т страха похолодела  кровь.  -
Сильнее! - и он повис на аркомче.
   Все последовали его примеру, и шея лошади вдруг  начала  растягиваться,
как резиновая, а глаза вылезли из орбит. Обезумевшее  от  страха  животное
метнулось туда, куда тянули аркомчи,  -  вверх,  и  в  предсмертном  ужасе
обретя неожиданную, почти непостижимую  ловкость,  в  несколько  мгновений
вскарабкалось по отвесному склону.
   - Ну, знаете ли, - не скрывая удивления, сказал Травин.  -  Вот  уж  не
ожидал...
   А Виктор, у которого колени подгибались от пережитого страха, ничего не
отвечая, нежно поглаживал лошадь, мотавшую головой от боли.
   ...Маршрут близился к концу,  когда  над  лагерем  отряда  рано  поутру
появился вертолет  Батыгина.  Он  неподвижно  повис  в  воздухе,  а  потом
медленно  опустился  в  самом  центре  лагеря,  между  палатками.  Батыгин
прилетел один. Он рассказал, что был в Кызыле, в  обсерватории,  а  теперь
летит обратно в Москву. Он знал, что начальником отряда  назначен  Виктор,
но все-таки уединился для разговора с Травиным.
   Лишь после этого Батыгин спросил у Виктора, что тот  собирается  делать
дальше.
   - Выходить к Енисею, - ответил Виктор. - Продуктов у нас  хватит  всего
дней на семь-восемь.
   - А по-моему, можно не выходить к Енисею  и  с  хода  начать  следующий
запланированный маршрут. Пусть один  из  вас  отправится  к  завхозу  (он,
кстати, ждет в Баинголе)  и  скажет  ему,  куда  забросить  продукты.  Это
сэкономит вам дней шесть, а время нужно беречь: в Москве тоже много дел.
   - Что ж, можно, - согласился Виктор. - Только кого послать?
   - За трудное дело всегда лучше браться самому. А Свирилина оставь своим
заместителем.
   "Свирилина? Почему именно Свирилина?" - подумал Виктор и  покосился  на
стоявшего рядом геоморфолога. Перед началом похода Свирилин сбрил  бородку
и сейчас вдруг показался Виктору,  несмотря  на  высокий  рост  и  широкие
плечи, очень юным, хотя Виктор знал, что Свирилин старше его на три  года.
Виктор не смотрел Свирилину в глаза, он смотрел на его еще  по-мальчишески
пухлые губы, на круглый мягкий подбородок и думал, что случившееся с  ним,
Виктором, очень уж напоминает смещение. Но  разыграться  самолюбию  он  не
дал. "Ничем Свирилин не хуже других, -  сказал  он  себе,  -  и  прекрасно
справится с поручением". А Батыгину Виктор ответил:
   - Хорошо, я поеду в Баингол.
   - Вот и молодец, - одобрил Батыгин.
   Не теряя ни минуты Виктор  занялся  сборами  в  путь.  Он  сам  оседлал
лошадь, уложил в переметные сумы  провизию,  приторочил  к  седлу  одеяло,
плащ, котелок. Он отдал Свирилину карту и еще раз напомнил, где они должны
встретиться. Затем Виктор легко вскочил  в  седло  и  сразу  всем  помахал
рукой.
   ...Потом, уже в Баинголе, Виктору казалось, что не  было  трех  дней  и
двух ночей, а был один  непрерывный  переход.  Ущелье  сменялось  ущельем,
храпел и пятился конь на трудных переправах, боясь идти в  глубокую  воду,
лиственницы тихо роняли на тропу пожелтевшую хвою. На вечерней  зорьке,  в
вязких сумерках, глохли и блекли звуки и тишина медленно стекала с вершин.
Крики  маралов,  вызывавших  друг   друга   на   поединок,   не   казались
воинственными и злыми.  Одиноко  пылал  костер,  но  Виктор  не  испытывал
чувства одиночества, не испытывал страха, даже когда конь начинал боязливо
жаться к огню и тревожно  поводить  ушами.  Виктор  думал.  Экспедиционные
работы кончались, Батыгин сам сказал это, и Виктор думал о доме, об  отце,
о Москве... Что он будет делать, когда вернется в Москву? Разрешит ли  ему
Батыгин  бывать  в  астрогеографическом  институте,  или   все   останется
по-прежнему?.. Ведь он уже все равно не сможет заниматься ничем другим, он
все  равно  будет  астрогеографом!..  Он  много,  очень  много  пережил  в
экспедиции и верил, что жизнь его теперь и в Москве пойдет  как-то  иначе.
