ый пар.


  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


  СВЕРШЕНИЕ НАДЕЖД


Что мне делать,
        если я
            вовсю,
всей сердечной мерою,
в жизнь сию,
        сей
            мир
                верил,
                    верую.
  В. Маяковский


  ГЛАВА 1


  ВСТРЕЧИ В МОСКВЕ


Довольство -
        неважное зрелище.
Комсомольский характер
        крут.

  В. Маяковский


  Наши друзья возвратились домой.
  Прошло лето. В трудах и заботах незаметно пролетела осень. И вот в конце
ноября в один из воскресных дней Багрецов снова вспомнил ночи на холме.
  Да, это было ночью. В последний раз он с Тимофеем осмотрел водоем,
проверил турбину и генератор, управление с диспетчерского пункта. Вадим
вспомнил, как в эту ночь он и Бабкин молча спустились с холма, прошли вдоль
канала, где отражалось звездное небо, и так же молча, не проронив ни слова,
сели в машину. Каждый по-своему вспоминал месяцы, проведенные в Девичьей
поляне.
  Сегодня - настоящий зимний день. Вадим стоял у окна своей маленькой
комнатки, бывшей "детской", где он вырос. На всех ее стенах висели полки с
книгами. На низком потолке прилепилась карта СССР. Удобно лежать в кровати и
мысленно путешествовать по стране. На месте, где должна быть Девичья поляна,
светилась маленькая серебряная звездочка. Она всегда напоминала Багрецову о
лампе на холме.
  Тесно в комнате. На столе, на шкафу, всюду громоздились самодельные
радиоприемники, какие-то аппараты. Конечно, комната была слишком мала, но
Вадим считал, что только лаборатория института лучше его родного уголка. В
лаборатории светло, просторно, и, кроме того, за соседним столом сидит
Тимка. А это тоже что-нибудь да значит:
  Однако почему-то именно сегодня Вадим поймал себя на мысли, что не было у
него лучше "рабочего кабинета", чем в Девичьей поляне. Сладкое волнение
охватывало Вадима, когда он вспоминал об этом сарае, где сквозь дыру в
соломенной крыше тянулись солнечные лучи.
  И сейчас светит солнце: Блестит на крыше только что выпавший снег: Синие
тени легли на тротуары: Люди с поднятыми воротниками куда-то бегут,
торопятся.
  Деревья Сокольнического парка подняли вверх, как штыки, голые черные
прутья. А внизу на соседнем дворе - деревянная горка, покрытая льдом:
Ребятишки на санках: Сквозь двойные плотные рамы доносится их громкий смех.
  "Мороз и солнце. День чудесный:" - начал было вспоминать Багрецов любимые
стихи, но снова его мысль возвратилась к Девичьей поляне. Пушкинские стихи
хорошо читала Стеша: "Вспоминает ли она когда-нибудь о нас? Тимофей как-то
между прочим сказал, что получает от нее письма: Тимка скрытный, он не
говорит, о чем она пишет: Ну, это его дело".
  Вадим включил приемник.
  "Услышь меня, хорошая", - тихо прошелестело в репродукторе.
  Ольга так пела. Странное щемящее чувство: Какое-то непонятное сожаление.
Опять вспоминается холм, освещенный луной: девушка, идущая навстречу:
Довольно!
  Багрецов подошел к двери. Она автоматически открылась. Фокусы с
фотоэлементом. Вместе с Бабкиным делали. Кому они сейчас нужны?
  "Тимка задерживается, - подумал Вадим, взглянув на часы. - Он обещал
прийти к десяти".
  Бабкин жил один. Во время бомбежки в Минске погиб его отец - мастер одного
из московских заводов. Мать Бабкина умерла уже после войны от тяжелой
болезни.
  В семье Багрецова скромный и трудолюбивый Тимофей стал желанным гостем.
Мать Вадима - детский врач - всегда беспокоилась о Бабкине, если он по своей
щепетильности, не желая надоедать, долго не приходил, Заметив кашель и
насморк у своего любимца, она обязательно, несмотря ни на какие его
сопротивления, выслушивала Тимофея и прописывала лекарства. Он очень
стеснялся, считая для себя неудобным лечиться у детского врача. Мать Вадима
была другого мнения. У Зинаиды Павловны Багрецовой, так же как и у
большинства матерей, сын и его товарищи все еще считались детьми.
  Вот и сейчас она без стука вошла в "детскую".
