он.  -  У
нас две задачи. Первая - перебазировать  все  необходимые  грузы  с  плато
Звездолета (так его стали называть  участники  экспедиции)  к  Землеграду.
Вас, Свирилин, я назначаю начальником  поисковой  группы.  Вы  сегодня  же
отправитесь на вездеходе к устью реки и проложите  туда  дорогу.  По  пути
маркируйте трассу вехами и картируйте местность. Как только  вы  проложите
дорогу, мы бросим всю нашу технику на перевозку грузов. Вторая наша задача
- найти грузовой звездолет. Место, где он опустился, мы примерно знаем, но
все-таки судьба его меня волнует. Почему-то радиосигналов он не  посылает.
А представьте себе, что он упал на Землю... Разве легко было бы найти его?
   - Вдруг он попал в океан?
   - Потонуть он не потонет, но куда его унесет течениями -  бог  весть!..
Вы, Шатков и Громов, можете либо остаться здесь, либо улететь в Землеград:
вертолет совершит туда несколько рейсов, перебросит часть грузов, а  потом
полетит на поиски астроплана. Но и в том и в другом  случае  вам  придется
временно стать чернорабочими, дорогие мои астробиологи.
   - Мы полетим в Землеград, - единодушно решили Громов и  Шатков.  -  Там
все-таки море и жизнь!
   - Пожалуйста, а пока отправляйтесь грузить сборные домики в вертолет  -
их нужно в первую очередь перебросить на строительные площадки Землеграда.
   В каюту заглянул Виктор.
   - А ты что намерен делать?
   - Я хотел бы полететь на поиски второго звездолета.
   - Нет, - сказал Батыгин. - Полетят Травин  и  океанолог  Кривцов...  Ты
будешь строить город. Будут еще вопросы?
   - Нет.
   - Иди грузить вертолет.
   Батыгин нажал клавиш внутреннего телефона.
   - Попросите ко мне капитана Вершинина.
   Через три  минуты  Вершинин  стоял  перед  Батыгиным.  Даже  в  рабочем
комбинезоне он ухитрялся сохранять щегольской и в то же  время  подтянутый
вид.
   Батыгин не без удовольствия оглядел ладную фигуру бравого капитана.
   - Вертолет сегодня же начнет перебрасывать  к  Землеграду  вашу  шхуну,
Вершинин.  Проследите  за  погрузкой  и  наметьте   людей,   которые   вам
понадобятся. Через три дня атомоход должен стоять на якоре  у  Землеграда,
готовый в любую минуту выйти  в  море  по  сигналу  с  вертолета  и,  если
потребуется, отбуксировать к Землеграду грузовой астроплан. Успеете за три
дня?
   - Да.
   - Вопросы есть?
   - Нет.
   - Приступайте к выполнению задания.


   Прошли всего сутки со дня основания Землеграда. Еще пропадал где-то  на
холмистой равнине отряд Свирилина, и ни одна  дорога  не  соединяла  плато
Звездолета с новым городом, а работа уже шла полным  ходом:  монтировались
домики с герметически закрывающимися дверями и окнами,  выравнивались  для
них площадки, устанавливалась радиомачта.  Виктор  трудился  с  лопатой  в
руках. Несмотря на прежний опыт,  ему,  как  и  всем,  приходилось  тяжко:
мускулы еще не обрели прежнюю упругость и эластичность, за  спиной  мешали
баллоны с кислородом, соленый едкий пот слепил глаза, вздувались мозоли на
отвыкших от лопаты ладонях. Строители начали работу еще затемно, к  вечеру
смонтировали первый домик, закрылись в нем и вповалку проспали  всю  ночь.
Но семь часов сна никого не освежили, было  тесно,  душно,  жарко.  Виктор
выбрался из домика до рассвета - вялый, равнодушный  ко  всему  на  свете,
кроме ноющих ладоней, и отправился к морю. Он вошел в воду и лег на  песок
у берега; волны перекатывались через его плечи;  сразу  стало  прохладнее,
дышалось легче, и баллоны больше не давили спину. Вскоре  примеру  Виктора
последовали остальные, и все строители Землеграда забрались в воду.
   А едва небо посветлело и сумеречный свет пролился  на  море,  строители
наспех подкрепились концентратами и пошли на свои  рабочие  места.  А  еще
через час снова горячий пот слепил глаза, снова натирали спину баллоны,  к
которым все никак не удавалось приноровиться, но темп работы не спадал  ни
на минуту. Через каждые три часа объявлялся пятнадцатиминутный перерыв,  и
люди забирались в море отдыхать. К вечеру смонтировали еще два  домика,  а
когда стемнело, невдалеке от поселка вспыхнули фары вездехода: это  пришел
отряд Свирилина, проложивший дорогу к Землеграду.
