, позвольте узнать?
     - С Земли.
     - Тогда прошу вас к следующему окошку.
     Я  прошел дальше и, заглянув в окошко, убедился, что передо мною  все
тот же служащий, вернее, его продолжение. Он листал конторскую книгу.
     -  Ага! Нашел, - сказал он. - Земля... гм, отлично, отлично. Вы к нам
туристом или по торговому делу?
     - Туристом.
     - Тогда позвольте...
     Одним присоском он начал заполнять бланк, а другим тем временем подал
мне еще один, для подписи, и сказал:
     -  Смег  повалит  через  неделю. Поэтому  не  откажите  в  любезности
посетить комнату 116; там вами займется наша резервная мастерская. А потом
попрошу  вас зайти в комнату 67, в фармацевтический пункт. Там вы получите
пилюли  эвфруглия; принимать их надо каждые три часа, чтобы нейтрализовать
вредное  для  вашего  организма радиоактивное излучение  нашей  планеты...
Угодно ли вам светиться во время пребывания на Энтеропии?
     - Нет, спасибо.
     -  Как желаете. Пожалуйста, вот ваши бумаги. Вы ведь млекососущий, не
правда ли?
     - В некотором роде.
     - Что ж, приятного вам сосания!
     Попрощавшись  с  учтивым служащим, я пошел, как  он  и  советовал,  в
резервную  мастерскую.  В  яйцеобразном помещении  было,  как  мне  сперва
показалось,  пусто. Там стояло несколько электрических  аппаратов,  а  под
потолком  брильянтовыми лучами сияла хрустальная люстра, которая,  однако,
оказалась ардритом, дежурным техником; он тотчас спустился ко мне. Я сел в
кресло, а техник, развлекая меня разговором, произвел какие-то измерения и
сказал:
     -  Благодарю, ваш бутон получат все инкубатории на планете.  Если  во
время  смега с вами что-нибудь станется, можете быть совершенно покойны...
мы немедленно доставим резерв.
     Я  не  вполне  понимал,  о чем он толкует, но многолетние  странствия
научили  меня  сдержанности.  Нет ничего тягостнее  для  обитателей  какой
угодно планеты, нежели объяснять чужаку местные обычаи и привычки.
     В фармацевтическом кабинете я снова встал в очередь; продвигалась она
очень быстро, и вскоре проворная ардритка в фаянсовом абажуре вручила  мне
порцию  пилюль. Еще одна мелкая таможенная формальность (я уже не  рискнул
положиться на электрический мозг), и с визой в руке я вернулся на  верхнюю
палубу.
     Тотчас  за  луной  начиналась  космотрасса,  прекрасно  ухоженная,  с
большими  рекламными  надписями  по  сторонам.  Промежуток  между  буквами
составляет  тысячи километров, но при нормальной езде слова  мелькают  так
быстро,  будто  читаешь  газету. Какое-то время я  читал  с  любопытством,
например:  "Охотники!  Пользуйтесь только  ловецкой  пастой  МНЯМ!",  или:
"Хочешь быть веселым - плюй на осьмиолов!" и т. п.
     В  семь вечера я приземлился на этотамском космодроме. Голубое солнце
только  что  зашло. В лучах красного, стоявшего еще довольно  высоко,  все
вокруг  пламенело,  словно охваченное пожаром, -  необыкновенное  зрелище.
Неподалеку  от моей ракеты величественно опустился галактический  крейсер.
Рядом с его хвостом разыгрывались трогательные сцены встреч. Разъединенные
на  долгие месяцы ардриты с радостными восклицаниями падали друг  другу  в
объятия,  а затем все - отцы, матери, дети - соединялись, нежно обнявшись,
в  шары, пылавшие на солнце ярким румянцем, и спешили к выходу. Я двинулся
вслед  за  катившимися в завидной гармонии семьями; тут же за  космодромом
была остановка гламбуса, в который я и сел. Экипаж этот, украшенный вверху
золотыми буквами, которые составляют надпись: "ПАСТА РАУС САМА ОХОТИТСЯ!",
весьма  схож со швейцарским сыром: в дырках побольше размещаются взрослые,
в  маленьких  дырочках  -  детвора. Только я сел,  как  гламбус  тронулся.
Окруженный его кристаллической мякотью, над собой, под собой и вокруг себя
я  видел  радушно подсвеченные, разноцветные силуэты попутчиков.  Я  сунул
руку  в  карман  за томиком Бедекера - пора уже было познакомиться  с  его
указаниями,  -  но как же я был удивлен, обнаружив у себя в руках  выпуск,
посвященный планете Энтевропии, удаленной на три миллиона световых лет  от
места,  в  котором  я  находился. Нужный выпуск  остался  дома.  Проклятая
рассеянность!