Новые привычки так противоречили всему старому, домашнему, что он не видел
способа совместить их. И еще его беспокоил отец. Иной  раз  ему  казалось,
что отец отдалился, и Виктор даже ощущал легкий  холодок,  когда  думал  о
нем. Впрочем, все это не представлялось ему страшным.  Просто  они  теперь
немного по-разному смотрят на мир. Или он не так понял письма.
   А утром солнечный луч с разлета звонко ударял по тайге, по  влажным  от
росы камням, по притихшей и потемневшей реке, и все оживало, все приходило
в движение, и мир откликался на удар солнечного  луча  чистыми  блестящими
звуками...
   В душе не оставалось сомнений, и смутные мысли прятались до вечера,  до
той поры, когда вновь запылает костер.
   На вторую  ночь  выпад  снег.  Шел  он  тихо,  и  только  его  холодное
прикосновение  разбудило  Виктора.  Виктор  сел  и  долго  вглядывался   в
посветлевшую ночь. Это было похоже на сказку: горы, тайга, ночь, снег и он
совершенно один... И это было хорошо, как в сказке... К утру снег перестал
идти,  облака  растаяли,  но  солнце   так   слабо   просвечивало   сквозь
серо-голубое  стекло  неба,  что  Виктор  смотрел  на  него  незащищенными
глазами...
   Потом  промелькнули  Баингол,  поход  с   караваном,   новый   маршрут,
пронеслись под самолетом белые  холмы  облаков,  и  Виктор  увидел  далеко
впереди Москву...



3

   Первую половину дня, нарушив свой многолетний режим, Батыгин провел вне
стен  Института  астрогеографии:  близились   сроки   начала   космических
исследований, и все больше времени отнимали организационные дела. Прямо из
дома Батыгин поехал в  Институт  физики  Земли,  астрогеофизический  отдел
которого разрабатывал для экспедиции специальную аппаратуру, а оттуда - на
один из подмосковных заводов, где эта аппаратура изготовлялась... Во время
первого полета на Луну, в котором  участвовало  всего  несколько  человек,
Батыгину   пришлось   совмещать   обязанности   астрогеографа,    геолога,
астрогеофизика.  В  составе  будущей  экспедиции  предполагался  небольшой
астрогеофизический отряд, но и теперь Батыгин считал  необходимым  усвоить
все тонкости сложнейшей аппаратуры...
   В конце рабочего  дня  Батыгин  позвонил  в  Совет  Министров  Леонову.
Секретарь сказал, что Леонов сегодня работает в Президиуме Академии  наук,
и сразу же соединил с ним Батыгина, - они условились о встрече через час.
   Леонов все время следил за подготовкой экспедиции,  и  поэтому  Батыгин
лишь коротко информировал его о состоянии дел: один из звездолетов  готов,
второй, предназначенный для семян растений, микроскопических водорослей  и
колоний бактерий, будет закончен в ближайшие недели.
   - Через год, в намеченные сроки, сможем вылететь, - закончил Батыгин.
   - Т-а-а-к! - Леонов, довольно улыбнулся. - Слушаю вас, а у  самого  вот
тут, под сердцем, щемит: и страшно за вас и с вами полететь хочется!
   - Ну-ну, завидуйте, - Батыгин усмехнулся.
   Леонов подошел к распахнутому окну и долго молча смотрел на улицу.
   - Я много думал о вас последнее время, - сказал он наконец.  -  Помните
нашу беседу и опасения насчет состава второй экспедиции?
   Батыгин кивнул.
   - Вольно или невольно, но я много  раз  мысленно  возвращался  к  этому
разговору. Ваша экспедиция в моем представлении неразрывно связана с нашим
будущим, с близким коммунизмом, и она заставляет особенно остро, нетерпимо
относиться к нашим внутренним неполадкам, бороться с ними. Как ни грустно,
но у порога коммунизма нам еще приходится бороться с рецидивами мещанства.
Оно стремится найти себе место даже в коммунизме, хотя  нет  ничего  более
враждебного мещанству, чем идея коммунизма!..
   - Да, мещане оказались живучи.
   -  К  сожалению.  Они  играют  на   низменных   чувствах   недостаточно
сознательных людей и находят сторонников...
