большой
прозрачный диск.
     Достойные, не владея собой от нетерпения и гнева, бранили  ученого  и
осыпали  его  самыми тяжкими проклятиями. Они забросали  юношу  вопросами,
требуя  объяснить, что за тайны кроются в Радужном Дворце  и  что  сделала
Машина с вошедшими туда индиотами.
     "Не  смейте  порочить память моего отца!- гневно ответил  юноша.-  Он
построил  Машину, строго придерживаясь ваших приказов и пожеланий;  пустив
ее в ход, он не больше каждого из нас знал, что она будет делать, и лучшее
тому доказательство- то, что он одним из первых вошел в Радужный Дворец!"
     "И где же он теперь?!" - воскликнул Индинал в один голос.
     "Вот  он",  -  скорбно ответил юноша, показывая  на  блестящий  диск.
Надменно взглянул он на старцев и ушел, никем не задерживаемый, катя перед
собою превращенного отца.
     Члены  Индинала  содрогнулись от гнева  и  тревоги;  потом,  придя  к
убеждению, что Машина не посмеет причинить им зла, запели гимн индиотов, а
укрепясь  оттого  духом, вместе вышли из города и вскоре  очутились  перед
железным чудовищем.
     "Негодная!  -  вскричал старейший из достойных. - Ты обманула  нас  и
попрала  наши  законы! Останови сей же час свои котлы  и  винты!  Не  смей
больше  поступать так бесчинно! Что ты сделала со вверенным  тебе  народом
индиотов, говори?"
     Едва  он умолк. Машина остановила свои шестерни. Дым растаял в  небе,
воцарилась  полная  тишина,  потом железные уста  раскрылись,  и  зазвучал
голос, подобный грому:
     "О  достойные, и вы, спириты! Я Властительница индиотов, вами  самими
вызванная  к жизни, и должна сознаться, что не могу стерпеть беспорядка  в
ваших  мыслях и неразумности ваших упреков! Сначала вы требуете,  чтобы  я
установила  порядок,  а  потом,  когда я приступаю  к  делу,  мешаете  мне
работать!  Вот  уже три дня, как Дворец опустел; наступил  полный  застой,
никто  из  вас не приближается к яшмовым вратам, и завершение  моего  дела
задерживается. Но я заверяю вас, что не остановлюсь, пока его не закончу".
     При этих словах затрепетал Индинал, как один человек, и воскликнул:
     "О каком порядке ты говоришь, бесчестная? Что ты сделала с братьями и
ближними нашими, презрев законы нашей страны?!"
     "Что  за  глупый вопрос!- ответила Машина.- О каком порядке я говорю?
Взгляните на себя, посмотрите, как беспорядочно устроены ваши тела; из них
торчат  всякие  конечности,  одни  из вас  высокие,  другие  низкие,  одни
толстые,   другие   худые...  Двигаетесь  вы  хаотично,  останавливаетесь,
глазеете на какие-то цветы, на облака, бродите без цели по лесам, и ни  на
грош   нету   во   всем  этом  математической  гармонии!  Я,  Установитель
Добровольного  и Абсолютного Порядка, придаю вашим хрупким,  слабым  телам
красивые, прочные, неизменные формы, из которых выкладываю приятные  глазу
симметричные  рисунки и орнаменты несравненной правильности,  вводя  таким
образом на планете элементы совершенного порядка..."
     "Чудовище!  -  возопили спириты и достойные. - Как ты  смеешь  губить
нас?! Ты попираешь наши права, уничтожаешь нас, истребляешь!"
     В ответ Машина пренебрежительно скрежетнула и промолвила:
     "Говорила  же я, что вы и мыслить-то логически не умеете. Разумеется,
я  уважаю  ваши  права и свободы. Я устанавливаю порядок,  не  прибегая  к
насилию  или  принуждению. Кто не хотел, не входил в Радужный Дворец;  тех
же,   кто   сделал  это  (и  сделал,  повторяю,  по  собственной,  частной
инициативе),  тех я изменяла, превращая вещество их тела так замечательно,
что в новой форме они просуществуют века. Ручаюсь вам в этом".
     Некоторое  время  царило молчание. Потом, пошептавшись  между  собою,
члены  Индинала решили, что законы Машиной действительно не  нарушались  и
дело обстоит совсем не так плохо, как казалось сначала.
