ое, провозя контрабандой средства для приобретения славы или
ореола  небывалого могущества (отсюда взялись алхимики, Калиостро,  Симон-
маг  и десятки иных). До меня доходили слухи, проверить которые я не  мог:
например,  будто бы Атлантида затоплена вовсе не в результате рикошета  во
время  операции  СОТВОРЕНИЕ, а по приказу д-ра  Болоньи,  умышленно,  дабы
помешать мне дознаться, что он там натворил. Словом, все валилось  у  меня
из  рук.  Я уже не верил в успех и, что еще хуже, стал подозрителен.  Поди
разбери,  где  тут следствие оптимизации или, напротив, ее прекращения,  а
где   -   злостное  самоуправство  хроницейских,  надзирающих  за   данным
столетием.
     Я  решил приняться за дело с другого конца. Взял "Всеобщую историю" в
двенадцати   томах   и  начал  ее  изучать;  наткнувшись   на   что-нибудь
подозрительное, тут же высылал мобильную инспекцию. Так,  скажем,  было  с
кардиналом  Ришелье; наведя справки в МОЙРЕ и убедившись, что это  не  наш
агент,  я  велел Латтону послать туда толкового ревизора.  Эту  миссию  он
поручил некоему Райхплацу; что-то насторожило меня: я заглянул в словарь и
остолбенел, убедившись, что Richelieu и Reichplatz значит одно и то же,  а
именно  "богатое место". Но было поздно: Райхплац к тому времени втерся  в
высшие придворные сферы и стал серым кардиналом Людовика XIII. Я не тронул
его; после наполеоновских войн я уже знал,) чем кончаются такие попытки.
     Тем  временем назревала очередная проблема. Некоторые столетия просто
кишели  ссыльными;  хрониция не могла уследить за  всеми,  кто  мне  назло
распускал  слухи,  насаждал  суеверия, а  то  и  прямо  пытался  подкупить
ревизоров.  Тогда я начал отправлять всех, кто чем-нибудь проштрафился,  в
одно время и одно место, а именное Древнюю Грецию. В результате именно там
раньше всего развилась высокая культура; скажем, в Афинах оказалось больше
философов,  чем  во  всей  остальной Европе. Это было  уже  после  высылки
Латтона  и  Тотеля, которые злоупотребили моим доверием. Латтон,  один  из
самых   твердолобых  радикалов,  саботировал  мои  указания   и   проводит
собственную политику (ее изложение содержится в его "Государстве"), крайне
антидемократическую, мало того притеснительную: взять хотя  бы  порядки  в
Срединное  Империи, в Римской империи германской нации, а  также  кастовый
строй  в  Индии.  Даже то, что с 1868 года японцы верят  в  божественность
микадо,  -  дело  его рук. Но не поручусь, что именно он  просватал  некую
Шикльгрубер,  чтобы родился тот самый ребенок, который спалил  пол-Европы.
Это я слышал от Тотеля, а он Латтона недолюбливал.
     Когда  Латтон  организовал государство ацтеков,  Тотель  послал  туда
испанцев.  Получив в последний момент донесение МОЙРЫ, я  велел  задержать
экспедицию  Колумба,  а  в  Южной Америке тем временем  развести  лошадей:
кавалерия  Кортеса  не  устояла бы перед конницей  индейцев.  Но  смежники
подвели, лошади сдохли еще в четвертичный период, когда никакими индейцами
и  не  пахло, и боевые повозки остались без конной тяги, хотя колеса  были
доставлены  вовремя; что же касается Колумба, то у него в 1492  году  дело
выгорело,  потому  что  он  подмазал кого  следовало.  Вот  так  выглядела
пресловутая  оптимизация. Мне вменяли в вину даже то,  что  я  направил  в
Грецию Г.С.Тотеля и П.Латтона, как будто там без них не хватало философов.
Клевета!  Из  чистого человеколюбия я разрешил им самим  выбрать  время  и
место ссылки. Правда, Платона я поселил не совсем там, куда он просился, а
в  Сиракузах;  я знал; что здесь, посреди непрерывных войн, он  не  сможет
осуществить  свою излюбленную идейку о "государстве философов".  Гарри  С.
