Евгений ПРОШКИН
    МЕХАНИКА ВЕЧНОСТИ






ONLINE БИБЛИОТЕКА


http://www.bestlibrary.ru

Анонс

   Выйти утром  за  пивком  и  около  собственного  подъезда  наткнуться  на
вражеские танки - перспектива не из веселых. Кто же знал, что  так  печально
обернется  многообещающая  встреча  с  собственным  двойником  из  не  очень
далекого  будущего,  прибывшим  с  бесценным  подарком  -  четырьмя  еще  не
написанными тобой книгами и  с  портативной  машиной  времени  в  придачу  и
предложившим провести один сугубо  личный  эксперимент?  А  в  результате  -
страшный катаклизм, поразивший пространство и время,  превративший  Землю  в
мир, где столкнувшиеся лбами сверхдержавы расплескали мозги по  континентам.
Но безжалостное колесо истории еще можно попытаться повернуть вспять...

Пролог

   Сейчас она скажет: "Посуду вымоешь ты". Я заною: "Почему  опять  я?"  Она
устало вздохнет: "Но ведь я и стираю, и убираю, и готовлю".
   Вздох - ее любимая реплика. Как я  раньше  этого  не  замечал?  Далее  по
сценарию я выкидываю окурок в форточку и плетусь к раковине.
   - Миша, я сегодня так замоталась... Помой посуду, а? Мефодий!
   Почти в точку.
   Забавляясь, стремительно набрасываю фартук  и  хватаю  со  стола  грязную
тарелку.
   - Конечно, Ален, отдохни. Шурик новую повесть закончил - там,  на  диване
лежит. Почитай, интересно. По ящику все равно ничего нет.
   Ее брови выползают на лоб и застывают у самой челки.
   - Сударь, вы решили стать идеальным мужем?
   - Иди, иди, пока я добрый.
   Алена, одолеваемая сомнениями, уходит с кухни, а  я  не  спеша  занимаюсь
привычной когда-то работой: чашки на полку, тарелки  в  сушку,  вытереть  со
стола. Да, еще ополоснуть раковину. Все.
   Все это уже было, и неоднократно. Можно спорить, можно скандалить,  финал
будет тот же: посуду придется мыть мне. Такая уж у нас традиция, и ломать ее
не хочется. Тем более что до конца  нашего  брака  осталось  всего  полгода.
Через шесть месяцев наступит десятое апреля. Эту дату я запомнил навсегда.
   Десятого апреля я вернусь окрыленным: у меня наконец  примут  повесть.  В
издательстве я встречу Кнута, и там же,  в  буфете,  он  раскрутит  меня  на
небольшой банкет, поэтому домой я приду  поздно,  зато  с  огромным  букетом
розовых гвоздик. Однако цветам будет  суждено  отправиться  в  мусоропровод,
поскольку прямо с порога я узнаю, что жены у меня больше нет.
   О разводе Алена объявила  буднично  и  неэффектно,  кажется,  пригоревшие
котлеты  взволновали  бы  ее   сильнее.   Деловито   укладывая   в   чемодан
многочисленные блузки, она обронила "Я ухожу", и ее голос потонул в фанфарах
какого-то рекламного ролика.
   - Вот так сразу? - растерянно спросил я.
   - Не сразу, Мефодий, не сразу. - Она назвала меня моим настоящим  именем,
хотя прекрасно знала, что я этого не выношу. -  У  нас  с  тобой  давно  все
кончилось, Миша. Разве ты не замечал?
   Я, не в силах собраться с мыслями, лишь пожал плечами. Кончилось? Давно?!
Да ведь все только начинается! Именно сегодня, сейчас...
   - Не замечал. - Алена оторвалась от чемодана  и  одарила  меня  печальным
взглядом.
