идно, что справочник не ошибается. Микроцефалы ходили на четвереньках;
иногда,  садясь  на  корточки,  искали  друг  у  друга  вшей,  а  когда  я
приближался  к  ним, только таращили на меня изумрудные глаза,  галдя  без
малейшего  складу и ладу. Несмотря на отсутствие разума,  нрава  они  были
спокойного и добродушного.
     Два  дня  я изучал голубой лес и окружающие его просторные  степи  и,
вернувшись  в  ракету,  захотел отдохнуть. Уже в  постели  я  вспомнил  об
ускорителе  и  решил  пустить  его в ход  на  несколько  часов,  а  завтра
посмотреть, какие это даст результаты. Поэтому я не без труда вытащил  его
из   ракеты,  поставил  под  деревом,  включил  на  ускорение  времени  и,
вернувшись в постель, уснул сном праведным.
     Разбудили  меня  сильные  толчки и тряска.  Открыв  глаза,  я  увидел
наклонившихся  надо мной микроцефалов; они теперь стояли  на  двух  ногах,
крикливо  переговаривались между собою, с огромным интересом  изучали  мои
руки,  а  когда  я попробовал сопротивляться, чуть не вырвали  мне  их  из
предплечий. Самый здоровенный, фиолетовый великан, силком открыл мне рот и
пальцем пересчитал зубы.
     Я  тщетно  вырывался из их рук. Меня вынесли на поляну и привязали  к
хвосту  ракеты. Отсюда было видно, как микроцефалы вытаскивали  из  ракеты
все  что  могли; крупные предметы, не проходившие в отверстие  шлюза,  они
предварительно  разбивали  камнями  на  кусочки.  Вдруг  на  ракету  и  на
суетившихся  вокруг нее микроцефалов обрушился град каменьев; один  угодил
мне в голову. Я был связан и не мог посмотреть, откуда летят камни; слышал
только   шум  сражения.  Микроцефалы,  связавшие  меня,  кинулись  бежать.
Подбежали  другие,  освободили меня от веревок  и  с  выражением  великого
почтения унесли на плечах в глубь леса.
     У  подножия развесистого дерева шествие остановилось. С ветвей свисал
на  лианах  какой-то воздушный шалашик с маленьким окошком.  Через  окошко
меня  впихнули  внутрь, а собравшаяся под деревом толпа упала  на  колени,
молитвенно  голося. Хороводы микроцефалов приносили мне в жертву  цветы  и
плоды.  В  последующие  дни я был предметом всеобщего  поклонения,  причем
жрецы  предсказывали будущее по выражению моего лица, а когда оно казалось
им зловещим, окуривали меня дымом, так что однажды я чуть не задохнулся. К
счастью, во время жертвоприношений жрецы раскачивали святилище, в  котором
я сидел, благодаря чему мне время от времени удавалось отдышаться.
     На  четвертый  день  на  моих  поклонников  напал  отряд  вооруженных
дубинами микроцефалов под предводительством великана, считавшего мне зубы.
Переходя  во время битвы из рук в руки, я поочередно становился  предметом
то  поклонения,  то  оскорблений.  Битва закончилась  победой  нападавших,
вождем  которых  был  тот самый великан, по имени  Глистол„т.  Я  принимал
участие в  его  триумфальном  возвращении  в стойбище:  меня  привязали  к
длинной жерди, которую несли родичи вождя. Это вошло в обычай, и с тех пор
я  стал  чем-то вроде знамени, которое носили во всех военных  походах,  -
должность нелегкая, но с привилегиями.
     Научившись  немного языку микроцефалов, я начал объяснять Глистол„ту,
что  он  и  его  подданные обязаны столь быстрым развитием мне.  Дело  шло
медленно,  но,  кажется,  он  уже  начинал  кое-что  понимать,  когда,   к
сожалению,  был  отравлен своим же племянником Одлопензом.  Тот  объединил
микроцефалов, женившись на жрице Мастозимазе.
     Увидев  меня  на  свадебном  пиру  (я  был  отведывателем  блюд,  эту
должность учредил Одлопенз), Мастозимаза радостно вскричала: "Ах, какая  у
тебя  беленькая  шкурка!"  Это  наполнило меня  недобрыми  предчувствиями,
которые вскоре оправдались. Мастозимаза задушила своего спящего супруга  и
вступила со мной в морганатический брак. Я пытался объяснить свои  заслуги
перед  микроцефалами  и ей, но она поняла меня неправильно,  так  как  при
первых же словах крикнула: "Ага, так я тебе уже надоела!" - и мне пришлось
долго успокаивать ее.
