стории всегда  так  бывало:
на смену павшим вставали новые борцы... И все-таки, что скажет он  завтра,
если радист сообщит трагическую весть?  Как  посмотрит  в  глаза  Виктору,
Крестовину, Травину, Свирилину, Лютовникову, Безликову, Шаткову,  -  всем,
кого собирается взять с собой? Как посмотрит он в глаза Светлане,  любящей
Виктора, Наде, влюбленной в Крестовина, как посмотрит в  глаза  всем  тем,
кто останется на Земле, но кому дороги улетающие с ним?.. Это  нужно  было
решить сейчас, и Батыгин понимал, что решение может быть только одно:  его
звездолет все равно через девять дней уйдет в космическое  путешествие,  а
кто струсит - тот останется на Земле. И все-таки Батыгин  чувствовал  себя
скверно, словно он кого-то обманывал и был перед кем-то виноват...
   За ночь никаких новых известий от Джефферса не поступило.
   Рано   утром,   когда   астрогеографы   вновь   стали   собираться    в
демонстрационном зале, Батыгин уже сидел там. Прежде чем  пройти  на  свои
места, товарищи по институту подходили к нему поздороваться, а потом долго
шептались, - все говорили, что старик сильно сдал  и  вид  у  него  такой,
словно он перенес тяжелую болезнь...
   И, конечно, все спрашивали о Джефферсе. Не один Батыгин провел эту ночь
без сна.
   Батыгин вскоре  почувствовал,  что  люди  нервничают,  что  им  сейчас,
откровенно говоря, не до Марса. Он и сам  предпочел  бы  сегодняшний  день
провести иначе, но Марс уже удалялся от Земли, видимость могла ухудшиться,
и ученые не имели права терять времени.
   - Сегодня у нас итоговый день, - жестко сказал Батыгин, и все умолкли и
подтянулись, услышав его голос. - Станислав Ильич, включите телеустановку.
Попробуем сделать некоторые обобщения.
   Привычная картина марсианского рассвета возникла  на  экране.  Всходило
солнце, и через полчаса над далекой планетой  уже  занялся  новый  день...
Снова в зале стало очень тихо.
   - Итак, существование  жизни  на  Марсе  доказано,  -  негромко  сказал
Батыгин, но его услышали все. - Теперь давайте спросим  себя  вот  о  чем:
могла ли возникнуть на Марсе жизнь при _современных_ природных условиях...
Мы убедились, что на Марсе нет сколько-нибудь значительных  водоемов,  что
климат Марса крайне суров и ночью  в  любое  время  года  в  любом  районе
планеты температура опускается ниже нуля... Трудно предположить,  чтобы  в
такой обстановке жизнь могла возникнуть; существовать она  еще  может,  но
возникнуть... Вот  единственный,  на  мой  взгляд,  правдоподобный  вывод:
раньше  физико-географические  условия  на  Марсе  были  иными  -  водоемы
смягчали климат, более плотная  атмосфера  не  позволяла  сильно  остывать
поверхности  планеты,  и  жизнь  на  Марсе  была  разнообразнее,   богаче,
интенсивнее  протекали  процессы  жизнедеятельности.  Это,  в   частности,
подтверждают осадочные, вероятно морского  происхождения,  горные  породы,
которые мы с вами видели в обрыве, ископаемое дерево... Что предшествовало
этому относительному расцвету марсианской жизни, какие процессы обусловили
его?.. Те же, что  на  Земле,  очевидно.  Состав  и  строение  марсианской
биогеносферы  первоначально  усложнялись,  возрастала  его   автономность,
обособленность от других частей  планеты,  усложнялись  взаимосвязи  между
компонентами. Короче говоря, марсианская биогеносфера развивалась, хотя  и
не достигла земного уровня: мыслящие существа на Марсе в отличие от  Земли
не появлялись...
   Что же происходит в настоящее  время?..  Сейчас  для  Марса  характерны
обратные процессы, процессы разрушения биогеносферы. Она "состарилась".  Я
могу назвать несколько признаков "постарения". Первый из них подсказал мне
Георгий Сергеевич Травин.
   Геоморфологи давно  установили,  что  развитие  рельефа  Земли  идет  в
определенном направлении: все меньше становится "мягких"  участков  земной
коры - геосинклиналей, в которых пласты пород легко сминаются в складки  и
образуют горные хребты, и становится гораздо  больше  жестких,  негнущихся
участков - платформ.