  - Вадик, - обратилась к сыну Зинаида Павловна, придерживая старомодное
пенсне. - Там к тебе пришли:
  - Спасибо, Мама. Но прости меня, - недовольно сказал он, - сколько лет я
тебя прошу, чтобы ты не называла меня Вадиком. Пойми, что я уже студент,
меня только в детском саду этим: Вадиком называли.
  - Да что ж тут плохого, Димочка? - Зинаида Павловна смущенно сняла пенсне.
  - Мамочка, милая моя! Ты же меня и при товарищах Вадиком зовешь: Хочешь, я
перед тобой на колени стану? - Димка со смехом бухнулся на пол. - Умоляю, не
надо Вадика.
  - Ну, хорошо, хорошо! Встань, простудишься! Да переоденься скорее.
  Вадим осмотрел свой костюм. На нем была синяя рабочая куртка, во многих
местах прожженная паяльником и закапанная канифолью.
  - Ничего. Тимка меня и не в таких видах видел. Тащи его сюда.
  Зинаида Павловна загадочно улыбнулась.
  - Тимочка еще не пришел. Там у тебя другой гость: Я ее проводила в
столовую.
  - Как ее? - спросил Вадим и вдруг вспыхнул.
  - Да ты не красней, - рассмеялась мать. - Ничего тут нет особенного, я
полагаю. Кстати, - все еще продолжая улыбаться, заметила она, - девушка мне
понравилась: Очень приятная, вежливая, серьезная и к тому же: весьма
хорошенькая:
  Димка нервно провел пятерней по шевелюре. Вот еще напасть! Никакая девушка
к нему не могла прийти. Да если бы это и случилось, то мама знает всех его
знакомых.
  Он стащил с себя куртку и бросился к шкафу за костюмом.
  - Только, пожалуйста, не забудь, что я тебе говорил, - предупредил он
мать. - У меня есть полное имя.
  Зинаида Павловна вздохнула. Растут дети, растут. Скоро будут звать их по
имени-отчеству.
  Она закрыла за собой дверь.
  "Вадик" метался по комнате и искал куда-то запропастившиеся новые ботинки.
  В коридоре на вешалке он заметил маленькую шубку из розоватой цыгейки.
Нет, такой он не видел ни у одной из своих знакомых студенток и лаборанток
института. У двери стояла тщательно упакованная корзинка.
  Подойдя к зеркалу, Вадим в последний раз оглядел себя со всех сторон,
поправил волосы, чтобы они казались еще пышнее, и с замиранием сердца
направился в столовую.
  За столом сидела Ольга.
  Сердце у Вадима екнуло. Что-то будто оторвалось и скользнуло вниз. Он не
понимал, почему это случилось. Может быть, и не Ольга была в этом виновата,
а воспоминания о ночах на холме, о всем том светлом и радостном, что было в
Девичьей поляне.
  - Вы стали совсем взрослым: Возмужали, Вадим Сергеевич, - с мягкой улыбкой
говорила Ольга, рассматривая стоящего перед ней бывшего "главного инженера"
комсомольского строительства.
  Зинаида Павловна накладывала в вазочку варенье и думала: "Вот оно,
свершилось: Уже зовут Вадика незнакомые мне девушки по имени-отчеству".
  - А вы: А вы: - пытался определить Вадим, как выглядит Ольга, но не
находил слов.
  Она сидела перед ним, румяная с мороза. В окно светило солнце, и его
тонкие лучи словно переплетались в пепельных волосах девушки. Она была одета
в пушистую, из кроличьего пуха, голубовато-серую кофточку, и это так шло к
ней, к ее розовому лицу и мягким светлым волосам!
  Вадим не находил слов. Оля показалась ему прекраснее, чем тогда на холме.
Впрочем, таков уж у него характер, - многие девушки кажутся ему прекрасными.
  - Рассказывайте, Оля, рассказывайте, - наконец опомнился Вадим и с
грохотом придвинул себе стул. - Мама, познакомьтесь! Помнишь, я тебе про Олю
писал?
  - Успели уже не только познакомиться, но и наговориться, пока ты своим
туалетом занимался.
  - А вы все такой же.
  Ольга взглянула на модный синий костюм Багрецова, на его пестрый галстук
цвета полыхающего заката, заметила она и яркие туфли, под стать галстуку.
  Вадим проследил за ее взглядом, смутился, но, вспомнив, что Ольга не
отстает от него в таких вещах, со смехом сказал:
  - Видите ли, Оля, я подражаю вам и многим ребятам из ОКБ, Все-таки я
москвич, однако за Кузьмой или, скажем, Стешей не угонишься: Вот франтиха!