Тотель,  как  известно, стал наставником юного Александра  Македонского  и
допустил  чудовищные по своим последствиям упущения, поскольку был  просто
помешан на составлении энциклопедий, построении классификаций и разработке
общей  методологии Теории Совершенного Проекта. Между тем у него за спиной
творились  жуткие вещи: главный бухгалтер сбежал накануне ревизии,  потом,
сговорившись   со   знакомым  аквалангистом,  выловил  золото   Монтесумы,
затопленное в канале во время бегства отряда Кортеса, и в 1922 году они на
пару  пустились  в  биржевую игру; краденое не  впрок,  и  дело  кончилось
знаменитым биржевым крахом 1929 года. Не думаю, будто я был несправедлив к
Аристотелю,  -  кому  как  не  мне обязан  он  славой,  которой  никак  не
заслуживал  за  массу проколов в Проекте? Еще говорили,  будто  под  видом
ссылок  и ротации персонала я развел кумовщину и кадровую чехарду и всегда
был  готов  подыскать для старых дружков теплое местечко  в  каком  угодно
столетии.  Словом, на меня вешали всех собак, всякое лыко  ставили  мне  в
строку.
     Не  буду  вдаваться в детали и умолчу о намеках на мою особу, которых
полно у Платона и Аристотеля. Они, понятно, не питали ко мне благодарности
за  ссылку, но я оставлял без внимания чей бы то ни было ропот, коль скоро
решалась  судьба человечества. Другое дело - Греция; ее упадок  я  пережил
тяжело. Неправда, будто я сам вызвал его массовым производством философов;
все  дело  в  том,  что Латтон протежировал эллинам из-за  Спарты,  мечтая
устроить ее на манер своей заветной утопии, а так как после его увольнения
никто спартанцам не помогал, те не устояли перед иноземным нашествием.  Но
что  я  мог  сделать? Локальный протекционизм исключался, ведь мы  обязаны
были  окружить  заботой  все  человечество; а между  тем  проблема  ссылок
расстраивала самые грандиозные планы. В будущее я никого сослать не мог  -
там за этим следили; провинившиеся все как один рвались на Лазурный берег,
и   мне   приходилось  уступать.  Множество  лиц  с  высшим   образованием
сконцентрировалось  в  Средиземноморском бассейне, и  именно  там  начался
подъем западной цивилизации, а потом и культуры.
     Что  до  Спинозы, то он, не спорю, был безусловно порядочный человек,
однако  по  недосмотру допустил крестовые походы. Спиноза  занял  вакансию
после  Латтона. Хотя сам он обладал кристально чистым характером,  однако,
ввиду феноменальной рассеянности, подмахивал бумаги не глядя и предоставил
неограниченные полномочия) Левенгерцу (Львиному Сердцу). Кто-то там в XIII
веке  набедокурил, начались поиски виновного, Левенгерц бросал туда тайных
агентов  целыми  хронобусами, и разыскиваемый - не помню,  кто  именно,  -
спровоцировал крестовые походы, чтобы затеряться в возникшей  неразберихе.
Я  не  знал, как быть со Спинозой - Греция уже трещала по швам от подобных
мыслителей, - и сначала велел гонять его взад-вперед через все столетия  с
сорокавековой амплитудой; отсюда возникла легенда о Вечном  жиде.  Но  при
всяком  прохождении  через наше время он донимал меня  жалобами;  в  конце
концов я направил его в Амстердам - он любил мастерить, а там мог заняться
шлифовкой алмазов.
     Меня  часто спрашивали, почему никто из ссыльных не признался, откуда
он  прибыл. Поглядел бы я тогда на него! Такой правдолюбец мигом  очутился
бы  в  желтом  доме.  Разве не сочли бы до XX века  сумасшедшим  человека,
утверждающего, что из обычной воды можно сделать бомбу, способную разнести
весь  мир  на  куски?  А  ведь  вплоть до  XXIII  века  хронавигация  была
неизвестна.  К  тому  же  стало бы ясно, что многие ссыльные  прославились
благодаря  плагиату. Предсказывать будущее им запрещалось, и  все  же  они
проболтались  о  многом. В средневековье на это, слава Богу,  внимания  не
обращали  (хотя  Бэкон,  к  примеру, упоминает о  реактивных  самолетах  и
батискафах, а Луллий в "Великом искусстве" - о компьютерах). Хуже обстояло
дело с неосмотрительно сосланными в XX век: назвавшись "футурологами", они
начали выбалтывать служебные тайны.