   Наступит такое время, когда  на  Земле  не  останется  горных  хребтов,
подобных Кавказу или Гималаям, - их сменят невысокие  плоскогорья.  Земная
кора уже не сможет сгибаться в складки - она начнет ломаться,  и  глубокие
тектонические трещины прорежут ее поверхность. На Земле уже  немало  таких
"жестких"  участков.  К  ним,  между  прочим,  относится  Средне-Сибирское
плоскогорье, на котором нам с Георгием Сергеевичем приходилось  бывать,  и
мы отлично помним его  своеобразные  контрасты:  пока  находишься  на  дне
ущелья - кажется, что ты в  горах,  но  стоит  выйти  на  водораздел  -  и
кажется, что ты на равнине.
   Подобную картину мы с вами вот уже несколько дней наблюдаем и на Марсе:
нет на нем горных хребтов, все они разрушены, снижены, кора  затвердела  и
теперь не мнется,  а  раскалывается.  Тектонические  трещины  и  принимали
раньше за каналы.
   Но это не самый важный признак, хотя он и свидетельствует, что строение
марсианской биогеносферы  упрощается.  Атмосфера  на  Марсе  сейчас  очень
разреженная, она рассеивается в мировом  пространстве,  а  новые  газы  не
поступают из глубин планеты в прежнем количестве. Постепенно Марс растерял
почти всю воду - сейчас ее там очень  мало,  вы  сами  убедились  в  этом.
Следовательно,  биогеносфера  утрачивает  автономность,  ныне  она  меньше
защищена от внешних влияний, чем раньше, упрощаются взаимосвязи  между  ее
компонентами, разрушается цельность.
   Уменьшение количества воды, разреженность атмосферы  обусловили  резкое
ухудшение условий жизни на Марсе, и растительность начала вымирать.  Очень
убедительными признаками постарения биогеносферы Марса могут  служить  вот
какие факты: в марсианской атмосфере кислорода сейчас  примерно  в  тысячу
раз меньше, чем в земной, но зато углекислого  газа  в  два  раза  больше.
Факты эти,  должно  быть,  всем  известны,  но  они  свидетельствуют,  что
углекислый газ теперь не поглощается растительностью в прежнем количестве,
и содержание его в атмосфере возрастает. А запасы кислорода, наоборот,  не
восполняются растениями, и он постепенно исчезает из атмосферы, вступая  в
реакции  с  горными  породами;  поэтому  поверхность  Марса  и   приобрела
красноватый оттенок - ведь даже с Земли он кажется красным,  "кровавым"  -
недаром же ему дали имя бога войны!
   - Значит Марс - это, так сказать, Земля в будущем? - спросила Светлана.
   - В очень далеком будущем, - поправил Батыгин. - В очень далеком...
   - И человечество все-таки погибнет?
   - Нет, человечество никогда не погибнет, потому что  оно  разумно  и  в
крайнем случае сможет переселиться на другие планеты. Но об  этом  мы  еще
успеем поговорить с вами. Кто хочет дополнить мои соображения?
   - Могу дать дополнительную справку!  -  сказал  Безликов,  и  рука  его
механически простерлась над передними рядами. - Прошу минуту  внимания!  -
Он повернул кресло  и  не  без  труда  водрузил  на  его  спинку  огромный
портфель, набитый справочными изданиями. - Товарищи! Совсем немного  можно
добавить к содержательному  выступлению  Николая  Федоровича  Батыгина.  Я
позволю себе зачитать лишь  одно  весьма  любопытное  место  из  всем  вам
известного сочинения астроботаника... Одну секунду, товарищи...
   Безликов энергично ухватился за замки портфеля, но открыть их оказалось
не так-то просто. Он поднатужился,  но  в  это  время  резко  распахнулась
дверь. На пороге появился радист.
   - Радиограмма от Джефферса, - глухим голосом сказал он и, не  дожидаясь
разрешения, включил свет. - Вот ее текст:

   "Всем! Всем! Всем! Всем!
   Мы пролетели мимо Марса! Мы пролетели мимо  Марса!  Следите  за  нашими
передачами. Прощайте. Желаем успеха следующим.
   Джефферс".

   Портфель  сорвался  со  спинки  стула  со  страшным  грохотом,  и   все
вздрогнули. Безликов, схватившись за  ногу,  издал  короткий  приглушенный
вопль и умолк, сраженный и  вестью  и  болью  в  ноге.  Тишина  стала  еще
напряженней и невыносимей.
   - Следующие - это мы, - громко и отчетливо сказал Батыгин.
   Он стоял, повернувшись лицом к залу, -  огромный,  седой,  отяжелевший,
удивительно похожий на Джефферса; по  его  щекам,  прорезанным  морщинами,
текли слезы.