     При  последующем дворцовом перевороте Мастозимаза погибла, а я спасся
бегством  через окно. От нашего брака остался только бело-фиолетовый  цвет
государственных знамен. Убежав, я разыскал в лесу поляну с  ускорителем  и
хотел  выключить  его,  но  потом мне пришло в  голову,  что  лучше  будет
подождать,   пока   микроцефалы  создадут  у  себя  более  демократическую
цивилизацию.
     Некоторое  время  я  прожил в лесу, питаясь лить кореньями  и  только
ночью  приближаясь  к стойбищу, которое быстро превращалось  в  обнесенный
частоколом город.
     Сельские  микроцефалы занимались земледелием, городские  нападали  на
них,  насиловали  их  жен, а их самих убивали и грабили.  Из  всего  этого
быстро  родилась  торговля. В то же время окрепли  религиозные  верования,
ритуал   которых  усложнялся  с  каждым  днем.  К  моей  великой   досаде,
микроцефалы  утащили ракету с поляны в город и поставили  посреди  главной
площади как божество, окружив стенами и стражей. Несколько раз земледельцы
объединялись, нападали на Лиловец (так назывался город) и общими  усилиями
разрушали его до основания, но каждый раз он очень быстро отстраивался.
     Этим   войнам  положил  конец  царь  Сарцепанос:  он  сжег   деревни,
выкорчевал  под корень леса и уничтожил земледельцев, живших под  городом.
Так  как  жить  мне больше было негде, я пришел в Лиловец. Благодаря  моим
знакомствам  (дворцовая  прислуга помнила меня со  времен  Мастозимазы)  я
получил  должность тронного массажиста. Сарцепанос полюбил  меня  и  решил
дать мне чин помощника государственного палача, в ранге старшего мучителя.
В  отчаянии кинулся я на поляну, где работал ускоритель, и поставил его на
максимальное  действие. В ту же ночь Сарцепанос умер от  обжорства,  и  на
трон  вступил  военачальник Тримон Синеватый. Он  ввел  табель  о  рангах,
подати и принудительный рекрутский набор. От военной службы меня спас цвет
кожи:  будучи признан альбиносом, я не имел права приближаться к  царскому
жилищу. Я жил среди невольников, и они называли меня Ийоном Бледным.
     Я  начал  проповедовать всеобщее равенство и разъяснять свою  роль  в
общественном  развитии  микроцефалов. Вскоре вокруг  меня  сгруппировалось
множество сторонников этого учения, которых назвали Машинистами,  начались
волнения   и  бунты,  кроваво  подавленные  гвардией  Тримона  Синеватого.
Машинизм был запрещен под страхом защекотания насмерть.
     Несколько  раз  мне  приходилось убегать  из  города  и  прятаться  в
городских   рыбных   садках,  а  мои  приверженцы  подвергались   жестоким
преследованиям. Потом на мои публичные лекции стало собираться все  больше
и  больше  высокопоставленных  лиц  -  конечно,  инкогнито.  Когда  Тримон
трагически скончался, по рассеянности перестав дышать, царем стал Карбагаз
Рассудительный.  Это  был сторонник моего учения,  возведший  его  в  ранг
государственной религии. Я получил титул Хранителя Машины  и  великолепное
жилище  по  соседству с дворцом. У меня было множество дел,  и  я  сам  не
заметил,  как  подчиненные мне жрецы начали проповедовать о моем  небесном
происхождении. Напрасно старался я этому помешать. В то же время  возникла
секта    Антимашинистов,   утверждавших,   что   микроцефалы   развиваются
естественным  путем  и  что  я  - всего лишь  бывший  невольник,  который,
выбелившись мелом, пытается морочить народ.
