ия... познания - чего? Всего. Там
разберемся, главное не сбавлять темп. Он вспомнил услышанный
наверху слушок, что его и Пеца за нарушения могут сместить,
брезгливо передернул губами: что за вздор! Как это Ломоносов
говорил? "Меня от Академии уволить невозможно - разве что Академию
от меня". А здесь и так нельзя: ни его, Корнева, от Шара, ни Шар от
него. Потому что это он сам выплескивается в глубины НПВ, к ядру
Шара, волной идей и дел, материалов и приборов, даже этой горой
бетона - башней. "Как раскочегарили за три месяца, а!"

Это была минута самолюбования. Александру Ивановичу она заменяла час отдыха.





ГЛАВА 12 ВЕЛИКИЙ ПОРОСЯЧИЙ БУМ

Социальное изобретение: дуэль на фоторужьях. Секунданты отмеряют
дистанцию, противники сходятся, поднимая фоторужья и наводя
резкость, по команде щелкают затворами. Потом проявляют пленки,
печатают снимки. У кого вышло лучше, тот и победил.

- Как, и это все?!

- Нет. Потом победитель бьет побежденному морду - до мослов.

Из Бюллетеня НТР.

Когда Валерьян Вениаминович возвращался в Шар, навстречу его машине
промчался съехавший со спирали самосвал; из ковша расплескивалось
что-то темное. Шлейф запаха, что распространялся за самосвалом, не
оставлял сомнений. "Да что у нас там - в самом деле где-то свинарник?!"

Вверх директор поднимался полный решимости все выяснить и
прекратить. На 3-м уровне он завернул в плановый отдел, вызвал по
инвертору Зискинда:

- Юра, я просил вас узнать, откуда источаются свиные запахи. Выяснили?

- У нас здесь ничего такого нет. Валерьян Вениаминович. И не
пахнет. Это снизу тянет, ведь около башни конвективный поток
воздуха. Там что-то такое...

Пец вызвал координаторный зал, Люсю Малюту:

- Людмила Сергеевна, посмотрите внимательно' не видны ли где на
нижних экранах свиньи?

- В каком смысле. Валерьян Вениаминович? - ошеломленно спросила та.

- В самом прямом.

Люся исчезла с экрана, вернулась через четверть минуты:

- Нет, Валерьян Вениаминович, нигде ничего. А?..

- Благодарю! - Пец раздраженно отключил зал. Подумал, подошел к
телефону, набрал номер выпускных ворот зоны.- Несколько минут назад
вы выпустили трехтонный самосвал со свиным навозом. Чья машина, как
оформлен выезд?

Плановики посматривали на директора с большим интересом. Из своего
кабинета вышел начальник отдела Василий Васильевич Документгура.

- Сичас...- ответили из пропускной замедленным басом.-

Ага, ось: пропуск на вывоз оформлен согласно хоздоговору ‘ 455
между отделом освоения института и колхозом "Заря". Машина колхоза.

- А?..- с интонацией Люси-кибернетика произнес Пец. но спохватился,
положил трубку: неплохо бы, конечно, если бы охранник объяснил
директору, что творится в его институте.

- Договор 455,- сказал он приблизившемуся начплана.- С колхозом
"Заря". Дайте мне этот договор.

Договор был найден, представлен, весь дальнейший путь в лифте
Валерьян Вениаминович листал его, читал - и клокотал от
негодования. Оказывается, уже две недели неподалеку от его
кабинета, на 13-м уровне второго слоя выкармливают три десятка
свиней. "Ну, погодите мне!" Он взглянул на визы, чтобы определить,
к кому отнести, это "Ну, погоди",- подписи были неразборчивы; это
еще подогрело чувства. "Шарага!.. Ничего не было и нет: ни
института, ни исследований, ни башни... началось с шараги и
развивается, как шарага!" На свой этаж Валерьян Вениаминович
влетел, мечтая, на кого бы обрушить гнев.

Первой жертвой оказалась Нюся. Она с бумагами ходила в отделы и
сейчас легкой походкой возвращалась в приемную. Заметила, как из
лифта появился директор, вспомнила, что Корнев просил предупредить,
заспешила, открыла дверь в кабинет главного инженера - тот читал,
наклонив голову, замешкалась на секунду: как ловчее сказать? - выпалила:

- Александр Иванович, Вэ-Вэ на горизонте! Она явно не учла
скорости, с какой может перемещаться разъяренный директор.

