л он, аккуратно подтягивая
ремень гимнастерки, - в какую-нибудь другую реку пробралась бутылка, а потом
в подземное море под нашей деревней.
  - Заливаешь?! - затаив дыхание, прошептал Петушок. У него даже вихры
поднялись от удивления.
  Рассказ Сергея настолько взволновал его, что он с нетерпением ждал ответа.
Еще бы: не река, а целое море!
  - Вот увидишь, - многозначительно заметил Сергей. - Чего я тебе буду
объяснять, если ты никаких наук не знаешь. Может, мне и про записку все
известно:
  - Честное пионерское? - спросил Петушок, и глаза его сделались круглыми,
как пятачки.
  - Какой я тебе пионер? - Сергей смерил взглядом мальчугана. - Ты что, не
знаешь?
  Тетеркин был оскорблен в самых своих лучших чувствах. Ему уже
комсомольский билет выдали, а этот малец все еще его пионером числит. Он
пощупал драгоценную книжечку во внутреннем кармане гимнастерки и уже более
мягко обратился к товарищу:
  - Жалко, Петух, что ты географию не знаешь, а то бы я тебе рассказал про
научную тайну в записке, как я это дело понимаю: Ну, да ладно, - великодушно
махнул он рукой. - Кое-чего я ты в школе проходил: Так быть, и думаю я, что
первое непонятное слово "Вал" - это вроде как воловина названия корабля.
Дальше оторвано:
  Петька смотрел Сергею прямо в рот. Уж больно занятно тот рассказывал.
Петушок чувствовал, что на этот раз никакого подвоха не может быть. Сам
Сережка потрясен своим открытием!
  - Когда я читал про всякие морские приключения, - продолжал Сергей, - то
мне запомнился один корабль, он потом утонул. А назывался он "Валькирия".
  - Чего? Чего? - по привычке переспросил радист. - Как звать?
  - Обыкновенно. Да не к чему это тебе. Все равно не запомнишь. Вот я и
думаю, что бутылку сбросили с этой "Валькирии", а шла она из Калифорнии,
потому что второе слово "Кали": Ну, а дальше просто. "Аква", то есть вода,
попала в трюм. Об этом деле и написали коряки. Тонут они, вот что! Широту и
долготу тоже проставили: мол, ищите нас здесь:
  - Чего ж нам теперь делать? - растерянно заморгал Петушок и даже забежал
вперед, чтобы прочесть ответ на лице товарища.
  - Ну и чудной ты, Петух, - снисходительно заметил Сергей. - Тут ученые
должны разобраться: А потом уж, когда все ясно будет, тебя пошлют в
экспедицию моряков спасать.
  Радист обиделся. Чудной не он, а сам Сережка. Не поймешь у него, когда он
правду говорит, а когда просто так, выдумывает. Неужели Сергей успел
выучиться читать по-заграничному?
  Петушок зевнул и нарочито небрежным тоном бросил через плечо:
  - Спать хочется, а скоро на представление надо идти.
  - Кто ж тебя неволит?
  - Просили очень, Как тут откажешься? - Радист важничал, приглаживая вихры.
  - Ай да Петух! Неужто и тебе роль дали? - с тайной завистью спросил
Сергей. - Кого же ты представляешь?
  - Шум. - И, видя, что Сережка не понимает, Петушок пояснил: - Всякий звук
за сценой. Вот чего!
  Радист остановился, поставил сапоги на дорогу, ловко влез в них и, громко
стуча подкованными каблуками, побежал "представлять шум".
  Со всех концов деревни люди уже шли на спектакль.


  ГЛАВА 9


  "ДОННА АННА"


И думаю я
        обо всем,
            как о чуде.
Такое настало,
        а что еще будет?

  В. Маяковский


  Работа на холме оторвала ребят от строительства летнего клуба. К этому
воскресенью они хотели соорудить скамейки, но не успели. Однако не на земле
же зрителям сидеть? Пришлось положить правильными рядами бревна и таким
образом выйти из затруднения.
  Сделали партер, затем положили бревна друг на друга, забили по бокам
колья, чтобы бревна не раскатились в стороны, и таким образом соорудили
идущие вверх ряды - амфитеатр.
  По бокам партера, впереди, ребята сделали удобные ложи. Они несколько
возвышались над рядами, и из них можно было видеть не только сцену, но и
весь зрительный зал.
  Как ни противились Никифор Карпович и Анна Егоровна, заведующий клубом
усадил их в почетную правую ложу. Левая предназначалась для самых старых,
уважаемых членов колхоза. Здесь и отец Копытина, и дед Буровлева, и другие
старики-"международники".
