уку.  Снова  раздался  пронзительный
свист, и от круглого набалдашника  на  "лопате"  к  груди  Мамы  протянулась
тонкая огненная нить. Мама выгнулся, его ногти процарапали по паркету восемь
светлых бороздок, а губы скривились в беззвучных проклятиях,  но  уже  через
секунду он замер и обмяк.
   Я так и не услышал от него ни единого слова. Незаметный  человек,  всегда
становящийся за спиной, кем он был  в  моей  версии?  Артистом-эксцентриком,
инструктором спецназа, уголовным элементом? Теперь этого  не  узнает  никто.
Новый мир требовал от метателя ножей  использования  его  таланта  напрямую.
Судьбу Мамы определило само время. Вернее - Тихон,  взявший  на  себя  право
экспериментировать с человечеством.
   Тихон нагнулся, однако на полу лежал только дырокол. Он покрутил  головой
в поисках пистолета, но его нигде не  было.  Пользуясь  тем,  что  противник
отвлекся, Куцапов вскочил, и тогда Тихон наконец увидел  потерянное  оружие.
Ствол смотрел ему прямо в лоб.
   - Ловкий ты мужик, Колян. Мне б такого помощника.
   - Ты бы его грохнул, как Кришну.  Брось  ружьишко.  Где  взял?  Небось  в
будущем позаимствовал? И отдай синхронизатор.
   - Хорошо, только не волнуйся.
   Тихон нетвердо отступил на  два  шага  и  вдруг,  оттолкнувшись,  прыгнул
спиной вперед. Куцапов не раздумывая открыл огонь. Колян выстрелил семь  раз
подряд, укладывая пули в пунктирное копье, но войдя в дыру, оно  унеслось  в
какие-то неведомые дали.
   Тихон    исчез.    От    него    можно    было     ожидать     очередного
высокоинтеллектуального выверта, но о том, что он просто смоется,  никто  не
подумал. Все, что от него осталось, - это несколько капель  крови  на  чисто
вымытом полу.
   Куцапов склонился над Мамой.
   - Пули. Сколько же их здесь? Сплошная каша! Я думал,  у  Тихона  лазерная
винтовка, а это пулемет какой-то.
   Он  пощупал  пульс  -  на  всякий  случай.  Чуда  не  свершилось:   тело,
напичканное металлом, - лишь тело, и  ничего  более.  Николай  мягко  провел
ладонью по лицу Мамы, словно закрывал в душе  какую-то  дверку.  Кто  знает,
сколько их нам отведено, этих дверок, и что произойдет, когда будет  заперта
последняя?
   Его  ухо  с  оторванной  мочкой  продолжало  кровоточить,  и  я  принялся
разыскивать аптечку. Вместе с Лиманским мы продезинфицировали рану и кое-как
наложили повязку. Теперь Куцапов, угрюмый, перепачканный, забинтованный, был
вылитый "лесной брат". Смуглые хозяева жизни из двадцать  шестого  бросились
бы врассыпную от одного его вида, но  по  Москве  девяносто  восьмого  такой
типаж не прошел бы и ста метров.
   - Как он, собака, сюда пролез? - спросил Николай. - Ведь  вчера  квартира
была занята.
   - Зато она свободна целых десять дней, начиная с завтрашнего,  -  заметил
Петрович. - Скорее всего он специально дразнил  нас  на  пароме,  все  время
опережая на полчаса. Тихон хотел, чтобы мы появились здесь как можно раньше.
Теперь он нас запер, и в его распоряжении полторы недели.
   - Это он так думает, - уточнил я.
   - Мишка! У тебя же есть свой синхронизатор! Но зачем Тихон приходил?
   - Он взял то, что ему требовалось, - машинку. Только  для  чего  ему  две
штуки?
   Петрович схватился за голову и, взъерошив небогатую шевелюру, забегал  по
комнате.