- Во-первых, не на горизонте, милая барышня, а за вашей спиной! -
рявкнул Пец, входя в приемную.- А во-вторых, что это за "Вэ-Вэ"?!
Главный инженер - так Александр Иванович, а директор - так
"Вэ-Вэ"?! Пылесос так можно называть, а не человека. Ну нигде порядка нет!..

- Простите, Валерьян Вениаминович,- пискнула Нюся, глядя в пол; она
сразу сделалась пунцовой.- Я никогда больше не буду так вас
называть, Валерьян Вениаминович.

Корнев уже спешил в приемную, неся на лице широкую американскую улыбку.

- Ну,- сказал он, беря Валерьяна Вениаминовича за локоть,- ну,
ну... чего вы так на нее? При чем здесь пылесосы, нет таких марок у
пылесосов, ни у чего нет. Вот "АИ" есть сорт вина, его Пушкин
воспевал - значит, меня так нельзя. А вас можно...

Он мягко ввел директора в его кабинет.

- Вообще, на такое не сердиться надо, а радоваться. Ведь сколько у
нас людей с такими инициалами: и тебе Василиск Васильевич
Документгура, и Виктор Владимирович Стремпе из отдела освоения, и
ваш антитезка Вениамин Валерьянович Бугаев, глава грузопотока, и
еще, и еще... а никого так не называют. По фамилии, по
имени-отчеству, по должности. А вам народом дарованы всего две
буквы - и ясно. о ком речь. Да если хотите, "Вэ-Вэ" - это больше,
чем "ваше величество"!

- Уж пря-амо! - по-саратовски произнес Пец, швырнул плащ в угол
дивана, вкладывая и в этот жест неизрасходованный гнев.- Король, куда там!

- Не нравится "Вэ-Вэ", так имейте в виду, что вас еще называют
"папа Пец". Чем плохо?

- Не король, так папа - час от часу не легче. Вот, не угодно ли
ознакомиться, какие дела творятся в нашем с вами "королевстве"? -
Валерьян Вениаминович протянул Корневу договор ‘ 455.

Тот устроился на углу длинного стола, просмотрел бумаги, фыркнул,
ухватил себя за нос: "Ну, черти, ну, откололи!.." - поднял глаза на Пеца:

- Ни слова больше об этом. Валерьян Вениаминович, беру дело на
себя, все выясню и ликвидирую. Надо же! - Он снова щедро
улыбнулся.- И это вас так расстроило?

Тот стоял, сунув руки в карманы Пиджака, глядел исподлобья.

- Не только. Били горшки вместе, а расплачиваться предоставили мне.
И еще улыбаетесь! Как хотите, Александр Иванович, но от вас я
такого не ждал: в трудную минуту оставить, отдать, собственно, на
расправу сановному ревизору... Уж не буду говорить: руководителя,
руководителей все предают,- но своего товарища, пожилого человека...

- ...и к тому же круглого сироту, как добавлял в таких случаях Марк
Твен,- дополнил Корнев, несколько уменьшив улыбку и тем выражая,
что его сантиментами не проймешь.- Не надо таких слов, Валерьян
Вениаминович. Много бы вам помогло, если бы я сидел рядом и
отбрехивался. А наверху мы тем временем такую систему сгрохали!.. И
тоже хватало трудных минут.- Он смягчил тон.- А улыбаюсь я не тому:
просто давно вас видел, соскучился. Сколько мы с вами не встречались?

- В наших условиях так говорить нельзя. Лично я не видел вас, так
сказать, а ля натюрель, суток пять.

- Э, педант, педант! А я вас больше недели. Поэтому и соскучился
сильнее, больше рад вам, чем вы мне.

- Да уж!.. Небось пока здесь сидели зампред и Страшнов, так не
спешил сократить разлуку! - Пец все не успокаивался.- Хоть бы в
неловкое положение не ставили меня.

- А чем я вас поставил в неловкое положение?

- Да хоть тем, что зачислили в группу Васюка-Басистова - Васюка. И
в одном приказе, соседними пунктами... Это ведь прямо для газетного
фельетона. Неужели не понимаете: более серьезные нарушения могут
воспринять хладнокровно - но такой анекдотец каждому западет в
душу. Теперь ревизор повезет его в Москву... Нет, я догадываюсь,
что вами двигало, когда вы составляли приказ: "чувство юмора
пронизало меня от головы до пят",- как писал чтимый вами Марк Твен...

- Так ведь в этих делах, Валерьян Вениаминович, если без юмора - запьешь...

