...Виктор вернулся домой  притихший,  замкнутый.  Андрей  Тимофеевич  и
Лидия Васильевна принялись расспрашивать его, но Виктор отвечал  сбивчиво,
неохотно. Тогда Андрей Тимофеевич, возвращаясь к старой теме, сказал сыну,
что они с матерью против его увлечения астрогеографией...
   А Виктор, почти не слушая, думал о своем.
   - Николай Федорович говорит, что право на  подвиг  нужно  заслужить,  -
вместо ответа сказал он.
   - Что это еще за вздор? - насторожился Андрей Тимофеевич.
   - И я заслужу его! - твердо сказал Виктор.  -  Но  как  заслужить?  Что
нужно еще делать?
   Андрей Тимофеевич и Лидия Васильевна молчали. Виктор так и  не  получил
совета.


   Через неделю начался новый учебный год, и Виктор отправился в школу. Во
всех  социалистических  странах  недавно  было  введено  всеобщее   высшее
образование. Учение продолжалось восемнадцать лет:  поступали  в  школу  с
семи, а кончали в двадцать пять.
   С восьмого класса в школах  вводилась  производственная  практика:  два
часа в день, после занятий в классе, каждый подросток  работал  на  заводе
или в мастерских под наблюдением опытных мастеров-педагогов.  До  девятого
класса включительно все дети занимались по единой, обязательной  для  всех
программе. Но начиная с десятого класса учащиеся разделялись на  "потоки":
математический,  гуманитарный,  биолого-географический,   технический,   в
соответствии со своими наклонностями.
   Виктор Строганов учился в одиннадцатом  классе  биолого-географического
потока,  но  астрогеография  у  них  еще  не  преподавалась.  Несмотря  на
осложнившиеся отношения с Батыгиным,  Виктор  знал,  что  не  отступит  от
задуманного и все равно станет астрогеографом. Он не изменил своего режима
и по-прежнему много тренировался. Он пошел к врачам,  и  они  подтвердили,
что его детская болезнь - вестибулярная недостаточность - преодолена,  что
у него прекрасно развито  чувство  равновесия  и  безупречная  координация
движений. Он уговорил знакомого врача проверить реакцию его  организма  на
возбуждающие, успокаивающие, тормозящие препараты,  на  внезапное  сильное
волнение, и врач констатировал высокую эмоциональную  устойчивость  юноши.
Он продолжал приучать себя к малообъемной, но калорийной пище... Но Виктор
постоянно помнил, что всего этого мало, -  помнил  о  словах  Батыгина,  а
посоветоваться ему было не с кем.
   Виктор и хотел и боялся пойти к Батыгину, чтобы еще  раз  поговорить  с
ним. Он обещал ему заслужить право на подвиг, но ведь он еще  не  заслужил
его...
   После долгих колебаний Виктор все-таки  пошел  к  Батыгину.  Вечер  был
холодный, снежный, и Виктор поверх костюма надел легкую теплую  куртку  из
синтетической шерсти.
   Лет десять назад, когда Виктор был совсем маленький, многие еще  ходили
в тяжелых и некрасивых, похожих  на  балахоны  с  отверстиями  для  головы
пальто и шубах. Теперь их никто не  носил  -  все  предпочитали  не  менее
теплые, но несравнимо более удобные куртки и жакеты  из  тонкой  шерстяной
материи.
   Войдя во двор, Виктор посмотрел на окна батыгинской квартиры - свет  не
горел в них. Чтобы не  замерзнуть,  дожидаясь  Батыгина,  Виктор  принялся
быстро ходить  по  двору.  За  этим  упражнением  и  застал  его  Батыгин,
неожиданно вышедший из-за угла.  Виктор,  растерявшись,  замер  по  стойке
смирно.
   - А! Пришел-таки! - удовлетворенно сказал Батыгин.
   - Мне бы книжку... - хмурясь, попросил Виктор.
   - Книжку или не книжку, пойдем.
   Все в квартире Батыгина свидетельствовало о полной  освобожденности  ее
хозяина от древней, сковывающей душу власти вещей, от тесного  и  затхлого
мирка  приобретательства,  наивной  гордости   собственностью...   Виктору
казалось, что у квартиры как бы не существует стен, что она совершенно  не
отделена от безграничного  мира.  Батыгин  не  терпел  в  квартире  ничего
лишнего, не любил громоздких, с претензией на  роскошность  вещей.  Легкая
пластмассовая мебель, выделанная под дерево, не загромождала комнат,  и  в
квартире было просторно, свежо. Спартанской простотой отличалась и комната
самого Батыгина с письменным столом, небольшим количеством  книг,  широкой
жесткой кроватью, прикрытой тонким одеялом... Никаких украшений  -  только
две фотографии висели над письменным столом.