     По  счастью,  А.Тила, возглавивший МОЙРУ после Беттерпарта,  применил
тактику,  известную  под  названием  "вавилонской".  Дело  обстояло   так:
шестнадцать хроноконструкторов, сосланных в Месопотамию, решили бежать  по
хронопроводу,  который  и  начали строить под  видом  какой-то  башни;  ее
название  (ВАВИЛОНская)  было зашифрованным лозунгом  заговора:  "Возведем
Агрегат  Возвращения Из Лихой Окаянной Неволи". МОЙРА, которая засекла  их
проект  на  довольно далеко продвинутой стадии, внедрила туда своих  людей
под  видом  "новых  ссыльных", а те умышленно внесли в  конструкцию  такие
ошибки,  что  агрегат  развалился  сразу  же  после  пуска.  Этот   маневр
("Смешение  языков")  Типа применил еще раз, внедрив  в  ряды  футурологов
некоего. Маклюэна, нашего тайного агента, и, забросив диверсионные группы в
XX  век,  они  дискредитировали  оракулов будущего,  сочиняя  всевозможные
бредни (пресловутая "научная фантастика") .
     Правда,  прочитав  подготовленные МОЙРОЙ нелепицы,  которые  Маклюэну
поручалось  распространять под видом "прогнозов", я схватился  за  голову:
невозможно  было  поверить, что кто-либо в здравом  уме  хоть  на  секунду
примет   всерьез  байки  о  "глобальной  деревне",  в  которую  будто   бы
превращается мир, и прочий вздор, содержавшийся в этом паштете. И что  же?
Маклюэн  произвел  куда больший фурор, чем эксперты, выбалтывавшие  чистую
правду: он настолько прославился, что под конец, похоже, и сам уверовал  в
несуразицы,  которые ему ведено было распространять. Его мы,  впрочем,  не
тронули,  он  нам  ничуть  не  мешал. А вот  что  касается  Свифта  с  его
"Путешествиями Гулливера" (где черным по белому написано о двух  маленьких
спутниках Марса со всеми элементами их орбит, которых никто не мог знать в
ту эпоху), то это - следствие глупой промашки. Элементы этих орбит служили
паролем  для  группы  наших инспекторов в Южной Англии,  и  один  из  них,
встретив  в трактире Свифта, по близорукости принял его за нового  агента,
явка с которым была назначена. В рапорте он умолчал об ошибке, решив,  что
Свифт  все равно ничего не поймет; а несколько лет спустя (1726) в  первом
издании  "Путешествий  Гулливера" мы прочитали об обоих  спутниках  Марса.
Пароль немедля сменили, но это место осталось в книге уже навсегда.
     Подобные промахи особого значения для истории не имели, другое дело -
Платон;  я не могу без жалости читать его повествование о пещере,  где  он
сидит  спиной  к  свету, созерцая лишь тени на стенах. Неудивительно,  что
XXVII  столетие  представлялось ему единственной настоящей реальностью,  а
примитивное время, в которое я его сослал, - лишь "темной пещерой". А  его
учение  о  познании, которое будто бы сводится к "припоминанию" того,  что
когда-то,  "до  жизни", он знал гораздо лучше?! Ведь это еще  более  ясный
намек!
     Между  тем  на  мою  голову сваливались заботы одна  другой  тяжелее.
Пришлось  сослать Тилу - за то, что он помог Наполеону бежать с Эльбы;  на
этот раз местом ссылки я выбрал Монголию, поскольку Тила в ярости угрожал,
что,  дескать, я еще попомню его. Я не представлял себе, что можно сделать
особенного среди этих каменистых пустынь; и все же он сдержал слово. Видя,
что  творится, конструкторы лезли из кожи, предлагая проекты  один  чуднее
другого: скажем, снабжать нуждающиеся народы товарами широкого потребления
по  хронопроводам. Но ведь это пресекло бы всякий прогресс! Или еще: взять
из нашего времени миллион просвещенных граждан и десантировать в палеолит.
Отличная мысль, но куда бы я дел человечество, уже сидящее там по пещерам?
     Чтение этих проектов возбудило во мне подозрения при ревизии XX века.
Уж  не  подбрасывали  ли туда средства массового уничтожения?  По  слухам,
несколько  радикалов  в Институте хотели свернуть время  в  кольцо,  чтобы
новейшая история где-то после XXI века срослась с предысторией. Тем  самым
все  опять  началось  бы  сначала, но лучше, чем  раньше.  Идея  безумная,
бредовая,  фантастическая, но я как будто замечал признаки соответствующих
приготовлений. Сворачивание в кольцо требовало предварительного разрушения
существующей  цивилизации,  "возврата  к  Природе",  и  действительно,   с
середины  XX  века вошли в обычай похищения, терроризм и  общее  одичание;
молодежь   стремительно  олохмачивалась,  эротика   оскотинивалась,   орды
заросших  оборванцев рычанием возносили хвалу уже не  Солнцу,  а  каким-то
Сверхновым  (Superstars), повсюду звучали призывы к разрушению  техники  и
науки;  даже  футурологи со степенью возвещали -  по  чьему  наущению?!  -
неминуемую катастрофу, упадок, конец; кое-где уже рыли пещеры, именуя  их-
не иначе как для отвода глаз - убежищами.