- ...но сможет ли ваш Анатолий Андреевич отнестись с должным юмором
к тому, как у него будут теперь вычитать переплату?

- У Толюни?! - Корнев, посерьезнел, встал.- Как хотите, Валерьян
Вениаминович, этому не бывать. Нельзя. Он, конечно, и слова не
скажет, но... именно потому, что не скажет, нельзя! Другим
горлохватам и не такое сходит с рук, а Толюне... нет, этого я не
дам. Пусть лучше у меня вычитают, мой грех.

- О наших с вами зарплатах можно не беспокоиться. За
злоупотребления нам, вероятно, такие начеты оформят - надолго
запомним. А с Васюком...- Пец вспомнил худое мальчишеское лицо,
глаза, глядящие на мир с затаенным удивлением, вздохнул: нельзя у
него вычитать, стыдно.- Ладно, придумаем что-нибудь. Хорошо,- он
сел на диван.- Что вы там наблюдали?

- "Мерцания" и тьму, тьму и "мерцания" - и ничего на просвет.-
Главный инженер тоже сел, сунул руки между коленей.

- То есть проблема размеров Шара остается открытой? Саша, но ведь
это скандал,- озаботился Пец,- не знать физических размеров
объекта, в котором работаем, строим, исполняем заказы! Какова же
цена остальным нашим наблюдениям? Что мы сообщим на конференции? От
вашего и моего имени идут два доклада, оба на пленарных заседаниях.
Ну, второй, который сделаете вы, о прикладных исследованиях,
сомнений не вызывает, там все наглядно и ясно... А вот в первом -
"Физика Шара", которым мне открывать конференцию,- там многое
остается сомнительным, шатким: размеры, объем, непрозрачность,
искривленная гравитация, "мерцания" эти...

- Можете смело говорить, что внутренний радиус Шара не менее тысяч
километров.

- Так уж и тысяч! С чего вы взяли?

- Хотя бы с того, что к "мерцаниям" мы приблизились во времени, на
предельной высоте они иной раз затягиваются на десятки секунд, но
не в пространстве. Их угловые размеры почти такие, как и при
наблюдении с крыши. Это значит, что закон убывания кванта h
сохраняется далеко в глубь Шара.

- Ага... это весомо. И в телескоп ничего не углядели сквозь Шар -
ни сети, ни облака?

- Ничего.

- Так, может, Борис Борисович Мендельзон прав: внутри что-то есть?

- Если есть, то оно удовлетворяет противоречивым условиям: с одной
стороны, не пропускает сквозь себя лучи света и радиоволны, а с
другой - не отражает и не рассеивает их. Ни тела, ни туман, ни газы
так себя не ведут.

- Справедливо. Ну, а "мерцания" эти - что они, по-вашему?

- Они бывают ближе, бывают дальше. Те, что ближе, существуют
дольше, дальние мелькают быстрее. В бинокль видны некоторые
подробности. Но и эти подробности - тоже мерцания, искорки...

- А как это вы различили, какие ближе, какие дальше? - придирчиво
склонил голову Пец.

- По яркости и угловым размерам.

- Так ведь они неодинаковые все!.. Впрочем, можно статистически
усреднить, верно, для оценок годится. Но что же они?.. Слушайте,
может, это какая-то ионизация? В высотах разреженный воздух, а он,
как известно, легко ионизируется, если есть электрическое поле, а?

- Я думал над этим. Валерьян Вениаминович. По части ионизации
атмосферы я еще более умный, чем вы, это моя специальность. Не так
выглядят свечения от ионизации в атмосфере. Там полыхало бы что-то
вроде полярных сияний, а не светлячки-вибрионы.

- Так то в обычной атмосфере, а у нас НПВ - все не так!

- Ну, можно подпустить насчет ионизации,- согласился Корнев.

- Подпустить...- с отвращением повторил Пец.- Вот видите, как вы...
Может, все-таки снимем доклад? Не созрел он, чувствую. Что
подостовернее, включим в ваш - как наблюдательные феномены, без
академического округления. А?