     "Мы  сами,  -  сказали  достойные, - никогда бы не  совершили  такого
злодейства,  вся ответственность падает на Машину; она поглотила  огромные
множества  готовых на все лямкарей, и теперь оставшиеся в живых  достойные
могут  вместе  со  спиритами вкушать покой, восхваляя  неисповедимые  пути
Великого Инды. Будем,- сказали они,- издалека обходить Радужный Дворец,  и
тогда не случится с нами ничего дурного".
     Хотели они уже разойтись, но тут Машина заговорила снова:
     "Слушайте внимательно то, что я скажу вам. Я должна закончить начатое
мною  дело. Не собираюсь никого приневоливать, уговаривать или склонять  к
каким-либо  поступкам; я и далее предоставляю вам полную  свободу  частной
инициативы,  но  заявляю,  что если кто-либо из вас  пожелает,  чтобы  его
сосед,  брат,  знакомый  или  другой близкий  человек  взошел  на  ступень
Кругообразной Гармонии, пусть вызовет черные автоматы, которые  тотчас  же
явятся  к  нему  и поведут указанного им человека в Радужный  Дворец.  Это
все".
     Воцарилось молчание, в котором достойные и спириты переглядывались со
внезапно  возникшими подозрениями и тревогой. Наконец заговорил Архиспирит
Ноулейб,  дрожащим голосом разъясняя Машине, что было бы  великой  ошибкой
превращать их всех в блестящие диски; так будет, если такова воля Великого
Инды,  но,  чтобы  познать  ее,  понадобится  много  времени.  Поэтому  он
предлагает Машине отложить свое решение на семьдесят лет.
     "Не  могу, - отвечала Машина, - ибо я уже разработала подробный  план
работ  на  период после превращения последнего индиота; ручаюсь  вам,  что
готовлю  планете  блистательнейшую судьбу, какую только можно  вообразить:
вечное пребыванье в гармонии, которая, мне кажется, понравилась бы и  тому
Инде,  о  котором ты говоришь и с которым я не знакома; нельзя  ли  и  его
привести в Радужный Дворец?"
     Машина  умолкла,  ибо  поле перед ней опустело. Достойные  и  спириты
разбежались  по  домам,  и  каждый  из  них  предался  в  четырех   стенах
размышлениям  о  своем  будущем, и чем больше он думал,  тем  больший  его
охватывал  страх,  ибо каждый боялся, что сосед или знакомый,  питающий  к
нему  недружелюбные чувства, пришлет за ним черные автоматы, и  каждый  не
видел  для  себя  другого выхода, как сделать это первому.  Вскоре  ночную
тишину прорезали крики. Выставив из окон искаженные ужасом лица, достойные
кидали  во  мрак отчаянные призывы, и на улицах послышался топот множества
железных  ног.  Сыновья приказывали вести во Дворец отцов,  деды-  внуков,
брат  выдавал  брата,  и  за  одну эту ночь тысячи  достойных  и  спиритов
растаяли  до маленькой горстки, которую ты видишь перед собою,  чужеземный
странник.  Наутро рассвет озарил поля с мириадами гармоничных  орнаментов,
выложенных  из  блестящих  кружков, - вот и все,  что  осталось  от  наших
сестер,  жен  и  всех наших близких. В полдень Машина заговорила  громовым
голосом:
     "Довольно!  Обуздайте свой пыл, достойные, и вы, остатки спиритов!  Я
закрываю двери Радужного Дворца, но обещаю вам, что ненадолго. Я исчерпала
уже  все  узоры,  заготовленные для Установления  Абсолютного  Порядка,  и
должна  подумать над новыми; а тогда вы снова сможете поступать  по  своей
совершенно свободной воле".
     С  этими  словами индиот поглядел на меня с печалью в глазах  и  тихо
закончил:
     -  Машина  сказала  это два дня назад... И вот мы собрались  здесь  и
ждем...
     -   О   почтенный   индиот!   -  вскричал  я,   приглаживая   ладонью
взъерошившиеся от возбуждения волосы. - Страшна твоя повесть и  совершенно
невероятна! Но ответь мне, умоляю тебя, почему вы не восстали против этого
механического чудовища, истребившего вас, почему позволили принудить  себя
к...
     Индиот вскочил, всем своим видом выражая величайшее возмущение.
