гда можно быть совершенно счастливой.
  Вадим изумлен! Солидный Бабкин - и вдруг ведет себя так непристойно.
Увидев, что Стеша его заметила, Тимофей крепко схватил руку товарища и
потащил его за собой.
  Напрасно Димка противился и отбивался. Бабкин рассерженно сопел и тащил
упиравшегося друга подальше от "одуванчикового поля".
  Тимофей еще как следует не обдумал, что он скажет Стеше при новой встрече.
А вдруг девушка его окликнет, - съемка может кончиться в любую минуту.
  Две недели Бабкин думал об этом, и все время у него было такое чувство,
словно он блуждает в темноте и не видит ни малейшего проблеска впереди.
  "Напрасно, напрасно: - думал Бабкин, кусая запекшиеся губы. - И зачем
только я приехал в Девичью поляну!"
  - Зайчишка: зайчишка, - презрительно шипел Вадим, все еще оглядываясь
назад. Ему очень хотелось посмотреть продолжение съемки. До чего же хороша
была там одна девушка в голубом передничке!
  - Девчонок испугался, - хрипло бурчал он, поправляя бинт на горле. Но
стоило ему взглянуть на Тимофея, на его скорбное лицо, как он тут же пожалел
о сказанном.
  Всю дорогу до самого колхоза Вадим только и думал, как бы помочь товарищу.
Сейчас он понял, что тут дело не шуточное. Как это он раньше не догадался?
  "Такова печальная истина, - размышлял он, искоса поглядывая на молчаливого
Бабкина. - Стеша никогда не переедет в Москву, так же как Тимофей в Девичью
поляну. Значит, не совсем еще устраняется противоположность между городом и
деревней. Горожанину Бабкину нечего делать в колхозе! Вот куда все
упирается! А если решить эту проблему иначе? Пусть Тимка и Стеша живут в
Девичьей поляне, вроде бы как на даче. Каждое утро Тимофей будет спешить на
аэродром, садиться в очередной рейсовый самолет и уже через час вылезать в
Москве. А почему бы нет? - спрашивал себя Вадим. - Ездят же дачники на
работу. Некоторые по целому часу в электричке сидят".
  Он подсчитал, сколько времени Бабкин потратит в оба конца. Выходило что-то
около шести часов. Это бы и ничего, но когда Вадим перешел к меркантильной
стороне дела, то пришлось почесать в затылке. Ежедневный воздушный транспорт
обошелся бы молодым супругам в такую кругленькую сумму, что их пришлось бы
колхозникам взять на свое иждивение. "А если Тимка купит себе спортивный
самолет, - продолжал размышлять Вадим, - то, наверное, это дело обойдется
дешевле. Но кто знает, какой из Бабкина получится летчик?"
  Вадим сам готов стать летчиком, только бы помочь другу. Но что толку от
этих наивных мечтаний? Все равно ничего путного не придумаешь.
  Друзья зашли на диспетчерский пункт. Расторопный паренек по прозвищу
Кузнечик, опутанный шнурами телефонов, кричал что-то в трубку, одновременно
следя за вспыхивающими лампочками на щите.
  - Мотоцикл или машину? - спросил он, не оборачиваясь, и тут же нажал
зеленую кнопку.
  Друзья из скромности попросили мотоцикл. Через минуту под окнами затрещал
мотор. Бабкин надвинул по самые брови новую кепку, купленную в колхозном
универмаге, и сел за руль. Вадим устроился на багажнике.
  "Ну какой из него летчик? - думал он, смотря на неуверенные движения
Бабкина. - На мотоцикле и то чуть в канаву не вывалил".
  Проехали мимо рябиновой аллеи.
  Возле новой больницы цвели красные лилии; их прямые стебли, будто только
что выскочили вверх из пучков длинных листьев.
  У защитной полосы уже отцвели акации. Звенели, раскачиваясь на ветру,
высохшие стручки.
  Тимофей остался в поле. Он должен был проверить некоторые из
автоматических приборов, привезенных этой весной ребятами из института.
  Вадим побродил по окрестностям и, не найдя себе дела, с попутной машиной
уехал обратно в Девичью поляну. У него были какие-то свои планы.
  :С трудом отыскивал Бабкин блестящие прутики антенн. В этом году их почти
совсем не видно в высоких хлебах. Вскрывая герметические ящики, приборов,
наполовину зарытые в землю возле антенн, Тимофей тщательно проверял, не
окислились ли за эти месяцы контакты реле, не разрядились ли долговечные
батареи, как работают приборы, отмечающие влажность, температуру,
кислотность и другие показатели, определяющие состояние почвы.