     Вождей  секты схватили, и царь пожелал, чтобы я в качестве  Хранителя
Машины осудил их на смерть. Не видя иных возможностей, я убежал через окно
дворца и некоторое время скрывался в рыбных садках. Однажды до меня  дошла
весть, что жрецы проповедуют о вознесении на небо Ийона Бледного, который,
выполнив свою планетную миссию, вернулся к своим божественным родителям. Я
пошел  в  Лиловец,  чтобы это опровергнуть, но толпа, преклонявшая  колени
перед  моими  изображениями, при первых же словах  хотела  забросать  меня
камнями.  Жреческая  стража спасла меня, но лишь затем,  чтобы  бросить  в
темницу  как самозванца и святотатца. В течение трех дней меня  скребли  и
терли, чтобы удалить предполагаемые белила, с помощью которых, как гласило
обвинение,  я  притворялся вознесшимся на небеса Бледным.  Так  как  я  не
голубел,  решено  было  подвергнуть меня пытке. От этой  неприятности  мне
удалось  спастись  благодаря  одному  стражнику,  доставшему  мне  немного
голубой  краски.  Я  живо  кинулся в лес,  где  находился  ускоритель,  и,
порядком  повозившись,  поставил его на еще большее  ускорение  в  надежде
приблизить таким образом наступление порядочной цивилизации, а  затем  две
недели скрывался в рыбных садках.
     Я  вернулся в столицу, когда были провозглашены республика, инфляция,
амнистия  и равенство сословий. На заставах уже требовали документы,  а  у
меня никаких не было, так что меня арестовали за бродяжничество. Выйдя  на
свободу,  я  за  неимением  средств к жизни стал курьером  в  Министерстве
просвещения. Министерские кабинеты сменялись иногда дважды в сутки, а  так
как каждое новое правительство начинало свою деятельность с отмены прежних
декретов  и издания новых, мне все время приходилось бегать с циркулярами.
В  конце концов у меня распухли ноги, и я подал в отставку, впрочем не при
нятую,  так  как в стране было военное положение. Пережив республику,  две
директории,  реставрацию  просвещенной  монархии,  авторитарное  правление
генерала  Розгроза  и его гильотинирование, я потерял  терпение  при  виде
медленного развития цивилизации и еще раз принялся регулировать аппарат; в
результате  в  нем сломался какой-то винтик. Я не обратил на  это  особого
внимания, но дня через два заметил, что творится что-то необычайное.
     Солнце  вставало  на  западе, на кладбище  слышались  какие-то  шумы,
встречались  воскресшие покойники, состояние которых улучшалось  с  каждой
минутой, взрослые люди уменьшались на глазах, а детишки куда-то исчезали.
     Вернулись   правление   генерала  Розгроза,  просвещенная   монархия,
директория  и,  наконец,  республика. Увидев собственными  глазами  идущее
задним  ходом погребальное шествие царя Карбагаза, который через  три  дня
встал с катафалка и был разбальзамирован, я понял, что, вероятно, испортил
аппарат  и время пошло вспять. Хуже всего было то, что я замечал  признаки
помолодения  на  собственной  особе.   Я решил  подождать  воскресения
Карбагаза I; тогда я снова стану Великим Машинистом и, пользуясь тогдашним
своим влиянием, без труда смогу попасть внутрь обожествляемой ракеты.
     Однако хуже всего был ужасающий темп изменений; я не был уверен,  что
дождусь  нужной минуты. Каждый день я становился под деревом  во  дворе  и
отмечал   черточками  свой  рост:  я  уменьшался  с  огромной   скоростью.
Сделавшись  Хранителем  Машины  при  Карбагазе,  я  выглядел   не   старше
девятилетнего, а еще нужно было собрать запасы пищи на дорогу. Я сносил их
в  ракету  по ночам, и это стоило мне немалых трудов, так как я становился
все  слабее. К величайшему моему изумлению, я заметил, что в свободные  от
дворцовых занятий минуты меня охватывает желание поиграть в пятнашки.
     Когда ракета была уже готова к отлету, я на рассвете скрылся в ней  и
хотел  взяться  за стартовый рычаг, но оказалось, что он  слишком  высоко.
Чтобы его передвинуть, пришлось взобраться на стул. Я хотел выругаться  и,
к  своему ужасу, убедился, что могу только пищать, как младенец. В  момент
старта  я  еще  ходил,  но, видимо, приданный мне импульс  действовал  еще
некоторое время, так как уже вдалеке от планеты, когда ее диск превратился
в  светлое  пятнышко, мне с трудом удалось подползти к бутылке с  молоком,
заранее припасенной мною. Таким способом мне пришлось питаться целых шесть
месяцев.
     Полет  на  Амауропию занимает, как я уже сказал, около тридцати  лет,
так  что,  вернувшись  на Землю, я не вызвал своим видом  тревоги  у  моих
друзей. Жаль только, что я не умею фантазировать, иначе мне не пришлось бы
избегать встреч с Тарантогой, и я сумел бы, не обижая его, выдумать какую-
нибудь сказку, чтобы польстить его изобретательским талантам.


