тут кто-то верует?
   Лиманский вздохнул и с неприязнью отвернулся от Куцапова.
   - А в девяносто восьмом - где вы там их искать собираетесь?
   - Там, где они будут. - Петрович  позвенел  связкой  из  трех  ключей.  -
Фирсов дал им адрес служебной квартиры, которая с пятнадцатого  по  двадцать
пятое июля была свободна.
   - И он это помнит?!
   - Наш Иван Иванович - человек непростой, - гордо заявил Колян.
   - Ну что ж, если мы знаем, где и когда, зачем терять время?
   Я открыл дыру, и мы ушли от дождика и от Пузыря с его заветной  бутылкой.
Сосна за окном посвежела и обзавелась небольшим муравейником.
   В тысяча девятьсот девяносто восьмом  вахту  нес  молодой  парень,  почти
юноша, с полными губами  и  томным  взглядом  налима.  Он  дремал  в  низком
шезлонге, но, как только мы появились, тут же вскочил и  нервно  задвигался.
Четверо незнакомцев, вываливших из пустой будки, могли повергнуть в шок кого
угодно.
   - Все в порядке? - спросил Куцапов, привычно забирая  инициативу  в  свои
руки.
   - Так точно.
   - Какой сейчас курс доллара? - неожиданно поинтересовался Лиманский.
   - Сорок девять, - доложил часовой.
   - Что "сорок девять"?
   - Копеек, - ответил тот, удивленно вращая глазами-блюдцами.
   - Не может быть! Миша, ты слышал? Николай! - Лиманский чуть не пустился в
пляс. - Сорок девять копеек! Копеек! - выкрикнул он в светлое небо.
   - Ты чего, Петрович? - осадил его Куцапов. - Забыл,  где  мы?  Ну,  сорок
девять, и хрен с ними. Когда это было? А в двадцать шестом твоими  долларами
задницу подтирают. До нас кто-нибудь проходил? - спросил он у дежурного.
   - Нет, вы первые, - торжественно объявил тот.
   - Отлично! Все-таки мы его обставили.
   - Ой, забыл! - спохватился часовой. - Вам же пакет. - Он  сбегал  в  свой
домик и вручил Куцапову обычный белый конверт.
   Разорвав его, Колян выудил красочную открытку с видом Кремля.
   - "Не ищите, встречи не будет. Вернусь сам, когда сочту нужным.  В  город
не суйтесь, но  если  сильно  неймется,  то  поаккуратней.  Левый  "стоп"  у
Савельева не работает. Вечно ваш Тихон", - прочитал Куцапов  вслух.  -  Вот,
гнида! Кто такой Савельев?
   - Я, - робко отозвался юноша.
   - Когда он здесь был?
   - Кто? Не было никого.
   - А письмо откуда?
   - Кажется от... не помню, - растерялся часовой.
   - Ну, работнички! Какое сегодня число?
   - Пятнадцатое.
   - Июля?
   - Так точно.
   Куцапов одарил меня поощряющим взглядом и направился  к  синему  "Вольво"
под брезентовым тентом.
   - Николай, постой! - крикнул Лиманский. - Мы его не достанем. Неужели  ты
не видишь, что он с нами играет?
   - Я ему поиграю!
   - В лучшем случае он просто издевается. В худшем - заманивает в  ловушку.
Зная твой темперамент, легко догадаться, куда ты поедешь.
   - И поеду, - подтвердил Колян. - Чего  мне  бояться,  засады?  Да  я  его
соплей перешибу!
   - Он это знает, - сказал Петрович. - И если зовет,  значит,  может  твоей
сопле что-то противопоставить.
   - По части мозгов, профессор,  ты  у  нас  номер  один.  Но  когда  нужно
действовать,  позволь  решать  мне.  Савельев!  Ключи!  Продолжай  бдить,  -
распорядился  Колян.  -  И  не  кури  возле  домиков,  сгорят  когда-нибудь.