  Около сцены перед началом спектакля играл духовой оркестр. Сегодня, по
существу, было его первое публичное выступление.
  Анна Егоровна услышала, что в дальнем колхозе "Смена" правление
постановило купить все инструменты для духового оркестра. Это стоило им
немалых средств, но "пусть ребята учатся настоящей музыке!" - решили они.
Какой же праздник без оркестра!
  "Чем мы хуже колхозников из "Смены"?" - подумала Кудряшова, посоветовалась
со своими комсомольцами, среди них нашла будущих трубачей и барабанщиков.
Оказывается, ребята давно мечтали о такой музыке. На очередном заседании
правления она решила "поговорить" об оркестре.
  Результат ясен!
  Недалеко от "клуба" Багрецова встретил радостный гром барабана и
оглушительный звон литавр. Такого страстного исполнения песен и маршей Вадим
никогда раньше не слышал.
  Прошло всего два месяца, как начались первые репетиции оркестра. За это
короткое время ребята уже научились разбирать ноты.
  Сейчас, не отрывая глаз от страничек на пюпитрах, колхозные музыканты,
обливаясь потом, самозабвенно дули в трубы.
  Здоровый парень, похожий на Буровлева, бил в барабан. А как он орудовал
медными тарелками! Надо было видеть, чтобы оценить его темперамент и,
главное, добросовестность.
  Играть, так играть!
  Вадиму казалось, что барабанщик готов был тяжестью своего тела в тонкий
листок расплющить звенящую медь. Высоко приподнимаясь на носки, он вдруг
падал вниз с крепко зажатой тарелкой в руке. Одновременно ударял в барабан,
и тогда раздавался такой гром, что у далекой околицы глухая хозяйка Никифора
Карповича испуганно крестилась.
  Обладая хорошим музыкальным слухом, Вадим убедился, что оркестранты играют
правильно, но уж очень стараются. Можно было бы и немного потише.
  Сегодня в колхозном клубе "премьера". И актеры, и зрители взволнованы;
причем актеры беспокоились за зрителей, - понравится ли им представление, а
зрители еще больше волновались за актеров. Свои ребята, родные. Ну, как же
за них не болеть? Шуточное ли дело, выходить перед всем народом?
  Одна Стеша, как никогда, спокойна. Еще бы! Чего ей тревожиться? Роль свою
она прекрасно знает, буквально со всеми запятыми. Правда, была у актрисы
маленькая неприятность: опухоль от укуса пчелы разрослась; и главное - на
видном месте, под глазом; Стеше пришлось ее сильно запудрить, но все-таки
заметно. Актриса нет-нет, да и заглянет в зеркальце.
  - Развели всякую фацелию возле моего кок-сагыза, - недовольно ворчала она
на ребят из звена пчеловодов. - Эдак скоро на ихних пчел придется намордники
надевать! Бросаются на людей, как бешеные.
  Сегодня в клубе тематический вечер, посвященный Пушкину. Долго обсуждали,
как его провести, и, наконец, решили так: после доклада учительницы Алевтины
Максимовны Барышевой показать "Каменного гостя". Ничего, что уже кое-кто из
колхозников видел его на генеральной репетиции. Спектакль пришелся всем по
душе, они могли бы его смотреть не один раз. Потом кружковцы покажут
"Скупого рыцаря" и в заключение - "Моцарта и Сальери". Креме этого, сверх
программы молодые колхозные артисты будут читать стихотворения Пушкина и
петь романсы на его слова.
  Антошечкина, придерживая рукой шлейф своего черного атласного платья,
поднялась по лесенке на сцену. Здесь, как всегда, перед самодеятельными
спектаклями, Взволнованная и радостно приподнятая суета. Все бегают, снуют
взад и вперед.
  У кого парик не держится, кому в спешке не так приклеили усы. Лауре,
которую играет Нюра Самохвалова, невзначай оборвали кружево на шлейфе. Со
слезами на глазах она пришивала его.
  Режиссер, он же заведующий клубом, в последний раз прослушал монолог
Дон-Жуана. Парень, игравший эту роль, с тоской сжимал эфес деревянной шпаги
и, хмуря намазанные брови, покорно принимал очередной выговор режиссера:
  - Пойми, Тройчаткин, что ты не принц датский, а Дон-Жуан! - стараясь
перекричать оркестр своим тонким голосом, надсаживался режиссер. - Чортом
должен смотреть! Ну, глянь на меня по-настоящему, чтоб молнии из глаз
выскакивали: Умоляю тебя, глянь!