                              Станислав Лем

                     ЗВЕЗДНЫЕ ДНЕВНИКИ ИЙОНА ТИХОГО

                         ПУТЕШЕСТВИЕ ТРИНАДЦАТОЕ

     Смешанные  чувства  теснятся  в груди  моей,  когда  я  приступаю  к
описанию  этой экспедиции, принесшей мне больше, нежели я мог  надеяться.
Отправляясь  в путь с Земли, я назначил себе целью достижение  невероятно
далекой планеты в созвездии Краба, Зазьявы, слава о которой разносится по
всей  космической пустоте благодаря тому, что она подарила Вселенной одну
из  наиболее  выдающихся ее личностей, Учителя Ох. Не так на  самом  деле
зовут сего блестящего мыслителя, я же пользуюсь этим именем, ибо ни  один
земной   язык  не  в  состоянии  передать  его  иным  образом.   Ребенку,
рождающемуся  на  Зазьяве,  вместе  с  необыкновенно  длинным,  по  нашим
представлениям, именем присваивают несметное множество титулов и отличий.
     Когда  в  свое  время  Учитель Ох пришел в мир, его  нарекли  именем
Гридипидагититоситипопокартуртегвауанатопочтоэтотам.  Он  получил  титулы
Златотканого   Оплота  Бытия,  Доктора  Совершенной   Кротости,   Светлой
Вероятностной Всесторонности и т.д. и т.п. По мере того как  он  мужал  и
учился, каждый год его лишали одного титула и частички имени, а поскольку
способности он выказывал необычайные, уже на тридцать третьем году  жизни
у него отобрали последнее отличие, спустя же еще два года у нее вообще не
осталось  титулов, а имя его обозначалось одной только -  да  к  тому  же
немой  -  буквой зазьявского алфавита: "придыхание блаженства",  то  есть
особого  рода  подавленный вздох, который издают от  избытка  уважения  и
наслаждения.
     Теперь  читатель,  конечно же, поймет, почему я зову  этого  мудреца
Учителем Ох. Муж сей, нареченный Благодетелем Космоса, всю жизнь посвятил
делу  осчастливливания различных племен Галактики и, трудясь в поте лица,
создал  науку  об  исполнении  желаний,  именуемую  также  Общей  Теорией
Протезов.  Отсюда  же,  как всем известно, и сам он  выводит  определение
собственной деятельности; как вы знаете, он считает себя протезистом.
     Впервые я столкнулся с плодами деяний Учителя Ох на Европии. Испокон
веков  планета  та бурлила от раздоров, неприязни и желчной враждебности,
которые  отличали взаимоотношения ее жителей. Брат завидовал  там  брату,
ученик  ненавидел учителя, подчиненный - начальника. Однако же,  когда  я
прибыл  туда, в глаза мне бросились - в противоречии с молвой -  всеобщая
кротость  и  нежнейшая  любовь, которую  питали  друг  к  другу  все  без
исключения члены планетного общества.
     Однажды, когда в компании знакомого туземца я прохаживался по улицам
столицы,  внимание  мое в витринах многих магазинов  привлекли  головы  в
натуральную  величину,  словно шляпы, насаженные на  подставки,  а  также
большие   куклы,  поразительно  точно  изображавшие  европейцев.   Будучи
спрошен, спутник мой разъяснил, что это громоотводы неприязненных чувств.
Испытывая к кому-нибудь нерасположение или предубеждение, отправляешься в
такой  магазин  и  требуешь там верную копию нужной  особы,  дабы  затем,
запершись  на все засовы в своей квартире, вволю над ней потешиться.  Кто
побогаче,  может  позволить себе приобрести  целую  куклу,  тем  же,  кто
победнее, приходится довольствоваться истязанием одних только голов.
     Это  прежде мне неведомое высочайшее достижение социальной  техники,
именовавшееся   Протезом   Свободы   Поступков,   побудило   меня   ближе
заинтересоваться его создателем, которым оказался Учитель Ох.