  Приборы работали надежно. Институтские ребята постарались, и Бабкин с
удовольствием осматривал блестящие пайки, которые до сих пор еще не
потемнели
  Отвинчивая винты на металлических коробках, Тимофей рассеянно брал их по
очереди в зубы, чтобы не потерять, и думал о сегодняшней встрече. "Глупо все
получилось. Неужели Стеша заметила, как я бежал? Действительно, "зайчишка"!
- Бабкин не мог по-настоящему оценить своего поступка. - Просто
мальчишество, даже Димка и то бы этого не сделал".
  - Тимофей Васильевич. Скорее! - услышал он знакомый голос.
  Бабкин поднял голову и увидел встревоженное я вместе с тем радостное лицо
Сергея.
  - Парамонов будет здесь завтра утром, - нетерпеливо переминаясь с ноги на
ногу, быстро заговорил Сергей. - Сейчас лесное звено перетаскивает старые
липы в наш парк. По плану, Парамонов должен пройти через Ожоговскую рощу.
Сейчас там такое творится!.. - он захлебнулся от возбуждения: - Каждый
колхоз хочет побольше перетащить к себе старых деревьев. Дергачевцев мы
пустили вперед.
  - Не пойму толком. Почему для какого-то Парамонова надо рощу сводить?
  - Дорогу мы ему делаем. - Сергей взмахнул своей войлочной шляпой. - Вон
там, - указал он. - Тридцать метров ширины. За рощу не тревожьтесь. Она
полностью остается. На этой дороге больше полян, чем деревьев. - Сергей
поднял свои мохнатые брови и понизил голос: - А я чего хотел вам показать.
Только молчите, пока про то никто не знает. Едемте, - уже совсем шепотом
сказал он.
  Второпях Бабкин чуть не проглотил винт. Он закрыл все приборы и поспешил
за Сергеем.
  Тот, не оглядываясь, мчался к своему мотоциклу, на ходу завязывая под
подбородком тесемки широкополой шляпы.
  С размаху вскочив на седло, он показал место Бабкину.
  Тимофей никогда не видел такого комфортабельного багажника. Из блестящих
стальных трубок было сделано кресло с красивым бархатным сиденьем. Это
придумал Сергей. Он считал, что теперь ему никогда не потребуется
автомобиль. Второе место для гостей не менее удобно, чем в "Москвиче", не
говоря уже о мотоциклетной коляске.
  Взобравшись на сиденье, Тимофей с некоторой опаской откинулся назад и
прислонился к спинке.
  - Не бойтесь, - предупредил хозяин рационализированного мотоцикла. - У
меня, правда, не "Победа", да она не всем нужна. Вот Буровлев ее недавно
купил. Говорит, что в "Москвиче" ему тесно - стекла плечами выдавливает:
Задается!
  :Сергей вел машину, как самый первоклассный гонщик. Бабкин втайне ему
позавидовал.
  Дороги колхозники сделали на совесть. Кирпичный завод Буровлева освоил
производство клинкера, и теперь главные магистрали в колхозе "Путь к
коммунизму" были покрыты красными добротными плитками. Дороги, правда,
казались Тимофею очень узкими, но шире здесь и не требовалось.
  Ехали мимо пастбища.
  По зеленой траве медленно бродили тучные коротконогие коровы. Они были
тоже кирпично-красными, как плитки Буровлева.
  - Я сейчас! - крикнул Сергей и остановил мотоцикл.
  Вскинув на лоб ветровые очки, он побежал посмотреть, как работает
придуманная им передвижная электродоилка.
  На полуторатонной машине стояла белая, словно покрытая изморозью,
цистерна. Здесь же был укреплен доильный трехтактный аппарат. Длинные
шланги, как змеи, тянулись по траве. Коровы, которых только что начали
доить, мирно пережевывали жвачку.
  Девушка в белоснежном халате сидела у небольшого щитка, куда подходили
шланги, и там, открывая краны, наливала в пробирки для анализа молоко от
каждой коровы.
  - Нам пришлось на пастбище кабель провести, - сказал Сергей подошедшему
Бабкину. Он открыл крышку на тумбочке, где была спрятана контактная втулка,
похожая на штепсельную розетку, и пояснил: - Такие электроточки у меня
раскиданы по всему лугу. Нечего коров гонять, они у нас к этому не привычны,
- ждут когда машина подъедет. Полное обслуживание. - Парень упрямо выставил
лоб. - Как у вас говорят: "Дирекция не щадит затрат".