   В эту ночь спалось свободнее и спокойнее, и утром строители чувствовали
себя значительно бодрее. Жизнь постепенно налаживалась.
   Вертолет продолжал совершать по нескольку рейсов в день, доставляя  все
новые и  новые  партии  груза.  Однажды  с  последним  вечерним  рейсом  в
Землеград прибыл Батыгин.
   Вертолет опустился за дюнами, у  склада,  и  Батыгин  пошел  к  поселку
пешком.
   Темнело. Впереди, на холме, стоял, опершись обеими  руками  на  лопату,
высокий стройный человек. Перед ним лежали низкие гряды  песчаных  дюн,  а
правее расстилалось море - широкое, спокойное, но безлюдное: еще  ни  один
киль не прочертил борозды в его водах. Предельно простая и в то  же  время
исполненная глубокого,  почти  символического  значения  картина  потрясла
Батыгина. Он остановился и пристальней вгляделся в неподвижную фигуру; это
был Виктор, но Батыгин тотчас забыл о нем, потому что дело было вовсе не в
Викторе. Просто на берегу пустынного моря, на безжизненной необжитой земле
стоял человек, опершись  на  лопату.  Так  было  всегда:  человек  покидал
насиженные родные места, приходил на пустынные побережья и преображал  их,
строил города, порты. А потом снова покидал родной город и  снова  выходил
на пустынные побережья... И вот - он пришел с Земли на  Венеру  и,  устав,
отдыхает, опершись на  лопату...  И  Батыгину  подумалось,  что  мыслители
прошлого напрасно ломали копья в спорах о сущности человека, - вот  это  и
есть самое важное, самое человечное, самое святое в человеке - его великое
трудолюбие, его великое неспокойство. А все остальное, все, что обременяет
души людей, все; что портит и усложняет им  жизнь,  -  это  все  печальные
наслоения минувших веков, шелуха, которую нужно сбросить с души. Наверное,
главное   в   коммунизме   и   есть   высвобождение    человека-труженика,
человека-творца   и   преобразователя   из-под    шелухи    стяжательства,
корыстолюбия, эгоизма, чинопоклонства, властолюбия,  высвобождение  из-под
всего этого простой и ясной сущности человека... И Батыгину стало  обидно,
что не придется ему дожить до той поры, когда с  человеческих  душ  спадет
последняя мертвая шелуха и по всему "поясу жизни"  -  из  края  в  край  -
пройдет с открытой  душою  и  высоко  поднятой  головой  человек-труженик,
великий в своей неповторимой простоте!..
   Сумерки сгущались. Небо и море потемнели и почти слились, а Виктор  все
еще стоял, опершись на лопату. Батыгин слышал, как волны с  шумом  рушатся
на берег, и видел, как вечерний бриз треплет одежду Виктора...
   Утром пришедший своим ходом с плато Звездолета электротягач  выехал  на
приморскую низменность. Он тащил за собой три плуга с поднятыми  лемехами,
сеялки, засыпанные элитным зерном многолетней пшеницы, и бороны...
   Трактор остановился.
   - Здесь, что ли, начнем? - спросил техник-электроник и агроном Мишукин,
принявший на себя обязанности тракториста.
   Человек  необыкновенной  силы,  тяжелоатлет,  преодолевший   на   XXIII
Олимпийских играх заветный двухсотдвадцатикилограммовый рубеж в толчке, он
в раздумье забавно сморщил нос, и лицо его приняло мальчишеское выражение.
Он, собственно говоря, ни к кому не обращался, он просто советовался вслух
с самим собой, потому что даже Батыгин не мог соперничать с ним  в  знании
сельского хозяйства.
   - Все равно где начинать, - сказал Виктор. У него, как и у всех прочих,
в потном кулаке была зажата горсть зерна;  как  и  все,  он  лелеял  мечту
первым бросить свою горсть  в  борозду.  -  Не  будем  же  мы  всю  Венеру
перепахивать, так посеем...
   - Молчал бы! - посоветовал Мишукин. Он нагнулся,  взял  щепоть  грунта,
растер между пальцев. - Сыровата земля, - вздохнул он и взглянул на  небо,
словно надеясь, что сейчас ветер  развеет  облака,  и  всю  округу  зальют
жаркие солнечные лучи. - Сыровата земля, - повторил он, и все с  почтением
слушали.
