Хочу  помыть  руки... - бросил я машинально,  заставив  свой  мозг
работать  с  максимальной  интенсивностью:  сейчас  среда,  вечер,  он  из
пятницы, значит, гравитационный вихрь, в который должен был войти корабль,
искривил время из пятницы в среду, но я никак не мог сообразить, что будет
внутри  вихря  дальше. Особенно занимало меня, куда мог деваться  четверг?
Пятничный  между тем все еще не впускал меня в ванную, продолжая  возиться
внутри, несмотря на то, что я упорно стучал в дверь.
     -  Перестань полоскать горло! - заорал я наконец, потеряв терпение. -
Дорога каждая минута - выходи немедленно, починим рули!
     -  Для этого я тебе не нужен, - флегматично ответил он из-за двери, -
где-то там должен быть четверговый, иди с ним...
     -  Какой еще четверговый? Это невозможно... - Наверное, я лучше знаю,
возможно  это  или нет. Я-то уже в пятнице и, стало быть, пережил  и  твою
среду, и его четверг...
     Ощущая  легкое  головокружение, я отошел  от  двери  и  действительно
услышал шум в каюте: там стоял человек и вытаскивал из-под кровати  футляр
с  инструментами. - Ты четверговый?! - воскликнул я, вбегая в каюту. - Да,
- ответил он. - Да... Помоги мне... - А удастся нам сейчас исправить рули?
-  спросил  я  его,  когда мы вместе вытаскивали из-под  кровати  сумку  с
инструментами.
     -   Не  знаю,  в  четверг  они  еще  не  были  исправлены,  спроси  у
пятничного...
     Действительно,  как  это я не догадался! Я быстро  подбежал  к  двери
ванной.
     - Эй! Пятничный! Рули уже исправлены?.. - В пятницу нет. - Почему?
     -  Потому, - ответил он, одновременно отворяя дверь. Его голова  была
обмотана  полотенцем, а ко лбу он прижимал лезвие ножа, пытаясь остановить
рост  большой,  как яйцо, шишки. Четверговый, подошедший  в  это  время  с
инструментами,   остановился  рядом  со  мной,  спокойно   и   внимательно
разглядывая пострадавшего, который свободной рукой ставил на полку бутылку
со свинцовой примочкой. Это ее бульканье я принимал за полоскание горла. -
Что  это  тебя  так? - спросил я сочувственно. - Не что, а  кто.  Это  был
воскресный. - Воскресный? Зачем... Не может быть! - Это долгая история...
     -  Все  равно!  Быстро  наружу, может, успеем! -  повернулся  ко  мне
четверговый.
     -  Но  ракета  вот-вот войдет в вихрь, - ответил я.  -  Толчок  может
выбросить нас в пустоту, и мы погибнем...
     -  Не  болтай  глупостей,  - сказал четверговый.  -  Если  существует
пятничный, с нами ничего не может случиться. Сегодня только четверг...
     - Среда! - возразил я
     -  Ладно, это безразлично, во всяком случае, в пятницу я буду жить. И
ты тоже.
     -  Но  ведь это только кажется, что нас двое, - заметил я, - на самом
деле я один, только из разных дней недели...
     -  Хорошо,  хорошо, открывай люк... Но тут оказалось, что  у  нас  на
двоих только один скафандр. Следовательно, мы не могли оба выйти из ракеты
одновременно, и план исправления рулей провалился.
     - А, черт возьми! - воскликнул я зло, швыряя сумку с инструментами. -
Нужно было надеть скафандр и не снимать его - я об этом не подумал, но ты,
как  четверговый, должен был об этом помнить! - Скафандр  у  меня  отобрал
пятничный. - Когда? И зачем?
     -  Э,  не  все ли равно, - пожал он плечами и, повернувшись,  ушел  в
каюту.
     Пятничного в ней не было. Я заглянул в ванную, но и она была пуста.
     -  Где  пятничный?  -  спросил я, пораженный.  Четверговый  аккуратно
разбивал ножом яйца и выливал их содержимое в шипящий жир.
     -  Наверное,  где-нибудь  в районе субботы, -  спокойно  ответил  он,
быстро помешивая яичницу.
     - О, прошу прощения, - запротестовал я, - свой рацион за среду ты уже
съел, ты не имеешь права второй раз за среду ужинать!
     -  Эти  запасы  настолько  же  твои, насколько  мои.  -  Он  спокойно
приподнимал  пригорающие края яичницы ножом. - Я являюсь  тобой,  а  ты  -
мной, так что это все равно...
