побольше, для исполнителей поменьше. Биологически и по ЧЛВ - год, а
психологически все-таки семь дней, в которые они выполнили громадную
интересную работу. Никакими бухгалтерскими комбинациями, ни законными,
ни сомнительными, невозможно было оплатить сделанное людьми. Да и счет
шел не на заработок, не на производственные заслуги - все были охвачены
порывом, чувствовали себя чудо-богатырями. Спроси самых рядовых
монтажников, зачем они вкалывают во всю силу, выкладываются, они
затруднились бы ответить - настолько само собой разумелось, что если у
человека есть мозг и руки, знания и мастерство, то для исполнения таких
проектов.

...Пошел последний этап: развертка и свертка. Вся система, увлекаемая
аэростатами, вытягивалась на полтора километра вверх, к черному ядру,
подергивавшемуся мутью "мерцаний". Выглядела она блистательно и дико -
как в предутреннем сне интеллигентного пьяницы, по определению Корнева:
сверкали в свете прожекторов конусами сходящиеся в перспективу
алюминиевые дуги электродов, стеклянные чаши высоковольтных изоляторов
растягивались между ними гирляндами, выстраивались в многоугольные
фигуры керамические распорные балки, матово лоснились серые бока
аэростатных баллонов, от натяжения капроновых тросов вокруг кабины
веерами растопыривались выравнивающие пластины. Извивались, тянулись
ввысь, как змеи у факиров, синие толстые кабели; пели лебедочные
моторы, выпрастывая канаты; вблизи медных шаров генераторов Ван дер
Граафа круто искажалось пространство, шипел тлеющий разряд.

Кабина ушла вверх без людей. Все стояли на крыше, задрав головы.
Ястребов покрутил шеей, сказал: "Действительно, не дай бог - приснится..."

И было пробное включение. По мере увеличения поля на нижних электродах
кабина вместе с несущими ее аэростатами съежилась

сначала до игрушечных размеров, затем и вовсе сошлась в точку - и
исчезла, не удаляясь. Когда поле ослабили, она так же внезапно, за
секунды, возникла из ничего, разбухла до прежних размеров, оттесняя
баллонами и прозрачными гранями во все стороны чистую черноту пространства.

Все выходило по расчетам.



ГЛАВА 17 "ДЕВЧОНКУ ЗВАЛИ ДЕЗДЕМОНА"

Пьянство - самая распространенная в России форма демократии и
социального протеста. Самый распространенный в ней способ борьбы за
экономическую справедливость - воровство.

Записки иностранца, XIX век.

Все выходило по расчетам, все было правильно: к ядру должна протянуться
"электрическая труба". Громадная - из тех, что порождают молнии,-
напряженность поля в ней сделает распределение квантов очень крутым и,
соответственно, дистанцию до MB короткой. Внутри "трубы" по
пространству-времени будет сновать, не сдвигаясь с места, кабина с
наблюдателями... И тем не менее в последний час приготовлений Пец и
Корнев избегали разговаривать, даже смотреть друг на друга, чтобы не
выдать своих чувств. Оба вдруг утратили уверенность. "Что за нелепость,
как это можно убрать пространство - да еще исчисляемое килопарсеками! -
подумывал Валерьян Вениаминович.- Теория теорией, но..."

Корнев суетился, что-то проверял, приказывал, прогонял с площадки
лишних, шутил и - чего за ним прежде не замечалось - сам первый смеялся
своим шуткам. А Пец стоял на краю, смотрел вниз, на дикий пейзаж вокруг
башни - с навеки застывшим багровым солнцем, опрокинутыми домами и
замершими машинами - и желал лишь, чтобы все скорее осталось позади:
успех - так успех, провал - так провал. Никогда он не думал, что может
так трусить.

- Ну,- произнес наконец Александр Иванович шатким голосом,- кто в бога
не верует, детей осиротить не боится... прошу! Карета подана.

