дой  огонь,  знаю.  Однако  сейчас  едва  восемьсот
шестьдесят  градусов, напрасно не взял я накидку на двойной лаве.  Ничего
не  поделаешь, старость... Так ты говоришь, - продолжал он, поворачиваясь
спиной  к  Кралошу,  - что на других планетах есть разумные  существа?  И
каковы же они, по-твоему?
     -  Точно  этого знать нельзя, - ответил несмело юноша. - Думаю,  что
самые разные. Как я слышал, не исключено появление живых организмов и  на
более холодных планетах из вещества, называемого белком.
     - От кого ты это слышал?! - гневно воскликнул Фламент.
     - От Имплоза. Это тот молодой студент-биохимик, который...
     -  Молодой дурак, скажи лучше! - вспыхнул гневно Фламент. - Жизнь из
белка?! Живые белковые существа? И тебе не стыдно повторять такую  чепуху
в  присутствии  своего учителя?! Вот плоды невежества и  самонадеянности,
распространяющихся  с  устрашающей быстротой! Знаешь,  что  следовало  бы
сделать с твоим Имплозом? Обрызгать его водой, вот что!
     -  Но,  уважаемый  Фламент, - осмелился возразить  друг  Кралоша,  -
почему  ты  требуешь для Имплоза такой страшной казни? Не мог бы  ты  сам
рассказать нам, как могут выглядеть существа на других планетах? И  разве
они  не  могли бы занимать вертикальное положение и передвигаться на  так
называемых ногах?
     - Кто тебе это сказал?
     Кралош испуганно молчал.
     - Имплоз... - прошептал его друг.
     -  Ах,  оставьте  меня в покое с вашим Имплозом и его  выдумками!  -
вскричал  ученый.  - Ноги! Вот уж, конечно! Как будто еще  двадцать  пять
пламеней  назад  я  не доказал вам математически, что двуногое  существо,
поставленное  вертикально, немедленно перевернется  вверх  тормашками!  Я
даже  сделал  соответствующую модель и схему, но что вы,  лентяи,  можете
знать об этом? Как выглядят разумные существа на других планетах? Я  тебе
не  скажу, сообрази сам, научись мыслить! Прежде всего у них должны  быть
органы  для усвоения аммиака, не так ли? А какой орган справится  с  этим
лучше,  чем жамбры? И они должны передвигаться в среде, умеренно плотной,
умеренно  теплой, как наша. Должны, верно? Вот видишь! А чем это  делать,
как  не  обойнями?  Так же будут формироваться и органы  чувств:  зрелки,
трешуя,  сяжки.  И они должны быть подобны нам, пятеричникам,  не  только
устройством тела, но и общим образом жизни, ибо известно, что пятеричка -
основной элемент нашего семейного устройства; попробуй выдумай что-нибудь
другое,  мучь  свое  воображение сколько хочешь, и все  равно  ничего  не
выйдет!  Да, для того, чтобы основать семью, чтобы дать жизнь  потомству,
должны  соединиться  Дада, Гага, Мама, Фафа и Хаха. Ни  к  чему  взаимная
симпатия,  ни  к  чему планы и мечты, если не хватит  представителя  хоть
одного  из  этих  пяти полов; однако такая ситуация, увы,  встречается  в
жизни  и называется драмой четверицы, или несчастной любовью... Так  вот,
ты  видишь, что если рассуждать без малейшей предвзятости, если опираться
только на научные факты, если строго следовать логике и смотреть на  вещи
холодно  и  объективно,  то  придешь к неоспоримому  выводу,  что  всякое
разумное  существо должно быть подобно пятеричнику...  Да.  Ну,  надеюсь,
теперь-то я вас убедил?



                               Станислав Лем

                      ЗВЕЗДНЫЕ ДНЕВНИКИ ИЙОНА ТИХОГО

                            ПУТЕШЕСТВИЕ СЕДЬМОЕ

     Когда  в  понедельник, второго апреля, я пролетал вблизи Бетельгейзе,
метеорит  размером  не  больше фасолины пробил  обшивку,  вывел  из  строя
регулятор мощности и повредил рули - ракета потеряла управление.  Я  надел
скафандр, выбрался наружу и попробовал исправить повреждение, но убедился,
что  установить  запасной  руль, который я  предусмотрительно  захватил  с
собой,  без  посторонней  помощи невозможно.  Конструкторы  спроектировали
ракету  так  нелепо,  что один человек не мог затянуть  гайку:  кто-нибудь
другой  должен был придерживать ключом головку болта. Сначала это меня  не
очень  обеспокоило,  и я потратил несколько часов, пытаясь  удержать  один
ключ  ногами  и в то же время рукой завернуть с другой стороны  гайку.  Но
прошло уже время обеда, а мои усилия все еще ни к чему не привели.  В  тот
момент,  когда мне это почти удалось, ключ вырвался у меня из-под  ноги  и
умчался  в  космическое  пространство. Так  что  я  не  только  ничего  не
исправил,  но  еще и потерял ценный инструмент и лишь беспомощно  смотрел,
как он удаляется, все уменьшаясь на фоне звезд.