Как она там, рассказывайте!
  - Стеша провожала меня до аэродрома, обижается на вас.
  - За что же это? - опешил Вадим.
  - Ну, хоть бы поздравили девушку. А то как-то неудобно получилось.
  - Ничего не понимаю! - Вадим вскочил и, заложив руки в карманы, заходил по
комнате. - Замуж она вышла или еще что? Нам же не писали.
  В данном случае он говорил за себя и за Тимофея.
  - Писали, Вадим Сергеевич. - Ольга, видимо, подсмеивалась над ним. - Всем
уже известно, кроме вас.
  - Да не томите меня, Оля, - Багрецов снова плюхнулся на стул. - Что же
такое случилось?
  - Газеты надо внимательно читать. Звеньевой колхоза "Путь к коммунизму"
Антошечкиной присвоено звание Героя Социалистического Труда.
  - Да не может быть! - воскликнул Вадим.
  - Почему же не может? - с некоторой обидой сказала Ольга. - Вы же видели,
как она работала на кок-сагызе. Получила восемьдесят пять центнеров с
гектара.
  Вадим не знал, что ответить Ольге. Ему было странно, как эта маленькая
девчонка-тараторка, любительница спектаклей, Стеша, которая ссорилась с
Бабкиным и подсмеивалась над своими друзьями, обыкновенная девочка с
веснушками - и вдруг Герой. Она, наверное, уже носит Золотую Звезду и,
конечно, важничает.
  Повернувшись к матери, Вадим хотел ей что-то сказать, но та не заметила
его движения и вышла.
  - Стеша сама не верила, - продолжала рассказывать Ольга. - Она считала,
что произошла какая-то ошибка: Анна Егоровна получила орден, другие тоже, а
она одна во всем колхозе стала Героем. Доказывала, что если бы не
оросительные каналы, то она ни за что бы не собрала такого урожая. Это
правильно, но не только вода решила все дело. Урожай Антошечкиной выше всех
в области. А там кое-где и дожди шли. Да, кстати, насчет каналов: Ребята
наши разохотились, стали заправскими гидротехниками и, как только узнали о
стройках на Волге и Днепре, решили продолжать начатое дело уже далеко от
Девичьей поляны. Этому даже Анна Егоровна не препятствует.
  - Вот как? Но рассказывайте подробнее. Еще кого наградили?
  - Многих. Ну, конечно, нашего бригадира Шмакова, потом Буровлева,
Копытина, Фросю, - Ольга не хотела упоминать о себе. - Еще Тетеркиных -
обоих братьев. Пастушку "Знак Почета" дали:
  - Задается? - рассмеялся Димка.
  - Нет. Он твердо уверен, что получит Золотую Звезду. Когда поздравлял
Стешу, сказал, что "второй цех" не имеет права отставать от полеводов. Он
очень правильно напомнил, что в заводском хозяйстве все цехи важны. Сережка,
как вам известно, считает наш колхоз заводом. Он только об этом и говорит.
  - Умница, лобастый! Вот что значит настоящее воспитание.
  - А как же? - Ольга, потупившись, опустила глаза. - Он член нашей особой
бригады, как и некоторые москвичи.
  - Когда все это было в газетах?
  Вадим из скромности не хотел затрагивать тему о московских членах ОКБ.
Впрочем, может быть, и не скромность руководила им. Ему было просто обидно,
как это они с Тимкой не заметили самого главного - Указа о присвоении звания
Героя Социалистического Труда Стеше и награждении других ребят из ОКБ.
  Ольга рассказала, что Указ был опубликован всего неделю тому назад, только
он касался одной Антошечкиной, а что касается других, то об этом стало
известно после того, как список награжденных поместили в областной газете.
  - Вот видите, - обрадовался Вадим. - Мы не виноваты. Надо было прислать
эту газету, наконец, позвонить: Впрочем, мы совсем недавно вернулись из
командировки. Были в Туркмении и видели места, где пройдет Главный канал.
  - А награду Стеши пропустили? Эх, друзья!
  - Сегодня же исправим ошибку. Не беспокойтесь! "Молнию" пошлем! Кто же еще
в этом списке?
  Оля порылась в сумочке и вынула оттуда вырезку из газеты.
  Внимательно просмотрел список Багрецов. Там он нашел многих своих
знакомых: и полеводов, и животноводов. Звеньевой Буровлев, Фрося, бригадир
Тетеркин, Ольга и пастушок Сережка против своих фамилий имели вполне
определенные цифры.