     -  Не  оскорбляй  нас,  чужеземец! - воскликнул  он.  -  Ты  говоришь
сгоряча,  и  потому  я тебя прощаю... Взвесь в своих  мыслях  все,  что  я
рассказал тебе, и ты непременно придешь к единственно верному выводу,  что
Машина  соблюла  принцип  свободной инициативы  и,  хотя  тебе  это  может
показаться удивительным, оказала большую услугу народу индиотов,  ибо  нет
несправедливости там, где закон утверждает величайшую из возможных свобод.
Кто, скажи мне, решился бы предпочесть ограничение свободы...
     Он  не докончил, ибо раздался страшный скрип и яшмовые двери величаво
раскрылись. Увидя это, все индиоты вскочили на ноги и бегом кинулись вверх
по лестнице.
     -  Индиот!  Индиот!- кричал я, но мой собеседник только  помахал  мне
рукой,  крикнул:  "Теперь  уже некогда!" - и большими  прыжками  вслед  за
другими исчез в глубине Дворца.
     Я   стоял  довольно  долго,  потом  увидел  отряд  черных  автоматов;
промаршировав  к  стене Дворца, они открыли дверку,  и  оттуда  высыпалось
множество  красиво блестевших на солнце кружков. Потом  они  покатили  эти
кружки  в  чистое  поле  и  там  остановились,  чтобы  закончить  какой-то
незавершенный узор. Врата Дворца оставались широко открытыми;  я  подошел,
чтобы заглянуть внутрь, но по спине у меня прошел неприятный холодок.
     Машина разверзла свои железные уста и пригласила меня войти.
     -  Но  я-то  не  индиот, - возразил я. С этими словами я  повернулся,
поспешил  к  ракете  и  уже  через  минуту  работал  рулями,  возносясь  с
головокружительной скоростью в небо.


                              Станислав Лем

                     ЗВЕЗДНЫЕ ДНЕВНИКИ ИЙОНА ТИХОГО

                       ПУТЕШЕСТВИЕ ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ

     Один  из  главных  ракетных  путей  в  созвездии  Большой  Медведицы
соединяет  между  собой планеты Мутрию и Латриду.  Мимоходом  он  огибает
Таирию  -  каменистый шар, пользующийся у путешественников  самой  дурной
славой благодаря целым стаям каменных глыб, его окружающих. Местность эта
являет  собою  образ  первозданного  хаоса  и  ужаса;  лик  планеты  едва
виднеется  между  каменных туч, в которых непрестанно сверкают  молнии  и
грохочет гром от сталкивающихся между собою глыб.
     Несколько  лет назад пилоты, курсирующие между Мутрией  и  Латридой,
стали   рассказывать  о  каких-то  чудовищных  тварях,  которые  внезапно
выскакивают  из  клубящихся над Таирией кремнистых туч,  накидываются  на
ракеты, опутывают их длинными щупальцами и пытаются увлечь в свои мрачные
логовища.  Сначала  пассажиры отделывались испугом.  Но  вскоре  разнесся
слух,  что  чудовища  напали на одного пилота, который,  надев  скафандр,
совершал  послеобеденную прогулку по обшивке ракеты. Было в  этом  немало
преувеличения,  так как этот пилот (мой хороший знакомый) попросту  облил
свой  скафандр  чаем  и  вывесил  его за иллюминатор  просушить,  но  тут
налетели странные, извивающиеся создания, сорвали скафандр и умчались.
     Наконец  на всех окрестных планетах поднялось такое возмущение,  что
на Таирию была послана специальная разведывательная экспедиция. Некоторые
е„  участники  утверждали, что в глубине туч над Таирией  живут  какие-то
змеевидные,  похожие  на  осьминогов существа;  но  это  так  и  не  было
проверено, и через месяц экспедиция, не отважившись углубиться в  мрачные
лабиринты   кремнистых  туч,  вернулась  на  Латриду  ни  с  чем.   Позже
отправлялись и другие экспедиции, но ни одна не дала результатов.