     Не    оставалось   ничего   другого,   как   пойти    в    этотамское
представительство   известного   астронавтического   агентства   "ГАЛАКС".
Любезный  кондуктор,  к  которому я обратился, тотчас  остановил  гламбус,
указал  присоском на огромное здание и на прощанье дружески переменился  в
лице.
     С  минуту  я  стоял неподвижно, наслаждаясь редкостным  видом,  какой
представляли  собой  центральные кварталы города в  наступающих  сумерках.
Красное  солнце  только  что  опустилось за  горизонт.  Ардриты  не  знают
искусственного  освещения, потому что светятся сами.  Проспект  Мрудр,  на
котором  я вышел, переполняло мерцанье прохожих; какая-то молодая ардритка
кокетливо  вспыхнула  и  помигала  мне  золотистыми  полосками  под  своим
абажуром,  но затем - как видно, распознав чужеземца, - смущенно пригасла.
Ближние  и  дальние  здания  искрились  и  разгорались  жильцами,  которые
возвращались домой; в глубине храмов лучились в молитвенном экстазе  толпы
прихожан;  в  проемах  лестничных  клеток  с  бешеной  скоростью   радужно
переливались  дети;  все это было так восхитительно,  так  живописно,  что
просто не хотелось уходить, но я боялся, что "Галакс" закроется.
     В  вестибюле  агентства  меня направили на двадцать  третий  этаж,  в
провинциальный отдел. Увы, такова печальная, но непреложная истина:  Земля
затеряна в мало кому известной, заколоченной досками космической глуши!
     Сотрудница,   к  которой  я  обратился,  потускнела,  смешавшись,   и
объяснила, что "Галакс", к сожалению, не располагает ни путеводителями, ни
маршрутами для землян, поскольку те посещают Энтеропию не чаще одного раза
в   столетие.  Взамен  она  предложила  мне  руководство  для   юпитериан,
сославшись на общее солнечное происхождение Юпитера и Земли. Я взял его за
неимением  лучшего и попросил зарезервировать мне номер  в  "Космонии".  Я
также  записался на охоту, которую устраивал "Галакс", и вышел  на  улицу.
Неудобство  моего  положения заключалось в том, что  сам  я  не  светился;
поэтому, встретив на перекрестке ардрита-регулировщика, я подошел к нему и
в его свете перелистал полученный справочник.
     Как   и  следовало  ожидать,  там  сообщалось,  где  можно  запастись
метановыми продуктами, куда девать щупальца на официальных приемах, и  так
далее.  Швырнув руководство в мусорную урну, я остановил проезжавший  мимо
эборет  и велел ехать в квартал пневмоскребов. Эти великолепные чашевидные
здания   уже   издалека   сверкали   разноцветными   огоньками   ардритов,
предававшихся  радостям  семейной жизни, а в конторах  дивно  переливались
яркие ожерелья служащих.
     Я  отпустил  эборет и пошел пешком; когда я с восхищением разглядывал
возвышавшийся  над  площадью  пневмоскреб  Главсупа,  оттуда  вышли   двое
сотрудников - должно быть, важные птицы, судя по их особенно яркому блеску
и  красным  гребешкам  вокруг абажура. Они остановились  неподалеку,  и  я
услышал их разговор:
     -  Пригас  обрамленцев уже отменен? - спрашивал один из них, высокий,
весь в орденах.
     Второй в ответ посветлел и сказал:
     -  Нет. Начальник говорит, что мы сорвем план, а все из-за Грудруфса.
Не остается, мол, ничего другого, как переиначить его.
     - Грудруфса?
     - Ну да.
     Первый  померк  -  только его ордена продолжали  светиться  радужными
венчиками - и, понизив голос, заметил:
     - Вот запузырится он, бедолага!
     -  Пускай  пузырится,  это ему все равно не  поможет.  А  то  порядка
никакого  не  будет. Не затем столько лет трансмутируют  всяких  субчиков,
чтобы больше было сепулек!