Встретишь Ивана Ивановича - передавай привет.
   - Ивана Ивановича? Я такого не  знаю.  -  Тогда  не  передавай,  -  решил
Куцапов.
   Клеверное поле мы объехали по длинной дуге: на границе леса была  укатана
колея с не пересыхающими лужами и полоской пыльной травы посередине. Качка в
"Вольво" почти не ощущалась, салон был большим и прохладным,  и  от  плавных
нырков машины меня потянуло в сон.
   Выбравшись на  асфальтовую  дорогу,  Куцапов  опустил  стекла  и  включил
магнитофон. Водянистый тенорок запел что-то такое про эскадрон и  про  коня,
которого непременно нужно было пристрелить.
   - Петрович! А?! -  Колян  сделал  звук  тише  и  нажал  на  перемотку.  -
Девяносто восьмой, Петрович! Эх,  времечко!  Мне  сейчас  двадцать  пять,  а
тебе?
   - Семнадцать, - ответил Лиманский, неохотно отрываясь от своих мыслей.
   - У, какой ты молодой. А тебе. Мама?
   Тот отмахнулся, продолжая пялиться в окно.
   - Двадцать два, - сказал я, не дожидаясь вопроса.
   - В ваше время все песни были такие идиотские?
   - Всякие были песни. Сам вспоминай, мы же с тобой почти ровесники.
   Куцапов  перевернул  кассету,  и  динамики  заныли  про  пугану,  которую
почему-то сравнивали то с бабочкой, то с рыбой. Настроение  сразу  упало,  и
дальше мы ехали молча.
   Навстречу попались две машины: рефрижератор и старая модель "Жигулей".  Я
успел разглядеть девушку на заднем сиденье - блондинка в цветастом  сарафане
томно подносила к губам  длинную  сигарету.  Зверски  захотелось  курить.  Я
порылся в карманах и,  найдя  несколько  старых  рублей,  попросил  Куцапова
остановиться у какого-нибудь придорожного магазинчика.
   - Нельзя, - сказал Лиманский.  -  С  местными  никаких  контактов.  Скоро
приедем на явку, там все есть.
   Я представил, как Тихон  мечется  по  чужому  городу  -  без  денег,  без
документов,  без  единого  знакомого,  и  понял,  что  его  шансы  невелики.
Служебная квартира  освободится  только  сегодня,  и  здесь  его  фокусы  не
сработают. Попробует снова нас опередить - нарвется на  спецуру  из  ФСБ,  и
тогда я ему не завидую.
   Воздух постепенно пропитался гарью и приобрел сизый оттенок.
   - Вот она, цивилизация, - буркнул Колян, закрывая окна.
   Мы приближались к Москве.  Куцапов  выключил  магнитофон,  но  облегчения
тишина не принесла. Каждый нервничал по-своему, однако основной груз лег  на
меня, ведь это мне требовалось определить, отличается  ли  нынешний  мир  от
эталонного -  того,  который  я  запомнил  двадцатидвухлетним  парнем.  Наши
дальнейшие действия зависели от моего вердикта: узнаю свой девяносто восьмой
- остановим Тихона, и тогда  появится  надежда,  что  все  беды,  начиная  с
Балтийского кризиса, будут похоронены в побочной ветви развития - вероятной,
но не реализованной. А если не узнаю... Если выяснится, что и здесь уже  все
по-другому... нет, такой вариант я рассматривать не желал.
   По Кольцевой дороге автомобили двигались сплошным беспросветным  потоком,
и Куцапов притормозил у обочины.
   - Что случилось?
   - Фу, черт! Давно не видел столько машин. Дай привыкнуть.
   Он просидел так несколько минут, затем осторожно выехал в  правый  ряд  и
пристроился между двумя грузовиками.
   - Нам нужна улица Замятина, - бросил он не оборачиваясь.
   - Это в центре, - сказал я. - Там спросим.