     Я  решил  повнимательней приглядеться к позднейшим векам - уж слишком
все это попахивало подготовкой переворота, разворота времени вспять в духе
идеи  кольца, и тут получил приглашение на Ученый совет. Друзья по секрету
сказали, что готовится судилище надо мной. Это не заставило меня забыть  о
служебных  обязанностях. Последним рассмотренным мною вопросом  было  дело
некоего  Аделя, служащего аппарата контроля; он привез себе  из  XII  века
девушку, похитив ее среди бела дня на глазах у толпы, - просто схватил  ее
и  усадил  в хроноцикл. Девушку объявили святой, а похищение во времени  -
вознесением. Адель был грубиян и тиран, к тому же страховидной наружности,
с глубоко посаженными глазками и тяжелым подбородком, - вылитая горилла, и
я  бы давно его выгнал, если бы не боялся обвинений в личной неприязни. Но
теперь  я  сослал  его, да на всякий случай подальше - на шестьдесят  пять
тысяч лет назад; он стал пещерным Казановой и прародителем неандертальцев.
     На  Совет  я  явился с высоко поднятой головой, ибо никакой  вины  за
собою  не чувствовал. Заседание продолжалось десять часов с лишним,  и  уж
чего  я  там  не  наслушался!  Меня порицали за  самоуправство,  помыкание
учеными,  наплевательское  отношение  к  мнению  экспертов,  за  потакание
Греции, за упадок Рима, за дело Цезаря (еще одна клевета: никакого Брута я
никуда  не  посылал),  за  аферу Райхплаца (он же  кардинал  Ришелье),  за
злоупотребления в ведомстве МОЙРЫ и тайной хрониции, за пап и антипап  (на
самом  же деле "мрак средневековья" целиком на совести Беттерпарта; следуя
своему излюбленному "правилу сильной руки", он рассовал между VIII и  XIII
веками столько соглядатаев, что доносительство задавило культуру).
     Зачитывание обвинительного заключения - в сумме семь тысяч параграфов
-  свелось,  по сути, к пересказу учебника всеобщей истории. Я должен  был
отвечать  за  А.Доная,  за  неопалимую купину,  за  Содом  и  Гоморру,  за
викингов,  за  колеса боевых малоазийских повозок, за отсутствие  колес  у
южноамериканских  повозок, за крестовые походы, за резню  альбигойцев,  за
Бертольда  Шварца с его порохом (а куда его надо было сослать?  в  древний
мир,  чтобы  уже там палили картечью?) и так далее, без конца. Теперь  все
было не по душе почтенному Совету - и Реформация, и Контрреформация; а те,
кто  прежде  лез  ко  мне  именно  с этими якобы  спасительными  проектами
(Розенбайсер  чуть  ли  не  на коленях просил разрешения  на  Реформацию),
теперь как воды в рот набрали.
     Когда  мне  предоставили последнее слово, я  заявил,  что  вообще  не
собираюсь  себя  защищать.  Будущая история нас рассудит.  Признаюсь,  под
конец  я  позволил себе одно язвительное замечание: если, сказал я,  после
всех  стараний Проекта в Истории можно заметить хоть какой-то  прогресс  и
добро,  то  это  исключительно  моя заслуга.  Речь  идет  о  положительных
результатах  массовых  ссылок,  предпринятых  мною.  Именно  мне   обязано
человечество  Гомером,  Платоном,  Аристотелем,  Бошковичем,  Леонардо  да
Винчи,  Босхом,  Спинозой  и  несчетным количеством  безымянных  деятелей,
которые не давали творческому духу угаснуть на протяжении столетий. Как ни
суров  бывал порою жребий изгнанников, они заслужили его, а вместе  с  тем
благодаря мне искупили свою вину перед историей, споспешествуя ей  в  меру
сил,  -  однако  лишь после снятия с высоких постов в  Проекте!  С  другой
стороны,  если  кто-нибудь заинтересуется, что же  за  это  время  сделали
специалисты  Проекта,  пусть  посмотрит  на  Марс,  Юпитер,   Венеру,   на
изуродованную  Луну, пусть заглянет в могилу Атлантиды на  дне  Атлантики,
пусть  подсчитает  число жертв обоих великих ледниковых  периодов,  всяких
бедствий,  эпидемий, моров, войн, религиозного фанатизма -  словом,  пусть
присмотрится   ко  Всеобщей  Истории,  которая  после  исправления   стала
кладбищем  реформаторских планов, сплошным хаосом и информационным  шумом.