     -  Что  за  софистика! Не клади так много масла! Ошалел?  У  меня  не
хватит запасов на такую ораву!
     Сковородка выскочила у него из рук, а я отлетел к стенке- мы вошли  в
новый  вихрь.  Корабль снова трясся как в лихорадке, но я думал  только  о
том,  чтобы попасть в коридор и надеть скафандр. Таким образом,  рассуждал
я, когда после среды придет четверг, я четверговый буду уже в скафандре  и
если  только  ни  на  мгновение его не сниму, как я твердо  решил,  то  он
окажется на мне и в пятницу. Тогда я из четверга, так же как я из пятницы,
мы  оба  будем  в  скафандрах и, встретившись в  одном  настоящем,  сможем
наконец  исправить  эти  чертовы рули. Из-за  увеличения  силы  тяжести  я
потерял  сознание, а когда открыл глаза, заметил, что лежу по правую  руку
четвергового, а не по левую, как несколько минут назад. Придумать план  со
скафандром было несложно, гораздо труднее было привести его в исполнение -
из-за  возросшей тяжести я едва мог шевелиться. Как только тяготение  хоть
немного  ослабевало, я проползал несколько миллиметров к двери, ведущей  в
коридор.  При  этом я заметил, что четверговый, так же как и я,  понемногу
продвигается  к  двери.  Наконец примерно  час  спустя-  вихрь  был  очень
обширный- мы встретились, распластанные, на полу у порога. Я подумал,  что
напрасно  трачу силы, стараясь дотянуться до ручки, - пусть дверь  откроет
четверговый.  Одновременно я начал припоминать  разные  вещи,  из  которых
следовало, что это я теперь четверговый, а не он.
     -  Ты  из какого дня? - спросил я, чтобы удостовериться окончательно.
Мой подбородок был прижат к полу, мы лежали нос к носу. Он с трудом разжал
губы. - Из чет... верга... - простонал он. Это было странно. Неужели я все
еще в среде? Перебрав в уме последние события, я решил, что это исключено.
Значит, он должен быть уже пятничным. Поскольку он до сих пор обгонял меня
на день, так должно было быть и сейчас. Я ждал, чтобы он открыл дверь, но,
кажется,  он  ожидал того же от меня. Сила тяжести заметно уменьшилась,  я
встал  и  побежал  в коридор. Когда я схватил скафандр, он  подставил  мне
ножку  и  вырвал  скафандр у меня из рук, а я во весь рост  растянулся  на
полу.
     -  Ах  ты мерзавец, скотина! - крикнул я. - Надуть самого себя, какая
подлость!
     Но  он, не обращая на меня внимания, молча надевал скафандр. Это было
просто  наглостью.  Вдруг  какая-то  непонятная  сила  вышвырнула  его  из
скафандра, в котором, как оказалось, уже кто-то сидел. В первый  момент  я
растерялся, совершенно не понимая, кто кем является.
     -   Эй,   средовый!  -  закричал  тот,  в  скафандре.  -  Не   пускай
четвергового, помоги мне!
     Четверговый и в самом деле пытался сорвать с него скафандр.
     -  Давай скафандр! - рычал четверговый. - Отвяжись! Чего ты пристал?!
Ты что, не понимаешь, он должен быть у меня, а не у тебя?! - отвечал голос
из скафандра.
     - Интересно, почему?
     -  Потому,  дурень, что я ближе к субботе, чем ты, а  в  субботу  нас
будет уже двое в скафандрах!
     -  Ерунда,  -  вмешался я, - в лучшем случае в субботу  ты  будешь  в
скафандре  один  как  последний идиот и ничего не сможешь  сделать.  Отдай
скафандр  мне:  если я его сейчас надену, то ты тоже будешь  иметь  его  в
пятницу, как пятничный, так же как и я в субботу, как субботний, а значит,
в этом случае нас будет двое с двумя скафандрами... Четверговый, помоги!!
     -  Перестань!  -  отбивался  пятничный, с  которого  я  силой  сдирал
скафандр.  - Во-первых, тебе некого звать, четверговый, минула полночь,  и
ты  сам  теперь четверговый, а во-вторых, будет лучше, если я  останусь  в
скафандре, - тебе он все равно ни к чему...
     - Почему? Если я его сегодня надену, то он будет на мне и завтра.