   "Сыровата земля"... Эти слова никого  не  удивили.  Как-то  само  собою
слово "земля" обрело и на  Венере  права  гражданства.  Говорили:  "копать
землю", "разгребать землю", "теплая земля", и веяло от этих  слов  родным,
близким, примиряющим людей с новой "чужой" планетой...
   Все были настроены на торжественный лад, и каждый  по-своему  переживал
приближение знаменательного момента - начала сева. Одним  хотелось  в  эти
минуты помолчать, другие тихо перешептывались, третьи  улыбались  каким-то
своим мыслям.  А  Безликова  неудержимо  потянуло  произнести  речь,  дать
дополнительную справку.
   - Д'узья мои! - проникновенным голосом сказал он, картавя  от  волнения
сильнее, чем обычно.  -  Д'узья!  Сейчас  мы  с  вами  станем  свидетелями
исто'ического све'шения события, о кото'ом  благода'ные  потомки  будут  с
восхищением  'ассказывать  д'уг  д'угу.  Что  значит  сеять,  д'узья?  Вы,
наве'ное, помните, что все в ми'е 'азвивается. Но  'азвитие  это  не  есть
п'остое накопление  тех  же  самых  п'изнаков.  Нет!  Оно  сове'шается  по
спи'али, идет от низшего к высшему, това'ищи, и в  свете  этого  положения
наш сев п'иоб'етает  особое  значение,  он  знаменует  новую  качественную
ступень! И мне очень  жаль,  что  кое-кто  из  выступавших  'анее,  -  тут
"философ" покосился на Виктора, - недооценивает значения этого выдающегося
акта.
   Безликов умолк и застенчиво улыбнулся.
   Мишукин отдал последние инструкции своим рьяным, но не  очень  надежным
помощникам, из коих Безликов, хоть он  и  вызвался  помогать  добровольно,
казался ему особенно ненадежным...
   Трактор плавно двинулся с места, стальные  лемеха  врезались  в  мягкий
грунт и вывернули первые пласты. На сеялках еще не успели открыться диски,
а сторонники прадедовских  приемов  уже  начали  швырять  зерно  горстями.
Некоторое время все бежали за трактором, смотрели,  как  вспарывают  плуги
поверхность Венеры, как аккуратно кладут зерно в борозды диски и  засыпают
ли его бороны...
   - Все равно - птицы не склюют, - пошутил кто-то. - Пошли работать.
   Да, необычно выглядела эта пахота: не вились грачиные стаи над  свежими
бороздами, не разбегались врассыпную вывернутые из своих норок полевки, не
оплетал подмаренник стертые  до  блеска  лемеха...  И  все-таки  это  была
пахота, и не только пахота, но и сев, а строители Землеграда  верили,  что
наступит и пора жатвы.
   А через полчаса землеградцы проводили вертолет, который  отправился  на
поиски астроплана N_2.


   ...Вечером разыгралась первая буря.  Облака  потемнели,  снизились  над
океаном, и он тоже потемнел, насупился, грозно  поднялись  волны,  пытаясь
достать  и  смыть  тучи,  но,  убедившись,  что  достать  их   невозможно,
нестройными рядами бросились на берег, как будто хотели во что  бы  то  ни
стало затопить его... Захлебнулась первая  атака,  и  ненадолго  притихло.
Низкие волны, заискивая, мягко шлепались об утесы,  ластились  к  песчаным
пляжам. А потом новый порыв ветра пронесся над океаном, и - словно мурашки
по спине - темная рябь прошла по волнам.
   - Держись теперь, - сказал  Батыгин.  -  Сейчас  такое  начнется!  -  И
посмотрел в ту сторону, где скрылся вертолет.
   - Может быть, они уже миновали полосу бури, - Виктор  тоже  с  тревогой
глядел в ту сторону.
   - Все может быть, - ответил Батыгин. - Все  может  быть.  В  этом-то  и
беда...
   Последних  слов  Виктор  не  расслышал.  Между  низкими  тучами   жарко
вспыхнула оранжево-золотистая  молния,  и  до  Виктора  сначала  донеслось
шипение  облаков,  напоминающее  звук  рвущейся  ткани,   а   затем   небо
раскололось со страшным грохотом, и почва под  ногами  вздрогнула.  Виктор
пригнулся, будто ожидая, что на голову ему сейчас обрушится небесный свод,
и едва поборол желание броситься в ближайший дом и укрыться от  грозы.  Он
взглянул на Батыгина. Тот стоял все так же неподвижно,  смотрел  вдаль,  и
Виктору вдруг показалось, что это не живой Батыгин, а отлитый  из  бронзы,
которого никакие бури  не  смогут  опрокинуть.  Огромные  океанские  валы,
рушившиеся на берег, распластывались у его ног и лизали сапоги.