  Парень натужливо морщился, выпучив глаза.
  - Ну, это уж слишком! - всплескивал руками режиссер. - Ты же не фашиста
играешь. Тогда их еще в Испании не было: Страсти не вижу: Страсти!..
  Оркестр устал. Трубачи, сняв мундштуки, стыдливо, за спиной, вылизали из
труб слюну: поработать пришлось на совесть.
  Стеша шептала слова своей роли. Мимо нее, как тяжелый громыхающий танк,
пронесся Буровлев. На артисте болтались еще не закрепленные жестяные латы.
  Каменный гость подбежал к ведру с водой и сразу припал к нему. Даже сквозь
шум зала было слышно, как он жадно глотал. Казалось, что кто-то бил вальком
по воде.
  Антошечкина намеревалась сказать Каменному гостю, что такая подготовка
излишня; во рту от двух слов, которые он должен высказать на сцене, не
пересохнет. Не терпелось ей подшутить, но она вовремя прикусила язычок.
Разве можно говорить под руку, ведь Буровлеву скоро выступать. Глядишь, он и
эти два слова позабудет.
  :Багрецов обогнул целый склад велосипедов. На них приехали артисты и
гости. Навстречу технику, слегка покачиваясь, шел высокий парень. Руки его
болтались где-то ниже колен. Сапоги щегольскими сборками спущены под самые
икры. Брюки с напуском. На затылке крохотная кепочка, почти без козырька.
  - Наше вам с кисточкой! - шутовски раскланиваясь, приветствовал парень
москвича. - Главному инженеру почтение! Разрешите проздравить?
  - Я вас слушаю, - Вадим сразу как-то подобрался и сделался суровым.
  - Чего нас слушать? - Парень заложил руки в карманы и стоял перед
Багрецовым, развязный и задиристый. - Мы люди неграмотные, неученые. Куды
нам до городских. Они скрозь землю все видят.
  Вадим нерешительно отступил. Парень, видимо, хватил лишнего. Что с ним
разговаривать?
  - А ты не пужайся, милок. Ответ перед всем обществом будешь держать. И
передо мною, Лексеем Левонтьевичем Кругляковым, - парень нарочито коверкал
язык, стараясь прикинуться темным, полуграмотным простачком. - Посулил реку,
а чего дал? По-вашему, по-городскому - шиш! Дулю! - Он сложил три пальца и
замахал перед носом техника. - Знаем мы ваши подходцы! Мягко стелете, да
жестко спать. Химики-механики! - злобно говорил он. - Все на один лад!
Сегодня орошение, завтра: електрическое удобрение, а потом, глядишь, и все
нормы надо пересмотреть! Надо вам: Лексей Левонтьевич: на один трудодень в
три раза больше выработку: Вот тебе и шиш!.. Вот тебе и химия!
  Не знал Багрецов, что ему делать. На его счастье, мимо шла Анна Егоровна,
медленно, не шелохнув плечом, будто несла в руках наполненную чашу. Симочка
семенила рядом.
  - Опять Кругляков за нормы тревожится? - спросила Анна Егоровна у Вадима,
не поворачивая головы к присмиревшему парню. - Старая погудка! У нас он не
один. Есть и бабы, из тех, что постарше, - они за него горой.
Несознательные, конечно.
  Кругляков сплюнул и вынул из кармана губную гармошку. Отчаянно завывая,
надсадно он заиграл:
  Симочка зажала уши, затем, подхватив Анну Егоровну под руку, заторопилась
в клуб.
  "Не легко председательнице, - думал Багрецов, направляясь вслед за ними. -
А Ольге? Буровлеву? Всем комсомольцам? Всем честным колхозникам? А мне? -
снова вспомнил он неудачу с бурением. - Даже Кругляков упрекает. Откуда ему
все известно? Надо сегодня же посоветоваться с Тимкой, что нам делать
дальше".
  По шатким ступенькам Багрецов вскарабкался на сцену. Приоткрыв занавеску,
он поманил к себе Стешу.
  Донна Анна подобрала шлейф и медленно проплыла к кулисе.
  - Бабкина не видели? - спросил Вадим и тут же добавил: - Вы простите, что
я сюда ворвался, мигом скроюсь.
  - Можете не скрываться, - величественно разрешила Антошечкина. - Но почему
вы именно у меня спрашиваете о Тимофее Васильевиче? - Она кокетливо повела
плечами. - Не понимаю.