   Она ушла, а на следующий день вернулась и потащила меня в ЗАГС - подавать
на развод. Сопротивляться? Какой  смысл?  Я  даже  не  спросил,  куда  Алена
перевезла вещи. Мне было не до  этого  -  я  пил  водку  и  плакал.  Но  это
произойдет в апреле. Через полгода.
   Алена лежала на диване  и  лениво  листала  красочный  журнал.  Картонный
скоросшиватель с Сашиной рукописью, как я и ожидал, переместился на  пол.  Я
скинул тапочки и пристроился возле жены. Потом мягко взял журнал и отодвинул
его в сторону.
   - Опять? - Во взгляде Алены появилось недоверие. - Мефодий, ты что, начал
принимать какие-то таблетки? Тебя не узнать.
   Минут через сорок Алена,  делая  большие  глаза,  направилась  в  ванную.
Докуривая сигарету, я еще немного повалялся, потом встал. За  эти  два  дня,
таких обыденных и невероятных, я чуть не забыл о самом главном, о том, зачем
я сюда вернулся.
   Я разыскал тетрадь в клетчатой обложке и, открыв ее на  чистой  странице,
сделал короткую запись. Раньше у меня не было  этой  дурацкой  привычки,  но
десятое апреля многое изменило. Теперь у меня,  как  у  всякого  нормального
гения, появился свой пунктик, и я повсюду таскаю с собой  сборник  кошмаров,
обернутый в желто-коричневый коленкор.
   Я надел брюки и на  всякий  случай  похлопал  по  карманам.  В  правом  -
прямоугольная плоская коробочка,  в  левом  -  дискеты.  Компьютер,  коротко
бибикнув, включился, и, пока я копался  с  принтером,  в  комнату  вернулась
супруга.
   - Опять муки творчества? - спросила она  равнодушно.  -  Ладно,  не  буду
мешать.
   Я кивнул, выражая одновременно согласие и  благодарность.  Алена  нечасто
бывала такой покладистой.
   Принтер - родная "Радуга", а не  какой-нибудь  лицензионный  "Хьюлетт"  -
тонко  запел,  отпечатанные  листы  с  убаюкивающим  шуршанием  поползли   в
прозрачный приемный лоток. Четыре романа, которые если и не потрясут мир, то
уж по крайней мере заставят его выделить и  отгородить  для  меня  местечко.
Четыре  толстые  книжки,  написанные  моей  собственной  рукой.  Две  тысячи
страниц, из которых я пока не прочитал ни единой.
   - Это тебя, - Алена ткнула мне в лицо телефонной трубкой.
   Я  снова  не  услышал,  как  жена  вошла.  Странно,  раньше  она   любила
по-старушечьи шаркать шлепанцами. Я посмотрел на  ее  ноги  -  на  них  были
мягкие вельветовые тапочки с задниками. Таких я у нее не видел.
   - Мишка? Салют, - раздалось в трубке.
   - Здрасьте. Кто это?
   - Костик. Не узнал, что ли?
   - А, Костик, привет! - Я замялся, ожидая от абонента следующей реплики. О
чем с ним говорить, я не представлял, потому что ни с каким Костиком  знаком
не был.
   - Ну что, ты надумал?
   - Да, - ответил я, не понимая, о чем идет речь.
   - Значит, договорились, - уточнил неизвестный Костик.
   - Да, - сказал я и отключил телефон.
   - Миша, я пришла. - Голос за спиной раздался неожиданно, но  вздрогнул  я
не от этого. Интонация, с которой Алена напоминала о себе, вернула меня в те
давно ушедшие, здорово намарафеченные памятью времена, когда мы жили вместе.
   Мне есть что вспомнить. Тогда, до развода,  вокруг  происходило  какое-то
движение, и я, сам того не желая, в нем участвовал. У меня была жизнь. После
развода не было ничего. Четыре года - ничего. Только  бесконечная  писанина,
когда вялая, когда запойная, но одинаково  безрезультатная.  Все  мои  опусы
вызывали интерес лишь у собрата по перу Кнутовского.