     Через  некоторое время ключ вернулся по вытянутому эллипсу, но,  хоть
он и стал спутником ракеты, все же не приближался к ней настолько, чтобы я
мог  его схватить. Я вернулся в ракету и, наскоро перекусив, задумался над
тем,  каким  образом  выйти  из  этого дурацкого  положения.  Корабль  тем
временем летел по прямой со все увеличивающейся скоростью - ведь проклятый
метеорит  испортил  мне и регулятор мощности. Правда,  на  курсе  не  было
никаких  небесных  тел,  но не мог же этот полет вслепую  продолжаться  до
бесконечности.  Некоторое время мне удавалось сдерживать гнев.  Но  когда,
принявшись после обеда за мытье посуды, я обнаружил, что разогревшийся  от
перегрузки атомный реактор погубил лучший кусок говяжьего филе, который  я
оставил  в  холодильнике на воскресенье, я на мгновенье  потерял  душевное
равновесие  и,  извергая ужаснейшие проклятия, разбил часть  сервиза.  Это
хотя  и  было  не очень разумно, однако принесло мне некоторое облегчение.
Вдобавок  выброшенная  за  борт говядина,  вместо  того  чтобы  улететь  в
пространство,  не хотела расставаться с ракетой и кружила около  нее,  как
второй  искусственный спутник, регулярно каждые одиннадцать минут и четыре
секунды вызывая кратковременные солнечные затмения. Чтобы успокоить нервы,
я  до вечера рассчитывал элементы ее орбиты, а также возмущения, вызванные
движением  потерянного ключа. У меня получилось, что в  течение  ближайших
шести  миллионов лет говядина будет догонять ключ, обращаясь вокруг ракеты
по круговой орбите, а потом обгонит его.
     Устав от вычислений, я лег спать. Среди ночи мне показалось, что меня
трясут  за  плечо.  Я  открыл глаза и увидел наклонившегося  над  постелью
человека,  лицо  которого  показалось мне  удивительно  знакомым,  хотя  я
понятия не имел, кто бы это мог быть.
     -  Вставай,  -  сказал  он, - и бери ключи.  Пойдем  наружу  закрепим
руль...
     - Во-первых, мы не настолько хорошо знакомы, чтобы вы мне "тыкали", -
ответил  я, - а во-вторых, я точно знаю, что вас нет. Я в ракете  один,  и
притом уже второй год, так как лечу с Земли в созвездие Тельца. Поэтому вы
мне только снитесь.
     Но  он по-прежнему тряс меня, повторяя, чтобы я немедленно шел с  ним
за инструментами.
     -  Глупости, - отмахнулся я, уже начиная злиться, так как боялся, что
эта  ссора  во  сне разбудит меня, а я по опыту знаю, как  трудно  заснуть
после  такого  внезапного  пробуждения.  -  Никуда  я  не  пойду,  это  же
бессмысленно.  Болт, затянутый во сне, не изменит положения, существующего
наяву.  Прошу не надоедать мне и немедленно растаять или исчезнуть  каким-
нибудь другим способом, а то я могу проснуться.
     -  Но ты не спишь, клянусь тебе! - воскликнуло упрямое привидение.  -
Ты не узнаешь меня? Взгляни!
     С   этими  словами  он  прикоснулся  пальцами  к  двум  большим,  как
земляничины, бородавкам на левой щеке. Я непроизвольно схватился  за  свое
лицо,  потому  что у меня на том же месте две точно такие же бородавки.  И
тут  я понял, почему приснившийся напоминал мне кого-то знакомого: он  был
похож на меня, как одна капля воды на Другую.
     -  Оставь меня в покое! - крикнул я и закрыл глаза, испугавшись,  что
проснусь. - Если ты являешься мной, то мне действительно незачем  говорить
тебе "вы", но вместе с тем это доказывает, что ты не существуешь.