   - Два синхронизатора! У Тихона была идея. Спорная, конечно, но  последнее
время многое из  его  бреда  становится  явью.  Он  подбивал  меня  на  одну
авантюру, только Фирсов запретил рисковать, и я не решился. Ты ведь  знаешь,
откуда взялся этот предел - двадцать лет?
   - Я об этом не задумывался.
   - Напрасно. Земля движется.
   Куцапов хмыкнул, давая понять, что это известно даже ему.
   - Переместившись хотя бы на один день, ты вынырнешь в  открытом  космосе.
Чтобы этого не случилось, синхронизатор связывает каждый  момент  времени  с
определенной точкой пространства. Синхронизирует, если  угодно.  Чем  больше
дистанция, тем сложнее расчеты. После двадцати лет вероятность ошибки  очень
велика. Создатели прибора намеренно ограничили его возможности.
   -  Несчастных  случаев,  значит,  боялись,  -  заключил  Колян.  -  Вдруг
какой-нибудь урод запрыгнет слишком далеко.
   -  Тихон  решил  объединить  два  дырокола  и  выяснить,  что  из   этого
получится?
   - Примерно так. У него действительно серьезные планы.
   - Будем рушить, - решительно заявил Куцапов. - Он -  нас,  а  мы  -  его.
Поехали, Миша.
   - Стоп! Разогнался! - раздраженно выкрикнул Лиманский. - Уже съездили!
   - Ну, Петрович, это не в счет! Он же, падла рыжая, заманил, одурачил.
   Лиманский тяжело вздохнул и, неумело прикурив, выскочил из комнаты.
   - Петрович, ну что ты? - примирительно позвал Николай. - Куда ты ушел?
   Тот вернулся уже без сигареты и прислонился к шкафу, нервически пощипывая
бородку.
   - Идти действительно надо, - поддержал я. - То, что он совершил,  не  так
страшно по сравнению с тем, что собирается натворить.
   - Петрович, Мишка дело говорит. Он на этом собаку съел. У  меня,  кстати,
такая задумка появилась! Сейчас нас трое. Вернемся немного  назад,  там  нас
еще четверо, всего - семь. Встанем со всех сторон и...
   - Нет, мы сделаем наоборот: сами придем  к  нему  в  гости.  Допустим,  в
семнадцатое июля или в восемнадцатое. Он застал нас врасплох, мы ответим тем
же. Тихон ведь не знает, что у нас есть еще один дырокол.
   - А если б не было? Мы бы сидели тут, как крысы, - и сегодня, и завтра, и
восемнадцатого. И все равно с ним столкнулись бы.  Или  вот:  он  хотел  нас
убить. Как он собирался жить в одной квартире  с  четырьмя  трупами?  Летом,
когда...
   Куцапов,  не  закончив,  умолк  и  прислушался.  Из  прихожей   донеслось
позвякивание - кто-то возился с  замком.  Передо  мной  как  наяву  предстал
человечек с серым затертым лицом и таким же  чемоданчиком.  Я  нисколько  не
сомневался, что нас решили побеспокоить не вдруг, а с  подачи  Тихона.  Свои
оплошности он исправлял с завидной прытью...
   Я выставил на табло половину пятого утра  восемнадцатого  июля.  В  такую
рань все нормальные люди обязаны спать,  впрочем,  Тихона  это  могло  и  не
касаться.  Колян  наскоро  переоделся,  благо  в  гардеробе  нашелся  свитер
подходящего размера. Потом он выдернул  из  дверцы  два  ножа  подлиннее  и,
перезарядив пистолет, первым нырнул в дыру.
   Тихона здесь не было, это стало ясно сразу же, как только я осмотрелся на
новом месте. Кто-то передвинул в комнате шкафы, убрал кресло и поставил софу
с ободранной черной спинкой. У стены появилась тумба с большим телевизором и
видеомагнитофоном, над ней прилепилась картонная  репродукция  Айвазовского.