   Куцапов  свернул  на  какой-то  бестолковой  развязке,  и  мы  попали  на
Ленинградский проспект.
   - Миша, ну что же ты молчишь? - не выдержал Лиманский.
   - Пока сказать нечего. Дома - по ним ведь ничего не видно.
   Это была не правда. В большом городе, тем паче - в  столице,  все  всегда
видно невооруженным глазом. Как организм чутко реагирует на недомогание, так
и мегаполис мгновенно изменяется при малейшем  нарушении  привычного  уклада
жизни, и в этом я неоднократно убеждался. Достаточно посмотреть на прохожих,
чтобы понять, те ли это люди, которых ты знаешь и помнишь.
   Но на сей раз все было иначе. Москва  выглядела  нормальной,  она  вполне
могла быть такой в девяносто восьмом году, однако  за  этой  нормой  таилась
какая-то неопределенность, словно город только что построили и заселили и он
пока не успел обрести собственного лица.
   Меня одолела та же оторопь, что и Куцапова, когда он  силился  уразуметь,
почему не отомстил за любимую машину. Кажется, в  одном  котле  перемешались
все известные  версии  настоящего,  и  отличить  подлинные  воспоминания  от
вымышленных стало невозможно. В этом районе я бывал много раз, но сейчас  он
не привлекал и не отталкивал:  он  разворачивался  пустым  пространством,  в
которое мог уложиться любой вариант истории.
   - Как вам наше прошлое? - спросил я у Лиманского.
   - Дежа-вю. Ясно, что я не отсюда, - у нас был кризис и полный развал,  но
меня не покидает ощущение, что все это мне знакомо.
   Через площадь Маяковского был натянут трос  с  желтыми  флажками,  и  нам
пришлось свернуть вправо, к Парку культуры.  На  Октябрьской  площади  около
памятника Ильичу толпилось несколько сот человек с  красными  флагами.  Люди
слушали  оратора,  стоявшего  на  передвижной  трибуне,  а  вокруг   сновала
молодежь, раздавая прохожим газеты и листовки. Несмотря  на  то  что  митинг
проходил спокойно, десяток дорожных инспекторов перекрыли проезд  к  центру,
принуждая всех двигаться дальше по Садовому кольцу.
   - А красные у вас были? - ревниво спросил Куцапов.
   - Были.
   - А форма у гаишников такая же была?
   - Такая же, - выдавил я, начиная злиться. И даже  название.  Именно  так:
"гаишники". Это потом ГАИ превратится в "гибель". Через  три  года  все  уже
будет по-другому: волнения в Прибалтике, билеты на метро и новые друзья.
   - Колян, кто такой Костик?
   Не успев ответить, Куцапов притормозил  рядом  с  сержантом,  ожесточенно
размахивавшим полосатым жезлом, и  справился  насчет  улицы  Замятина.  Тот,
неожиданно  просветлев  лицом,  прожужжал   что-то   нежное   и,   образцово
вытянувшись, отдал честь.
   - Совсем близко, - передал Колян. - Замятина -  это  бывшая  Павлова.  То
есть будущая.
   Инспектор  поспешно  разогнал  машины  в   стороны   и,   обеспечив   нам
беспрепятственный проезд, еще раз козырнул.
   - Нет, - вздохнул Лиманский. - Все-таки я не отсюда.
   - Не будь ребенком, Петрович! Ему наши номера понравились. Тачку-то мы  у
ФСБ одолжили.
   - Какая проза, - разочаровался Лиманский. И ни с того ни с сего добавил:
   - Перепутье.
   - Почему перепутье?
   - Мы с  тобой  из  разных  миров,  Миша.  Абсолютно  разных.  Но  вот  мы
возвращаемся назад, и каждый узнает свое прошлое.
   - Думаете, здесь находится точка расхождения?
   - Скорее пересечения, но это тоже немало. Если битве и суждено случиться,
то она произойдет здесь.
   - Битвы я люблю, - заявил Куцапов.