   - Пойдемте, Николай Федорович, - позвал Виктор.
   - Да, пойдем, - согласился тот.
   Но в это время Батыгин увидел Мишукина с помощниками  -  они  бежали  к
поселку.
   - Подождем наших, - сказал Батыгин.
   Снова зашипели над головой облака, а дальше все произошло, как в  немом
замедленном кино:  одновременно  ударил  гром,  и  чья-то  невидимая  рука
подняла над землею Мишукина с товарищами и разбросала в разные стороны.
   - Молния! - крикнул Батыгин, но Виктор только заметил, как  открылся  и
закрылся его рот.
   Батыгин побежал к упавшим, и Виктор бросился следом за ним. Двое из них
встали, а трое, в том числе Мишукин и Безликов, продолжали  лежать.  Когда
Батыгин и Виктор подбежали к ним, один из вставших снова сел, вид  у  него
был испуганный, недоумевающий.
   - Встать! - приказал Батыгин. - Быстро к дому!
   Виктор и Батыгин не без  труда  подняли  с  земли  тяжелое,  беспомощно
обмякшее тело силача Мишукина. Они не сделали и трех шагов,  как  сплошной
стеной хлынул  ливень  -  что  там  земные  тропические  ливни!  -  и  все
моментально вымокли.
   Когда герметические двери домика закрылись за  внесенными  в  помещение
трактористами, буря как будто немножко отодвинулась от Землеграда -  стало
тише, только дождь хлестал в окна.
   - Искусственное дыхание, - приказал Батыгин. - Всем троим. Немедленно.
   Все, кто был в домике, бросились исполнять распоряжение.
   - Что слышно о Травине?
   - Связи с ним нет, - ответил Костик; он  один  не  принимал  участия  в
общей суматохе и продолжал настойчиво посылать позывные в эфир.
   Через сорок минут у богатыря Безликова восстановилось дыхание, но  двое
других еще не подавали признаков жизни.
   У Костика по-прежнему не налаживалась связь с вертолетом. Батыгин ходил
по комнате большими тяжелыми шагами.  Виктор  видел,  что  он  плохо  себя
чувствует, но крепится: он побледнел и, когда думал, что никто не  смотрит
на него, прикладывал широкую ладонь к сердцу.
   - Вы легли бы, Николай Федорович...
   Но Батыгин только отмахнулся.
   Первое, что увидел Безликов, когда сознание вернулось к нему, были ноги
- большие ноги в больших ботинках, прочно упиравшиеся в  пол.  "Почему?  -
спросил себя "философ". - Почему здесь ноги? Что им нужно?"  Силы  еще  не
вернулись к Безликову, он устало прикрыл глаза,  и  вопросы  остались  без
ответа. Потом Безликов почувствовал,  что  кто-то  бережно  приподнял  его
голову и подложил подушку. "Почему? - снова спросил он себя.  -  Почему  я
лежу?" На этот вопрос он постарался ответить, и в его замутненном сознании
воскресла самая яркая картина минувшего дня: трактор, люди и он, Безликов,
произносит  волнующую  речь...  Долго  больше  ничего  не  удавалось   ему
вспомнить,  но  вдруг  он  увидел  совсем   рядом,   прямо   перед   собой
сосредоточенное  лицо  тракториста  Мишукина.  "Славный  парень!  -   чуть
приметно улыбнулся  Безликов.  -  Сеятель!  Так  сказать  закон  отрицания
отрицания - из зерна растения, из растения - зерна..."
   - Вы легли бы, - сказал кто-то совсем рядом, и Безликов удивился  -  он
же и так лежит! - Николай Федорович, легли бы, - продолжал голос.
   - Лягу. Когда нужно будет - лягу, - вот это голос Батыгина.
   И вдруг Безликов вспомнил  все-все:  трактор,  пахоту,  светлую  землю,
льющуюся через лемех, внезапную бурю, ослепительную вспышку, тупой удар...
Он приподнялся на локтях  и  оглянулся.  Батыгин  стоял,  склонившись  над
Мишукиным.  У  второго  пострадавшего  уже   порозовели   щеки   и   начал
прощупываться пульс, а Мишукин все лежал, безжизненно откинув светло-русую
голову. Батыгин взял его за руку - безвольную,  посиневшую.  Не  верилось,
что еще недавно отрывала она от помоста колоссального веса штангу, а всего
несколько часов назад этой руке подчинялся,  трактор,  проложивший  первую
борозду на Венере...