   На одной из них Батыгин, - еще молодой, в красивом рабочем комбинезоне,
- стоял с товарищами на ракетодроме. А на второй Виктор узнал уже  ставший
привычным по снимкам лунный пейзаж - черные ребристые скалы, - а  человека
в скафандре он узнать не смог, но решил, что это сам Батыгин.
   И только растений в квартире было, пожалуй, больше, чем следовало, -  и
вьющихся по окнам цветов, и пышных бамбуковых пальм, и драцен, и кактусов,
и агав...
   Виктор так и не смог побороть неловкости. Он взял книгу о Марсе и  стал
прощаться, но Батыгин не отпустил его.
   - Поужинаем вместе, - сказал он.
   Батыгин и в еде был умерен, но ужинал  долго  -  просматривал  за  едой
корреспонденцию, разговаривал. По вечерам к нему обычно заходили  знакомые
- давние приятели его или жены, Анастасии Григорьевны. Круг  их  с  годами
редел, а полтора года назад умерла и жена Батыгина...
   Батыгин тяжело переносил утрату. Он  любил  жену  трудной,  эгоистичной
любовью  человека,  считающего,  что  жизнь  его  близких  должна  так  же
безраздельно принадлежать науке, как его собственная, - но любил, любил  с
первого до последнего дня...
   За ужином Виктор рассказывал о себе, о школе  и  все  присматривался  к
Батыгину, стараясь понять, как тот относится к  нему  теперь.  Но  Батыгин
держался  просто,  ровно,  и  Виктору  не  удалось  прийти  ни  к   какому
заключению...
   ...После квартиры Батыгина собственный дом  показался  Виктору  тесным,
душным. Он впервые с неприязнью подумал, что родители зря  так  увлекаются
приобретением всяческих вещей - и дорогих старинных, и автоматов  новейших
марок, которых еще ни у кого нет. Вещи - они всегда отгораживают  человека
от остальных людей; приобретательство  -  оно  от  неверия  в  других,  от
стремления защититься, обезопасить себя на будущее. Но разве  тот  мир,  в
котором жил Виктор, не гарантировал всех людей от превратностей судьбы, не
гарантировал им обеспеченное будущее? И разве имеет смысл сейчас какое  бы
то ни было  накопление?..  Чем-то  очень  старым  повеяло  на  Виктора  от
квартиры, в которой он жил, - старым и чуждым...


   В следующий раз Виктор осмелился зайти к Батыгину только в самом начале
весны. Они  сидели  в  кабинете,  когда  неожиданно  включился  квартирный
микрофон и женский голос спросил из подъезда,  нельзя  ли  видеть  Николая
Федоровича.
   - Поди, пригласи, - попросил Батыгин.
   Виктор  открыл  дверь  и  увидел  перед  собой  незнакомую  девушку   -
невысокую, худенькую; ему тотчас  показалось,  что  он  встречался  с  ней
раньше, что на него уже смотрели эти удивленные и в то же время задумчивые
светло-карие глаза.
   Он молча посторонился, пропуская девушку в коридор, помог снять пальто.
Она медленно, словно ей это было очень трудно, подняла на Виктора глаза  и
сказала:
   - Спасибо.
   А он поймал себя  на  ощущении,  что  есть  в  облике  девушки  что-то,
исключающее в ее присутствии  резкие  движения  и  громкие  слова,  что-то
обязывающее сразу подчиняться  ей.  Черное  платье  с  белым  воротничком,
оттенявшим смуглое лицо, очень шло девушке, и Виктор  невольно  окинул  ее
быстрым взглядом.
   - Светлана? - Батыгин  не  казался  удивленным,  и  Виктор  понял,  что
девушка уже бывала у него. - А где же твой верный паж?
   - Ждет внизу, - Светлана слегка покраснела. - Вот  я  принесла,  -  она
положила на стол свернутые в тугую трубочку листы бумаги и  неодобрительно
покосилась на Виктора.
   - Молодец, - похвалил Батыгин. - Я прочитаю. Но почему же  все-таки  не
зашел Дерюгин? Разонравилась астрогеография?
   - Нет, что вы! Говорит, неудобно надоедать вам!
   - Вот чудак!
   Когда девушка вышла, Батыгин улыбнулся Виктору:
   - Узнал?.. Это ведь та самая певунья. Помнишь?