   - Следующие - это мы, - повторил он так же  громко  и  отчетливо.  -  И
пусть каждый подумает - готов ли он пойти на все. Даже на смерть.  Вот  на
такую небывалую смерть.
   Батыгин не заметил, когда все сидевшие  в  зале  встали,  но  он  вдруг
увидел прямо перед собой застывшее,  с  побелевшими  губами  лицо  Виктора
Строганова,  плачущую,  но  прямо  смотрящую  ему  в  глаза  Светлану,   и
растерянного Костика с задорно торчащим хохолком, и Травина - сурового,  с
седыми висками, и Безликова, и Свирилина, и  помрачневшего  Крестовина,  и
Надю...
   И Батыгин понял, что уговаривать никого не надо - никто  не  испугался.
На смену павшим уже встали новые борцы...
   В зале было очень тихо. Только слышалось, как с хрустом ломаются  ветки
кустов под гусеницами звездохода на Марсе.



2

   На следующий день все  газеты  вышли  в  траурных  рамках.  С  газетных
витрин, с прилавков киосков на прохожих смотрело суровое лицо Джефферса...
   Никогда еще Денни Уилкинс не чувствовал себя в Москве так плохо.  "Черт
возьми, Джефферс отдал жизнь за идею,  за  великое  дело,  он  боролся  за
торжество человеческого разума, и его имя потомки с любовью пронесут через
века!.. А чего ради поставил на карту  свою  жизнь  он,  Денни  Уилкинс?..
Только потому, что Герберштейн когда-то подобрал и накормил его?.."
   Почти два года провел Денни Уилкинс в социалистической стране; никто не
помыкал им, он получал деньги наравне со всеми и  жил  так  же,  как  жили
другие,  и  подчинялся  только  тем,  кто  своим  трудом  заслужил   право
руководить. Впервые в жизни Денни Уилкинсу  показалось,  что  у  него  нет
хозяина. Если бы он захотел уйти от Батыгина, - он ушел бы,  и  ему  сразу
дали бы другую работу. Денни Уилкинс понимал, что если  он  начнет  делать
свое дело лучше, чем другие, то этим -  и  только  этим,  а  не  предками,
знакомствами, ловкостью, лестью - он завоюет уважение  и  право  на  более
крупный пост, на более ответственную должность. И Денни Уилкинсу казалось,
что он сумел бы выдвинуться, заслужить общественное признание, потому  что
он не такой уж дурак и работать умеет...
   Денни Уилкинс спрашивал себя, как бы он жил, если бы навсегда остался в
Советском Союзе - не в качестве агента, нет, а как полноправный  гражданин
этой страны. И ему казалось, что жил бы он гораздо лучше, чем жил  до  сих
пор. По крайней мере он не испытывал бы страха, как испытывает его сейчас,
не боролся бы с каждым проявлением чувства, как борется  сейчас.  И  тогда
они с Надей смогли бы построить настоящую  семью.  А  он,  Денни  Уилкинс,
хочет ребенка, хочет иметь свою семью. И все это он  мог  бы  осуществить,
если бы... Если бы не существовало на свете Герберштейна,  невидимого,  но
грозного хозяина, купившего его жизнь целиком...
   Но сейчас - разве имеет он право навсегда связать свою жизнь  с  жизнью
Нади?.. Разве может он ставить под угрозу будущее Нади и ребенка?..
   Под вечер в институте Денни Уилкинс увидел высокого сухопарого человека
в дымчатых очках, и тут ему впервые изменила выдержка - он вздрогнул.  Они
шли друг другу навстречу, и мысли Денни Уилкинса  испуганно  метались:  он
старался сообразить, чем вызван приезд этого  человека,  доверенного  лица
Герберштейна, исполнявшего его особо секретные поручения...
   -  Корреспондент,  -  сказал  Денни   Уилкинсу   сотрудник   института,
сопровождавший сухопарого человека. - Знакомлю его с институтом...
   ...На следующий день они встретились  на  явочной  квартире  резидента.
Агент Герберштейна держал в руках советскую  газету  с  большим  портретом
Джефферса.