     -  Сам  убедишься... Я ведь уже был тобой в четверг, мой четверг  уже
миновал, я знаю, что говорю... - Хватит болтать. Пусти сейчас же! - заорал
я.  Но  он  вырвался от меня, и я начал за ним гоняться сначала по  камере
реактора,  а  потом мы один за другим ввалились в каюту. Случилось  как-то
так,  что  нас  осталось только двое. Теперь я понял,  почему  четверговый
сказал, когда мы стояли с инструментами у люка, что пятничный отнял у него
скафандр:  за  это время я сам стал четверговым, и это у меня  его  забрал
пятничный. Но я и не думал сдаваться. "Погоди, я тебе покажу",  -  подумал
я,  выбежал  в  коридор, оттуда в реакторный отсек, где  во  время  погони
заметил  лежащую на полу тяжелую железную палку, служившую для помешивания
в  атомном  котле. Я схватил ее и, вооружившись таким образом, помчался  в
каюту. Пятничный был уже в скафандре, только шлема еще не успел надеть.
     -  Снимай  скафандр!  - бросил я ему в лицо, сжимая  палку.  -  И  не
подумаю. - Снимай, говорят тебе!!
     На  мгновение  я  заколебался, не решаясь его ударить.  Меня  немного
смущало, что у него не было ни синяка под глазом, ни шишек на лбу,  как  у
того  пятничного,  обнаруженного мною в ванной, но  вдруг  сообразил,  что
именно  так  и  должно  быть.  Тот пятничный  теперь  уже  наверняка  стал
субботним, а возможно, даже шатается где-нибудь в районе воскресенья, зато
присутствующий  здесь  пятничный недавно был  четверговым,  в  которого  я
превратился  в  полночь,  так что по нисходящей  кривой  петли  времени  я
приближался к месту, где пятничный, еще непобитый, должен был превратиться
в  побитого  пятничного. Но ведь он сказал, что его отделал воскресный,  а
того пока не было и в помине - в каюте мы находились вдвоем, он и я. Вдруг
у меня мелькнула блестящая идея.
     -  Снимай  скафандр! - рявкнул я грозно. - Четверговый,  отцепись!  -
закричал  он.  - Я не четверговый! Я воскресный! - заорал  я,  бросаясь  в
атаку.
     Он  попытался меня лягнуть, но ботинки у скафандра очень тяжелые,  и,
пока  он  поднимал ногу, я успел ударить его палкой по голове. Разумеется,
не  слишком  сильно  -  я уже настолько разбирался  во  всем  этом,  чтобы
понимать,  что,  в  свою  очередь, я сам, став из четвергового  пятничным,
получу  по лбу, а у меня не было никакого желания проламывать самому  себе
череп. Пятничный упал и, застонав, схватился за голову, а я грубо сорвал с
него скафандр. Он, пошатываясь, пошел в ванную, бормоча: "Где вата...  где
свинцовая  примочка..." - а я начал быстро влезать в скафандр, за  который
мы  так боролись, но вдруг заметил торчащую из-под кровати ногу. Встав  на
колени,  я заглянул туда. Под кроватью лежал человек и, стараясь заглушить
чавканье, поспешно пожирал последнюю плитку молочного шоколада, которую  я
оставил  в сундучке на черный галактический день; негодяй так спешил,  что
ел шоколад вместе с кусочками станиоля, поблескивавшими у него на губах.
     -  Оставь  шоколад! - заорал я, дергая его за ногу. - Ты  кто  такой?
Четверговый?.. - спросил я уже тише, охваченный внезапной тревогой:  может
быть,  я  становлюсь  сейчас  пятничным и  мне  теперь  достанутся  побои,
которыми  я сам недавно наградил пятничного? - Я воскресный, - пробормотал
он  набитым ртом. Мне стало не по себе. Либо он врал, и тогда это не имело
значения,  либо  говорил  правду, и в таком случае  перспектива  получения
шишек  была неминуема: это ведь воскресный поколотил пятничного. Пятничный
сам  мне  об этом сказал, а я потом, прикинувшись воскресным, стукнул  его
палкой. Но, подумал я, если даже он врет, что он воскресный, то, во всяком
случае,  возможно,  он более поздний, чем я, а раз так-  помнит  все,  что
помню  я, следовательно, он уже знает, как я обманул пятничного, и потому,
в свою очередь, может надуть меня аналогичным образом, - то, что было моей
военной   хитростью,   для   него  просто  воспоминание,   которым   можно
воспользоваться. Пока я раздумывал, как быть, он доел шоколад и вылез  из-
под кровати.
     -  Если  ты воскресный, где твой скафандр?! - воскликнул я, осененный
новой мыслью.