   Виктор  вышел  на  лестницу.  Светлана   что-то   говорила   невысокому
коренастому парню с круглым скуластым лицом, густо  усыпанным  веснушками.
Виктор  узнал  его  -  это  был  гребец,  которого  он  видел   тогда   на
Москве-реке... "Почему они все время вместе?" - подумал Виктор, и чувство,
похожее на ревность, заставило его нахмуриться.
   - Зачем она приходила? - вернувшись, спросил Виктор у Батыгина. -  Тоже
интересуется астрогеографией?
   - Тоже.
   - А разве женщины будут участвовать в космических экспедициях?
   - Когда-нибудь будут.  Но  астрогеография  не  сводится  к  полетам  на
планеты. Например, Светлана вполне сможет изучать марсианские ландшафты на
телевизионном  экране.  Для  этого,  правда,  нужно  хорошо  знать  земные
ландшафты, чтобы сравнивать, - и Светлана летом уезжает в экспедицию.
   - Куда?
   - В Туву, в Саяны. Насколько  мне  известно,  у  экспедиции  большое  и
интересное  задание  -   обследовать   заброшенные   рудники   и   изучить
физико-географические условия  района:  дополнить  наземными  наблюдениями
аэрофотосъемку, наметить трассы будущих дорог к центру гор...
   - Я тоже могу поехать туда!
   - Наверное, экспедиция уже укомплектована... Поздно.
   - Поздно? - переспросил Виктор. - Не может быть! Я все равно поеду!



2

   Весна бушевала в Подмосковье. Подувший с юга полынный ветер разметал  и
угнал за горизонт серые, зимние облака, и омытое первыми  теплыми  дождями
небо засияло ослепительной синевой.  Неисчислимое  количество  красноватых
копий травы сразу  пронзило  почву  и  вышло  на  свет.  Копья  осторожно,
недоверчиво  приподнялись  над  парною  землей,  потянулись  к  солнцу   и
убедились, что обмана нет: весна действительно  пришла.  И  тогда  верхние
концы копий раскрылись, и в глубине свернутых трубочкой красных  листочков
показались вторые листочки - нежно-зеленые. А по оврагам, на  солнцепеках,
цвела  мать-и-мачеха,  на   полянах   зажглись   первые   желтые   огоньки
одуванчиков, в  лесах  медуницы  выбросили  кисточки  бутонов.  Деревья  и
кустарники, не мешкая, сбрасывали зимние чехлы почек, и  нежные  маленькие
листочки уже тянулись, как детские ладошки, к солнцу за теплом  и  светом.
Цветочные  бутоны  на  яблонях,  грушах,  вишнях  еще  не  раскрылись,   и
осторожные дубы не распускали листья, но ничто  уже  не  могло  остановить
победного шествия весны, ничто не могло помешать молодости набраться  сил,
зацвести и созреть...
   Электропоезд, в котором ехал Виктор, выйдя из  Москвы,  круто  взял  на
север, прогрохотал над Волгой у Ярославля, миновал мутную Вятку, Уральский
хребет и вырвался у Тюмени на просторы Западной Сибири.
   Виктор, выехавший с  первой  небольшой  партией,  сразу  настроился  на
романтический лад. Пусть  пролетал  он  над  этими  местами  год  назад  с
Батыгиным,    пусть    проплывали    под    вертолетом    двойные    колеи
электрифицированной Сибирской магистрали, бетонированные шоссе,  березовые
колки,  овальные,  блюдцеобразные  озера...  Все,  что  он  делал  теперь,
представлялось ему совсем в ином свете - значительным, важным!
   Подлинная романтика началась, однако, позднее,  когда  они  выехали  из
Минусинска  и  направились   по   Усинскому   тракту   в   Кызыл.   Дорога
раскручивалась,  как  кинолента.  Сначала  она  шла  степью,  и   суслики,
столбиками застывшие у норок, освистывали машину, а потом горы,  маячившие
вдали, приблизились, и машина пошла вверх,  упрямо  подбираясь  к  плотной
стене леса. По бесконечному серпантину дороги, минуя бесчисленные мостики,
они поднялись высоко в горы. Виктор ехал в кузове и жадно смотрел  вокруг.
Он и не думал, что это может быть так увлекательно. Вековая замшелая тайга
- чернь - подступала вплотную к  дороге,  и  казалось,  что  ели  и  пихты
нестройными толпами бегут вниз по склону прямо на грузовик. Могучие  горбы
сопок, широкие пади между ними, седловины под самым небом, холодные  сизые
ущелья, рокот рек и щетина дальнего леса - все это представлялось  Виктору
единой гигантской картиной, сработанной неведомыми колоссами.