     Заинтригованный,  я  невольно  приблизился  к  беседующим,   но   те,
замолчав,  отошли. Странно, но лишь теперь до моего слуха стало доноситься
слово "сепульки". Я бродил по тротуарам, стремясь окунуться в ночную жизнь
столичного  города, и из перекатывающихся толп до меня все  чаще  долетало
это  загадочное  слово, произносимое сдавленным шепотом  или  же  страстно
выкрикиваемое; оно виднелось на рекламных шарах, извещавших об аукционах и
распродажах   антикварных  сепулек,  и  в  огненных   неоновых   надписях,
рекламирующих модные сепулькарии. Напрасно силился я понять,  что  бы  это
могло быть; наконец около полуночи, освежаясь курдельными сливками в  баре
на  восьмидесятом  этаже  универмага, я услышал  в  исполнении  ардритской
певички шлягер "Ах, сепулька-крохотулька", и любопытство разобрало меня до
такой  степени,  что я спросил подошедшего кельнера, где можно  приобрести
сепульку.
     -  Напротив, - ответил он машинально, выписывая счет. Потом  взглянул
на меня внимательнее и слегка потемнел. - Вы один? - спросил он.
     - Да. А что?
     - Так, ничего. Мелких нет, извините.
     Я  отказался от сдачи и спустился на лифте вниз. Действительно, прямо
напротив  сияла  огромная  реклама сепулек; толкнув  стеклянную  дверь,  я
очутился  в  пустом в эту пору магазине. Я подошел к прилавку и,  стараясь
казаться невозмутимым, попросил сепульку.
     -  Вам  для какого сепулькария? - осведомился продавец, спускаясь  со
своей вешалки.
     - Ну, для какого... для обычного, - ответил я.
     - Как это для обычного? - удивился он. - Мы отпускаем только сепульки
с подсвистом...
     - В таком случае мне одну...
     - А где ваш фуфырь?
     - Э, гм... у меня его нет с собой...
     -  Так  как же вы возьмете ее без жены? - спросил продавец, испытующе
глядя на меня и постепенно мутнея.
     - У меня нет жены, - неосмотрительно брякнул я.
     -  У  вас... нет... жены? - пробормотал, весь почернев, продавец.  Он
смотрел на меня с ужасом. - И вы хотите сепульку?.. Без жены?..
     Его  колотила  дрожь.  Как  прибитый,  выбежал  я  на  улицу,  поймал
свободный  эборет и в ярости велел гнать в какое-нибудь ночное  заведение.
Эборет примчал меня в "Мыргиндрагг". Когда я вошел, оркестр как раз умолк.
Здесь  свисало, пожалуй, сотни три с лишним народу. Я протискивался сквозь
толпу,  высматривая свободное место; кто-то меня окликнул,  я  с  радостью
заметил  знакомое лицо - это был коммивояжер, с которым  когда-то  я  свел
знакомство на Аутропии. Он висел с женою и дочкой. Я представился дамам  и
принялся  развлекать порядком уже захмелевшее общество,  причем  время  от
времени все поднимались с места, чтобы под ритмичную мелодию покататься по
паркету. Супруга знакомого так горячо меня уговаривала, что в конце концов
и  я отвалился выйти на круг; крепко обнявшись, наша четверка покатилась в
зажигательном  блистанго. По правде сказать, я  все-таки  не  уберегся  от
ушибов,  однако  не  подавал  виду и прикидывался  восхищенным.  Когда  мы
возвращались  к столику, я задержал коммивояжера и спросил его  на  ухо  о
сепульках.
     - Что, что? - переспросил он.
     Я  повторил  вопрос и добавил, что хотел бы купить  сепульку.  Должно
быть,  я  говорил  слишком громко - висевшие рядом поворачивались  в  нашу
сторону  и смотрели на меня с помутневшими лицами, а мой знакомый в  ужасе
сложил присоски.
     - Побойтесь Друмы, Тихий, - вы же один!
     - Так что же, - выпалил я уже с некоторым раздражением, - значит, я и
сепульку взять не могу?
     Эти  слова  прозвучали в наступившей внезапно тишине. Жена  знакомого
без  чувств  рухнула  на  пол, он катнулся к ней, а  находившиеся  поближе
ардриты покатились ко мне, выдавая окраской недружелюбные намерения; в эту
минуту появились три кельнера, взяли меня за шиворот и выкинули на улицу.
     Я  был вне себя. Остановив эборет, я велел ехать в отель. Всю ночь  я
не  сомкнул глаз - что-то кололо меня и впивалось в бока; лишь на рассвете
я  обнаружил  причину:  не получив разъяснений от  "Галакса",  гостиничная
прислуга,  наученная горьким опытом обслуживания постояльцев,  прожигающих
матрацы  до  самой сетки, постелила мне на ночь асбест. В  утреннем  свете
печальные  инциденты минувшего дня быстро поблекли. Я с радостью  встретил
представителя "Галакса", который в десять часов прибыл за мной в  эборете,
полном силков, ведерок с ловецкой пастой и прочего охотничьего снаряжения.