   - Погиб старик, - сказал он Денни Уилкинсу. - Вот  она  -  жизнь!  Даже
жаль его, ей-богу жаль. Было в нем нечто от первых переселенцев, тех,  что
в  фургонах  пересекли  континент  от  Атлантического  до  Тихого  океана,
разгоняя индейские племена. Этакое,  понимаешь  ли,  могучее,  дерзкое!  -
Денни Уилкинс смотрел на худое,  словно  высохшее  лицо  агента,  а  видел
другое - круглое, розовое, доброе, - лицо самого Герберштейна и  улавливал
его высокомерно покровительственные нотки  в  голосе  агента  -  тот  явно
подражал шефу. Впрочем, он сам  имел  право  на  покровительственный  тон,
потому что действовал от имени Герберштейна и  привык  к  беспрекословному
повиновению; а сейчас он приглядывался к нему, Денни Уилкинсу, и не спешил
переходить к делам. - Да, Джефферс, Джефферс, - нараспев повторил агент. -
Газетные писаки нападали на него, оскорбляли... А он сто очков вперед  мог
дать любому, поэтому они и не могли раскусить его... Ну-с, так мы и  будем
- я говорить, а ты молчать? Думаешь, меня прислали  поболтать  с  тобой  о
старике?.. Рассказывай.
   - Пока все идет хорошо. Составляются  окончательные  списки  участников
экспедиции, и в них числится некто Крестовин.
   - Так... Еще?
   Совсем недавно Денни Уилкинс подметил странный факт: он увидел, что для
экспедиции упаковывают какие-то приборы, очень похожие  на  навигационные.
Потом он случайно  узнал,  что  в  звездолет  погружено  небольшое  судно.
"Забавно, - подумал тогда Денни Уилкинс. - Ведь на Марсе нет  морей  -  мы
своими глазами убедились в этом. Зачем же тогда  нужен  катер?..  Одно  из
двух - либо на Марсе все-таки есть моря, либо мы летим не на Марс..."
   Денни Уилкинс хотел рассказать об этом, но в  последний  момент  что-то
удержало его. "Не стоит говорить загадками, - успокоил он самого  себя.  -
Это произведет плохое впечатление, а зачем мне казаться плохим?"
   - Вылетаем через неделю, - ответил он на вопрос агента.
   - Шефа удивляет, что коммунисты мало пишут об экспедиции... Может быть,
ты еще что-нибудь знаешь?
   - Нет. Я не могу рисковать. Через  неделю  я  все  равно  открою  тайну
Батыгина. Это не поздно.
   - Ты уверен?.. А вдруг поздно?
   Денни Уилкинс не понял.
   - Почему поздно?
   - Между прочим, я видел, как ты ворковал со  златокудрой  красавицей...
Новый вариант Ромео и Джульетты! Ты знаешь, кто такие Ромео и Джульетта?
   - Знаю.
   Вот сейчас Денни Уилкинс  почувствовал  впервые  в  жизни  нечто  очень
похожее на ненависть и к этому не в меру болтливому человеку и к тому, кто
дал ему право вмешиваться в его, Денни Уилкинса,  личную  жизнь,  касаться
самого дорогого.
   - Кто она?
   - Эта девушка?.. Мало ли у меня было девчонок...
   - Просто очередная?
   - Просто очередная.
   А теперь он их ненавидел - по-настоящему ненавидел обоих,  и  ему  едва
удалось скрыть свои чувства.
   - Смотри, Денни. Ты хороший агент. Но хороший агент может стать плохим,
если женщина разбудит в нем сердце.  А  что  делают  с  плохими  агентами,
которым много известно, - ты сам знаешь...
   - Да, знаю, - подтвердил Денни Уилкинс.
   - Но хватит болтать. Компания надеялась,  что  на  Марс  наши  прилетят
первыми. Но Джефферс подвел. Теперь нам мало узнать, что задумал  Батыгин.
Нужно сорвать его экспедицию.
   "Вот что! Ради этого он и приехал сюда", - подумал Денни Уилкинс.
   - Что я должен сделать?
   - Сущий пустяк. Компании по эксплуатации планет будет гораздо полезнее,
если на Марс  или  куда-то  там  еще  прилетит  не  астроплан,  а  обломки
астроплана. Понятно?
   - Почти.
   -  Для  этого  тебе  нужно  оставить  в  астроплане  небольшую   черную
коробочку. Она плоская и очень удобная. Коробочка сработает примерно через
месяц после вылета. Сам же ты под  каким-нибудь  предлогом  откажешься  от
участия в экспедиции и вернешься на родину.
   - Астроплан уже готов к вылету, и посторонних  к  нему  не  подпускают.
Вероятно, я войду в него всего один раз, перед взлетом,  и  уже  не  смогу
выйти...
   - Мне очень жаль, но Герберштейн едва ли отменит задание...
   - Да, не отменит. Но если мне не удастся  пронести  коробку,  -  а  это
может  случиться,  потому  что  перед  посадкой  все  личные  вещи   будут
подвергнуты особой дезинфекции, - останется ли его прежнее задание в силе?