   Быстро промелькнули первые недели в Кызыле.
   - Завтра, должно быть, наши приедут, - сказал  однажды  Виктору  завхоз
экспедиции.
   Вечером Виктор неожиданно затосковал - об отце,  о  матери,  разлука  с
которыми не казалась ему легкой, о Батыгине, так ничего и не сказавшем ему
на прощание, о Светлане. Да, и о Светлане. Он несколько раз встречал ее  в
Москве и всегда вместе с Дерюгиным - тот ухаживал за Светланой и,  видимо,
тоже нравился ей. Она не обращала внимания  на  Виктора,  а  его  смущали,
волновали мысли об этой девушке, и он не мог заставить себя  не  думать  о
ней... Как видно, не так уж это просто -  быть  настоящим  исследователем,
скитаться по Земле, тосковать в чужом доме, в чужой комнате, прислушиваясь
к вою ветра за Окнами... Но как же он тогда будет скитаться в  межзвездных
пространствах? Как он  расстанется  с  Землей,  если  тоскует  по  родному
дому?.. Виктор припомнил свои прежние раздумья - ведь  раньше  ему  всегда
казалось,  что  расстаться  с  Землей  будет  очень  просто,   что   Земля
неинтересна, и удивился: чувство тоски было новым, странным.
   "Вздор,  -  сказал  он  самому  себе.  -  Расстанусь.  Только  бы  взял
Батыгин..." А не возьмет  -  наступит  день,  и  он,  Виктор,  сам  уведет
звездолет с Земли!"
   Виктор подошел к окну. Вечерело. Шквалами  налетал  ветер,  пронося  по
улицам города облака пыли и песка.
   "Хорошо, что наши завтра приедут", - подумал Виктор.
   И почти тотчас распахнулась дверь. На пороге появился шофер экспедиции.
   - На базу, быстро! - сказал он. - Машины пришли!
   Виктор выбежал следом за ним из дома  и  едва  не  задохнулся,  глотнув
вместе с воздухом песку и пыли.
   Они подоспели к базе, когда вторая машина, натужно  урча,  вышла  из-за
поворота и остановилась. Из кузова выпрыгнули люди и  бросились  открывать
борт. Виктор подскочил к ним, чтобы помочь, и через полминуты уже бежал  к
складу с тяжелым тюком на плечах. Сбросив на складе ношу, Виктор  подумал,
что лучше бы остаться тут, - принимать тюки и не выходить, пока не утихнет
пылевая буря, но, упрямо склонив голову, выскочил наружу.
   Машины одна за другой появлялись из свистящей палевой мглы, и все новые
и новые люди включались в работу. Мимо Виктора быстрым шариком  прокатился
маленький человек с большим свертком на плече. "Травин!" - узнал Виктор  и
тотчас едва не столкнулся с Дерюгиным.
   Уже давно знакомое чувство  радости,  рожденное  коллективной  работой,
охватило Виктора.
   Он вновь бросился к машине. Но его опередил Травин.
   - Торопись, торопись! - сказал он и сразу же укатился обратно.
   А потом Виктор увидел Светлану. Она стояла в кузове  и  подтаскивала  к
краю тюки, поворачиваясь так, чтобы хоть немного защитить лицо от  секущей
пыли...
   Ливень начался сразу, как будто над Кызылом одним движением перевернули
огромную бадью. Через минуту пыль улеглась,  а  мокрые,  черные  от  грязи
фигуры продолжали метаться между складом и машинами.
   - Шабаш! - возвестил чей-то могучий бас.
   Виктор протянул руку Светлане, чтобы помочь спрыгнуть, но она спрыгнула
сама, и они вместе побежали к складу.
   Десятка три мокрых грязных людей собрались в тесном  помещении.  Зажгли
свет. Теперь, когда и трудная дорога, и пылевая буря, и дождь были позади,
уставшие люди смеялись  и  шутили,  словно  они  только  что  вернулись  с
загородного пикника. Песок и пыль еще скрипели у Виктора на зубах,  но  он
тоже заразился общим веселым настроением. В  эти  минуты  все  толпившиеся
вокруг люди казались  ему  близкими,  дорогими,  давно  знакомыми,  и  ему
хотелось поделиться с кем-нибудь этим своим ощущением. Виктор  разыскал  в
толпе Светлану. Она спокойно стояла  среди  общего  хаоса,  держа  во  рту
шпильки. Ее красивые смуглые руки с  круглыми  локтями  были  закинуты  за
голову, и она терпеливо и сосредоточенно укладывала волосы.  Виктор  долго
молча смотрел на нее, но подойти почему-то не решился...