Изменения  были  незначительными,  однако  явка  сразу  приобрела  несколько
мещанский вид. Для полной гармонии  не  хватало  только  выводка  фарфоровых
слоников на кружевной салфетке.
   В нос ударили запахи теплой водки  и  скисшего  кваса.  На  кухне  кто-то
немузыкально распевал, гремел посудой и непрерывно чиркал спичками.
   - Стойте здесь, - шепотом приказал Колян. - Я сам разберусь. Кажется,  он
пьяный.
   - Не вздумай его убивать! - предупредил Петрович, делая страшное лицо.  -
Тихон нам нужен живым.
   Спорить с ними я не стал, это  было  бы  гораздо  дольше,  чем  позволить
Коляну самому убедиться, что Тихон опять нас провел. То ли из-за охотничьего
азарта, то ли из-за отсутствия практического опыта Куцапов  и  Лиманский  не
придали значения переменам в комнате, а напрасно. Здравый смысл подсказывал,
что обновлять на явке мебель Тихону  незачем,  да  и  не  был  он  похож  на
человека, влюбленного в быт.
   Николай еще раз проверил  пистолет  и  крадучись  проследовал  на  кухню.
Жилец-полуночник  продолжал  фальшиво  мурлыкать,   шаркая   шлепанцами   по
линолеуму. Неожиданно все издаваемые им звуки стихли,  затем  раздался  звон
упавшей кастрюли, и дрожащий фальцет взмолился:
   - Не надо, у меня семья!
   - Не стрелять! - крикнул Лиманский, вылетая из комнаты.
   Весь пол в кухне  был  залит  коричневой  гущей,  от  которой  поднимался
плотный едкий пар. Куцапов стоял у плиты и брезгливо отряхивал брюки, однако
это  не  мешало  ему  держать  на  мушке  заплывшего  жиром  мужика,  тщетно
пытавшегося схорониться под столом. Тучный жилец жалобно скулил, пряча  лицо
в ладони.
   Петрович с ходу повис на  Куцапове,  вырывая  у  него  пистолет.  Николай
воткнул Лиманскому палец в солнечное сплетение и отодвинул его на расстояние
вытянутой руки.
   - Не трогал я  никого,  -  раздраженно  проговорил  Колян.  -  Просто  он
испугался.
   - Кто это?
   - Да уж не Тихон. - Куцапов плебейски высморкался в  раковину  и,  открыв
кран, загадочно покосился на меня. - Это Федорыч. Мишка его знает.
   Следователь  с  Петровки  выглядел  точно  так  же,  как  в  день   моего
задержания. Три года, сброшенные с плеч, не добавили  ему  ни  бодрости,  ни
свежести. Запихнуть складки в  пиджак,  стянуть  дряблую  шею  галстуком,  и
свиноподобная фигура  снова  станет  федорычем,  грозным  и  могущественным.
Расслабленным.
   - Отпустите! - попросил он, задыхаясь. - Детей  еще  на  ноги  поставить.
Жена не работает. Отпустите, я хорошо заплачу. Ганевскому скажете, что  дома
не застали.
   - Ты как сюда попал, Федорыч?
   - Это вы попали. А я здесь живу.
   Следователь перестал ползать и, отерев липкие ладони о трусы, закурил.
   - Вас послал не Ганевский, - проронил он с неимоверным облегчением.
   - Федорыч, ты меня не помнишь,  что  ли?  С  Луны  свалился?  Это  же  я,
Николай. Хватит трястись!
   - Если  не  Ганевский,  то  кто?  -  вновь  насторожился  следователь.  -
Малашенко?
   - Вы не можете здесь жить, - сказал Лиманский. - Либо до, либо после,  но
только не сейчас.
   - Петрович, не сбивай его  с  толку,  он  и  так  в  отпаде,  не  видишь?
Замятина, двадцать один, квартира восемнадцать?
   - Нет, - мотнул головой Федорыч  и  вдруг  захохотал.  -  Ну,  вы  даете!