   - В какой-то степени это тоже проявление  принципа  неравномерности,  -
сказал Батыгин. - Нельзя  же  было  ожидать,  что  все  люди  одновременно
проникнутся основными идеями коммунизма, что для  всех  одновременно  труд
станет первой жизненной потребностью.
   - Согласен. Однако я что-то не припомню ни одного человека, который  не
понимал  бы  права  _брать  по  потребности_,  а  вот  насчет  _давать  по
способности_... Ведь от каждого по способности - это значит дай  все,  что
можешь!.. Так  нет!  Кое-кто  на  это  заранее  не  соглашается.  Но  ведь
подлинные  коммунисты  никогда  не   отождествляли   коммунизм   с   сытым
существованием. Они боролись за имущественное равенство  людей  для  того,
чтобы человек мог стать подлинным властелином планеты!..  И  в  то  время,
когда  осталось  сделать  последнее  усилие,  чтобы  достроить  коммунизм,
шептуны говорят: "Не торопитесь!  Давайте  поживем  спокойно.  Это  раньше
пролетариям нечего было терять, а теперь можно потерять многое. Не все  ли
равно, построим мы коммунизм на  десять  лет  раньше  или  на  десять  лет
позже?.. Нужно и о себе подумать". - Леонов  говорил  желчно,  зло,  и  на
узком костистом лице его проступил сухой румянец.
   - Все это мне хорошо знакомо,  -  сказал  Батыгин.  Он  думал  об  отце
Виктора, но на этот раз без прежней злобы.
   - Но эти хоть понимают, что работать нужно, потому что без работы и сыт
не будешь, они за медленный прогресс, - продолжал Леонов. - А есть и более
откровенные приспособленцы. Они рассуждают примерно  так:  если  у  нас  в
стране министр и уборщица обеспечиваются практически почти одинаково, а  в
недалеком будущем станут обеспечиваться совершенно одинаково, то зачем нам
заниматься тяжелой работой?..  Зачем,  например,  идти  в  горнодобывающую
промышленность,  если  можно  устроиться   делопроизводителем   в   Совете
Министров?.. Или, зачем мне стремиться на общественный пост,  связанный  с
большой ответственностью, если можно просуществовать в  той  же  должности
делопроизводителя?..   Ведь    социалистический    принцип    материальной
заинтересованности постепенно сходит на нет, и недалеко то время, когда он
вообще отойдет в область истории!
   Леонов закурил, что случалось  с  ним  очень  редко,  только  когда  он
нервничал, и прошелся по кабинету.
   - А вас, кажется, не очень взволновала моя речь? - спросил он Батыгина.
   - Во всяком случае меньше, чем взволновала  бы  год  назад,  -  ответил
Батыгин. - Проблема состава второй экспедиции меня уже  не  пугает.  Жаль,
что вы не видели, как ребята прекрасно работали в Туве! Молодцы они. Почти
все молодцы. Мне думается, что в наши дни  важнейшая  общественная  задача
состоит в том, чтобы помочь каждому  человеку  найти  свое  призвание.  На
своем месте все будут работать по способности, с  полной  отдачей,  потому
что это интересно, а труд для большинства все-таки стал  первой  жизненной
потребностью. Было время, когда школа выпускала  из  своих  стен  учеников
почти без всяких производственных навыков,  не  помогала  им  найти  самих
себя, - с некоторым запасом знаний они отпускались на все четыре  стороны,
вот и все.  И  начинались  поиски,  сомнения,  ошибки,  возникало  чувство
разочарования, неудовлетворенности. Иное дело теперь. Реформы  образования
и решают эту важнейшую задачу - они  помогают  молодым  людям  найти  свое
общественно полезное место в жизни...
   Леонов потушил едва раскуренную папиросу.
   - Значит - славная молодежь, говорите? - он улыбнулся. - А  как  Виктор
Строганов?
   - Я не ошибся в нем. Держится отлично. Думаю вскоре послать его в новую
экспедицию.
   - Какую?
   -  Она  предусмотрена  в  планах  Академии.  Помните?..   Мы   наметили
ботаническую экспедицию в тропики, на Амазонку, для сбора семян наземных и
водных  растений.  Климатические  условия  там,  вероятно,   более   всего
соответствуют амазонским. По крайней мере на большей части планеты...
   - Поручим ее Ботаническому институту, - сказал Леонов.
   - И еще одно дело.  Я  ознакомился  с  опытами  Института  стимуляторов
роста.  Растения  с  повышенной  жизнедеятельностью,   ускоренным   темпом
развития - это прямо-таки находка для нас... И заметьте,  что  сотрудникам
института  удалось   закрепить   новые   свойства,   они   передаются   по
наследству...