     -  Сейчас он у меня будет, - сказал он спокойно, и вдруг я заметил  в
его  руке  палку...  а  потом  увидел сильную вспышку,  словно  взорвались
десятки сверхновых одновременно, и потерял сознание.
     Очнулся  я, сидя на полу в ванной, в которую кто-то ломился. Я  начал
осматривать синяки и шишки, а снаружи все еще стучали в дверь:  оказалось,
это  средовый. Я показал ему мою голову, украшенную шишками,  он  пошел  с
четверговым  за инструментами, потом началась погоня, драка  за  скафандр;
наконец  я как-то пережил и это и субботним утром влез под кровать,  чтобы
проверить,  не  завалялась  ли  в сундучке хоть  плитка  шоколада.  Кто-то
потянул  меня  за  ногу,  когда я доедал последнюю плитку,  найденную  под
рубашками;  это  был я, не знаю уж, из какого дня, но на всякий  случай  я
стукнул  его  палкой  по  голове, снял с него  скафандр  и  уже  собирался
одеться, как ракета вошла в новый вихрь.
     Когда я пришел в себя, каюта была набита людьми. Передвигаться по ней
было  почти  невозможно. Как оказалось, все они были мною из разных  дней,
недель,  месяцев,  а  один,  кажется, даже из будущего  года.  Много  было
побитых,  с  синяками, а пятеро из присутствующих были  в  скафандрах.  Но
вместо  того  чтобы немедленно выйти наружу и исправить  повреждение,  они
начали спорить, ругаться, торговаться и ссориться. Они выясняли, кто  кого
побил и когда. Положение осложнялось тем, что уже появились дополуденные и
послеполуденные,  и  я  начал опасаться, что, если так  пойдет  дальше,  я
раздроблюсь   на   минутных  и  секундных  и,  кроме   того,   большинство
присутствующих  врали без запинки, и я до сих пор не  знаю  по-настоящему,
кого  бил  я и кто бил меня, пока вся эта история крутилась в треугольнике
четверговый  - пятничный - средовый, которыми я был поочередно.  По-моему,
оттого, что я сам врал пятничному, будто я воскресный, меня поколотили  на
один  раз  больше,  чем  следовало по календарю.  Но  я  предпочитаю  даже
мысленно  не  возвращаться  к  этим  неприятным  воспоминаниям-  человеку,
который  целую  неделю ничего не делал другого, как  только  лупил  самого
себя, гордиться особенно нечем.
     Тем  временем  ссоры  продолжались. Меня  охватывало  отчаяние  из-за
бессмысленной  потери времени, а ракета между тем неслась  вслепую,  то  и
дело  попадая  в  гравитационные вихри. В конце  концов  те,  что  были  в
скафандрах,  подрались с остальными. Я пробовал навести хоть  какой-нибудь
порядок  в  этом  теперь уже полном хаосе, и наконец после  нечеловеческих
усилий мне удалось организовать что-то вроде собрания, причем тот, который
явился  из  будущего  года,  как  самый  старший,  был  единодушно  избран
председателем.
     Потом   мы  выбрали  счетную  комиссию,  согласительную  комиссию   и
редакционную  комиссию,  а  четверым из будущего  месяца  поручили  охрану
порядка.  Но  в  промежутке мы успели пройти сквозь  отрицательный  вихрь,
уменьшивший наше количество наполовину, так что при тайном голосовании  не
оказалось кворума и перед выдвижением кандидатов на ремонт рулей  пришлось
менять регламент. Карта предвещала приближение к очередным вихрям, которые
свели  бы  на  нет  достигнутые успехи. И вот началось:  то  исчезали  уже
избранные  кандидаты,  то  вновь  появлялись  вторничный  и  пятничный   с
обмотанными  полотенцами головами и начинали некрасивые скандалы...  После
прохода  через  мощный положительный вихрь мы едва помещались  в  каюте  и
коридоре,  а  о  том,  чтобы  открыть люк,  нечего  было  и  думать  из-за
недостатка  места.  Хуже  всего было, однако, то,  что  размеры  временных
сдвигов все увеличивались, появлялись какие-то седоватые личности, а  кое-
где  даже  виднелись  коротко остриженные мальчишечьи головы;  разумеется,
всеми этими мальчишками был я сам.