  Вадим смутился. Нервно поправил галстук. Уж очень непривычно ему
разговаривать с такой блестящей дамой, "Неужели это Антошечкина? - в
изумлении спрашивал он себя. - До чего же хороша! - Он еле перевел дух. -
Даже сердце запрыгало".
  - Я потому спросил, что вы раньше меня домой пошли, - робко пролепетал
Багрецов. - Может, встретили?
  - Не хочу зря говорить, - по привычке начала Стеша, и тут Вадим сразу
узнал ее, будто из-под грима показалось милое девичье лицо с золотыми
веснушками. - Но сдается мне, - продолжала девушка, - что ваш друг чего-то
новое придумал. Залез на сеновал и все аппараты ваши туда утащил: Я пришла
его на спектакль звать, а он и слушать меня не захотел. Важным стал, через
губы не плюнет: Ну а мы, конечно, тоже свою гордость имеем, - она вздернула
носик, и на се лице появилась презрительная улыбка.
  - Не обижайтесь, Стеша: Это он так. Я сейчас его притащу.
  Техник ринулся к лесенке, но Антошечкина сделала ему знак остановиться.
  - А вы что? Тоже не хотите смотреть? Конечно, у нас не Большой театр, куда
вы каждый день, небось, ходите! Но вежливость надо понимать. - Девушка
выпрямилась, стала выше ростом. - Я вас прошу остаться, - проговорила она,
вновь превратившись в скорбную донну Анну.
  Багрецов покорно склонил голову.
  - Посмотри, Стеша. - Это подбежала Лаура. - Теперь у меня все в порядке?
Может, еще где оборка оторвалась? - она на одной ноге повернулась перед
подругой.
  Стеша внимательно осмотрела ее туалет. Платье ярко-желтого, яичного цвета
туго обтягивало плотную и ладную фигуру девушки. Казалось, ей тяжело было
дышать в этом блестящем атласе, готовом сейчас лопнуть на груди. Но нет,
костюм испанской актрисы прошлых веков пришелся впору трактористке Нюре
Самохваловой. Высокий гребень в пышной прическе, черные кружева на платье,
гитара в руках: Ну, чем не Лаура!
  - Бусы свои сними, - безапелляционно заявила Стеша. - Их все знают, да и к
этому наряду нехорошо. Самохвалова с сожалением сняла любимые бусы.
  - Послушайте, донна! - с довольной улыбкой обратился к Стеше Вадим. -
Откуда вы достали весь этот театральный гардероб?
  - Кое-что у бабушек осталось, переделали. А потом новые платья сшили. Вы
чего же думаете, нам на эти дела правление денег не дает? Ошибаетесь!
  Зазвенел третий звонок. Лаура метнулась за кулисы. Петька - "шум за
сценой" - утащил ведро, вырвав его у Буровлева, который вот уже в пятый раз
к нему прикладывался.
  Стеша толкнула Багрецова к лесенке и, подобрав шумящую юбку, прильнула к
занавесу. Через щелку она принялась разглядывать публику.
  Собрались все, кто только мог ходить. Даже старый Кузьмич - дед с бородой,
похожей на седой курчавый мох, - притащился в клуб и теперь, опираясь на
палку, сидел в первом ряду, моргая слезящимися глазами. Ребятишки легли у
его ног на сухой траве. Ну, прямо хоть сейчас снимай на карточку. Стеша
вспомнила, что точно так же она и ее товарищи фотографировались, когда
кончали школу. Смешная тогда получилась фотография; у всех оказались
выпученные круглые глаза.
  Девушка всматривалась в темноту. Там, за первыми рядами, смутно белели
неизвестно чьи лица. Лампу выключили, и теперь ничего вдали не разберешь.
Кто там сидит на бревнах? Говорили, что приедут гости из Дергачева -
"партизанцы"; может, они запоздали? Стеша их не видала. Но не только гостей
из соседнего колхоза искала глазами девушка. Неужели все-таки не придет
посмотреть на ее игру Тимофей Васильевич?
* * * * * * * * * *
  Вадим незаметно проскользнул в зрительный зал и сел в ложу. Он узнал
впереди себя Васютина., но не мог различить, кто еще, кроме него, находился
в правой ложе.
  Желтоватый свет рампы, как золотой дымок, поднимался вверх. Колыхался
занавес, надуваясь, как парус.
  Местный художник нарисовал на занавесе свою мечту. Нет, конечно, не только
свою, а, пожалуй, мечту всех, кто сидит в этом зале.