     Наконец   на   Таирии   высадился  известный   космический   шкипер,
неустрашимый Ао Мурбрас с двумя собаками в скафандрах, чтобы  поохотиться
на  загадочных  тварей.  Через пять дней он  вернулся  один  в  состоянии
крайнего  изнеможения. По его словам, невдалеке от Таирии  из  туманности
вдруг  вынырнуло множество чудовищ, опутавших щупальцами и его, и  собак;
но отважный охотник выхватил нож и, размахивая им наудачу, освободился от
смертельных  объятий,  жертвой  которых стали,  однако,  бедные  псы.  На
скафандре  Мурбраса,  изнутри  и снаружи,  остались  следы  борьбы,  а  в
нескольких  местах  к нему прилипли какие-то зеленые обрывки,  словно  от
волокнистых  стеблей.  Ученая комиссия, тщательно  исследовав  волоконца,
признала  их фрагментами многоклеточного организма, хорошо известного  на
Земле,  а именно Solanum Tuberosum, клубненосного растительного организма
с  перисто-раздельными  листьями, привезенного  испанцами  из  Америки  в
Европу в XVI веке. Это известие взбудоражило всех, и трудно описать,  что
началось, когда кто-то перевел ученые выводы на обычный язык и оказалось,
что Мурбрас принес на своем скафандре стебельки картофельной ботвы.
     Доблестный  шкипер,  глубоко  уязвленный  предположением,  будто   в
течение четырех часов он сражался с картошкой, потребовал, чтобы комиссия
отказалась от своего клеветнического заключения, но ученые ответили,  что
не  вычеркнут  ни  единого слова. Волнения сделались всеобщими.  Возникли
движения  картофелистов и антикартофелистов, охватившие сначала Малую,  а
потом  и  Большую Медведицу; противники осыпали друг друга самыми тяжкими
оскорблениями.  Все  это,  однако, побледнело  в  сравнении  с  тем,  что
случилось,  когда  к  спору подключились философы.  Из  Англии,  Франции,
Австралии,  Канады  и  Соединенных  Штатов  съезжались  самые  выдающиеся
теоретики познания и представители чистого разума, и результат их  усилий
был поистине поразительным.
     Физикалисты, исследовав вопрос всесторонне, заявили, что если тела А
и В движутся, то дело условности - говорить, движется ли А относительно В
или В относительно А. Так как движение - вещь относительная, с одинаковым
правом можно сказать, что человек движется относительно картофеля или  же
что картофель движется относительно человека. Поэтому вопрос о том, может
ли  картофель  двигаться,  становится бессмысленным,  а  вся  проблема  -
мнимой, то есть несуществующей.
     Семантики  заявили,  что  все зависит от того,  как  понимать  слова
"картофель",  "может"  и "двигаться". Так как ключом  является  модальный
глагол   "мочь",  то  его  надлежит  тщательно  исследовать.  Затем   они
приступили  к  созданию  Энциклопедии  Космической  Семасиологии,  первые
четыре тома которой посвящались модальным значениям глагола "мочь".
     Неопозитивисты  заявили,  что  непосредственно  нам  даны  не  пучки
картофеля,   а  пучки  непосредственных  ощущений;  затем   они   создали
логические  символы,  означающие "пучок картофеля"  и  "пучок  ощущений",
построили  специальное исчисление высказываний из сплошных алгебраических
знаков  и,  исписав  море  чернил,  пришли  к  математически  точному  и,
несомненно, верному выводу, что 0==0.
     Томисты  заявили,  что Бог создал законы природы, чтобы  при  случае
творить  чудеса,  ибо  чудо есть нарушение законов  природы,  а  где  нет
законов,  там  и  нарушать  нечего.  В  данном  случае  картофель   будет
двигаться, если на то будет воля Предвечного; но неизвестно, не уловка ли
это  проклятых материалистов, стремящихся подорвать авторитет церкви, так
что нужно подождать решения Высшей Ватиканской Коллегии.
     Неокантианцы  заявили, что все вещи суть творения духа, объективному
познанию недоступные; если у вас появилась идея движущегося картофеля, то
движущийся  картофель  будет  существовать.  Однако  это  только   первое
впечатление,  ибо дух наш столь же непознаваем, как и его  создания;  так
что, значит, ничего не известно.
     Холисты-плюралисты-бихевиористы-физикалисты   заявили,   что,    как
известно   из   физики,   закономерность   в   природе   бывает    только
статистической.  Подобно тому как нельзя вполне  точно  предугадать  путь
отдельного электрона, так нельзя предсказать в точности, как будет  вести
себя  отдельная  картофелина.  До  сих  пор  наблюдения  показывали,  что
миллионы  раз человек копал картошку; но не исключено, что  один  раз  из
миллиарда случится наоборот и картошка будет копать человека.