     Честно  говоря,  я  не  знаю, был ли я все  еще  воскресным  или  уже
понедельничным.  Впрочем, это все равно не имело никакого  значения.  Дети
плакали  -  их придавили в толпе - и звали маму; председатель -  Тихий  из
будущего года - ругался как сапожник, потому что Тихий из среды, который в
напрасных поисках шоколада залез под кровать, укусил председателя за ногу,
когда тот наступил ему на палец. Я видел, что все это кончится плохо,  тем
более что там и сям появлялись уже седые бороды. Между сто сорок вторым  и
сто  сорок  третьим  вихрями я пустил по рукам анкету, но  оказалось,  что
многие  из  присутствующих бессовестно лгут. Зачем - одному Богу известно;
возможно,  царящая на корабле атмосфера помутила их разум.  Шум  и  галдеж
были  такие,  что  приходилось кричать. Вдруг  какому-то  из  прошлогодних
Ийонов пришла в голову удачная, как всем показалось, идея, чтобы старейший
из  нас  рассказал  историю своей жизни; это позволило  бы  выяснить,  кто
именно должен исправить рули. Ведь самый старший вмещал в своем опыте опыт
всех присутствующих из разных месяцев, дней и лет.
     С  этой  просьбой мы обратились к седовласому старцу, который, слегка
трясясь,  стоял  у  стены. Он начал длинно и подробно рассказывать  нам  о
своих  детях  и  внуках, а потом перешел к космическим путешествиям  -  за
свои,  пожалуй,  девяносто лет он совершил их несметное количество.  Того,
которое  происходило сейчас и которое нас интересовало, старец  не  помнил
вообще  вследствие  общего склероза и возбуждения,  но  он  был  настолько
самонадеян,  что никак не хотел в этом признаваться, и уходил  от  ответа,
упорно  возвращаясь  к своим большим связям, орденам  и  внучатам;  мы  не
выдержали, наорали на него и велели замолчать.
     После   двух  следующих  вихрей  толпа  значительно  поредела.  После
третьего не только стало свободнее, но исчезли и все в скафандрах. Остался
только  один  пустой  скафандр.  Мы  сообща  повесили  его  в  коридоре  и
продолжали  заседать.  После новой драки за овладение  этим  столь  ценным
нарядом ракета вошла в очередной вихрь, и вдруг стало пусто.
     Я  сидел  на  полу,  со  вспухшими глазами, в удивительно  просторной
каюте, среди разбитой мебели, обрывков одежды и разодранных книг. Пол  был
засыпан бюллетенями для голосования. Карта сообщила, что я уже прошел  всю
зону гравитационных вихрей. Потеряв надежду на дупликацию, а значит, и  на
устранение дефекта, я впал в полное отчаяние.
     Выглянув через некоторое время в коридор, я с удивлением увидел,  что
скафандр  исчез. Тогда, как сквозь туман, я вспомнил, что перед  последним
вихрем  двое мальчишек украдкой выскользнули из каюты. Неужели они  вдвоем
влезли  в один скафандр?! Пораженный внезапной мыслью, я бросился к рулям.
Они  действовали! Значит, ребята исправили повреждение, пока мы увязали  в
бесплодных спорах. Вероятно, один всунул руки в рукава скафандра, а другой-
в  штанины; так они могли одновременно держать два ключа по обеим сторонам
рулей.  Пустой скафандр я нашел в кессоне, за люком. Я внес его в  ракету,
словно  реликвию,  испытывая  бесконечную  благодарность  к  тем  отважным
мальчуганам, которыми я был так давно!
     Так   кончилось,   пожалуй,  одно  из  наиболее   удивительных   моих
приключений.  Я  благополучно  долетел до цели  благодаря  уму  и  отваге,
проявленным мною в облике двоих детей.
     Потом  говорили,  что эту историю я выдумал, а злопыхатели  позволяли
себе распространять гнусные сплетни, будто я питаю слабость к алкоголю  и,
тщательно  скрывая это на Земле, предаюсь своему пороку в  течение  долгих
лет  космических  путешествий. Одному Богу  известно,  какие  еще  сплетни
распространялись  по этому поводу, но таковы уж люди:  они  охотней  верят
самой  невероятной ерунде, чем подлинным фактам, которые я  позволил  себе
здесь изложить.


                               Станислав Лем

                      ЗВЕЗДНЫЕ ДНЕВНИКИ ИЙОНА ТИХОГО

                         ПУТЕШЕСТВИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

     День  начался с неприятностей. Беспорядок, царивший в доме с тех пор,
как  я отдал слугу в ремонт, донимал меня все сильнее. Ничего нельзя  было
найти.  В  коллекции  метеоритов завелись, мыши. Изгрызли  самый  красивый
хондрит.  Когда  я  варил  кофе, моло