   - По-моему, тебе известно, что Герберштейну не  очень  нравится,  когда
агенты рассуждают... Раз ты нарушил правило, я отвечу: да,  останется.  Но
если ты уклонишься от  выполнения  задания...  Я  тебе  не  советую  этого
делать...
   - Все ясно. Батыгин не долетит до Марса. Раз уж  Герберштейн  разрешает
мне остаться на Земле - постараюсь остаться. А если придется лететь... Что
ж, каждый разведчик давно приучил себя к мысли о близкой смерти.
   - Вот это - другой разговор. Шеф будет доволен. Бери коробку  и  помни:
мину надо включить, чтобы она сработала.
   - Прощайте.
   - Но, но! - высокий сухопарый человек встал и  положил  руку  на  плечо
Денни Уилкинсу. - У русских есть более подходящее слово: до  свидания!  Мы
же оптимисты!
   - Да, мы оптимисты, - подтвердил Денни Уилкинс.


   Денни Уилкинс достаточно хорошо знал нравы разведки. Дома он  тщательно
исследовал взрывной аппарат и убедился, что тот заряжен, что включать  его
нет надобности. Открытие это ничуть не взволновало Денни  Уилкинса.  Иного
он и не ожидал. Даже мысль о смерти не пугала: он давно почувствовал,  что
начинает запутываться и никогда  не  сможет  решить  возникших  перед  ним
проблем; порой ему казалось, что смерть -  лучший  выход  из  создавшегося
положения.
   Но впервые в жизни Денни  Уилкинс  задумался  о  тех,  кого  он  должен
уничтожить... И вспомнился ему штормовой океан, роковая волна, унесшая его
за борт, и Виктор, этот безумный мальчишка, бросившийся на помощь...  Нет,
дело не в сентиментальности и даже не в чувстве благодарности. Но  было  в
людях, с которыми два года жил  и  работал  Денни  Уилкинс,  что-то  очень
здоровое, чистое и смелое - словно как-то иначе жили они  и  как-то  иначе
понимали жизнь. И вот он должен уничтожить их - молодых, отважных...
   Денни  Уилкинсу  удалось  выключить  аппарат  -   недаром   он   прошел
великолепную выучку в разведшколе!
   "Так лучше, - подумал Денни Уилкинс. - Включить  его  я  всегда  сумею,
если захочу. А может быть, еще и не захочу.  Там  видно  будет.  В  чем-то
Герберштейн   ошибся.   Кажется,   он   недооценил   силу    этих    самых
коммунистических идей. Впрочем, я болтаю лишнее. Идеи, идеи!  Плевать  мне
на идеи! Но Надя... Надю я никому не позволю задевать!"


   Список участников экспедиции был давно составлен и  утвержден.  Батыгин
не вносил в него никаких изменений. Женщин среди участников экспедиции  не
было.  Но  Светлана  продолжала  надеяться,  что  какая-нибудь  счастливая
случайность поможет ей попасть в экспедицию. Когда же Батыгин в  последний
раз категорически отказал Светлане, - она расплакалась и  убежала  из  его
кабинета. Виктор, присутствовавший при  разговоре,  догнал  ее  на  улице.
Пытаясь успокоить Светлану, он в конце концов проболтался.
   - Я возьму тебя в следующую экспедицию, - пообещал он.
   - В какую это - следующую?
   Светлана перестала плакать и  удивленно  посмотрела  на  него.  Виктор,
сообразив, что сказал лишнее, молчал.
   - Не последняя же это космическая экспедиция, - нашелся он наконец.
   - Нет, ты что-то знаешь! - Светлана насухо  вытерла  глаза  и  спрятала
носовой платок в сумочку.
   - Ничего я не знаю. Ты же сама понимаешь, что будут еще экспедиции...
   - Виктор, мы поссоримся. Совсем поссоримся!
   Виктор стоял, не решаясь произнести ни одного  слова.  Светлана  ждала,
требовательно глядя на него, но  вдруг  с  ней  что-то  произошло.  Виктор
скорее  почувствовал  это,  чем  увидел.  Неуловимо  изменилось  выражение
Светланиных глаз, и уголки губ горестно опустились.
   - Какие же мы дураки, - сказала она. - Ведь через неделю мы  расстаемся
и как расстаемся! Подумать страшно! А я так люблю тебя, так люблю!
   Они стояли посреди многолюдной улицы, но Светлана, не обращая  внимания
на прохожих, н