   Вот если  бы  меня  напечатали  до  развода,  возможно,  Алена  стала  бы
относиться ко мне иначе. Увидела бы во мне что-то еще, кроме пустых  амбиций
и бесполезного корпения над рукописями. И у нас все сложилось бы по-другому.
   -  Уважаемые  телезрители!  Свои  вопросы  героине  передачи  вы   можете
задать... - сказали мне в самое ухо.
   - Я буду смотреть телевизор, - сообщила жена.
   Это была боевая стойка: Алена давала понять, что  ее  право  на  просмотр
очередного ток-шоу священно и неотъемлемо.
   - Ален...
   - Я и так тебя целых полчаса не трогала.
   - Да я не об этом.
   - А... Нет, Миша, хватит. У меня там уже все болит.  Оставим  на  завтра,
хорошо?
   - И не об этом тоже.
   - А о чем? - Она посмотрела на меня так, будто я ее чем-то шокировал.  Но
я только собирался.
   - Алена, как ты думаешь, мы с тобой нормальная пара? Ну, в смысле, у  нас
все хорошо?
   Черт, ведь совсем не то хотел сказать. Уж больно издалека получается.
   - Ты на что намекаешь?
   - Да не намекаю я. Просто интересно, за что ты меня можешь бросить.
   - ...конечно, стать заместителем  генерального  директора  такой  крупной
компании совсем не просто. В восемьдесят пятом году, то есть шестнадцать лет
назад, я была простым менеджером... - заговорила вальяжная дама, сидевшая по
ту сторону экрана.
   - Опять ты со своей философией! - раздраженно бросила Алена. - Вот, из-за
тебя вопрос пропустила. О чем ее спросили?
   - А это так важно?
   - Слушай, мотай на кухню!
   - Не бойся, мне твой ящик не мешает. Делай что хочешь, сегодня твой день.
   - А завтра? - не растерялась она.
   И завтра, и послезавтра - вплоть до десятого апреля. Все будет  так,  как
сейчас, только эти полгода пройдут без меня, я их уже пережил. В понедельник
все вернется на свое место, это кресло у компьютера  займет  тот,  кому  оно
принадлежит. У него еще все впереди: и повесть, которую  сначала  примут,  а
потом вернут, и гвоздики, которые придется ломать, потому что они не  влезут
в мусоропровод, и смазанный фиолетовый штампик "Брак расторгнут".
   Один роман был готов. Я утрамбовал пачку и отделил еще  теплый  последний
лист. Страница пятьсот три. Ого!
   - Миша, когда ты успел подстричься?
   - Вчера утром.
   - Ой, а это у тебя что, седой волос? - Алена оторвалась от  телевизора  и
подошла ко мне.
   - Где, на виске? Здрасьте, опомнилась! -  Я  заставил  себя  усмехнуться,
хотя внутри все сжалось.
   Неужели я действительно изменился? И как теперь будет оправдываться  тот,
другой? Прическа - дело поправимое, но седина... Надо было закрасить.
   - И похудел здорово...
   Я с надеждой посмотрел на экран. Там, как назло, шла реклама.  Мне  вдруг
захотелось все ей высказать, выдать на одном дыхании, что живу  я  теперь  в
паршивой квартире у черта на куличках, женщин вижу преимущественно  во  сне,
питаюсь концентратами, оттого и отощал, и все потому, что  в  один  весенний
день моя жена собрала вещички и исчезла. Самое обидное,  что  по  прошествии
четырех с половиной лет я так и не узнал - зачем, куда, к кому.
   - Мы продолжаем разговор о том, как  достичь  вершин  успеха.  Наш  новый
гость - директор-распорядитель фонда имени...
   - Нет, показалось, - успокоила себя Алена и упорхнула на диван.
   Я облегченно вздохнул. Два дня все шло как по маслу, а под занавес  такой
прокол.