     Бывая   затем  на  иных  планетах,  я  не  раз  имел  случай  видеть
спасительные плоды его деятельности. Так, на планете Арделурия жил  некий
знаменитый   астроном,   утверждавший,  что  планета   вращается   вокруг
собственной  оси. Тезис этот противоречил вере арделуриев, в  согласии  с
которой  планета  недвижно пребывает в центре Вселенной. Коллегия  жрецов
вызвала  астронома  в  суд  и  потребовала, дабы  он  отрекся  от  своего
еретического учения. Когда он отказался, его приговорили к очищающему  от
грехов сожжению заживо. Учитель Ох, услышав об этом, поехал на Арделурию.
Беседовал  со жрецами и учеными, однако обе стороны неколебимо стояли  на
своем. Проведя ночь в размышлениях, мудрец нашел подходящую идею, которую
незамедлительно и претворил в жизнь. Это был планетарный  тормоз.  С  его
помощью  осевое  вращение Арделурии было остановлено.  Астроном,  сидя  в
застенке и наблюдая небо, убедился в происшедшей перемене и отказался  от
прежних утверждений, охотно признав догмат о неподвижности Арделурии. Так
был создан Протез Объективной Истины.
     В  минуты,  свободные  от  общественных дел,  Учитель  Ох  отдавался
исследовательским работам иного толка: так, к примеру,  создал  он  метод
открытия   с  очень  далеких  расстояний  планет,  населенных   разумными
существами.  Этот метод - "ключ апостериори" - необыкновенно  прост,  как
всякая  гениальная  идея. Вспышка новой звезды на  небосклоне,  там,  где
раньше  звезд  не  наблюдалось, свидетельствует о  том,  что  распадается
планета,  жители которой достигли высокого уровня цивилизации и  овладели
способом  использования атомной энергии. Учитель  Ох  в  меру  сил  своих
старался  предупреждать  подобный  ход  событий,  причем  делал  он   это
следующим  образом:  жителей планет, где истощались запасы  естественного
топлива вроде нефти или угля, он обучал выращиванию электрических  угрей.
Способ  этот  пришелся  ко  двору на многих  планетах,  получив  название
Протеза  Прогресса.  Кто  же  из  астронавтов  не  наслаждался  вечерними
прогулками  на  Энтероптозе, когда в непроглядной тьме  вас  сопровождает
дрессированный угорь с лампочкой в пасти?
     Желание  мое  познакомиться с Учителем Ох со дня на день  росло.  Я,
однако  же, отдавал себе отчет в том, что, прежде чем встретиться с  ним,
мне  надлежит  изрядно потрудиться, дабы достичь вершин  его  интеллекта.
Влекомый этой мыслью, я принял решение во время полета, рассчитанного  на
девять  лет,  заняться самообразованием в области философии.  Так  что  я
стартовал  с  Земли в ракете, от люка до носа заставленной  библиотечными
полками,  которые  прогибались под тяжестью  возвышеннейших  плодов  духа
человеческого.  Удалившись  от  родной  планеты  на  шестьсот   миллионов
километров, когда ничто уже не могло потревожить моего покоя, я  принялся
за  чтение. Видя гигантские его масштабы, я составил для себя специальный
план, сводившийся к тому, что, дабы по ошибке не прочитать вторично ту же
книгу,  каждое изученное произведение я через люк выбрасывал  из  ракеты,
имея  в виду на обратном пути собрать эти свободно парящие в пространстве
труды.
     Так на двести восемьдесят дней погрузился я в Анаксагора, Платона  и
Плотина,  Оригена  и  Тертуллиана, прошел Иоана Скота Эригену,  епископов
Граба  из  Майнца  и Гинкмара из Реймса, от доски до доски  проштудировал
Ратрамна из Корби и Серватуса Люпуса, а также Августина, а именно его "De
Vita  Dei",  "De  Civitate Dei" и "De Quantitate  Animae"  ("О  блаженной
жизни", "О граде Божием", "О количестве души" (лаг.)). После чего  взялся
за  Фому  Аквинского, епископов Синезия и Немезия, а  также  Лже-Дионисия
Ареопагита,  святого Бернарда и Суареца. На святом Викторе  мне  пришлось
сделать  перерыв,  так  как из-за моей привычки катать  во  время  чтения
хлебные шарики ракета была уже полна ими. Выметя все в пустоту, я задраил
люк и вернулся к учению. Последующие полки занимали труды более поздние -
было  их  около семи с половиной тонн, и я начал было опасаться,  что  на
освоение всего мне недостанет времени, однако вскоре убедился, что мотивы
повторяются,  разница  лишь  в подходе. То,  что  одни,  говоря  образно,
ставили  на  ноги,  другие  переворачивали на голову;  и  я  нема