  Не зря об этом сказал Сергей. Он себя всегда называл "директором молочной
фермы", тогда как по штату числился заведующим. Вопиющая несправедливость!
Почему Буровлев, который только и умеет кирпичи делать, считается
"директором" завода? А разве у Сережки не завод? Посмотрели бы на его
производство. Масло, сметана, сливки. А сыр? Специалисты приезжали, говорят,
что не хуже знаменитого угличского. А это Что-нибудь да значит! "Ничего, -
утешал себя Сергей. - Года через два в Москве будут знать о девичьеполянском
сыре. Это вам не кирпичи!"
  Проехали Сергеев завод, проехали Девичью поляну, огороды, и только тут
Тетеркин заглушил мотор. Он поднял очки и указал Тимофею на поле.
  Сено уже скосили. Кое-где остались еще не убранные копны. Они, как
серо-зеленые шапки, стояли на земле. Но не на них сейчас смотрели широко
раскрытые голубые глаза Тимофея.
  Через все поле тянулась белая линия, будто лежал на земле кусок
выбеленного холста.
  Бабкин снял кепку, задумчиво провел рукой по ежику волос и подошел к
странной полосе.
  Три года тому назад, когда он бежал по этому полю с Сережкой, на срезанных
травинках, на новой свежей поросли тоже оставалась полоса извести. Она
указывала путь подземной реки.
  Сейчас эта линия была плотной, видимо, вычерченная разведенным мелом или
краской. Не оставалось никакого сомнения, что она имеет прямую связь с теми
делами, о которых сейчас вспоминал Бабкин.
  - Здесь пойдет река, - облизав пересохшие от волнения губы, вымолвил
Сергей.
  - Подземная?
  - Нет. Кузьма мне по секрету еще давно сказал, что идет к нам в Девичью
поляну знаменитый инженер Парамонов и ведет за собой настоящую реку. Что?
Как? Ничего неизвестно.
  Бабкин повернулся в ту сторону, откуда, по предположениям Сережки, должна
"прийти" река, и, прикрыв ладонью глаза от солнца, посмотрел вдоль белой
линии.
  Где-то в траве, будто детская свистулька, тоненько пищала пичужка. Ничто
не напоминало о готовящемся чуде.
  - Тимофей Васильевич, может быть, вы по научному объясните, что же это
будет? - быстро глотая воздух, словно ему тяжело дышать, спросил Сергей. -
Не поверите, как я все науки полюбил, известные мне и неизвестные: Мало мне,
Тимофей Васильевич, что на ферме все как надо поставлено, что в лаборатории
у меня самая, что ни на есть лучшая техника. Только не смейтесь, -
предупредил он, упрямо наклонив голову: - но кажется мне, что не может жить
человек на свете, если он, кроме своего обыкновенного дела, ничего не знает.
Анна Егоровна вам про геликоптеры рассказывала. Надоел, мол, ей Сережка
Тетеркин со своей блажью. А все-таки чудится мне, что буду я висеть над
полями и глядеть за пастбищем. В тысячи голов разрастется наше колхозное
стадо. Но я хочу пощупать своими руками и все тонкости узнать не только в
геликоптере, не только в фотоэлементах, которые вы мне прислали на ферму. Я
хочу понять дождевальную машину, хочу все знать об Ольгиных лампах: Наконец
я должен все прочитать о ветрах и погоде. Растут наши тополя, дубы, наши
клены и липы. Скоро они закроют со всех сторон колхозные поля. Тут пойдет
река, - указал он на белую линию. - Какая настанет погода в Девичьей поляне?
Должен я знать или нет? Полгода я читал книги о климате, хотел изучить
большую науку: клима-толо-гию. - Сергей, как обычно, поднял палец кверху и
произнес это слово по слогам.
  Бабкин невольно улыбнулся, узнав в этом движении прежнего пастушка
Сережку.
  - Вот вы смеетесь, - укоризненно заметил Сергей. - А я думаю, что вся эта
наука пойдет по-новому. Изменится погода в Девичьей поляне, в других
колхозах, во всей области: Во всей стране! И тогда откроется новая наука о
том, как человек делает новый климат. Придется менять учебники географии. Ну
вот, скажем, писали раньше, что в нашей области климат сухой,
конти-нен-тальный. А теперь кругом вырастут леса да сады, пройдут здесь
каналы да заработают дождевальные машины. И напишут тогда ученые, что климат
здесь теплый и влажный.