  В них Вадим почти совсем не разбирался. Много это или мало? Однако цифры
показывали, как работали его друзья - ребята из ОКБ. В описке их была добрая
половина.
  Только сейчас Вадим по-настоящему осознал и почувствовал, что не зря они
потрудились с Бабкиным. Правда, московские техники не могли дать никаких
показателей. Они не пахали и не сеяли, не снимали урожая, не выхаживали
коров, но какая-то частица настоящего творческого труда, то, что они могли
дать, осталась на полях колхоза "Путь к коммунизму".
  А это было самым главным! Может быть, и он, Димка, стал бы Героем, носил
бы Золотую Звезду: Нет, это слишком далекая мечта: Он мог мечтать об ордене:
Буровлев получил его, но ведь он заслужил эту награду не за установку труб
на холме и даже не за остроумное предложение вроде водяного аккумулятора
Багрецова, а за высокий урожай кукурузы. О, да! Вадим хорошо представлял
себе, как тяжело дался этот урожай Ванюше Буровлеву в тяжелый для колхоза
год:
  А что сделал он, Багрецов? Не он, так другой нарисовал бы чертежик
водоема, тем более, что самое главное предложение было подсказано Васютиным:
Снова был собой недоволен Вадим. Сейчас ему казалось, что мало он сделал в
Девичьей поляне, и Бабкин тоже: Однако еще все впереди. Радостно сознание,
что в звездочке, которую получила Стеша, в ярком блеске ее есть какой-то
очень маленький и тонкий лучик, он тянется до самой Москвы. Это луч
Багрецова. А рядом такой же тонкий и прозрачный - Тимкин:
  Ольга молчала, внимательно наблюдая за товарищем. Она хотела было сказать,
что Никифор Карпович хлопотал о том, чтобы отметили москвичей, но с этим
вопросом пока еще не ясно. Нет, пожалуй, и неудобно про такие дела
рассказывать Вадиму.
  В комнату вошла Зинаида Павловна с кипящим никелированным чайником, на его
шарообразной поверхности отражалось маленькое солнце.
  Вадим проследил за ним взглядом.
  - Почему же вы, Оля, молчите? Я жду самых интересных рассказов. Начнем по
порядку. Что вас привело в Москву? - спросил он.
  - Вчерашняя лекция.
  - Как это здорово! Из Девичьей поляны в Москву колхозницы прилетают на
лекции. - Багрецов остановился у стола и, постукивая ложечкой о блюдце,
снова спросил: - Лекция-то интересная? Стоило лететь?
  - Не знаю, не мне судить. - Оля исподлобья с лукавой улыбкой наблюдала за
Вадимом.
  Ответ, видимо, озадачил его, он еще энергичнее застучал по блюдцу. "Зачем
же, собственно говоря, лететь из Девичьей поляны на лекцию, если не сможешь
разобраться не только в ее содержании, но даже и определить, интересная она
или нет?"
  - Вадик! Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не стучал по блюдцу.
Удивительная привычка, - недовольно заметила Зинаида Павловна, разрезая
булку.
  Багрецов с размаху бросил ложечку, хотел было напомнить о своей просьбе не
называть его, как младенца, но при гостье сдержался. Он только укоризненно
взглянул на мать.
  - Меня вызвали в Тимирязевскую академию, - стала рассказывать Ольга. - Я
должна была прочитать лекцию студентам о нашем опыте с люминесцентными
лампами. Волновалась страшно, думала - двух слов связать не смогу, а когда
увидела, что передо мной сидят такие же, как я, девчата и ребята, вспомнила
своих полянских, и сразу мне представилось, будто это не громадная аудитория
академии, а наша теплица, где прямо на дорожке расположились члены ОКБ.
  Ольга увлеклась, вспоминая свою лекцию, но, взглянув на Зинаиду Павловну,
сконфузилась. Ей почему-то показалось, что та смотрит осуждающе на болтливую
девчонку. И чего это она расхвасталась?
  - Кстати, Вадим Сергеевич, - повернулась к нему Ольга, - хоть я и агроном
по специальности, но думаю по-настоящему заняться всякими там корнями и
многочленами.
  - С чего бы это? - спросил Вадим, с некоторым смущением вспомнив свои
курсы по переподготовке в сарае.