Вломиться - вломились, да не по тому адресу! - Он  согнулся,  насколько  это
позволяло пузо, и его багровые щеки  заколыхались  над  коленками.  Сигарета
упала в густую массу, похожую на блевотину, и омерзительно зашипела.  -  Кто
вы тогда? Грабители?
   - Не улица Замятина? - всполошился Куцапов. - Как же так?
   Не поверив, я выглянул в окно. На кособоких качелях  без  сиденья  дремал
худой голубь, сквозь вялую зелень никому не нужных деревьев был виден стол с
пустой бутылкой и промасленной газетой.
   - Номер дома и квартиры сходится? А год - девяносто восьмой?
   - Да вы свихнулись! Восьмой, восьмой, - заверил Федорыч,  стоило  Николаю
поднять пистолет.
   - И давно ты здесь обитаешь?
   - Ну как давно, - задумался он. - Лет пятнадцать.
   - Странно.
   - Вот и я говорю: врываются трое с оружием. Думаю, из  прокуратуры.  Нет.
Ограбление? Не похоже. - Федорыч взял новую сигарету и в ожидании объяснений
уставился на Куцапова. - Не из-за этого же, - кивнул он в сторону плиты.
   На  маленьком  огне  грелась  скороварка.  От  парового  клапана  отходил
резиновый шланг,  надетый  на  извилистую  трубку.  Трубка  была  запаяна  в
стеклянную колбу, к которой также подсоединялось  несколько  шлангов  -  вся
конструкция напоминала аппарат для приготовления героина  из  малобюджетного
кино про мафию.
   - Самогон, - определил Колян, нюхнув эмалированный ковшик. -  На  кой  он
тебе сдался? .
   - Пить, - недоуменно пояснил Федорыч.
   - А водка что, не нравится?
   - Где же ее взять, водку?
   - Где все берут? В магазине.
   - Это не я, это ты с Луны свалился, - проговорил следователь.
   - Я ничего не понимаю, - вышел из себя Лиманский.
   - Тихон, - лаконично ответил я. - Улица Замятина превращается в...
   - Гудронная, - подсказал Федорыч.
   - Ага, в Гудронную. Явка становится обычной квартирой, а большой  человек
с Петровки не может найти себе нормальную выпивку.
   - Бывший, - буркнул тот. - Потому и не могу.
   - Федорыч! Тебя списали? - изумился Колян.
   - Ничего, мы еще тряхнем стариной, - пообещал тот.
   - Обязательно тряхнем. В начале двухтысячного у нас с  тобой  такие  дела
развернутся!
   У меня защемило сердце. Еще как развернутся! Дела  Куцапова  для  кого-то
обернулись трагедией. Мефодий, торгующий тушенкой...  Он  заклинал  меня  не
связываться с Коляном - и вот мы вместе, ищем какого-то чокнутого.
   - Николай, не трепи языком, - предупредил Петрович. - Душно  тут  у  вас.
Мы, наверное, пойдем. - Он взял Куцапова за рукав и потянул к выходу.
   Задерживаться у Федорыча не имело смысла. Тихон вновь исказил, переиначил
реальность - неизвестно, что и в каком году он совершил, но  факт  оставался
фактом:  открытая  дверь  обернулась  каменной  стеной.  Продолжать  в   нее
долбиться было бессмысленно. Я распрощался с обескураженным  следователем  и
пошел за Лиманским, как вдруг меня осенило.
   - Федорыч, а давно вас выперли?
   - Скоро год.
   - Но связи-то, наверное, остались?
   - Есть люди, - деловито ответил тот.
   - Нам бы справочку получить. Человека одного ищем.
   - Это не проблема. - Федорыч взял трубку, но, накрутив на диске несколько
цифр, положил обратно. - А почему я должен вам помогать?
   - Потому что у нас с тобой дружба, - заявил Куцапов, ненароком  показывая
убранный было пистолет.
   - Золов Тихон Базильевич, - продиктовал Лиманский.