     Затем я повернулся на другой бок и натянул одеяло на голову. Я слышал
еще,  как  он  говорил  что-то об идиотизме  и  наконец,  поскольку  я  не
реагировал, выкрикнул:
     -  Ты  еще  пожалеешь об этом, болван! И убедишься, что это вовсе  не
сон, но будет поздно!
     Я  даже  не  шелохнулся.  Когда  я  утром  открыл  глаза,  мне  сразу
вспомнилось это странное ночное происшествие. Я сел на кровати и задумался
о  том, какие шутки играет с человеком его собственный разум: перед  лицом
безотлагательной  необходимости, не имея на  борту  ни  одной  родственной
души, я раздвоился в сонных грезах, чтобы победить опасность.
     После   завтрака   я   обнаружил,  что  за   ночь   ракета   получила
дополнительную  порцию  ускорения,  и  принялся  листать  книги   бортовой
библиотеки,   разыскивая  в  справочниках  совет  на  случай  безвыходного
положения, но ничего не нашел. Тогда я разложил на столе звездную карту  и
в   свете   близкой  Бетельгейзе,  которую  время  от  времени   заслоняла
вращающаяся  вокруг  ракеты говядина, стал искать поблизости  очаг  какой-
нибудь  космической цивилизации, обитатели которого могли бы  оказать  мне
помощь.  Но  это была настоящая звездная глушь, и все корабли обходили  ее
стороной  как  исключительно  опасный район, -  здесь  возникали  грозные,
таинственные  гравитационные  вихри в количестве  ста  сорока  семи  штук,
существование которых объясняют шесть астрофизических теорий,  и  все  по-
разному.
     Календарь  космонавта  предостерегал  от  них  ввиду  непредсказуемых
последствий  релятивистских  эффектов,  которые  может  повлечь  за  собой
прохождение сквозь вихрь, особенно при высокой собственной скорости.
     Но я был беспомощен. Я лишь подсчитал, что край первого вихря заденет
мою  ракету  около  одиннадцати, и поэтому поспешил  приготовить  завтрак,
чтобы не бороться с опасностью натощак. Едва я вытер последнее блюдце, как
ракету  начало швырять во все стороны; плохо закрепленные предметы  летали
от стены к стене. Я с трудом добрался до кресла и, привязавшись к нему,  в
то  время  "как корабль швыряло все сильнее, заметил, что словно  какая-то
бледно-лиловая  мгла заволокла противоположную часть каюты  и  там,  между
раковиной  и  плитой,  появилась туманная  фигура  человека  в  переднике.
Человек   лил  взболтанные  яйца  на  сковороду.  Он  взглянул   на   меня
внимательно,  но без удивления, потом видение заколебалось  и  исчезло.  Я
протер  глаза.  Вне  всякого сомнения, я был один и поэтому  приписал  это
видение временному помрачению рассудка.
     Я по-прежнему сидел в кресле, вернее, подпрыгивал вместе с ним, и тут
меня  осенило: я понял, что это совсем не галлюцинация. Когда толстый  том
"Общей  теории относительности" пролетал мимо моего кресла,  я  попробовал
его  схватить,  что  удалось  мне только при  четвертой  попытке.  Листать
тяжелую  книгу  в  таких  условиях было  трудно  -  страшные  силы  играли
кораблем,  он  мотался, как пьяный, но мне все-таки удалось  найти  нужное
место. Там говорилось о феноменах так называемой петли времени, то есть об
искривлении  вектора  времени  в пределах особенно  мощных  гравитационных
полей;  это явление может иногда привести даже к тому, что время  повернет
вспять  и  произойдет  так называемое удвоение настоящего.  Вихрь,  сквозь
который  я  сейчас проходил, не принадлежал к самым мощным. Я  знал,  что,
если бы мне удалось хоть немного развернуть корабль к полюсу Галактики,  я
бы  проткнул так называемый Vortex Gravitatiosus Pinckenbachii, в  котором
многократно наблюдалось удвоение и даже утроение настоящего.
     Правда,  рули  не  действовали, но я  прошел  в  реакторный  отсек  и
манипулировал  до  тех  пор, пока не добился небольшого  отклонения  курса
ракеты  к  галактическому  полюсу. Эта операция заняла  у  меня  несколько
часов. Результат превзошел все ожидания. Корабль попал в центр вихря около
полуночи,  вибрируя и постанывая всеми сочленениями. Я испугался,  что  он
развалится,  но  он  вышел из испытания с честью, а когда  снова  попал  в
объятия  мертвой космической тишины, я покинул реакторный отсек  и  увидел
самого  себя  сладко  спящим  на кровати. Я сразу  понял,  что  это  я  из
предыдущих  суток,  то  есть  из  ночи  понедельника.  Не  раздумывая  над
философской  стороной этого весьма своеобразного явления,  я  тотчас  стал
трясти  спящего  за плечо, требуя, чтобы он быстро вставал,  -  я  ведь  не
знал, как долго его понедельничное существование будет продолжаться в моем
вторничном, и поэтому нам нужно было как можно скорее выйти наружу,  чтобы
вместе исправить руль.