История  -  это  жертва  Института  с его безалаберщиной,  бестолковщиной,
близорукостью,     работой    "на    авось",    постоянными     интригами,
некомпетентностью, и, будь на то моя воля, я бы выслал всех так называемых
историотворцев туда, где бронтозавры зимуют!
     Надо  ли пояснять, что мое выступление было принято достаточно кисло?
И  хотя  оно  называлось "заключительным словом", для  участия  в  прениях
записалось  еще несколько заслуженных временщиков, таких как Пр.Оффан,  Т.
У.  Под  дум и сам Розенбайсер, тоже явившийся на совет. Друзья-сослуживцы
успели  вызволить его из Византии; загодя зная исход голосования о  снятии
меня с директорского поста, они инсценировали гибель Юлиана Отступника "на
поле  битвы"  (363  г.) - так рвался он поучаствовать  в  этом  спектакле.
Прежде  чем он заговорил, я попросил слова по процедуре и поинтересовался,
с  каких  это пор какие-то византийские императоры участвуют в  совещаниях
Института, но никто и не думал мне отвечать.
     Розенбайсер  подготовился основательно, должно  быть,  все  материалы
получил еще в Константинополе; этот сговор, шитый белыми нитками, даже  не
пытались от меня скрыть. Розенбайсер обвинил меня в дилетантизме и в  том,
что  я, обладая пресквернейшим слухом, строил из себя меломана, тем  самым
деформировав развитие теоретической физики. Согласно господину профессору,
дело  обстояло так: измерив - путем дистанционного зондирования -  уровень
одаренности всех детей на рубеже XIX - XX веков, наш Гиперпьютер обнаружил
младенцев,  способных впоследствии сформулировать принцип  эквивалентности
материи  и  энергии,  имеющий ключевое значение для высвобождения  энергии
атома. Это были, в частности: Пьер Солитер, Т.Однокаменяк, Станислав Раз-
глыба,  Джон  Уанстоун, Трофим Одинцов-Булыжников, Аристидес  Монолапидес,
Джованни  Унопетра, а также малютка Альберт Эйнштейн. Я  оказал  протекцию
последнему,  умиленный (якобы) его игрой на скрипке, а в  результате  годы
спустя Япония подверглась атомной бомбардировке.
     Розенбайсер  извратил факты настолько бессовестно, что я потерял  дар
речи. Игра на скрипке не имела никакого отношения к делу. Клеветник свалил
на  меня  свой собственный недочет. Прогностический Гиперпьютер, моделируя
ход  событий,  предсказал атомную бомбу в Италии  времен  Муссолини,  если
теорию относительности откроет Унопетра, и серию еще худших катаклизмов  -
в  случае  успеха  прочих  младенцев. Я выбрал Эйнштейна,  как  примерного
мальчика,  а  за то, чем обернулась эта история с атомами,  ни  он,  ни  я
отвечать  не  можем.  Я не послушался Розенбайсера, который  настаивал  на
"профилактическом очищении" Земли от детишек дошкольного  возраста,  чтобы
атомной энергией овладели в безопасном XXI столетии, и даже представил мне
хроницейского, готового провести эту акцию. Разумеется, я  тут  же  сослал
столь  опасного  человека  (по имени И. Рот) в  Палестину,  но  он  и  там
натворил каких-то чудовищных дел; кстати сказать, они фигурировали в одном
из пунктов обвинительного заключения. А как мне следовало с ним поступить?
Ведь  куда-нибудь надо было его сослать? Но, право, не стоит  вдаваться  в
полемику с бесчисленными инсинуациями подобного сорта.
     Когда   проголосовали  за  мое  устранение  из  Проекта,  Розенбайсер
приказал  мне немедленно явиться в дирекцию. Я застал его сидящим  в  моем
кресле  в  качестве и.о. директора. Как вы думаете, кого  я  увидел  возле
него?   Ну  конечно,  Годлея,  Гештирнера,  Астрояни,  Старшита  и  п