   Отыскав в столе папку побольше  и  поновее,  я  уложил  в  нее  рукопись.
Тесемки еле сошлись, бантик вышел  маленьким  и  неаккуратным.  Сойдет,  мне
только до издательства довезти, а там папка уже не понадобится.
   Рецензент отнесет роман главному редактору, через неделю тот позвонит  и,
захлебываясь комплиментами, предложит подписать договор.
   Это я знаю точно. Мою книгу выпустят в  целлофанированном  переплете,  на
котором будет изображен танк  под  большим  зеленым  деревом.  А  вверху,  в
розовом небе, будет написано: "Михаил Ташков. НИЧЕГО, КРОМЕ СЧАСТЬЯ".
   Я ее видел и даже держал в руках, но оставить себе не смог,  ведь  до  ее
выхода еще целых семнадцать лет.

ЧАСТЬ 1
ИЗНАНКА

   Если бы я верил в приметы, все могло бы сложиться иначе. Но я  в  них  не
верил и многократные предупреждения свыше оставил без внимания.
   С самого утра меня обманули на рынке, так что я сразу понял:  день  пошел
насмарку. Главное, ведь не  обвесил  наглый  латинос,  даже  не  обсчитал  -
запретные плоды из дружественного Гондураса весили ровно полтора килограмма,
и особых вычислений здесь не требовалось, - просто прибавил к  сумме  рубль.
Широко улыбаясь и глядя прямо в глаза. И я,  не  выдержав  этой  психической
атаки, безропотно уплатил, вякнул "спасибо"  -  воспитанный!  -  и  поплелся
прочь. Шел и грыз себя за проклятую  бесхребетность.  А  на  спине  ощущался
густой плевок его насмешливого взгляда.
   Да, ты победил, мой смуглый младший брат, ну и черт с тобой! Подавись  ты
этим рублем. Купи  на  него  конфет  и  отошли  своим  голодным  волчатам  в
Коста-Рику, или где они у тебя там.
   Конечно, бедным и убогим следует  помогать,  но  почему  они  так  быстро
садятся на шею? Вот и этот деятель из Панамы - может, из Мексики? - не успел
получить долгосрочную визу, а уже заматерел. Вернуться бы сейчас, пригрозить
ему заявлением в иммиграционную службу и полюбоваться,  как  загар  покидает
небритые щеки.
   Злоба разрасталась, словно крапива в запущенном саду,  и  я  почувствовал
необходимость  прижечь  язву  души  стопкой-другой.   Подходящее   заведение
находилось всего в пяти шагах от рынка, и ноги сами повернули  на  девяносто
градусов.
   Харчевня     со     смачным     названием      "Покушай",      аккуратный
павильончик-стекляшка, являла собой образчик чистоты и порядка. Народ  здесь
собирался приличный, поэтому ни пьяных посиделок, ни танцев  с  мордобоем  в
"Покушай" никогда не случалось.
   Все столики были свободны, лишь в углу, у самого хвоста болтавшегося  под
потолком картонного дракона, засыпала над книгами какая-то студентка.
   Грузный китаец  лет  сорока  со  скандинавским  именем  Ян  стремительней
циркулярной пилы шинковал пушистую экзотическую зелень, но, увидев меня, тут
же воткнул нож в доску над головой и вышел навстречу.
   - Миша? Как приятно тебя видеть! Ты намерен покушать плотно, как подобает
мужчине, или только раздразнить желудок? - Ян говорил с легким акцентом,  но
фразы строил на удивление правильно.
   - Я тебя огорчу, есть я не буду совсем. Только перекушу.
   На  столе  появилась  широкая  рюмка  на  короткой  ножке  и  расписанное
иероглифами блюдце с маленьким кривым огурчиком. Ян вернулся  было  к  своей
зелени, но, постучав ножом несколько секунд, снова отвлекся.