     -  Вы ни разу не ходили на курдля? - осведомился мой проводник, когда
экипаж уже мчался вихрем по улицам Этотама.
     -  Нет.  Я  бы  охотно выслушал ваши инструкции...  -  произнес  я  с
улыбкой.
     Сохранять  полнейшую невозмутимость позволял мне огромный опыт  охоты
на самую крупную дичь Галактики.
     - Я к вашим услугам, - любезно отвечал проводник.
     Это был худощавый стеклолицый ардрит, без абажура, укутанный в темно-
синюю  ткань,  - такой одежды я еще на планете не видел. Он объяснил,  что
это охотничий костюм, необходимый при выслеживании зверя; то, что я принял
было  за ткань, оказалось особым веществом, плотно облекающим тело.  Иначе
говоря,  напрысканная  одежда,  удобная, практичная,  а  главное,  надежно
маскирующая  естественное  свечение ардритов, которое  могло  бы  спугнуть
курдля.
     Проводник  достал  из  папки  печатный  листок  и  дал  его  мне  для
ознакомления; я сохранил его в своих бумагах. Вот он:

                             ОХОТА НА КУРДЛЕЙ
                         Инструкция для чужеземцев

     В   качестве   промыслового  зверя  курдль   предъявляет   высочайшие
требования  как  к  личным качествам охотника, так  и  к  его  снаряжению.
Поскольку  животное это в процессе эволюции приспособилось  к  метеоритным
осадкам, нарастив непробиваемый панцирь, на курдля охотятся изнутри.
     Для охоты на курдля необходимы:
     а)  на  вступительной стадии - паста грунтовочная, соус грибной,  лук
зеленый, сок и перец;
     б) на решающей стадии - метелка рисовая, бомба с часовым механизмом.
     I.  Изготовка  к  охоте.  На курдля охотятся  с  приманкой.  Охотник,
намазавшись  грунтовочной пастой, садится на корточки в  канавке  оргаста,
после  чего его посыпают мелко накрошенным зеленым луком и приправляют  по
вкусу.
     II.   В   этом   положении  следует  выжидать  курдля.  Когда   зверь
приблизится,  нужно, сохраняя спокойствие, схватить обеими  руками  бомбу,
которую  держат  между колен. Голодный курдль обычно глотает  сразу.  Если
курдль не желает брать, для поощрения можно слегка похлопать его по языку.
В  случае, если угрожает осечка, некоторые советуют поселиться еще раз, но
это  рискованный шаг, поскольку курдль может чихнуть. Мало  какой  охотник
пережил чихание курдля.
     III.  Взяв  приманку, курдль облизывается и уходит. По  проглатывании
охотник  незамедлительно приступает к активной стадии, то есть при  помощи
метелки  стряхивает  с  себя лук и приправы, чтобы  паста  могла  свободно
проявить  свое прочищающее действие; затем настраивает часовой механизм  и
удаляется возможно быстрее в сторону, противоположную той, откуда прибыл.
     IV.  Покидая  курдля, следует стараться упасть на обе  руки  и  ноги,
чтобы не расшибиться.
     Дополнительные  замечания: Пользоваться острыми  специями  запрещено.
Запрещено также подкладывать курдлям заведенные и посыпанные луком  бомбы.
Подобные  действия  приравнены  к  браконьерству  и  караются  в  качестве
такового.

     На границе охотничьего заказника нас уже поджидал управляющий Ваувр в
окружении  сверкающего,  как хрусталь на солнце,  семейства.  Он  оказался
необычайно радушным и гостеприимным хозяином; приглашенные на угощение, мы
провели  в  его  доме несколько приятных часов, слушая  истории  из  жизни
курдлей  и  охотничьи  воспоминания Ваувра и  его  сыновей.  Вдруг  вбежал
запыхавшийся  гонец и сообщил, что выслеженных курдлей  облава  погнала  в
лес.
     -  Курдлей,  -   пояснил  управляющий, -  надобно  сперва  хорошенько
погонять, чтобы проголодались!
     Намазавшись  пастой, с бомбой и специями, я двинулся в  сопровождении
Ваувра  и проводника в глубь оргаста. Дорога вскоре исчезла в непроглядной
чаще.  Мы  продвигались с трудом, время от времени обходя  следы  курдлей,
похожие  на  ямы пятиметровой ширины. Шли мы довольно долго.  Вдруг  земля
задрожала,  и  проводник  остановился,  показывая  присоском,   чтобы   мы
замолчали.  Послышалось громыханье, словно где-то за  горизонтом  бушевала
гроза.