   Федорыч старательно записал имя на обрывке газеты и спросил:
   - Может, Васильевич?
   - Базильевич, - отчетливо произнес Лиманский. -  Год  рождения...  где-то
середина девяностых. Место рождения неизвестно.
   - Н-да. Если б он не был Золовым, да еще и Базильевичем, я бы и  пытаться
не стал.
   Следователь набрал номер и, дождавшись, пока  позовут  какую-то  Ниночку,
назвал данные, особо выделив редкое отчество. Затем он перевернул газету  на
другую сторону и приготовил карандаш. Трубка ответно замурлыкала, и Федорыч,
прикрыв ладонью микрофон, сообщил:
   - Золов Тихон Базильевич в базе данных отсутствует.
   - Жаль, - равнодушно отозвался Лиманский. - Значит, он еще не родился.
   На Федорыча эти слова подействовали сильнее, чем ствол Куцапова.
   - Ниночка, всех, кто близко, пожалуйста. На том конце снова заговорили, и
Федорыч принялся покрывать поля газеты мелкими каракулями.
   - Никаких Базильевичей нет и в помине. Золовых  за  последние  годы  было
только двое: Сергей и Елизавета. Золова Елизавета Максимовна, та-ак... город
Тула, недавно вместе с родителями выехала на постоянное место  жительства  в
Канаду.  Золов  Сергей  Аркадьевич,  москвич,  погиб  трех  лет   от   роду.
Собственная мамаша из  окна  выбросила,  я  этот  случай  помню.  Теперь  по
Тихонам. За пять лет их уродилось всего четырнадцать - удача, я  вам  скажу,
необыкновенная. Однажды разыскивали Епифана, так их  по  стране  штук  сорок
нашлось.
   - Из этих четырнадцати сколько живет в Москве?
   - Трое, - ответил Федорыч, сверившись с  записями.  -  Одному  два  года,
другому четыре, третьему несколько  месяцев.  Мать  отказалась,  из  роддома
переведен в дом младенца... а, вот, из сводки: похищен неизвестным.
   - Когда?
   - Вчера вечером. Точно, еще репортаж по телевизору показывали.
   - Похищенный новорожденный, случайно, не рыжий? - горячо спросил Куцапов.
   Федорыч  выразительно  посмотрел  на  Николая  и,  не  ответив,  принялся
вытирать пол.
   - Была надежда и вся вышла, - подытожил Лиманский. - Того  Тихона  украли
или не того, что сейчас гадать?
   - Вообще странное совпадение, - сказал я. - Нам такие случаи на руку,  по
ним мы его и вычислим.
   - Случаями всякими интересуетесь? - обрадовался Федорыч. Перешагнув через
лужу выгнанной браги, он удалился в комнату и принес кусок желтоватого тюля.
- Забирайте, может, вам от него какой прок будет.
   - Что это за тряпка?
   - О-о! Тряпка не простая. Видите дырочку? Сигаретой прожег -  давно,  еще
до отставки. А вот здесь, с краю, вином залито. Это часть  занавески.  Вчера
утром нашел, у окна.
   - Ну и что?
   - Моя-то занавеска целая. И на ней - я проверял - и дырка, и  пятно.  Все
сходится. А рядом с окном, в стене, семь пулевых отверстий, кучненько так, в
"десяточку". Стреляли в упор, это я как специалист говорю, то есть  прямо  в
комнате кто-то взял и разрядил целую обойму. Вчера.  А  я,  представьте,  не
заметил, хотя всю неделю из дома не выхожу. Аномальное явление,  -  заключил
Федорыч. - Если б меня замочили, тьфу-тьфу, то все было бы  ясно.  А  так  -
пробрались в квартиру, постреляли, подкинули копию занавески и скрылись.
   С Федорычем мы распрощались почти по-дружески. Вряд ли он понял,  кто  мы
такие, однако его вполне  устраивало,  что  мы  не  от  Ганевского.  Тюль  я
посоветовал ему выкинуть, а стену зашпаклевать, чтобы и воспоминаний никаких
не осталось.
