е хватает ей, чтобы стать писаной красавицей - зеленого да голубого!
   - И синего, - сказал Виктор, взглянув в сторону моря.
   - И синего, - согласился Травин.  -  Пустяк!  А  раскинутся  тут  леса,
зацветут луга, и покажется тебе Венера прекраснее Земли!
   - Прекраснее Земли не покажется, - возразил Виктор.
   - Как знать!.. Если все тут создать своими руками...
   - Все равно...
   - Эстетики уверяют, что прекрасно жизнеутверждение,  весеннее  буйство,
половодье сил...
   - А закат солнца?.. Разве он не бывает прекрасен?
   - Что ж - закат?.. Если бы мы знали, что солнце заходит в последний раз
и больше никогда не взойдет, закат не показался  бы  нам  прекрасным...  А
Венера через пятьдесят лет будет весенней планетой!
   - Все равно...
   - Что все равно?
   - С Землей ее не сравнишь...
   - Скучаем? - усмехнулся Травин.
   - Скучаем, - ответил Виктор.
   - А улетишь - и о Венере скучать будешь.
   - Не знаю.
   - Будешь! Теперь о ней нельзя будет не тосковать - слишком много сил мы
ей отдали...
   - Не знаю, - повторил Виктор.
   Они встали и пошли к Землеграду, перенесенному на новое место, подальше
от моря.
   Неделю спустя вертолет покинул Землеград  -  начался  трансокеанический
перелет. Шли на большой скорости на  высоте  пятисот-шестисот  метров  над
водою. Через четыре часа Мачук уступил  место  у  автопилота  помощнику  и
отправился отдыхать. А Виктор, рельефовед Свирилин и астрогеолог  Безликов
бессменно сидели в передней  части  вертолета  и  нетерпеливо  поглядывали
вперед и по сторонам в ожидании скорых открытий.
   Геликоптер находился в полете уже седьмой час, когда впереди показалась
суша. Все повскакали со своих мест, бросились к окнам.
   - Материк. Это наверняка материк! - восторженно твердил Свирилин, но он
ошибся: вертолет подлетел к небольшому архипелагу.
   Они провели на островах несколько часов, осмотрели их и-описали. А  еще
через десять часов вертолет достиг берега нового материка...
   В Землеграде еще оживленно обсуждалось это открытие, когда пришла новая
неожиданная радиограмма:

   "Звездолет Батыгину
   Землеград Травину
   Найдены следы пребывания разумных существ тчк Обнаружен оставленный ими
документ тчк Вылетаем обратно тчк
   Начальник Летного отряда Строганов"

   Ни в Землеграде, ни  на  плато  Звездолета  никто  этой  телеграмме  не
поверил. Батыгин, связавшись по радио с Травиным, сказал, что  он  удивлен
поведением Виктора и Свирилина. После всего, что они  видели,  после  всех
выводов, которые они сделали, "обнаружить" на Венере разумные  существа  и
прервать из-за этого работу отряда мог только пустой романтик.
   В ответ на телеграмму Виктора Батыгин послал приказ продолжать работу.
   С вертолета ответили, что  посев  они  закончили  и  теперь  следуют  в
Землеград.
   Это было неслыханно - не подчиниться приказу начальника экспедиции! Все
отлично понимали, что никакие личные симпатии не спасут Виктора от  самого
страшного наказания: устранения от всех без исключения экспедиционных  дел
до возвращения на Землю.
   Но оказалось, что Виктор в  спешке  и  волнении  непродуманно  составил
телеграмму и поняли его не совсем правильно.  Виктор  и  не  имел  в  виду
венерцев, нет, речь шла совсем о другом.
   Придя к Батыгину, Виктор молча протянул ему  металлический  цилиндр,  и
Батыгин сам вынул из него белый лист, испещренный непонятными значками.
   - Венеру кто-то посещал до нас, - сказал Виктор.
   Этого Батыгин не ожидал.
   - Я понял тебя совершенно иначе, - признался он,  разглядывая  странный
документ. - Бумага это, что ли?
   - Похожа на бумагу, но уж очень плотная. А значки...
   - Значки похожи на буквы. Но не будем забегать вперед. Рассказывай  все
подробно.
   Виктор рассказал о  первых  часах  полета,  о  том,  как  они  достигли
архипелага и опустились на него.