Сказано это было так, для куража, потому что заранее решили, что в
первую вылазку отправятся трое: он, Пец и Любарский.

На площадке у контрольных приборов остался Толюня. Возле лебедок с
инструментами дежурили Ястребов и два его помощника. У оградки на краю
крыши стояла Юлия Алексеевна. На кольцевой галерее похудевший, с
опавшими щеками Буров хлопотал у генераторов.

Они поднялись в кабину (которая тоже изрядно усовершенствовалась со
времени первых путешествий). Любарский занял кресло у телескопа - он,
астрофизик, играл по-прежнему роль главного наблюдателя. Пец сел
поближе к экранам - ассистировать. Корнев устроился у пульта ПВР -
пространственно-временной регулировки; рядом с ним, по правую руку была
панель буровского светозвукового преобразователя.

За полчаса, пока развертывалась по высоте система и кабина выходила к
верхней отметке, не было произнесено ни слова. Варфоломей Дормидонтович
время от времени подавался туловищем к окуляру, смотрел, откидывался к
спинке кресла. Пец регулировал настройку на экранах, где клубились в
разных участках спектра пятна и мельтешили точки нового цикла
"мерцаний". Корнев следил, как по сторонам располагаются электроды и
экраны системы ГиМ; вверху они очертили ребристым светлым кольцом круг
тьмы с синевой и вихриками, по бокам огородили кабину стеной с
продольными прорезями... но воспринимал все с оттенком нереальности,
будто телевизор смотрел.

Наконец покачивания прекратились. "Подъем весь",- молвил Корнев,
вопросительно взглянув на астрофизика. Тот нагнулся к окуляру: по
известным ему признакам он хотел выбрать "вихрик", который бы дошел до
крайней - звездной - стадии галактической выразительности.

Признаками было скорее нарастание яркости и смещение спектров на
экранах вправо, к жестким лучам.

- Валерьян Вениаминович,- негромко сказал Любарский,- подстрахуйте меня
на правых экранах. Если за секунды переходит от ультрафиолета на
ближний рентген, это - кандидатура.

Минут пять сосредоточенного молчания.

Только Корнев нетерпеливо поворачивался то к телескопу, то в сторону
экранов.

- Эта подойдет? - спросил Пец.

- М-м... нет,- мотнул головой астрофизик,- велика скорость сноса, не
угонимся. Надо такую, чтобы шла на нас.

- Долго вы еще будете возиться? - не выдержал Корнев.

- Но мы же не сами их делаем, Александр Иванович,- кротко заметил Любарский.

Пец хмыкнул. Напряжение в кабине спало.

- Ага! - изменившимся голосом сказал астрофизик.- Это, похоже, она. Как
у вас, Вэ-Вэ?

- Вижу на всех экранах,- сказал Пец.- Яркость нарастает.

- Давайте помалу, Александр Иванович. Старайтесь больше временем, чем
пространством.

- Сейчас...- Корнев склонился к пульту.- Не ошибиться бы для начала.
Включаю.

Он медленно вводил напряжение на верхних и нижних электродах. Валерьян
Вениаминович почти чувственно представлял, как кабину с ними
спрессовываемая полями неоднородность выталкивает, выносит наверх, в
микроквантовое пространство, в MB. И точно: кольца белых электродов,
смутно белевшие над куполом, стали быстро расширяться - и сгинули в
темноте. Они остались, какими и были, понимал умом Пец, это съежилось
пространство-время внутри; кольца теперь охватывают не десятки метров,
а миллиарды километров.

Одновременно вверху Меняющаяся Вселенная, вот только сейчас еще
представлявшая собою обозримую взглядом область волнующегося светлого
тумана с вихревыми вкраплениями, разрасталась во все стороны над
куполом, разрасталась величественно и прекрасно. Туман таял,
очистившееся пространство открыло головокружительные дали: мириады
галактик мерцали и роились там, будто снежинки у фонаря!