   Лиманский снисходительно взглянул на его покатый затылок, потом посмотрел
на меня - долго и тоскливо. До самой  квартиры  он  больше  не  проронил  ни
слова.
   Явку ФСБ расположила, исходя из правила "чтоб никто  не  догадался":  два
нижних  этажа  здания  занимал  магазин  "Модная  одежда",  рядом  находился
подозрительный ресторанчик, чуть  левее,  во  дворе  -  детская  площадка  с
хромыми  качелями  и  широким  столом   для   домино.   Подобное   соседство
гарантировало жильцам дневную  ругань  очередей,  вечерние  пьяные  визги  и
ночное битье посуды с обязательной песней "Из-за  острова  на  стрежень".  В
таких домах никто никем не интересуется. Люди мечтают только  о  том,  чтобы
провести свои законные полтора часа у телевизора в тишине и покое.
   Мы поднялись на пятый  этаж,  и  Куцапов  не  колеблясь  вставил  ключ  в
скважину. Пока открывались все три замка, Лиманского чуть не разбил  паралич
- он вздрагивал от каждого шороха,  но  еще  сильнее  Петрович  перепугался,
когда дверь распахнулась.
   Положив руку на кобуру под мышкой,  Куцапов  зашел  внутрь.  Я  отступил,
пропуская вперед Маму, но тот категорично мотнул головой, давая понять,  что
прикрывает нас сзади.
   Квартирка была так себе: две комнаты, обставленные недорогой ширпотребной
мебелью. Если честно, то от ФСБ я ожидал большего. В одном  отделении  шкафа
нашелся блок каких-то импортных сигарет, в другом - целый винный склад, и мы
с Куцаповым немедленно вцепились каждый - в свое. Кроме того, в нижнем ящике
лежали деньги  -  судя  по  пачке,  сумма  довольно  приличная.  Затягиваясь
незнакомым дымом, я внимательно  рассмотрел  купюры:  несомненно,  они  были
теми, к которым я привык. Желая удостовериться в этом полностью,  я  сравнил
деньги из шкафа с давешним завалявшимся рублем, и  только  убедившись  в  их
идентичности, вздохнул спокойно.
   - Свет не включать, к  окнам  не  подходить,  -  предупредил  Куцапов.  -
Переговариваться шепотом.  Чует  мое  сердце,  Тихон  придет  сегодня.  Если
упустим - кранты. Другой возможности уже не представится.
   Петрович потянулся к телевизору, но Колян  настиг  его  одним  прыжком  и
схватил за руку.
   - Для профессоров и прочих шизиков повторяю отдельно: не шуметь!
   - Верно, Николай, - послышалось сзади.
   Сначала я решил, что это сказал Мама. За двое суток он ни разу не раскрыл
рта, и я уже засомневался, умеет ли  он  вообще  говорить.  Я  даже  немного
обрадовался, что у него наконец-то прорезался голос, но, обернувшись, застал
Маму в странной позе: он стоял на коленях, а его  пальцы  были  сцеплены  за
головой.
   - Николай и новенький, как тебя? Лечь  обоим.  Петрович,  извини,  но  ты
тоже.
   Рядом скрипнул пол, и я увидел пятого человека, находившегося у окна.  На
мужчине были серые полотняные брюки  и  рубашка  с  короткими  рукавами,  но
кое-что в его костюме  не  увязывалось  с  летней  одеждой.  Тяжелые  черные
ботинки из толстой кожи с хромированными заклепками на швах, точно такие же,
как были у Ксении. Мужик носил военную обувь, в то время как на  улице  было
под тридцать жары. Рядом с ним поблескивала, постепенно тускнея,  лоснящаяся
плоскость дыры, затянувшая часть тюлевой занавески.