- Ну, Валерьян Вениаминович, вы меня удивляете.- Корнев даже
раскинул руки.- Меня шпыняете за легкомыслие, а сами... Неужели
непонятно, что дать эти загадки и факты просто как феномены, без
истолкования в свете вашей теории НПВ - значит, упустить
теоретическую инициативу! Или вы полагаете, что если мы воздержимся
от комментариев, то и другие последуют нашему благородному примеру,
будут помалкивать до выяснения истины? Как не так, не та нынче
наука пошла. И те, которые истолкуют, какую бы чушь они не несли,
будут ходить в умных, в знающих - а мы в унылых практиках, которых
надо просвещать и опекать... Вот,- он подошел к столу директора,
взял там текст аннотированной программы конференции, вернулся к
дивану,- смотрите: на первом пленарном сразу после вас выступает
академик Абрамеев из Института философии с докладом
"Общефилософские и гносеологические аспекты исследования
неоднородного пространства-времени". Сей старец послезавтра впервые
окажется в Шаре, с НПВ он знаком по вашим же работам да по газетам;
у нас любой монтажник имеет более ясный философский взгляд на это
дело. Но доклад-то - его! А звание - академик. А философия, как
известно, руководительница наук. И что выходит?

- Ага,- сказал Пец,- действительно. В таком аспекте я не рассматривал.

- Вот видите.- воодушевился Корнев.- И вообще вы для своего
возраста и положения удивительно неделовой человек. Не пускаете в
Шар корреспондентов. Шуганули тех деятелей катаганской литературы и
искусств - зачем, спрашивается? Разве мы не нашли бы им несколько
комнат повыше? Пусть бы себе творили, а заодно присматривались к
нашим делам. Уверен, что у многих они вытеснили бы их прежние
замыслы... Ведь это паблисити! А без паблисити, как известно, нет
просперити.

- А надо?

- Что - надо?

- Да просперити это самое.

- Ну вот, пожалуйста! - Александр Иванович снова развел руками:
толкуй, мол, с ним,- и отошел.

- В детстве и юности,- задумчиво молвил Пец,- мне немало крови
попортила моя фамилия, которая, как вы могли заметить,
ассоциируется с популярным в южных городах еврейским ругательством...

- А, в самом деле! - оживился Корнев.- То-то она мне сразу
показалась какой-то знакомой.

- ...А я мальчишкой и жил в таком городе. Да и позже - вот даже
жена моя Юлия Алексеевна застеснялась перейти на нее, осталась на
своей. Хотя, между нами говоря, Шморгун - тоже не бог весть что...
И вот я мечтал: ну, погодите, вы все, которые не Пецы! Я вырасту
большим и вас превзойду.

- Ну?

- Все.

- Назидаете? - Корнев забрал нос в ладонь.- Вместо того, чтобы
прийти ко взаимопониманию со своим главным инженером, так вы ему
басенку из своего детства с моралью в подтексте? Я о том, что нам
это ничего не составляет, а для дела польза. И ученым так можно
потрафлять: кому диссертацию надо скорее написать, кому опыт или
расчет в темпе для заявки, для закрепления приоритета - пажал-те к
нам на высокие уровни. Мы же станем отцами-благодетелями ученого
мира, вся их взмыленная гонка будет работать на нас!

Пец с удовольствием смотрел на него, улыбался.

- Ну вот, он улыбается с оттенком превосходства! Нет, я вас,
Валерьян Вениаминович, до сих пор не пойму: то ли вы действительно
гений и обретаетесь на высотах мысли, мне, серому, недоступных,- то
ли у вас просто унылый коровий рассудок? Такой, знаете, жвачный: чав-чав...

Это было сказано не без расчета завести Пеца. Но тот только
рассмеялся, откинув голову:

- А может, и вправду такой!.. Хорошо, Саша, насчет доклада вы меня
убедили. Подпустим.

...И они говорили обо всем - то всерьез, то подтрунивая друг над
другом; оба ценили остроумие - вино на пиру разумной жизни. В
кабинет заглядывала Нюся, делала озабоченное лицо: в приемной
накопились ходоки и бумаги. Но директор или главный инженер взмахом
руки отсылали ее обратно. Время от времени призывно вспыхивал экран
инвертора - и снова то Пец, то Корнев, кому было ближе, отключали его.