   - Миша, что-то случилось?
   - Да нет, все нормально. Как дела у тебя?
   - У меня проблемы. - Китаец нахмурился и принялся рассматривать ногти.
   - С бизнесом?
   - Если бы, -  отмахнулся  Ян.  -  Иммиграционный  инспектор  сказал,  что
гражданства мне не будет. В лучшем случае - вид на жительство.
   - А я думал, ты давно уже получил. И какова причина?
   - Говорит, что ваш парламент со следующего  года  урезал  квоты.  Слишком
много иностранцев. Миша, разве я делаю для твоей страны что-то плохое? Я уже
семь лет в России, много работаю  и  всегда  плачу  налоги.  А  какой-нибудь
лентяй из Заира целый день шляется по киношкам и пропивает  свое  пособие  -
только потому, что приехал раньше меня.
   Я невольно вспомнил латиноса с рынка. Бедный Ян.  Неужели  на  земле  нет
такого места, где все устроено справедливо, по совести?
   - За тебя могут ходатайствовать трое коренных граждан... нет,  только  не
я, - мне  пришлось  опустить  голову,  потому  что  видеть  его  глаза  было
невозможно. -  Правда,  Ян.  Кто  я  такой?  Ни  семьи,  ни  работы,  только
арестованная кредитная карта и голые мечты. Инспектор  на  меня  даже  бланк
тратить не станет.
   Я оставил "Покушай", жалея, что вообще туда заходил. Погода, словно учуяв
мое настроение, слепила тяжелую тучу и вытрясла  из  нее  несколько  крупных
предупредительных капель. Откуда-то дунул ветер, и  мне  на  лоб  прилепился
вялый,  как  мокрая  промокашка,  березовый  листок.  Я  вытер  лицо   и   с
негодованием посмотрел вверх. Метрах в  десяти  над  землей  висела  большая
неряшливая ворона, тщетно боровшаяся с воздушными потоками. Возможно,  птица
воображала, что куда-то летит.
   - Земляк, огня маешь?! - крикнули сзади. Со стороны стройки ко мне спешил
югослав в темно-синей робе.
   - Недобрый климат, пичку его матэр, - посетовал он, прикуривая.
   - В дупэ такой климат, - согласился я.
   - Научился юговских словей? - ухмыльнулся строитель.
   - Коллекционирую матерщину всех стран и народов.
   - О, у нас  есть  один  такой,  Мирек  звать.  Вон  он  -  электросварка.
Когда-нибудь приходи, сделаем соревнование. Или размен опытом, а?
   - Когда-нибудь приду, - пообещал я.
   Стройка завораживала. Полгода назад,  весной,  на  этом  месте  находился
серый пустырь, приспособленный под собачий сортир.  Теперь  же  было  готово
двенадцать этажей, и это позволяло надеяться, что  в  следующем  году  башня
начнет заселяться.
   Я вошел в свой подъезд и, отдавая дань старой привычке, проверил почтовый
ящик. От кого мне ждать писем? Единственный друг и еще пара-тройка  человек,
с которыми я общался по необходимости, могли при желании  просто  позвонить.
Ритуал, обозначающий какую-то связь с миром, - не более того.
   Рука  на  что-то  наткнулась,  и  тактильная  память  сообщила:  конверт.
Ошиблись адресом? В графе "Кому" было написано только  одно  слово:  "ТЕБЕ".
Занятно. "Святое письмо"?  Такой  ерундой  я  не  баловался  лет  с  десяти.
"Мальчик переписал послание четырнадцать раз. Через месяц ему было счастье".
Неужели до сих пор кто-то верит в такую чепуху?