   Бывший следователь проводил нас до лестницы и, стоя  в  дверях,  смятенно
обратился к Николаю:
   - Ты думаешь, все образуется?
   - Уверен. Будешь, Федорыч, снова на коне, так что держи  форму.  Товарища
моего запомни получше, - наказал Куцапов, похлопывая меня по плечу. - Придет
время, выручишь человека.
   - Постараюсь, - покладисто отозвался Федорыч. - Смотрите там, осторожнее.
Лунатики.
   - Петрович, а как же Мама? - спросил Колян. - Где он теперь лежит?
   - Где-то лежит, - грустно ответил Лиманский.
   Мы вышли из дома и заглянули во двор - "Вольво" на месте, естественно, не
оказалось. По улице проехала поливальная машина, и дышать стало легче. Часы,
которые я автоматически переводил с каждым новым  броском,  показывали  семь
утра. Автобусная остановка наполнялась сонными, разбитыми после душной  ночи
людьми.  По  мостовым,  шурша  свежеразлитой  влагой,  пробегали   недорогие
автомобили, развозящие рабочий класс. Время служащих еще не пришло.  Строгие
мужчины  в  галстуках  и  их  томные  секретарши,  фригидные  бизнес-леди  и
моложавые клерки в одинаковых белых рубашках  -  все  они  возникнут  позже,
часам к восьми.
   Денег со служебной  квартиры  мы  не  взяли  -  не  из-за  щепетильности,
конечно, а по недомыслию. У меня в кармане по-прежнему лежало три рубля, для
оплаты загородной поездки - маловато.
   Первый  же  водитель,  которого  мы  попросили  довезти  нас   бесплатно,
испуганно умчался прочь.  В  принципе  я  и  Лиманский  могли  бы  сойти  за
обнищавших  ученых  и  сподвигнуть  какого-нибудь  автолюбителя   на   порыв
бескорыстия, но все портил Куцапов,  мощный  и  сытый  мужчина,  на  лице  у
которого был нарисован диплом колымского университета.
   Пользоваться  дыроколом  в  Москве  было  бы  безумием:  в   две   тысячи
восемнадцатом нас мог ждать либо патруль ООН, либо Исламская Гвардия.  Я  не
помнил, в каком году вторые победили первых, мне это  было  безразлично,  но
встречаться не хотелось ни с теми, ни с другими.
   - Придется нарушать УК. Выбирайте: угнать машину или  украсть  деньги,  -
предложил Куцапов, потешаясь над корчами Петровича. - Лично я -  за  первое.
Еще можно захватить тачку прямо с шофером и  заставить  его  отвезти  нас  к
парому, но это уже терроризм, -  уведомил  он,  откровенно  любуясь,  как  в
Лиманском борются страх, совесть и здравый смысл.
   Движением бровей я показал, что согласен, поскольку другого  выхода  нет.
Дело оставалось за Петровичем.
   - Угоняй, - решился он.
   Следующий  час  мы  потратили  на  поиск  подходящего  автомобиля.  Колян
придирчиво рассматривал каждый вариант, и что-нибудь все  время  оказывалось
не так: то машина была чересчур броской, то,  наоборот,  колымагой,  которая
могла заглохнуть,  не  проехав  и  километра.  Наконец  Николаю  понравилась
чумазая "ГАЗ-31", сиротливо гниющая в  одном  из  дворов.  Машина  выглядела
бесхозной, однако по каким-то  незримым  признакам  Куцапов  определил,  что
"Волга" все еще на ходу.
   Я встал на стреме  у  выезда  под  аркой,  Петровичу  же  Колян  приказал
погулять в сторонке и постараться не упасть в  обморок  раньше  времени.  Не
успел я докурить сигарету и до половины, как подкатил  Николай  и  торопливо
открыл мне дверь. Ли-манский сидел