  Представьте себе девичьеполянскую главную улицу. Она уходит далеко-далеко,
туда, где синеют поля. Яркий, до боли в глазах, солнечный день. По обеим
сторонам Комсомольской улицы - колхозные дома. Вот здесь слева, правление
колхоза, чуть подальше клуб - двухэтажный, с каменной лестницей у входа и с
колоннами:
  Такова мечта. И художник, и все ребята из ОКБ, и все колхозники знают, что
такой будет Девичья поляна через три года. В один город соединятся несколько
колхозных деревень. Однако какая же это мечта? Это просто общий вид будущего
агрогорода.
  Смотрит Багрецов на этот занавес, и хочется ему выйти из ложи и, затаив
дыхание, ступить на асфальтовый тротуар этой завтрашней солнечной улицы.
Дома - с огромными окнами, кирпичные, оштукатуренные и выкрашенные в светлые
цвета. Художник не постеснялся на переднем плане нарисовать угол дома, у
которого чуть облупилась штукатурка. Это нужно было ему только затем, чтобы
показать кирпичную кладку, - нельзя же вводить в заблуждение дотошного
колхозного зрителя, которому все известно о строительстве будущего города.
Он очень хорошо знает, что дома будут каменные, так как по предложению
Никифора Карповича уже строится свой колхозный кирпичный завод. За домами.
вдалеке, виднеется его красная труба. А с правой стороны, на окраине
деревня, стоят какие-то башни: Москвич принял их за досужую фантазию
художника, хотя трудно предположить, что он нарисовал их зря. Багрецов хотел
было спросить у Никифора Карповича об этих сооружениях, но вдруг вся картина
поплыла вверх.
  На мгновение мелькнули лакированные каблучки донны Анны - Стеша едва
успела убежать до открытия занавеса.
  :Привычно, не торопясь, словно на очередном уроке у семиклассников,
Алевтина Максимовна рассказывала о Пушкине. Она не старалась подыскивать
самые простые слова, потому что не впервые выступала на собрании полянских
колхозников. Докладчик хорошо знал свою аудиторию.
  Багрецов смотрел то на сцену, где медленно ходила учительница (по
привычке, будто между парт), то следил за Никифором Карповичем. Тот, как
казалось Вадиму, изучал каждого из колхозников, всех, кто сидит в этом зале.
Он знал своих односельчан до тонкости. Знал их привычки, желания, мечты,
каждую мелочь в их жизни. Однако Васютин никогда не упускал случая еще раз
проверить себя, не ошибается ли он в том или другом человеке. И вот сейчас,
как представлял себе Вадим, Васютин снова смотрит на своих товарищей, и
будто видит на их лицах как-то по-особенному живые слова, что слышат они со
сцены.
  "Прекрасно говорит учительница, чудесно и слушают", - размышлял Багрецов,
смотря на темные ряды с белеющими лицами. Не в первый раз представлялось
ему, что иные слова по-настоящему светятся, они летят со сцены или трибуны,
и свет их падает на лица. А лица бывают всякие, иные - как чистое зеркало, в
них отражается все. Метнется луч со сцены и солнечным зайчиком, светлой
благодарной улыбкой возвратится обратно, падая к ногам. Спасибо!.. Тусклым,
давно нечищеным самоваром кажется иное лицо. Отраженный свет в нем
становится мутным и неживым. Он прячется в зеленой грязной пленке. И, может
быть, тут нужны особые, горячие слова, чтобы жарким пламенем до самого
сердца растопить позеленевший металл: Тогда заблестит он сам и будет долго
сохранять чудесный свет.
  Восторженно глядит мечтатель Багрецов на зрителей. Кажется ему, что
светится весь зал. Вон только у левой ложи пропадает свет. Будто закрыл свое
лицо черной повязкой непонятный, не наш человек. Кто это? Может быть,
Кругляков или Лукьяничев? Или это Макаркина? Какими словами заставить ее
улыбнуться? Как снять повязку с ее лица?..
  Вадим почувствовал легкое прикосновение руки и от неожиданности вздрогнул.
  В темноте белело лицо Ольги. Ока только что пришла и села позади
Багрецова.
  - Вы не думали о записке? - шепотом спросила Шульгина. - Тетеркин очень
занятно расшифровал ее.
  - Кузьма?
  Ольга почему-то смутилась. Нервно откинула волосы.
  - Нет, Сергей. Тише! - прошептала она.
  Опять перед глазами Багрецова выплыл темный провал, куда с грохотом падает
ручей из Степановой балки: Шум становится все сильнее и сильнее, словно это
не ручей, а