   В ожидании медлительного лифта  я  встретил  соседку  по  площадке  Лидию
Ивановну. Соседка была до неприличия любопытной, поэтому конверт я от  греха
спрятал в карман. По дороге  на  седьмой  этаж  мы  обсудили  правительство,
погоду  и  новую  экономическую  политику,  а  под  конец   Лидия   Ивановна
разразилась такой страстной речью, что я насилу от нее  отвязался.  Когда  я
уже почти скрылся в своей норе  номер  восемьдесят  восемь,  старушка  вдруг
насторожилась и спросила:
   - У тебя гости?
   - Нет, - тряхнул я головой, тихо возмущаясь ее беспардонностью.
   - Мне показалось, кто-то разговаривает. Ах, это телевизор. Ты,  наверное,
забыл выключить. Знаешь, Миша, это очень опасно, телевизоры иногда...
   - Показалось, - кивнул я и захлопнул дверь.
   Лучше спятить самому, чем иметь шизанутых соседей.
   Я включил свет, и тоска подступила к самому горлу.  Мою  квартиру  нельзя
назвать большой. Ее и маленькой-то не назовешь,  самое  подходящее  слово  -
мелкая. Вытянутая, как слепая кишка, комнатенка и пятиметровая  кухня.  Если
ко мне кто-то приходит, то я веду его сюда. На  кухне  я  стесняюсь  старого
гарнитура, оставленного прежними хозяевами,  и  того,  что  здесь  прекрасно
слышно шуршание и бульканье в канализационном стояке.
   Кто бы ни сидел  по  другую  сторону  расшатанного  стола,  я  непременно
испытываю иррациональное чувство вины за крошечную кухню,  убогую  квартиру,
за  всю  свою  скучную  жизнь.  Эти  тесные  кубометры   спертого   воздуха,
насыщенного запахами пепельницы и жареного лука, насквозь пропитаны обидой и
одиночеством, и, обедая, я стараюсь смотреть в окно.
   Только так, наблюдая за работой гастарбайтеров  из  Югославии,  можно  на
какое-то время отвлечься  от  тягостных  раздумий.  Каждую  неделю  югославы
разбирают опалубку, под  которой  оказывается  готовый  этаж  здания.  Потом
пластиковые щиты перемещаются выше, туда, где только  что  появилась  частая
решетка арматуры, и в этих циклических  операциях  угадывается  некий  закон
природы.
   Говорят, в  новый  дом  переселят  весь  наш  микрорайон,  но  я  в  этом
сомневаюсь. Мне всегда достается все самое худшее: и вещи, и жена, и судьба.
Вот и после развода, когда двухкомнатная квартира в  приличном  районе  была
разменена на две конуры, бывшая супруга заняла ту, что получше.
   Алена сказала: "Мефодий, ты должен быть джентльменом".  И  я  согласился.
Хотя никогда им не был и  скорее  всего  уже  не  стану.  Быть  джентльменом
слишком дорого, а я привык жить по средствам.
   Беспорядок  в  комнате  был  естественным  и  вечным,  как   человеческое
стремление к счастью. Какое-то время после переезда я  периодически  брал  в
руки веник и вступал в схватку со своим естеством, однако без  окрика  Алены
это происходило все реже...
   Я стащил джинсы и не глядя  бросил  их  на  кресло  -  промахнуться  было
невозможно. Затем через голову снял рубашку  и  отправил  туда  же.  Напялил
теплый махровый халат, сполоснул принесенные яблоки. Сигареты у  меня  есть,
значит, пару дней можно будет посидеть  дома.  Это  особенно  важно  сейчас,
когда план большого романа полностью готов.
   Вот он, в красивой папочке с хитрым зажимом, - на самом почетном месте  в
верхнем ящике стола. Хребет и ребра, опутанные прозрачной  паутиной  нервной
системы, да несколько дохленьких сосудиков, обозначивших направления  подачи
крови к  предполагаемым  органам.  Скелету  еще  предстоит  обрасти  мышцами
событий,  жирком  размышлений  и  кожей  диалогов.  Если,  конечно,  у  меня
получится.
   План на сорока двух страни