  - Если не станет лениться заведующий погодой, - с улыбкой вставил Бабкин.
  - Конечно, - вполне серьезно согласился Сергей и продолжал: - "Зима в
области, благодаря наличию специальных установок, длится не пять месяцев, а
всего лишь три!" - так будет сказано в учебнике.
  - Я и не знал, что ты стал таким мечтателем, вроде моего друга, - не
скрывая своего удивления, заметил Тимофей.
  - Вот попомните меня! - убежденно сказал Тетеркин. - Здесь, около Девичьей
поляны, будет построена станция для управления всей погодой района.
  - Ну, хорошо, - с коротким смешком заметил Тимофей. - А тебя назначат
директором.
  Ему был неприятен этот разговор. К чему выслушивать пустые Сережкины
вымыслы? Он сам мечтал о том, чтобы в Девичьей поляне открылся
исследовательский институт. Больное место затронул Сергей: Довольно!
  Бросив последний взгляд на белую полосу, которая сейчас казалась розовой в
лучах угасающего солнца, Бабкин молча направился к мотоциклу.
* * * * * * * * * *
  Опять и опять бродил Багрецов по новым улицам Девичьей поляны, по улицам
агрогорода, который, как сказали Вадиму, скоро будет носить совсем иное
название.
  Зелень садов и парков. Небольшие домики с белыми переплетами террас,
выглядывающие из молодой поросли будущих липовых аллей. Стадион и "Зеленый
театр", где у входа стояла прекрасно выполненная бронзовая статуя
Маяковского. Поэт как бы приветствовал идущих ему навстречу читателей.
  Только вчера состоялся вечер, посвященный творчеству Маяковского. Багрецов
с завистью слушал Антошечкину: она прекрасно и так проникновенно читала
главы из поэмы "Хорошо!". Бедному Вадиму, успешно выступавшему с чтением
этой же поэмы на студенческой олимпиаде, нечего было и думать выступать
после Стеши. Хорошо, что вовремя заболело горло. Можно было отказаться, а то
ушел бы со сцены под стук своих каблуков.
  - Надо мною
    небо -
      синий
        шелк.
  Никогда
    не было
      так
        хорошо! -
  сипло продекламировал Вадим и безнадежно махнул рукой.
  "Куда мне до Стеши!.. Она читает так, что видишь этот синий небесный шелк.
Будто не темное ночное небо раскинулось над головой, как это было вчера в
"Зеленом театре", а сразу засиял ослепительный день".
  И кажется восторженному юноше, будто по улицам новой Девичьей поляны ходит
сейчас живой Владимир Владимирович и, четко печатая шаги на звенящих
тротуарах, про себя повторяет еще окончательно не вылившиеся строфы новой
поэмы. Поэмы о городе среди полей.
  "Почему бы не назвать этот город, во славу лучшего советского поэта, -
подумал Вадим, - "Маяковск"? Хорошо звучит. Надо поговорить с Никифором
Карповичем".
  Багрецов переложил плащ на другое плечо и зашагал дальше. С Пионерской
площади он вышел на улицу Ленина и свернул в переулок.
  Здесь с длинной стальной рулеткой ходили строители. Намечались контуры
завтрашней улицы.
  Отечество
    славлю
      которое есть,
  но трижды -
    которое будет.
  Видно, навсегда в памяти Вадима остались эти стихи.
  Он закрыл глаза. Нет, не хватало воображения, чтобы представить себе это
будущее! Он почему-то видел его, как ослепительный фейерверк. Огненное
колесо дождевальной машины. Медленно взлетающие холодные ракеты - Ольгины
лампы. Больше ничего не мог придумать Багрецов.
  А тут, как на грех, в узком переулке - груды кирпича, вырытые котлованы,
где копошились голые по пояс люди, Вадиму говорили, что здесь будет
проходить самая красивая улица в городе.
  Попробуй представь ее! Она так похожа на все остальные. И на следующей
улице Вадим видел только самое обыкновенное: больницу, ясли, детсад,
девичьеполянскую библиотеку, книжный магазин. Еще дальше - ветеринарный
пункт.
  Здесь Вадим остановился, вспомнив, что Сима Вороненкова не раз приглашала
его посмотреть ее хоромы. "Напрасно вы, товарищ Багрецов, - говорила она
своим чуть слышным голоском, - напрасно мимо проходите. Наше дело особенное:
тонкое. Без нас колхозницам не обойтись".