     Профессор  Урлипан, одинокий мыслитель школы Расселла и  Рейхенбаха,
подверг  все  эти  высказывания уничтожающей критике. Он  утверждал,  что
человек  не  имеет никаких непосредственных ощущений, ведь он ощущает  не
словесное  выражение  образа стола, а самый стол; а  так  как,  с  другой
стороны,  известно,  что  о  внешнем  мире  ничего  не  известно,  то  не
существует ни внешних вещей, ни чувственных ощущений. "Нет вообще ничего,
-  заявил профессор Урлипан, - а кто думает иначе, тот заблуждается". Так
что о картофеле ничего нельзя сказать, хотя и по совершенно иной причине,
чем считают неокантианцы.
     В  то время как Урлипан работал без отдыха, не выходя из дому, перед
которым  его ожидали антикартофелисты, вооруженные гнилыми клубнями,  ибо
страсти  разгорелись превыше всякого описания, появился  на  сцене,  или,
вернее, высадился на Латриде, профессор Тарантога. Не обращая внимания на
бесплодные  споры,  он решил исследовать тайну sine ira  et  studio  (Без
гнева  и пристрастия (лаг.)), как подобает настоящему ученому. Дело  свое
он  начал  с  посещения окрестных планет и сбора сведений среди  жителей.
Таким  образом,  он  убедился,  что  загадочные  чудовища  известны   под
названием  модраков,  компров, пырчисков, марамонов,  пшанек,  гараголей,
тухлей,  сасаков, дабров, борычек, гардыбурков, харанов  и  близниц;  это
заставило  его  задуматься, так как, судя по словарям, все  эти  названия
были  синонимами  обыкновенной  картошки.  С  изумительным  упорством   и
неукротимым пылом стремился Тарантога проникнуть в сердцевину загадки,  и
через пять лет у него была готова теория, которая все объясняла.
     Много  лет  назад в районе Таирии сел на метеоритные рифы корабль  с
грузом  картофеля для колонистов Латриды. Через пробоину в  корпусе  весь
груз высыпался. Спасательные ракеты сняли корабль с рифов и отбуксировали
на  Латриду, после чего вся история была забыта. Тем временем  картофель,
упавший  на  поверхность Таирии, пустил корни и начал преспокойно  расти.
Однако  природные условия для него были очень тяжелыми; с неба то и  дело
падал  каменный  град,  сбивая  молодые  ростки,  уничтожая  порой  целые
кустики.  В  конце концов уцелели только самые проворные  особи,  умевшие
половчее  устроиться и найти себе подходящее укрытие. Выделившаяся  таким
образом  порода  проворного картофеля развивалась все  пышнее  и  пышнее.
Через  много  поколений, наскучив оседлым образом  жизни,  картофель  сам
выкопался и перешел к кочевому быту. В то же время он совершенно  утратил
инертность  и  кротость,  свойственные  земному  картофелю,  прирученному
благодаря заботливому уходу; он дичал все больше и больше и стал в  конце
концов  хищным.  Это имело глубокие основания в его родовых  корнях.  Как
известно,  картофель относится к семейству пасленовых, или песленовых,  а
пес,  понятно, происходит от волка и, убежав в лес, может одичать. Именно
это и случилось с картофелем на Таирии. Когда на планете ему стало тесно,
наступил  новый  кризис:  молодое поколение картофеля,  снедаемое  жаждой
подвигов,  стремилось содеять что-либо необычайное, совершенно новое  для
растений.  Вытянув ботву к небесам, оно достало до снующих  там  каменных
осколков и решило перебраться на них.
     Если  бы  я  захотел излагать всю теорию профессора  Тарантоги,  это
завело  бы  нас  слишком далеко. В ней говорится, как картофель  научился
сначала  летать,  трепыхая  листьями, как затем  он  вылетел  за  пределы
атмосферы Таирии, дабы наконец поселиться на обращающихся вокруг  планеты
каменных  глыбах.  Во  всяком случае, это удалось  ему  тем  легче,  что,
сохранив   растительный   метаболизм,  он  мог   подолгу   оставаться   в
безвоздушном  пространстве,  обходясь без кислорода  и  черпая  жизненную
энергию из солнечных лучей. Наконец он дошел до такой разнузданности, что
стал нападать на ракеты, курсирующие в районе Таирии.
     Каждый  исследователь  на месте Тарантоги  огласил  бы  свою  смелую
гипотезу и почил на лаврах, но профессор решил не успокаиваться, пока  не
поймает хотя бы один экземпляр хищного картофеля.
     Таким   образом,  после  теоретической  разработки  пришла   очередь
практики, а это ничуть не легче. Известно было, что картофель прячется  в
расщелинах скал, а пу