   - Мы пытались обнаружить хоть какие-нибудь признаки  жизни  на  нем,  -
говорил Виктор, - но архипелаг  оказался  таким  же  безжизненным,  как  и
материк. Тогда мы полетели дальше,  следуя  строго  на  запад.  Вскоре  мы
заметили на горизонте темные неподвижные облака и поняли, что  перед  нами
вершины гор. Дальнейшие наблюдения убедили нас, что  мы  открыли  материк,
тогда я послал вам радиограмму... После короткого отдыха мы отправились на
юг и посеяли с воздуха часть семян на  приморской  равнине  в  тропическом
поясе, а потом решили перелететь через горный хребет и засеять  внутренние
части материка. Хребет оказался высоким, но не очень широким, и  сразу  же
за ним открылась обширная  равнина.  Там  мы  сделали  второй  посев.  Уже
готовясь  улетать  обратно,  мы  заметили  посреди  равнины  столообразный
останец со странной пирамидальной башней. Мачук подлетел поближе,  и  всем
нам показалось, что башня эта кем-то сложена, а Свирилин сказал, что такие
гурии у нас на Земле обычно складывают альпинисты  на  горных  вершинах  и
оставляют  в  них  записки  о  своем  восхождении.  Эти   рассуждения   об
альпинистах и  записках,  оставленных  среди  камней,  нас  рассмешили,  и
Свирилин  даже  немножко  обиделся.  Он  спросил:  "Ну,  как   она   могла
образоваться, эта башня?.. Объясните,  если  вы  такие  умные!"  Объяснить
никто не мог.
   Мы решили разобрать гурий. Он  был  сложен  из  очень  крупных  тяжелых
камней, взятых, наверное,  тут  же  у  останца.  Свирилин,  Безликов  и  я
забрались наверх и принялись сталкивать камни: нам едва удавалось сдвигать
их с места, и поэтому  через  полчаса  нас  сменили.  Очевидно,  существа,
сложившие гурий, были значительно сильнее нас или  пользовались  какими-то
машинами...
   - Последнее маловероятно, - вставил замечание Батыгин, и Виктор кивнул.
   - Мы тоже так решили. Просто эти существа были сильнее нас раза в два -
в три. К счастью, нам не пришлось разворачивать весь  гурий.  Сбросив  его
верхнюю половину, мы решили отдохнуть, и тут Мачук заметил  между  камнями
какой-то блестящий предмет. Он не стал тратить  времени  на  объяснения  и
молча показал на него пальцем...
   Виктор на секунду умолк; живо представилось  ему  то  мгновение,  когда
они, сбросив последние камни, бережно подняли тяжелый гладкий цилиндр. Все
стояли  молча,  пораженные  невероятным  открытием...  Никогда  ранее   не
осознавал Виктор с такой зримой конкретностью  бесконечности  природы,  ее
неисчерпаемого  многообразия.  Порою  и  раньше  ему  казалось,   что   он
соприкоснулся с вечностью, ощутил ее  холодное  дыхание,  порою  и  раньше
охватывало его смешанное чувство  восторга,  веры  в  собственные  силы  и
робости, страха  перед  бесконечностью.  Но  все,  что  случалось  раньше,
случалось на  Земле,  а  это  произошло  после  того,  как  сбылись  самые
фантастические мечты, - произошло  на  Венере,  на  планете,  которую  они
собирались сделать своим вторым  домом...  Сейчас  они  не  встретились  с
таинственными  межзвездными  скитальцами,  но  кто  может   сказать,   что
произойдет после того, как люди поселятся на Венере?.. Что, если скитальцы
еще раз залетят сюда?.. Примерно то же самое думали в те минуты и товарищи
Виктора, молча рассматривая странный предмет...
   Виктор тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и продолжал рассказ:
   - Вот он, этот цилиндр, - Виктор поднял его и показал всем собравшимся.
- Сколько времени пролежал он на Венере,  мы  не  знаем.  Но  ржавчина  не
тронула стенки. Сделан он из вещества, очень похожего  на  сталь.  Открыть
цилиндр  нам  удалось  без  всякого  труда  -  в  намерения   таинственных
скитальцев и не входило запирать его на замок  с  секретом,  они  оставили
цилиндр для следующих  посетителей  Венеры,  которыми  оказались  мы...  В
первый большой цилиндр  они  вложили  второй,  поменьше,  где  и  хранился
документ,  который  сейчас  у  Николая  Федоровича...  Находка   настолько
поразила нас, что мы решили немедленно доставить ее в Землеград.  А  когда
пришел неожиданный приказ продолжать работу, я подумал,  что  дело  тут  в
каком-то недоразумении, и решил возвращаться. Вдруг мы погибли бы -  тогда
ни вы, ни те, кто прилетит сюда после  нас,  ничего  не  узнали  бы.  А  в
записке может содержаться какое-нибудь серьезное сообщение, а может  быть,
даже предупреждение... Вот, пожалуй, и все...