  Вороненок, - ее и до сих пор все так величали (за глаза, конечно), -
нашла, наконец, свое призвание. Выбрала и она свой цвет радуги! Училась в
городе, стала ветеринарным техником и вдруг заскучала. Оказывается, больных
нет, редко когда в пустующих стойлах появится подходящий "научный объект",
как говорит Сергей. Однако за последнее время Сима оживилась. По ее
предложению в колхозе открыли зооферму. Купили тридцать черно-бурых лисиц; и
теперь Вороненкова, как говорится, "по совместительству" осваивает новое
хозяйство. За высоким забором построили несколько вольер и выпустили в них,
прямо надо сказать, не особенно симпатичных зверьков.
  В первые дни Симе приходилось лечить только свои искусанные пальцы. Ее
питомцы не болели, плодились, исправно линяли и по своей невоспитанности
больно хватали хозяйку за руку, когда она приносила им мясо.
  Вороненкову Вадим застал за работой. Наконец-то Симе выпал счастливый
случай показать свое искусство. Старшая коровница Фрося, которая сейчас
стояла посреди комнаты с заплаканным лицом, привела на ветпункт свою
знаменитую рекордсменку Зойку. Корова оступилась и повредила себе ногу.
  Зойка, привязанная в станке, сейчас недоверчиво смотрела карими глазами на
то, как тоненькая девчонка в белом халате разводит странное пойло в очень
маленьком ведре.
  Сима размешивала гипс и морщила свой тонкий птичий носик. Еще бы, от ее
искусства зависит многое! Корову должны были везти на сельскохозяйственную
выставку - и вдруг такая незадача!
  Трудно работать Симе. Чуть не все пальцы у нее перевязаны. Руки совсем не
слушаются. А тут еще Ванюша Буровлев пришел, сел в угол и глаз с нее не
сводит. Но что поделаешь, не может Сима ему сказать, что посторонним нельзя
заходить в операционную. Он, во-первых, помог привязать "пациентку", а
во-вторых, сидит. как полагается, в халате и не мешает.
  Вадим тоже старался не мешать. Он вошел почти неслышно. Буровлев приложил
палец к губам и взглядом указал на Симочку. Багрецов остался возле шкафа с
медикаментами, покорно ожидая, когда на него обратят должное внимание. Сима
его заметила, но только молча кивнула головой.
  "Как искусно она работает, - умилялся Вадим, наблюдая за быстро бегающими
перевязанными пальчиками. - Любит она свое дело и всяких этих
"млекопитающих".
  Наконец гипсовая повязка наложена. Сима приподнялась и, подобрав под
белоснежную косынку прядь волос, сказала:
  - Утри слезы, Фросенька. Повезешь свою Зойку на выставку.
  Фрося шмыгнула носом, достала из кармана платок и вытерла покрасневшее
заплаканное лицо.
  - Симочка, я тебе так верю, так верю, как ни одному профессору! Ничего не
пожалеем для тебя. Ничего! - Фрося решительно тряхнула кудряшками. - Скажу
Сергею, каждый день для твоих лисенят молоко будем возить. Хоть десять
бидонов. Может, они сыр у тебя едят? - с надеждой в голосе спросила она.
  Уж очень ей хотелось сделать подруге приятное. Знала Фрося, что ничего не
надо Вороненку, только бы лисенят своих вырастить.
  Буровлев не удержался и прыснул. Он вспомнил старую басню о хитрой лисице.
Может быть, поэтому спросила Фрося: любят ли звереныши сыр?
  Зря смеялся Ванюша, лучше бы тихонько сидел в углу. Фрося не очень любила,
когда над ней подшучивали. Особенно сейчас это ей пришлось не по нраву.
Людям горе, а ему хиханьки!
  Она метнула на парня один из тех внушительных взглядов, которые надолго
остаются в памяти. Директор съежился и торопливо запахнул полы халата.
  - Симочка, - будто невзначай сказала Фрося, - Буровлев тоже у тебя
лечится? Он что, на переднюю или на заднюю ногу хромает? Больно часто я его
здесь встречаю:
  Лицо бедного директора постепенно приобрело цвет хорошо знакомой ему
кирпичной продукции.
  Наступило неловкое молчание. Вадиму казалось, что он слышит, как по швам
трещит халат на широких плечах Буровлева. Самое неприятное заключалось в
том, что действительно Ваня Буровлев почти каждый день заходил после работы
к Симе и молча (Каменным госте