  - Мне нужна математика для новых опытов. Мы получили очень экономичные
лампы в теплицы. По предварительным расчетам оказывается, что нет смысла
делать стеклянные крыши. Это становится дороже, чем расход энергии на лампы,
тем более, что зимой очень мала продолжительность дневного света. Приедете -
увидите, как мы расширили наши теплицы. Земляные работы по углублению
пещеры, особенно с транспортерами и всякой такой механизацией, нам обошлись
куда дешевле, чем строительство наземных оранжерей. К тому же под землей
сравнительно тепло, отопление огромной оранжереи стоит буквально гроши.
  - Для того чтобы подсчитать экономию, не требуется знать алгебру, -
прервал Ольгу Вадим, видно желая отговорить ее от столь трудного занятия,
каким казалось ему изучение математики.
  - не в этом дело, - возразила девушка и упрямо сжала свои тонкие губы. Она
уже снова почувствовала себя руководителем ОКБ. - Нам нужно точно дозировать
интенсивность излучения, сочетать ее с температурой, составлять графики и
кривые, высчитывать мощность потребления энергии, определять наивыгоднейшие
коэффициенты, - говорила она, будто вспоминая вчерашнюю лекцию. - В этих
делах мне помогал Копытин, но я же сама должна знать все в совершенстве. А
то вот вчера читаю лекцию, а сама думаю: вдруг спросит кто-нибудь из
студентов насчет коэффициента полезного действия всей энергетической
системы, тут уж, конечно, я запутаюсь в вычислениях.
  - Мне-то это знакомо, - невольно вырвалось у Вадима. Он хотел сейчас же
рассказать о своем докладе, однако вовремя прикусил язык.
  "Интересно, поняла ли тогда Ольга на комсомольском собрании, что Бабкин
прислал мне шпаргалку? - вспомнил он и подумал: - Умолчим - дело прошлое".
  - Ну, ученый народ, садитесь чай пить, - пригласила Зинаида Павловна.
  Пожалуй, не сын, а она больше всего была удивлена приездом колхозницы на
лекцию в академию. Совсем ведь девочка, а на кафедру выходит. Вот ей,
старому, опытному врачу, только в сорок лет пришлось читать первую лекцию. А
тут, скажи, пожалуйста: "Неужели бывают такие колхозницы? Нет, - решила она
для своего спокойствия. - Наверное, эта Оля просто талантливая профессорская
дочка".
  На золотистой скатерти играли лучи бледного зимнего солнца. Блестящий
чайник пел, как самовар. Из комнаты Вадима доносилась приглушенная музыка.
Зинаида Павловна расставляла тарелки с икрой, пористым слезящимся сыром. В
воскресные дни она очень любила завтракать вместе с Вадиком. Это было
единственное время, когда она никуда не торопилась и могла спокойно
беседовать с сыном. Часто по несколько дней она не видела его, приходила
поздно, тоже лекции читала: Вадим учился в вечернем институте, совмещая
занятия с работой в лаборатории. Мальчику трудно, но разве его заставишь
расстаться с аппаратами? И потом он очень хотел быть самостоятельным. С
какой гордостью он приносит каждые две недели заработанные деньги. Сколько
раз Зинаида Павловна говорила, что деньги его ей совсем не нужны. Нечего
жаловаться - хватает! Нет, не соглашается сын покинуть лабораторию. Он
должен и работать и учиться. Ненасытный, все ему мало.
  А здоровье? О, Зинаида Павловна хорошо знала, что это значит. У него даже
шея похудела, стала тонкой, будто у маленького мальчика. Он еще придумал
какую-то бригаду комсомольскую, для колхозников аппараты изобретают, иной
раз до ночи засиживается. Куда это годится? Чуть ли не все детские болезни
перенес ее Вадик - коклюш, корь, скарлатину, свинку: Зинаида Павловна все
это пережила, успокоилась. Но вот он стал почти взрослым. (Именно "почти",
потому что она никак не могла признать в восемнадцатилетнем сыне взрослого
мужчину.) Однако нельзя же себя так переутомлять. Сегодня, может быть,
впервые за все это время она почувствовала, что часть вины лежит на этой
красивой "профессорской дочке", которая почему-то оказалась в колхозе.
Теперь ради нее и новых друзей из Девичьей поляны Вадик мало спит и до
полуночи делает чертежи каких-то странных проектов.
  Медленно разливая чай, Зинаида Павловна думала об этом и вдруг совсем
по-женски решила пожаловаться гостье на своего Вадима.
  - Я вижу, вы большие друзья, - сказала она, взглянув сквозь поблескивающие
стекла пенсне на Ольгу. - Мне это очень приятно: Но скажите, Оля, -
простите, что я вас так называю, попросту, - у вас в колхозе тоже есть
мальчи