   Рассказ Виктора и, главное, документ, который Батыгин продолжал держать
в руках, произвели огромное впечатление. Все думали о новой великой тайне,
о новой загадке, поставленной перед человеком космосом...
   - Не знаю, кто  они,  -  нарушил  молчание  Костик,  -  но  только  это
равнодушные существа. Они прилетели на Венеру, сложили гурий и отправились
дальше. А мы прилетели, чтобы преобразовать планету!..
   - Наверное, им этого не было нужно, - возразил Батыгин. Нам нужно, мы и
преобразуем...  Вижу,  что  всем  вам  хочется  посмотреть  на   документ.
Посмотрите. А потом мы снимем с  документа  копию.  Если  специалистам  на
Земле удастся расшифровать документ, мы проникнем в великую тайну!
   Все  поочередно  подходили  к  Батыгину  и  вглядывались  в  загадочные
письмена с робкой надеждой хоть что-нибудь понять. Надежды, разумеется, не
сбылись, никто ничего не понял, но все  единодушно  решили,  что  документ
этот скорее всего простая справка  о  посещении  загадочными  астронавтами
Венеры...
   - В общем ясно, что они не с Земли, - заключил Свирилин. - Но откуда  -
не угадаешь!
   - Даже если у них написано - откуда, мы же все равно не поймем,  потому
что по-разному называем одну и ту же звезду или звездную систему, - сказал
Виктор.
   - А вдруг у них тоже имеются какие-нибудь виды  на  Венеру,  и  в  этом
письме предупреждение? - спросил Костик.
   - Не знаю, - ответил Батыгин. - Не  будем  гадать.  Но  разве  люди  не
сумеют в крайнем случае постоять за себя?..
   - Сумеют, - сказал Виктор.


   Батыгин  умирал.  Большой  умный   человек,   ученый-естественник,   он
чувствовал приближение смерти, знал, что протянет еще несколько месяцев, и
ждал конца спокойно, не волнуясь и не волнуя других.
   Только врач и Травин догадывались, что происходит с ним.
   - Вы напрасно огорчаетесь, - говорил Батыгин Травину.  -  Свое  дело  я
сделал, а моретрясение  лишь  немного  ускорило  конец.  Я  еще  на  Земле
понимал, что отправляюсь в последнее путешествие.
   Врач не стал протестовать,  когда  Батыгин  попросил  перевезти  его  в
Землеград, к берегу океана. Большую часть времени Батыгин проводил  теперь
на берегу и лишь иногда медленно обходил человеческие владения на  Венере.
Однажды после долгого перерыва он встретился с Безликовым. Впрочем,  слово
"встретился" тут не  очень  подходит.  Прогуливаясь  по  поселку,  Батыгин
увидел доброго молодца, лихо орудовавшего лопатой, -  добрый  молодец  рыл
для чего-то яму.
   - А! Это вы, - сказал Батыгин. - Как самочувствие?
   - Что за вопрос! - ответил Безликов. - Превосходно!
   Он и на самом деле выглядел прекрасно. Полет за  океан  вновь  приобщил
его к геологии; глядя на него, теперь нельзя было  даже  заподозрить,  что
совсем недавно этот человек пережил страшную  трагедию:  утратил  солидные
источники, из коих привык черпать проверенные знания.
   - Вот, грунт посмотреть надумал, -  пояснил  Безликов.  -  Шурф  копаю.
Своими руками - оно основательнее, прочнее...
   - Пожалуй, - согласился Батыгин. - Самое важное - найти  свое  место  в
жизни и приносить людям пользу, а все остальное - пустяки.
   - Правильно! - вгоняя лопату в землю,  кивнул  Безликов.  -  Главное  -
приносить пользу! А здесь мне  понравилось,  -  широко  показывая  вокруг,
признался Безликов. - На Земле я тоже с молотка и  лопаты  начинал.  И  на
Венере пришлось. Геология - ничего не поделаешь! Хоть и астро,  а  все  же
геология. Такая наука!