   Денни Уилкинс был молод - ему шел всего двадцать пятый год, но в отделе
Герберштейна он ценился как работник высокого класса.
   Денни Уилкинса "открыл" сам Герберштейн, он нашел  его  лет  двенадцать
назад  подыхающим  с  голоду  в  Детройте.  Герберштейн  знал   о   совете
наполеоновского министра Талейрана не доверяться первому  впечатлению  или
побуждению, потому  что  обычно  оно  бывает  самым  благородным.  Но  для
Герберштейна - разведчика -  первое  впечатление  или  побуждение  слишком
часто оказывалось единственным. Он сумел  заглушить  в  себе  все  лишнее,
идущее от человечности, и никакие эмоции никогда не мешали  его  трезвому,
спокойному анализу.
   Герберштейн впервые увидел Денни Уилкинса, когда  тот  пытался  украсть
деньги. О причинах, толкнувших его на столь рискованный шаг,  Герберштейну
не пришлось гадать: изможденное, с ввалившимися щеками лицо рассказало ему
заурядную историю. Но не самый факт заинтересовал Герберштейна -  мало  ли
мелких и крупных воров приходилось ему видеть! - его поразила ловкость,  с
которой голодный мальчишка  ориентировался  в  толпе,  то  подсознательное
чувство обстановки, которое у опытных разведчиков вырабатывается с годами,
а Денни Уилкинсу, видимо, было присуще от рождения.
   Мальчишка не украл деньги.  Он  мог  их  вытащить,  но  не  вытащил.  С
рассеянным видом он отвернулся от намеченной жертвы и вдруг метнул быстрый
злой взгляд на Герберштейна, хотя тот держался в  стороне  и  старался  не
смотреть на мальчишку пристально.
   После этого Герберштейн не теряя времени подошел к нему и  сказал,  что
есть другой способ заработать хорошие деньги.
   Денни Уилкинс прошел великолепную школу, накопил опыт и  превратился  в
первоклассного агента.
   Получив задание поступить  на  работу  в  астрогеографический  институт
Джефферса  и  срочно  проштудировать  всю  специальную  литературу,  Денни
Уилкинс не удивился - он привык выполнять приказания без  раздумий,  -  но
понял, что близится какое-то необычное дело.
   Срочный вызов к руководителю отдела его тоже  не  удивил.  Значит,  так
надо.
   Герберштейн  встретил  Денни  Уилкинса  приветливо,  почти  ласково   -
руководитель отдела по-своему любил его.
   - Пришла пора действовать? - позволяя  себе  вольность,  спросил  Денни
Уилкинс, ответив на крепкое рукопожатие.
   - Ты становишься проницательным, - Герберштейн сказал это мягко, но без
улыбки. - Да, пришла пора действовать. Мне захотелось поговорить с тобой -
кто знает, увидимся ли мы еще раз? Годы мои уже  немолодые,  посылаю  тебя
надолго. Что многие не возвращаются оттуда - тебе известно  не  хуже,  чем
мне...
   - Значит - к русским?
   - Разумеется. Но дело не только в этом. Если даже тебе  профессионально
повезет, ты отправишься в экспедицию, из которой тоже  проще  простого  не
вернуться.
   - В космическую?
   Герберштейн кивнул.
   - Да. В космическую. Заочно ты теперь неплохо знаком с Батыгиным?.. Вот
с ним и полетишь. Компания должна знать о каждом его  шаге.  Понимаешь?  О
каждом. Ты будешь присматриваться даже к мелочам. То, что сегодня мелочь -
завтра может оказаться  далеко  не  мелочью.  Наш  резидент,  связанный  с
научными  кругами,  сообщает,  что  Батыгин,  как  и  Джефферс,   все-таки
собирается лететь на Марс, хотя полет и не  включен  в  программу  МКГ.  Я
по-прежнему  сомневаюсь  в  этом.  Но  в  одном  из  последних   донесений
содержится  любопытный  факт:  в  Тувинскую   экспедицию,   организованную
Батыгиным,  берут  преимущественно  молодежь.  Следовательно,   экспедиция
превращена в школу для юнцов, в которой  они  должны  пройти  закалку.  Ты
можешь спросить, для чего понадобились юнцы Батыгину?.. Не знаю. Ясно лишь
одно: Батыгин приступил  к  выполнению  мероприятия,  в  котором  основная
ставка делается на молодежь. Значит, это мероприятие с замедленно