     Но  спящий открыл только один глаз и заявил, что не желает,  чтобы  я
ему  "тыкал", а также что я только его сновидение. Напрасно я  нетерпеливо
тряс его, напрасно пытался силой вытащить из постели. Он отбивался, упрямо
повторяя, что я ему снюсь; я начал ругаться, он логично объяснил мне,  что
никуда  не  пойдет, так как болты, завинченные во сне,  не  будут  держать
рулей   наяву.  Напрасно  я  клялся,  что  он  ошибается,  поочередно   то
уговаривая,  то  проклиная; даже продемонстрированные  мною  бородавки  не
убедили  его, что я говорю правду. Он повернулся ко мне спиной и захрапел.
Я  уселся  в  кресло,  чтобы  спокойно обдумать создавшееся  положение.  Я
пережил его дважды, один раз как этот спящий, в понедельник, а теперь  как
безрезультатно  будивший  его  во вторник. Я  понедельничный  не  верил  в
реальность  явления дупликации, но я вторничный уже знал о нем.  Это  была
самая  обычная петля времени. Что же делать, как исправить рули? Поскольку
понедельничный продолжал спать, а также поскольку я помнил, что в ту  ночь
я превосходно проспал до утра, я понял, что бесполезно дальше его будить.
     Карта предвещала еще множество больших гравитационных вихрей, и я мог
рассчитывать  на  удвоение настоящего в течение следующих  дней.  Я  хотел
написать  себе  письмо  и  приколоть  его  булавкой  к  подушке,  чтобы  я
понедельничный,  проснувшись, мог воочию убедиться  в  реальности  мнимого
сна.
     Но  не успел я сесть к столу и взяться за перо, как в двигателях что-
то  загрохотало,  я  бросился к ним и до утра поливал водой  перегревшийся
атомный реактор; а между тем понедельничный я сладко спал, да еще время от
времени облизывался, что меня здорово злило. Голодный, усталый, так  и  не
сомкнув глаз, я занялся завтраком и как раз вытирал тарелки, когда  ракета
вошла  в  следующий  гравитационный вихрь. Я видел  себя  понедельничного,
видел,  как  он, привязанный к креслу, ошалело смотрит, как  я  вторничный
жарю  яичницу.  Потом  от  резкого толчка я  потерял  равновесие,  у  меня
потемнело  в  глазах, и я упал. Очнувшись на полу среди  битой  посуды,  я
обнаружил у самого своего лица ноги стоящего надо мной человека.
     - Вставай, - сказал он, поднимая меня. - Ты не ушибся?
     - Нет, - ответил я, опираясь руками о пол; у меня кружилась голова. -
Ты из какого дня недели?
     - Из среды. Идем, надо быстро исправить рули, жаль терять время!
     -  А  где  тот, понедельничный? - спросил я. - Его уже нет, то  есть,
очевидно, это ты. - Как это я?
     -  Ну  да,  понедельничный  стал в ночь  с  понедельника  на  вторник
вторничным и так далее... - Не понимаю!
     - Неважно, это с непривычки. Ну, пошли, не будем терять времени!
     -  Сейчас, - ответил я, не поднимаясь с пола. - Сегодня вторник. Если
ты  из среды и до этой минуты в среду рули еще не исправлены, значит, что-
то  помешает  нам  их исправить; в противном случае  ты  в  среду  уже  не
уговаривал бы меня, чтобы я во вторник исправлял их вместе с тобой. Может,
лучше не стоит рисковать и лезть наружу?
     -  Бред!  -  воскликнул он. - Послушай, я из среды, а ты из вторника,
что же касается ракеты, то я допускаю, что она, так сказать, слоистая,  то
есть  местами в ней вторник, местами среда, а кое-где, возможно, есть даже
немного четверга. Просто время перемешалось при прохождении сквозь  вихри.
Но  какое  нам  до  этого дело, если нас двое и поэтому  есть  возможность
исправить рули?!