Деловые темы мало-помалу исчерпались, разговор как-то нечаянно
снова свернул к фамилиям. "Но между прочим, Валерьян Вениаминович,-
сказал Корнев,- так и вышло: вы выросли и превзошли не-Пецев. Так
что мораль не совсем та... И, кстати, это типично".- "Что типично?"
- не понял Пец. "А это самое. Вы замечали, что на досках почета
процент гадких, неблагоуханных фамилий явно превосходит долю таких
фамилий в жизни?" - "М-м... нет".- "Ну! Глядишь на иную доску и
думаешь: если бы какой-то писатель в своей книге наградил
передовиков такими фамилиями, его бы в два счета обвинили в
очернении действительности. И тебе Пузичко, и Жаба, и Гнилозуб
рядом с Гнилосыром, и Лопух, и Верблюд, и Вышкварок... глаза
разбегаются. Так что это общий стимул. Валерьян Вениаминович, не
только у вас: доказать всяким там не-Жабам, не-Пецам, не-Лопухам,
что они - ого-го!.." - "Хм, вполне возможно",- благодушно кивнул
директор. "Поэтому надо считать несомненным благом для науки, что
судьба одарила вас такой фамилией. А то, глядишь, и не имели бы мы
до сих пор теории неоднородного пространства-времени".

- Ну уж прямо и не имели бы!..- растерянно сказал Валерьян
Вениаминович, поняв, что попал впросак. Настроился было на ответную
шпильку, но - взглянул на довольное лицо Корнева, спохватился.-
Александр Иванович, а вам не кажется, что мы сейчас бессовестно
треплемся? Будто и не на работе.

- Мне это давно кажется, Валерьян Вениаминович,- со вздохом ответил
тот, слезая со стола,- только не хотелось кончать. Ну, да вы правы.

Он ушел. Валерьян Вениаминович несколько минут сидел, покачивая
левой ногой, закинутой на правую, покойно улыбался и ни о чем не
думал. Ему было хорошо.



Вопреки опасениям (или надеждам?.. скажем так: полунадеждам, полу
опасениям) Валерьяна Вениаминовича ничего из ряда вон выходящего в
этот день в Шаре более не случилось - ни в части
идей-замыслов-проектов, ни в части трудовых свершений, ни даже
происшествий. Не случилось по самой прозаической причине: вскоре
после полудня (по земному времени) общий порыв действий,
забрасывавший людей, приборы, машины и материалы на верхотуру,
начал иссякать.

Первыми опустели самые высокие, "подкрышные" уровни: где из-за
перебоев с материалами (даже с водой, которую не так-то просто
гнать на полкилометра ввысь без накопительных резервуаров), где
из-за усталости работников. Затем замерли работы на кольце-лифте...
И так этаж за этажом, уровень за уровнем гасли в сумерках Шара окна
в лабораториях, мастерских, залах, осветительные трубки и
прожекторы на площадках. Люди сдавали на проходной свои ЧЛВ,
доставали из карманов остановившиеся часы, заводили их, ставили
стрелки на обычное время - и выходили в апрельский слепяще-яркий день.

Земля брала свое.

Только в зоне работа продолжалась вечером и ночью при свете
иллюминационных мачт, да по спирали мотались машины, доставляли на
перевалочные площадки повыше всякие грузы - на завтра.



II



Историю возникновения и исполнения договора ‘ 455, который вошел в
анналы Шара под названием "Великий поросячий контракт", Корнев
изложил на очередном НТСе, научно-техническом совещании следующим
утром 7 апреля. Александр Иванович питал слабость к тому, чтобы
живописать сообщения,- но здесь ему не пришлось и стараться.

...Отдел освоения, где возник и внедрился в жизнь Шара этот
замечательный контракт, имел обязанностью занимать вновь
отстроенные помещения башни какими-нибудь пробными, как правило,
непродолжительными делами - с непременной загрузкой электрической
сети, водопровода, канализации, вентиляции, внутренних (но не
внешних!) грузовых путей. Это делалось, чтобы новые участки
вживились в напряженно действующий цельный организм башни, и
координатор далее учитывал их существование. Обычно освоители
организовывали на новых пространствах бытовки, перемещали туда
раздаточные инструментов и приборов, службы оперативного ремонта -
и все получалось мило.

Но старший инженер этого отдела Вася Шпортько был сыном
председателя колхоза "Заря" Давыда Никитича Шпортько и часто
навещал родителя. В одну такую встречу в марте отец поделился с
сыном заботой: горит колхоз с мясопоставками, с прошлого года
должны, а сдать нечего. Пьяница-зоотехник запустил ферму, поморил
свиней, а те, что остались, такие - хоть зайцев ими гоняй. Сын
подумал, сказал: "Батя, все будет. Сделаем. Готовь корма",- и
объяснил что к чему. Конечно, предложи такое Давыду Никитичу,
пожилому солидному человеку, члену бюро райкома, хоть сам профессор
Пец, он бы не поверил, отмахался руками. Сыну же он не то что
поверил, а - доверился.

И сын провернул. В общей суете никто в содержание дог