   - Неужели  умер?  -  с  отчаянием  спросил  кто-то,  стоявший  рядом  с
Мишукиным на коленях.
   - Продолжайте искусственное дыхание! - нахмурился Батыгин.
   "Умер!" - слово это резануло Безликова.
   - Как? Мишукин?! - крикнул он, но никто не оглянулся. - Мишукин?! - еще
громче закричал он, и только тогда его услышали.
   - Что вы говорите? - спросил Батыгин, наклоняясь к нему. -  Плохо  вам?
Крепитесь, дорогой, крепитесь...
   Виктор помог Безликову подняться и уложил его на койку.
   "Умер, умер, - эта мысль пульсировала в мозгу "философа" и острой болью
отзывалась в сердце. - А может быть, жив?"
   Но  Мишукин   умер   -   специалист   по   электронике   и   агрономии,
штангист-рекордсмен... И когда это стало очевидным,  когда  минул  второй,
четвертый, шестой час, а никаких признаков жизни не появлялось, -  Батыгин
не выдержал и лег на койку. Виктор дал ему лекарство.
   - Что слышно о Травине? - спросил Батыгин.
   - Связи по-прежнему нет...
   А  буря  продолжалась  с  новой  силой,  и  легкие  домики   Землеграда
вздрагивали под напором ветра.
   - Дерюгин первый, - сказал Батыгин, и Денни Уилкинс вздрогнул при  этих
словах. - Лютовников - второй. Теперь -  Мишукин.  Неужели  еще  Травин  с
Мачуком и Кривцовым?.. Не слишком ли дорого нам достанется  преобразование
Венеры?..
   - Лежите спокойно, - просил Виктор. - Не волнуйтесь.
   - Я и так лежу спокойно...
   Сломленные усталостью, люди заснул и, устроившись где придется.  Только
Батыгин по-прежнему лежал с открытыми глазами и прислушивался  к  буре,  -
она порою стихала, но затем разыгрывалась с новой силой, - да Костик сидел
у передатчика и неутомимо посылал позывные. Если бы в это время кто-нибудь
следил  за  Костиком,  то  заметил,  бы,  как  хохолок  его  медленно,  но
настойчиво склоняется, а потом  вдруг  стремительно  подскакивает  кверху,
вновь принимая вертикальное положение.
   И Безликов тоже не спал. Он смотрел на верхнюю койку, на  металлическую
сетку и вдавленный в нее ромбами матрац, и ему  было  одиноко  и  страшно.
Смерть! Ведь и он едва не погиб. А если бы погиб - что осталось  бы  после
него на свете?.. Он еще не успел ничего обобщить, еще никого  не  направил
на истинный путь, никого не  спас  от  ползучего  эмпиризма...  Непрошеные
мурашки прошли по телу Безликова.  Да,  есть,  конечно,  корифеи,  которым
просто смотреть в глаза  небытию...  Он  так  хорошо  ладил  всегда  с  их
сочинениями, пополняя знания, он так привык  к  солидному  весу  портфеля,
набитого справочными изданиями... Ба! А где же портфель?! Безликов пошарил
вокруг себя, но ничего не нашел. Портфель - такой хороший, вместительный -
куда-то пропал. Безликов почувствовал себя  сиротою  и  заволновался.  Ему
пришлось собрать всю свою волю, чтобы не поднять  шум,  -  он  вспомнил  о
Мишукине и решил, что пока может обойтись без справочных изданий...
   Лишь на рассвете Костику удалось связаться с вертолетом. К тому времени
геликоптер уже миновал полосу шторма и продолжал следовать к месту посадки
грузового звездолета. Травин сообщил, что под  ними  до  самого  горизонта
простирается океан и нет никаких признаков суши.
   Утром хоронили Мишукина -  первого  тракториста  Венеры.  Его  товарищи
плотным кольцом стояли вокруг могилы, и головы их  были  скорбно  опущены.
Безликову, нашедшему, наконец, свой портфель,  очень  хотелось  поделиться
знаниями с этими славными людьми, рассказать им, что все в мире не  только
возникает, но и гибнет, что рождение и смерть с философской  точки  зрения
едины, - Безликову очень хотелось таким способом успокоить,  поддержать  в
грустную  минуту  товарищей  по  экспедиции,  но  почему-то  он  не   смог
произнести ни слова...
   А когда последние горсти земли упали на свежий могильный холмик,  снова
заработал мотор трактора и снова посыпались в  борозды  семена  жизни.  На
этот раз за рулем вместо Мишуки