   Батыгин почти никогда не оставался один. К нему приходили за  советами,
рассказывали о сделанном, но Батыгин чувствовал, что все это - просто дань
уважения, а на самом деле жизнь экспедиции настолько налажена, что опекать
никого не нужно. И так получилось не  потому,  что  все  имели  задания  и
теперь добросовестно выполняли их, а потому, что люди знали  свое  дело  и
каждый работал, не дожидаясь указаний... С  атомохода  "Витязь"  сообщали,
что на экваторе температура не превышает сорока градусов жары, что  все  в
отряде здоровы и они производят посадки. С вертолета,  отправившегося  под
начальством Свирилина  в  новые  странствия,  радировали,  что  на  севере
обнаружен мощный  горный  хребет  с  заснеженными  пиками  и  действующими
вулканами; самому  высокому  пику  участники  полета  присвоили  имя  Юрия
Дерюгина... Близилась осень; посев Мишукина с каждым днем набирал силы,  и
все ждали, что пшеница вот-вот  заколосится.  Шатков  и  Громов  закончили
монтаж батискафа и готовились к  погружению.  Виктор  целыми  днями  ходил
около них и все уговаривал Громова остаться на  берегу  и  разрешить  ему,
Виктору, опуститься в глубины океана; но Громов не соглашался, и разговоры
на эту тему велись у них с утра до позднего вечера...
   А Батыгин думал, что вот таким и должно быть руководство при коммунизме
- без мелочной опеки, без начальственного окрика. В сущности оно  сведется
к  выработке  общего  плана  и  контролю  за  выполнением.  А  фактическое
выполнение плана,  осуществление  идеи  -  это  уже  дело  самого  народа,
сложившихся  производственных  коллективов  сих   выборными   правлениями.
Например, как протекает жизнь у него в экспедиции?..  Есть  идея,  которая
всем понятна и близка, которой все увлечены, и люди вдохновенно  трудятся,
не думая, какой пост они занимают - руководящий или рядовой, потому что им
дорого дело, а не собственная карьера... А он, Батыгин, давший  людям  эту
идею,  сейчас  только  наблюдает,  правильно  ли  воплощают  ее,  нет   ли
диспропорций в выполнении общего задания...
   И Батыгин с радостью думал, что если такие же люди прилетят  на  Венеру
через несколько десятков  лет,  то  дела  тут  пойдут  отлично  и  история
человечества на Венере действительно сложится  совершенно  иначе,  чем  на
Земле.
   Чаще всего рядом с Батыгиным сидел Денни Уилкинс: рука у него  заживала
медленно, и он не мог работать.
   - Я вам не мешаю? - спрашивал он обычно у Батыгина.
   - Нет, - отвечал тот, потому что Денни Уилкинс действительно  не  мешал
ему.
   - Хорошо мне с вами, - объяснил он как-то  Батыгину.  -  Спокойно.  Вот
сидеть бы так и сидеть... И смотреть, как волны набегают на берег.  Больше
ничего и не нужно...
   - О чем ты тоскуешь? - спрашивал Батыгин. - О Земле?
   - Так вообще, о жизни, - уклончиво отвечал Денни Уилкинс.
   - Что же тебе тосковать? - улыбался Батыгин. - Ты еще  молод,  жизнь  у
тебя впереди, и ты сможешь сделать ее такой, какой захочешь...
   - Не так-то это просто...
   -  Не  узнаю  тебя,  Крестовин.  Ты  всегда  казался  мне   энергичным,
решительным, смелым...
   Когда разговор принимал слишком рискованное направление, Денни  Уилкинс
умолкал, но не уходил, потому что рядом с Батыгиным было не только  хорошо
и спокойно, но и легко мечталось. Денни Уилкинс думал, что его жизнь могла
бы сложиться иначе и тогда он не продался бы Герберштейну и,  может  быть,
стал бы таким же  человеком,  как  Батыгин,  и  уж  наверняка  таким,  как
Виктор... А  теперь?  Кто  он  теперь?..  Агент  под  кличкой  "Найденыш"!
Герберштейн не ошибся - он ловкий агент, он сумел открыть тайну Батыгина и
не навлек на себя ни малейших подозрений; наоборот, он  завоевал  всеобщее
расположение... Но разве  сможет  этот  агент  "Найденыш",  вернувшись  на
Землю, погубить дело,  которому  эти  замечательные  люди  посвятили  свою
жизнь?.. А что ждет "Найденыша" на Земле,  если  он  не  раскроет  замысла
Батыгина?  Самое  меньшее  -  разоблачение  перед   Надей,   перед   всеми
товарищами. Самое большее -  страшная  смерть:  если  он  попадет  в  лапы
Герберштейна, тот пытками постарается вырвать у него  все  сведения...  Не
соверши он этого дурацкого убийства Юры Дерюгина,  -  такого  же  хорошего
парня, как все они! - тогда бы он не раздумывал, не боялся бы разоблачения
и еще потягался бы силами с Герберштейном! Но Юрий Дерюгин  мертв,  и  что
теперь делать, что?.. И не с кем посоветоваться,  -  никому,  даже  самому
лучшему другу, нельзя открыть душу...