   Незнакомец сжимал странный предмет, похожий на уменьшенную вдвое совковую
лопату. Расширяющаяся, слегка изогнутая  часть  приспособления  огибала  его
ребра справа  и  скрывалась  за  спиной.  Рукоятки  оно  не  имело;  гладкий
металлический  ствол  овального  сечения  лежал  в  ладони  и   заканчивался
блестящим шаром с расположенными по кругу маленькими углублениями.  Шар  мог
оказаться и дулом, и разрядником. Наверняка было  известно  лишь  одно:  это
какое-то оружие.
   - Ты че, брат? - протянул Николай, непринужденно поднимая руку к животу.
   Я хорошо помнил этот прием: сейчас последует молниеносное движение  кисти
влево-вверх, а через мгновение - выстрел. Даже в  ресторане,  нажравшись  до
осатанения, Куцапов не потерял своих навыков. Раз-два, отсчитывает метроном,
настроенный на "престо", и в теле  противника  становится  одним  отверстием
больше.
   У  окна  что-то  свистнуло  -  мне  показалось,  что  этот  звук   издала
закрывшаяся дыра, но  она  была  ни  при  чем.  Куцапов  с  коротким  хрипом
схватился за  ухо,  и  по  его  рубашке  быстро  расползлось  темное  пятно.
Незнакомец наставил диковинное ружье на Маму и монотонно произнес:
   - Что непонятно?
   Мы послушно улеглись. Под головой Коляна образовалась багровая  лужа.  Он
нетерпеливо пошевелился, но человек снова выстрелил, и серая паркетина перед
лицом Куцапова взорвалась копной мелкой щепы.
   - Снайпером стал, сука, - прошипел Николай. - Молодец. А  то  -  графики,
формулы. Несерьезно для мужика.
   - Тихон, что ты делаешь? Мы не желаем тебе зла, - запричитал Лиманский.
   Вот он,  значит,  какой.  Вьющиеся  волосы  ненатурально-красного  цвета,
кудрявые  бакенбарды,  спускающиеся  к   самой   шее,   розовая,   кажущаяся
болезненно-тонкой, кожа. У Тихона проблемы с загаром,  зачем-то  отметил  я.
Редкие брови, белесые ресницы и влажные серые глаза.  Нехороший  взгляд.  На
щеках множество крупных веснушек, похожих на бледные родинки. Черты  лица  -
мелкие, невыразительные, ускользающие от  внимания.  Как  и  весь  девяносто
восьмой год, Тихон и сегодняшняя неопределенность - они встретились в  одной
точке не случайно. Петрович назвал ее перепутьем. Перепутье  -  это  и  есть
Тихон. Человек-стрелка. Паровоз поедет туда, куда захочет  Тихон.  Этого  не
изменят даже те, кто мнит себя машинистами. А он способен. Не знаю, почему я
так решил, но уверенность пришла сразу. Уж очень легко он нас обыграл.  Всей
нашей хитрости хватило лишь на то, чтобы вляпаться в его немудреный капкан.
   - Николай, мне нужны только две вещи, - невозмутимо проговорил  рыжий.  -
Синхронизатор и пистолет.
   - Я догадывался, что у тебя беда  с  котелком,  но  считал  тебя  добрым,
безобидным маньяком.
   - Ты ошибался. Сказать, чем отличается глухой от мертвого?
   Куцапов с проклятиями сунул руку в карман..
   - Аккуратно.
   Колян медленно вытащил дырокол и швырнул его к ногам Тихона.
   - Пушку хоть оставь, у тебя вон какая есть.
   - Э нет. Ты ведь и в спину пальнешь, с тебя станется.
   - Тихон, зачем? - воскликнул, чуть не плача, Петрович. -  Мы  же  вместе!
Кто тебя отправил, как не я с Фирсовым? За тобой пошли, чтобы  предупредить,
только и всего. А то, что у Николая с собой оружие, - так ты же его знаешь.
   - Предупреждайте. Но сначала - ствол.
   Куцапов положил пистолет на пол и с силой оттолкнул. Тот с сухим  шорохом
проехал по паркету, и рыжий прижал его подошвой.