     - Слышите? - шепнул проводник.
     - Слышу. Это курдль?
     - Он самый. Бобчит.
     Теперь  мы  двигались  медленней и осторожней.  Грохот  стих;  оргаст
погрузился в молчание. Наконец сквозь чащу показалась обширная поляна.  На
ее   краю  мои  спутники  нашли  подходящее  место,  приправили  меня   и,
удостоверившись, что метелка и бомба у меня наготове, отошли на  цыпочках,
напоследок  велев  мне сохранять терпение. Довольно  долго  стояла  полная
тишина,  нарушаемая только чмоканьем осьмиолов; ноги у  меня  изрядно  уже
затекли,  как  вдруг  почва заколебалась. Вдалеке  я  заметил  движение  -
верхушки  деревьев  у края поляны вздрагивали и стремительно  клонились  к
земле,  обозначая путь зверя. Похоже, это был недурственный  экземпляр.  И
точно, вскоре курдль высунулся из чащи, переступил через поваленные стволы
и двинулся прямо ко мне, величественно колыхаясь и с шумом принюхиваясь. Я
хладнокровно ждал, зажав в руках ушастую бомбу. Курдль остановился в каких-
нибудь  пятидесяти  метрах  от  меня. В его наполовину  прозрачной  утробе
явственно виднелись останки множества охотников, которым не повезло.
     Какое-то  время  курдль размышлял. Я уже испугался, что  он  повернет
обратно,  но  тут он подошел и отведал меня. Я услышал глухое чавканье,  и
земля ушла у меня из-под ног.
     "Ага!  Наша  взяла!" - успел я подумать. В курдле было вовсе  не  так
темно,  как мне сперва показалось. Отряхнувшись, я поднял тяжелую бомбу  и
принялся   настраивать   часовой  механизм;   рядом   послышалось   чье-то
покашливанье.  Я  поднял  голову  и  с  удивлением  увидел   перед   собой
незнакомого  ардрита,  как  и  я, склонившегося  над  бомбой.  Застыв,  мы
смотрели друг на друга.
     - Что вы тут делаете? - спросил я первым.
     - Охочусь на курдля, - отвечал он.
     -  Я  тоже, но прошу вас, не обращайте на меня внимания. Вы были  тут
раньше.
     - Ничего подобного, - возразил он, - вы чужестранец.
     -  Ну  так  что же, - не уступал я, - я сохраню свою бомбу на  другой
раз. Ради Бога, пусть вас не смущает мое присутствие.
     - Ни за что на свете! - воскликнул он. - Вы наш гость.
     - Я прежде всего охотник.
     - А я прежде всего хозяин и не позволю, чтобы из-за меня вам пришлись
отказаться  от этого курдля! Настоятельно прошу вас поторопиться  -  паста
уже начинает действовать!
     И  верно,  курдль становился все неспокойнее; даже сюда доходило  его
мощное пыхтение, словно работали десятки паровозов одновременно. Видя, что
ардрита  мне  не  переубедить, я включил часовой механизм и  посторонился,
уступая  место своему новому товарищу, но тот попросил меня  идти  первым.
Вскоре  мы  покинули  курдля.  Падая с высоты  третьего  этажа,  я  слегка
повредил щиколотку. Курдль, которому явно полегчало, ринулся в чащу, ломая
с  ужасным  шумом  деревья.  Внезапно раздался чудовищный  грохот,  и  все
утихло.
     -  Наповал!  Поздравляю  от всей души! - закричал  охотник,  дружески
пожимая мне руку.
     Тут  подошли проводник с управляющим. Уже (смеркалось, и  нужно  было
спешить с возвращением; управляющий обещал мне собственноручно сделать  из
курдля чучело и отправить его на Землю с ближайшей грузовой ракетой.

5.ХI.
За  четыре дня не записал ни слова, так был занят. Каждое утро - особы  из
Комитета  по  Культурным Связям с Космосом, музеи, выставки, радиоакты,  а
после   обеда  -  визиты,  официальные  приемы  и  речи.  Изрядно   устал.
Представитель  ККСК,  который меня опекает, сказал  вчера,  что  ожидается
смег,  а  я  забыл  спросить, что это значит. В плане  у  меня  встреча  с
профессором Зазулем, видным ардритским ученым, только еще не знаю когд