   Прибежал Виктор и радостно крикнул:
   - Николай Федорович! Пшеница зацвела!
   Все население Землеграда, как в тот  день,  когда  прокладывали  первую
борозду, отправилось на поле. И Батыгин тяжело зашагал вместе со всеми.
   Пшеница цвела, и ветер нес над полем зеленоватые облачка пыльцы.
   - Понимаете теперь, почему  мы  взяли  с  собой  только  ветроопыляемые
растения? - спросил Батыгин. - Ведь на Венере нет насекомых,  и  вся  наша
затея провалилась бы, если бы мы не учли этого обстоятельства... А в  том,
что  на  Венере  дуют  ветры   -   сомневаться   не   приходилось!   Через
тридцать-сорок лет здесь  будет  в  миллионы  раз  больше  жизни,  чем  мы
завезли!..
   На следующий день Шатков доложил, что батискаф готов к погружению.
   - Что ж, начинайте, - сказал Батыгин, а Виктор, которому Громов  так  и
не уступил своего места, горько вздохнул. - Счастливого погружения!
   Батискаф своим ходом вышел  из  реки  в  море  и  исчез  под  водой.  В
небольшой кабинке было очень тесно -  Шатков  и  Громов  сидели,  вплотную
прижавшись друг к другу.
   В лучах прожектора, освещавшего  темную  воду,  изредка  мелькали  тени
подводных обитателей. Внезапно картина резко изменилась: вокруг  батискафа
засеребрилась,  закопошилась  сплошная  масса  каких-то   мелких,   быстро
прыгающих  в  воде  существ.  Это  было  настолько  неожиданно,  что  даже
всезнающий астрозоолог Шатков растерялся:
   - Что это? - спросил он у Громова.
   Громов с  неменьшим  удивлением  рассматривал  крохотные  создания,  но
внезапно его осенило:
   - "Призрачное дно"! - сказал он. - Это "призрачное дно"!
   - Правильно! - поддержал Шатков.  -  Горизонт  океана,  заселенный  так
плотно, что звуковая волна отражается от него. Но ты обратил  внимание  на
разницу в глубине? На Земле "призрачное дно" находится примерно на глубине
ста пятидесяти  метров,  а  на  Венере  -  семидесяти-восьмидесяти.  Из-за
постоянного облачного  слоя  солнечные  лучи  проникают  в  воду  лишь  на
небольшую глубину, и зона фотосинтеза здесь совсем маломощна!
   - Да, - согласился Громов.
   - А это означает, что мы не  можем  рассчитывать  на  богатую  жизнь  в
абиссальной толще океана - слишком мало пищи поступает туда...
   - Ну, с этим я не соглашусь - пищи должно хватить! - Громов  подумал  и
добавил: - Очень уж мне хочется посмотреть этих  диковинных  глубоководных
рыб!
   - Мало ли, что хочется! - возразил Шатков.
   "Призрачное дно" осталось  наверху.  Батискаф  погрузился  в  ту  часть
океана, куда никогда  не  проникают  солнечные  лучи,  процеженные  сквозь
облака.
   - Абиссаль,  -  коротко  сказал  Шатков.  -  Приступаем  к  специальным
наблюдениям.
   Но  "наблюдать",   собственно   говоря,   было   нечего:   сколько   ни
всматривались  Шатков  и  Громов,  им  ничего  не  удавалось  заметить   в
освещенном столбе воды.
   - Н-да, невесело, - заключил Шатков.
   А Громов все смотрел в окошко, надеясь увидеть причудливую рыбу.
   К сожалению, прогноз Шаткова  оправдался:  они  спустились  на  глубину
более километра, но ниже "призрачного дна" жизни не обнаружили...
   -  Дело  тут  не  только  в  недостатке  питания,  -  объяснял   Шатков
погрустневшему  астроботанику.  -  Глубоководная  фауна  всегда  возникает
позднее  мелководной,  и  на   Венере   она,   видимо,   еще   не   успела
сформироваться.
   - Как жаль! - неутешно вздыхал Громов. - Как жаль! Ведь на Земле мне не
придется заниматься абиссалогией!
   - Зато ты первый начал абиссалогические исследования на Венере. А  если
учесть, что в задачи абиссалогии входит изучение не  только  животных,  но
вообще природных условий в  глубинных  частях  океана,  то  мы  свое  дело