   - Тебе Михаил все объяснит, - сказал Лиманский.
   Я не знал, с чего начать. Партизаны так и не удосужились посвятить меня в
суть миссии Тихона. Я мог утверждать, что  Тихон  не  прав,  но  взамен  мне
пришлось бы предложить какую-то другую правду. Где ее взять?
   -  Это  что,  ваш  новый  идеолог?  Да,  измельчало  Сопротивление.  Пока
готовится речь, я хочу, чтобы Мама освободился от своего  кухонного  набора.
Ножи метать будешь в бункере, а здесь все-таки казенная обстановка.
   Перекатившись на спину, Мама расстегнул кожаную жилетку,  внутри  которой
на специальных петлях покоился целый арсенал клинков. Он не торопясь вынимал
их один за другим и ожесточенно кидал в дверцу шкафа, пока они не образовали
законченный рисунок в виде сердца.
   - У тебя есть еще.
   Мама что-то презрительно пробормотал и, сняв жилетку, бросил ее  на  пол.
Кожа  упала  с  твердым  стуком  -  со  спины  она   также   была   оснащена
многочисленными  кармашками,  в  каждом  из  которых  хранилось   что-нибудь
колющее.
   - Где Кришна? - опомнился Лиманский.
   - Он заблудился, - ответствовал Тихон.
   - Кришна валяется в кустах, в две тысячи шестом, - возразил я. - Он  тебе
мешал, и ты  от  него  избавился,  но  это  еще  можно  понять.  Зачем  тебе
понадобилось ломать целый мир?
   - Э-э... Михаил, да? Так вот, Миша, твой обожаемый мир  сломался  сам,  а
то, чем я сейчас занят, - это как раз его восстановление.
   - Я из другой версии. Про восстановление можешь втирать им,  а  я  своими
глазами видел, что было до того, как ты вмешался. Я жил  там,  тот  мир  был
реален, устойчив и почти счастлив.
   - Почти?! - Тихон внезапно вышел из  себя,  оружие  в  его  руках  опасно
заплясало, все чаще поворачиваясь в мою сторону. - На каких же весах ты  его
взвесил, это "почти"?
   Его ярости хватило ненадолго, и вскоре он успокоился, но лицо по-прежнему
оставалось суровым.
   - Сам сломался? - спросил Лиманский. -  А  Третья  мировая,  она  тоже  -
сама?
   - Тупые политики, обычные люди. - Тихон горько усмехнулся - в его усмешке
не было ни грамма раскаяния. - Обычные, - повторил он и посмотрел на меня. -
Почти счастливые.
   - Значит, Мишка не врал? - Куцапов попытался встать, но,  поскользнувшись
на крови, снова распластался. - Есть и другая версия?
   - Их много, но все они временные, переходные. Могу вас утешить:  война  с
Китаем не самый поганый вариант. Я видал и похуже.  Ничего,  переживем.  Все
будет хорошо. Не сразу, конечно.
   - Ты ненормальный, - простонал Петрович.
   - Норма - убежище посредственности, - нагло улыбнулся Тихон. -  Гений  ей
соответствовать не обязан.
   Он подобрал машинку и пистолет, с  сожалением  посмотрел  на  испорченный
шкаф и открыл дыру.
   - Да, я забыл вас предупредить: мы ведь больше не встретимся.
   Тихон помедлил, решая, кого прикончить первым. Его выбор пал на  Куцапова
-  даже  раненый  и  безоружный,  тот  оставался  опасным.  Я  не  отрываясь
разглядывал веснушчатую физиономию. Мне хотелось запомнить ее навсегда.
   Мама еле заметно шелохнулся, и Тихон, взвыв, закрутился на месте. Из  его
плеча торчал узкий кинжал - он  пробил  плоть  насквозь  и  вышел  с  другой
стороны. Тихон выронил трофеи, отобранные у  Куцапова,  но  прежде,  чем  их
поднять, перекинул свое ружье в левую  р