     -  Нет,  ты  не  прав,  -  ответил я. - Если  в  среду,  где  ты  уже
находишься,  прожив весь вторник, если, повторяю, в среду рули неисправны,
то  из  этого следует, что они не были исправлены во вторник,  потому  что
сейчас  вторник, и, если бы мы пошли сейчас и исправили их, для тебя  этот
момент был бы уже прошлым, и нечего было бы исправлять. Итак... - Итак, ты
упрям, как осел! - рявкнул он. - Ты еще раскаешься в своей глупости!  Меня
утешает  только одно: ты будешь точно так же беситься из-за своего  тупого
упрямства, как я сейчас, - когда сам доживешь до среды!!!
     -  Ах,  позволь! - воскликнул я. - Значит ли это, что в  среду,  став
тобой,  я  буду  пытаться уговаривать меня вторничного  так,  как  ты  это
делаешь  сейчас, только все будет наоборот, то есть ты будешь  мной,  а  я
тобой?  Понимаю! В этом и заключается петля времени! Погоди, я иду, сейчас
иду, я уже понял...
     Однако прежде чем я встал с пола, мы попали в новый вихрь, и страшная
тяжесть распластала нас на потолке.
     Ужасные  толчки  и сотрясения продолжались всю ночь  со  вторника  на
среду.  Когда  стало  немного поспокойнее, летающий по  каюте  том  "Общей
теории относительности" с такой силой ударил меня по голове, что я потерял
сознание.  Открыв  глаза, я увидел осколки посуды  и  лежащего  среди  них
человека. Я вскочил и, поднимая его, воскликнул:
     - Вставай! Ты не ушибся?
     - Нет, - ответил он, открывая глаза. - Ты из какого дня недели?
     - Из среды. Идем, надо быстро исправить рули, жаль терять время.
     -  А где тот, понедельничный? - спросил он, садясь. Под глазом у него
был синяк.
     - Его уже нет, - сказал я. - То есть, очевидно, это ты. - Как это я?
     -  Ну  да,  понедельничный  стал в ночь  с  понедельника  на  вторник
вторничным и так далее... - Не понимаю!
     - Неважно, это с непривычки. Ну, пошли, не будем терять времени!
     Говоря это, я начал осматриваться в поисках инструментов.
     - Сейчас, - ответил он не спеша, даже не шевельнув пальцем. - Сегодня
вторник. Если ты из среды и до этой минуты в среду рули еще не исправлены,
значит,  что-то помешает нам их исправить; в противном случае ты  в  среду
уже не уговаривал бы меня, чтобы я во вторник исправлял их вместе с тобой.
Может, лучше не стоит рисковать и лезть наружу?
     -  Бред!  - заорал я, рассвирепев. - Послушай, я из среды,  а  ты  из
вторника...
     Мы  начали ругаться, поменявшись ролями, причем он в самом деле довел
меня до бешенства, потому что никак не соглашался чинить со мной рули, и я
тщетно  называл  его  упрямым  ослом. А  когда  мне  наконец  удалось  его
уговорить,  мы  попали  в  очередной  гравитационный  вихрь.  Я  обливался
холодным  потом,  так как подумал, что теперь мы будем  крутиться  в  этой
петле  времени,  как в клетке, до бесконечности, но, к счастью,  этого  не
случилось. Когда тяготение уменьшилось настолько, что я смог подняться,  я
снова  был один в кабине. Очевидно, локальный вторник, застрявший рядом  с
раковиной,  исчез, бесповоротно став прошлым. Я немедленно сел  за  карту,
отыскивая  какой-нибудь порядочный вихрь, в который мог бы ввести  ракету,
вызвать новое искривление времени и таким образом обрести помощника.
     Наконец   я   нашел  один,  довольно  многообещающий,  и,  маневрируя
двигателями,  с большим трудом направил ракету так, чтобы пересечь  его  в
самом центре. Правда, конфигурация этого вихря была, как показывала карта,
весьма  необычна  -  он  имел два расположенных рядом  центра.  Но  я  уже
настолько отчаялся, что не обратил внимания на эту аномалию.
     Во  время многочасовой возни в моторном отсеке я сильно запачкал руки
и  решил помыться, так как до входа в вихрь времени оставалось еще  много.
Ванная  была закрыта. Из нее доносилось бульканье, словно кто-то  полоскал
горло.
     -  Кто  там?! - крикнул я удивленно. - Я, - ответил голос изнутри.  -
Какой еще "я"? - Ийон Тихий. - Из какого дня? - Из пятницы. Тебе чего?
     -