   - Понимаю. Ваша экспедиция получит стимулированные семена злаков.


   Несколько месяцев, проведенных в разлуке с сыном, показались  и  Андрею
Тимофеевичу  и  Лидии  Васильевне   бесконечно   долгими.   Они   скучали,
волновались и случалось даже ругали себя  за  то,  что  отпустили  сына  в
экспедицию. Сначала Андрей Тимофеевич  был  уверен,  что  Виктор  уехал  в
обычную географическую  экспедицию,  которая  будет  заниматься  изучением
природы Саян, но потом он совершенно неожиданно узнал,  что  к  экспедиции
имеет какое-то отношение Батыгин...
   "Что нужно Батыгину от экспедиции? - пытался угадать Андрей Тимофеевич.
- Ясно  одно:  Батыгин  -  слишком  занятый  человек,  чтобы  зря  тратить
время..."
   В  первые  недели  единственной  отрадой  Андрея  Тимофеевича  и  Лидии
Васильевны были разговоры по радиотелефону и письма, которые  доставлялись
на  следующий  день  после  отправления.  Виктор  звонил  часто  и  часто,
приходили письма; Андрей Тимофеевич мог проследить по ним весь  путь  сына
от Москвы до рудника.
   Узнав, что Батыгин причастен к делам экспедиции, и  понимая,  что  это,
пусть косвенно, но связано с предполагаемыми космическими полетами, Андрей
Тимофеевич решил действовать иначе, чем раньше: не  требовать  от  Виктора
разрыва с Батыгиным, а развенчать Батыгина в глазах сына. Он  сделал  это,
как ему казалось,  умно,  не  навязчиво,  но  Виктор  после  этого  вообще
перестал писать и звонить, коротко уведомив, что ему некогда...
   Виктор  приехал  неожиданно,  без  предупреждения,   -   повзрослевший,
возмужавший, обветренный, с рюкзаком за плечами.
   И сильно изменившийся духовно. Это отец и мать поняли в тот же день,  к
вечеру. Виктор вдруг ни с того ни с сего заявил,  что  в  квартире  у  них
тесно, что она захламлена, и весьма скептически  отозвался  о  тех  вещах,
которыми так дорожили Андрей  Тимофеевич  и  Лидия  Васильевна  и  которые
отнюдь не легко было приобретать... Они так и сказали ему, и Виктор ничего
не возразил, но на  следующий  день  вытащил  из  своей  комнаты  половину
стоявшей там мебели, оставив только самое необходимое.
   Виктор почти не рассказывал об экспедиции - он казался сдержанней,  чем
раньше, молчаливей. Он не изменил прежнего режима,  продолжал  тренировку,
только стал еще строже, требовательней к себе...
   После возвращения Виктор ни разу не видел Батыгина. И со Светланой  ему
тоже  ни  разу  не  удалось  встретиться.  Но  мысленно  он  встречался  и
разговаривал с ней очень часто. Любовь его не угасла; она словно  замерла,
скованная безнадежностью, и, не причиняя острой  боли,  заставляла  сердце
тоскливо сжиматься. Возвратившись из школы, Виктор  сразу  же  садился  за
книги и читал, читал, читал. Подсознательно он теперь стремился все  время
быть впереди каравана, стремился прокладывать дорогу другим.  Он  понимал,
что для этого нужно много знать. Очень много. И он работал. Виктор  всегда
видел перед собою Батыгина и всегда старался равняться  на  него,  идущего
далеко-далеко впереди. И он верил, что наступит такой момент, когда знания
уравняют его с Батыгиным. Нужно только работать, работать неутомимо,  так,
как работает Батыгин...
   И теперь за этими  юношескими  мечтами  скрывалось  нечто  несоизмеримо
большее, чем просто честолюбие,  -  скрывалось  желание  много  сделать  в
жизни.
   Любовь к Светлане, раздвинув для Виктора границы мира, кое в чем сузила
их. Он перестал встречаться с прежними приятелями, редко бывал в  кино,  в
театре. Все это было бы интересно вместе со Светланой, а без нее...