Корнев наддал еще - и вихревое "мерцание" в центре неба, на которое
нацелил кабину Любарский, стало стремительно надвигаться и расти.
Сначала это было вьющееся - блестящей воронкой в черной воде -
переливчатое свечение; от него отделился и сносился влево завиток. По
мере нарастания-приближения исчезало впечатление потока с круговертями
- образ вихря становился трехмерным, застывшим. Вот сплошное свечение
его разделилось, начиная от середины, на множество колышущихся и
мигающих в сложном ритме черточек: пошла стадия звездообразования.
Теперь сверху надвигался пульсирующий звездный шар с размытыми краями,
который обнимали три далеко уходящих в черноту, искривленных и
нестерпимо блистающих рукава.

- Временем больше, Саша, временем. - приказывал и молил Варфоломей
Дормидонтович.

Тот подбавил поля: черточки наверху из голубых стали белыми,
сократились до ярких точек. Вращение вихря прекратилось. Галактика,
трехрукавная спиральная галактика надвигалась на купол из тьмы
несчитанными миллиардами звезд, необычным, ни с чем не сравнимым светом
озаряя обращенные к ней лица троих.

- Стоп! - сказал Пец (у него сильно билось сердце).- Что на приборах, Саша?

- Еще не исчерпали и половины возможного: на электродах "Время" по
четыреста пятьдесят киловольт на каскад, на пространственных - по
пятьсот киловольт. Двинула дальше?

- Давайте,- поддерживал Любарский.

- Только помалу, с паузами после каждой сотни киловольт,- дополнил
директор.- И... не более восьмисот на каскад.

Корнев тронул рукоятки, стрелки киловольтметров поползли вправо.
Электрические поля наращивали и напрягали незримый "пространственный
шприц", который теперь прокалывал почти весь барьер неоднородности. Вне
"шприца" физические расстояния от них до башни соизмерялись с
галактическими. Кабина в верхнем кончике электрической "иглы"
воткнулась в MB, в Галактику.

Кабина входила в галактику - и та теряла образ цельного вихря,
растекалась во все стороны необозримо. Унеслось влево ее звездное ядро,
отмахнул за купол один рукав. Вошли во второй - и развернулось вверху
звездное небо, на первый взгляд чем-то даже подобное видимому над
Землей. Как и в обычном небе, здесь тьму разделяла наклоненная и
размытая полоса из множества звездных точек: проекция плоскости вихря,
здешний млечный путь. Яркие близкие звезды образовали характерные
фигуры, хотелось даже поискать среди них Орион, Плеяды, Медведиц,
Кассиопею - или, не обнаружив, дать название здешним созвездиям: вот
Паук, вон Ожерелье, Ромб, Кленовый Лист, Профиль... Сходство было и в
том, что звезды мерцали, меняли цвета от красного на зеленый, от
голубого на желтый - будто во влажной послегрозовой атмосфере.

Но так представлялось лишь на первый взгляд. Уже ори втором становилось
заметно собственное движение звезд, скоплений их и целых участков
галактики. Разрушались иллюзорные "созвездия": выворачивался Ромб,
рвалось на части Ожерелье, искажался Профиль; возникали новые
характерные группы. Было в этих движениях миров что-то от половодья, от
танца закручивающихся друг около друга водоворотиков на стремительной
речной глади.

В ритме с движениями звезды меняли цвет и блеск, пульсировали. Точнее,
это галактика пульсировала-играла частями своего громадного тела,
только и видимого наблюдателям благодаря вкраплениям звезд,- изменения
в них, как и движения их, распространялись ветровой рябью по темной
воде пространства. Большинство звезд меняли яркость и цвета умеренно,
немногие - беспокойно, резко; время от времени ликующими аккордами
световой симфонии взрывались в рукавах галактики новые и сверхновые звезды.

Александр Иванович не удержался,