   Без  нее  Виктор  учился.  Уходя  на  миллиардолетия  назад,  к  началу
геологической истории Земли, или уносясь на  миллиарды  парсеков  в  глубь
космоса, он мысленно приближался к Светлане, и ему  всегда  казалось,  что
она в это время занимается тем же, читает те же книги, думает над теми  же
проблемами. Так было в первые недели, но  процесс  познания  все  более  и
более увлекал Виктора, и в конце концов он понял, что действительно в мире
нет большей радости, чем  радость  открытий.  И  пусть  пока  он  открывал
известные другим факты - эти маленькие открытия, открытия _для  себя_,  со
временем обещали перерасти в открытия подлинные, в открытия _для всех_. Он
ни к кому не обращался за  помощью.  Ему  доставляло  удовольствие  самому
докапываться до сути сложных проблем. Это было на  редкость  увлекательно:
одно маленькое звено цеплялось за другое, Виктор ощупью брел вдоль длинной
цепи, пока после немалых плутаний не добирался  до  ее  конца;  тогда  все
становилось  ясным,   и   он   неизменно   испытывал   чувство   глубокого
удовлетворения... И каждая  новая  крупица  знаний  была  для  него  новой
победой, очередным самостоятельным шагом вперед.
   Экспедиционные впечатления не тускнели в памяти  Виктора.  Мысленно  он
часто возвращался к ним, думал, стремился  во  всем  разобраться.  Теперь,
когда экспедиция была в прошлом, ему порою казалось, что все происходившее
с ним, вплоть до назначения его начальником отряда, не было случайным, что
кто-то умышленно ставил его в  самые  неожиданные  положения.  Виктор  уже
знал, что Травин работает в Институте астрогеографии, и  догадывался,  что
не без умысла был назначен начальником экспедиции. Но если  так  -  значит
Батыгин испытывал, проверял и Виктора и  его  товарищей.  Виктор  вновь  и
вновь перебирал в памяти события летних месяцев, чтобы понять, выдержал он
испытание или нет. Но окончательный ответ на этот вопрос мог  дать  только
Батыгин, а Батыгин молчал. Сначала это беспокоило Виктора, а потом к  нему
пришла уверенность, что нет такой силы в мире, которая могла  бы  помешать
ему стать астрогеографом. В институте ли Батыгина, или еще где-нибудь - он
все равно будет  заниматься  астрогеографией,  посвятит  свою  жизнь  этой
науке... Он преодолеет любые трудности, и ничто не заставит его отказаться
от астрогеографии!
   Однажды Виктор прибежал домой возбужденный, счастливый.
   - В институте Батыгина создан семинар для молодых астрогеографов!  -  с
порога крикнул он отцу. - И  меня  пригласили  туда!  Значит,  я  выдержал
испытание!
   - Какое еще испытание? -  спросил  опешивший  от  неожиданности  Андрей
Тимофеевич.
   Но Виктор, не отвечая, забежал к себе в комнату и тотчас снова ушел  из
дому.


   В Институте астрогеографии Виктор встретился со всеми своими товарищами
по экспедиции. Пришли и Костик Курбатов, и Свирилин, и Крестовин с  Надей,
пришла и Светлана.
   Светлана сама подозвала Виктора.
   - Садись, если хочешь, здесь, - предложила она.
   Виктор  сел.  Они  обменялись  несколькими  незначительными  фразами  и
беспомощно умолкли. "Я же столько хотел сказать ей! - думал  Виктор.  -  И
скажу! Обязательно скажу!"
   В аудиторию вошел Батыгин. В маленькой круглой комнате, уже заполненной
молодежью, он казался особенно массивным, могучим. Следом за ним  появился
астрогеолог Безликов - широкоплечий, почти квадратный,  с  большим  желтым
портфелем, набитым книгами. Безликов  скромно  остановился  у  дверей,  но
Батыгин жестом пригласил его на середину аудитории, к столу.
   - Близятся события, которым суждено сыграть  огромную  роль  в  истории
всех наук, начинающихся со слова "астро", - сказал Батыгин.  -  Мы  решили
создать в институте теоретический семинар  для  молодежи,  чтобы  ускорить
ваше  обучение,  передать  вам  свои  знания  и,  главное,   научить   вас
самостоятельно  работать,  самостоятельно  мыслить.  Руководить  семинаром
будет товарищ Безликов - вы все с  ним  знакомы.  У  нас  в  институте  он
занимается астрогеологическими проблемами, но в то же время мало кто может
поспорить с ним знаниями по астрогеографии, астроботанике, планетологии...
Вскоре вы сами убедитесь, что товарищ  Безликов  -  неисчерпаемый  кладезь
знаний...
   При этих словах Безликов приподнял и опустил  свой  портфель,  смущенно
двинувшись на стуле,