по специальности. Гарантирую. Что я, не понимаю, что ли, к кому пришел?
Русского парня в соглядатаи вербовать? Слуга покорный, мне еще жизнь
дорога. Ты же всегда на виду, дубина!"

Эндрю неприязненно сморщился. Майор попал в самую точку - немногих
оставшихся на свете русских преследовала роль ярмарочных уродов. Их было
так мало, а нация их так обросла легендами, что стоило заикнуться о своем
происхождении, как к тебе тут же начинали лезть с дурацкими вопросами. Не
то что бы русских не любили, скорее наоборот. Но всеобщая снисходительная
жалость вперемежку со слегка брезгливым интересом - тоже не подарок. Каждый
справлялся с этим, как мог. Например, Олег Успенский бремя своей
национальной принадлежности нес гордо, как рыцарский герб, и всюду козырял
тем, что он русский. Эндрю в детстве тоже был такой - пока за спиной
имелись всеми уважаемые родители. А оставшись сиротой, наоборот, старался
не высовываться, быть как все. Но рано или поздно ему все равно напоминали,
кто он.

Самым обидным в положении русского на Земле было то, что никто его ни в чем
не упрекал. Еврею могли сказать, что это его сородичи устроили страшную
Полночь, натравив друг на друга все нации планеты. Американцу - что именно
хитрожопые Штаты поимели с этого дела больше всех. Французу - что он
жадина. Немцу - что тупой. Итальянцу - что слишком много размахивает руками
и вообще макаронник. Этнических британцев презирали за высокомерие,
скандинавам говорили, что они все "отмороженные". А на русских просто
смотрели косо. И заочно обвиняли в том, что они сами себя угробили. Ах,
какая была великая страна, родина лучших поэтов и писателей, гениальных
конструкторов и прекрасных артистов. Ах, с каким благоговением мы от нее
ждали, что вот-вот она нам что-то скажет такое, от чего мы все резко станем
лучше, чище, умнее! Тысячу лет ждали! А Россия вместо того, чтобы сделать
нас высокодуховными и донельзя нравственными, опустила в свои несметно
богатые закрома атомные мины и взорвала их под ногами китайских полчищ...
Ну, не сволочи ли вы после этого, русские, а?

Эндрю сидел в камере и, неприязненно кривясь, переваривал услышанную от
майора жестокую правду.

"И вообще, чтобы стучать, у меня американцев навалом, - сказал майор. - Это
дело у них в крови. А ты как крутил гениально свои гайки, так и будешь их
крутить. Ну что, по рукам?"

Эндрю молча набил на "доске" свой личный номер и приложил ладонь к сканеру
отпечатков.

"Умница, - сказал майор. - Теперь слушай внимательно. К тебе на днях зайдет
капитан Риз с "Горбовски". Предложит идти с ним в подпространство, или как
его там... Короче говоря, ты соглашайся".

"Ты что, майор, ohuel?" - спросил Эндрю.

Майор возвел глаза к потолку, вспоминая русское слово.

"А-а, - сказал он. - Нет, парень, это ты обо мне нехорошо думаешь. Проблемы
менталитета как раз у капитана Риза. Например, он действительно собирается
опробовать нуль-Т-принцип. А нам это сейчас абсолютно ни к чему. Понимаешь,
какое дело, "Горбовски", конечно, аппарат сырой. Но кто его знает, вдруг у
Риза получится нуль-транспортировка? Шансы где-то пятьдесят на пятьдесят,
что он не только нырнет в подпространство, но еще и вынырнет обратно. Вот в
чем беда-то. А сменить этого шизофреника Риза на более или менее
нормального мужика, которому помирать неохота, мы уже не можем. Его концерн
"Хэви Индастриз" перекупил у военных с потрохами. Этого психа теперь даже
пристрелить не получится, сочтут за экономическую диверсию".

"Ничего не понимаю, - сказал Эндрю. - С каких это пор Земле не нужен
нуль-Т-звездолет?"

"Эпоха космической экспансии кончена, друг мой, - объяснил майор. - Главное
сейчас - возродить Землю. Начать ее копать и возделывать. А если нуль-Т
окажется реальной штукой? Каковы шансы, что остатки землян не потребуют
срочно отправить их куда-нибудь к едрене матери, где воздух почище и трава
растет? Здесь-то интересы Совета Директоров и расходятся с интересами
монополий. Компаниям нынешнее положение дел надоело. Им нужна колонизация
новых миров, чтобы там собственные государства строить, на свой вкус.
Обанкротился народный капитализм, понимаешь? А Совет Директоров хочет
сохранить то, что есть. И пока нуль-Т не работает, так и будет. Осознал?"

"Осознал, - кивнул Эндрю. - Короче говоря, вы хотите, чтобы "Горбовски"
дальше орбитальных верфей не улетел".

"Пусть летает куда угодно, - улыбнулся майор, - только на обычной ядерной
тяге. Как думаешь, это тебе по зубам?"

"Надо схему посмотреть", - сказал Эндрю. Майор достал из кармана диск,
зарядил его в терминал и вывел на экран список документации по "Горбовски"

"Изучай пока, - предложил он, отстегивая от терминала полвинчестера, - а я
завтра к тебе загляну".

Эндрю от такой щедрости буквально обалдел. То ли майор не понимал до конца,
с кем имеет дело. То ли психологи тюремной медкомиссии, не разобравшись в
загадочной русской душе, сказали ему, что заключенный Вернер сломлен и
готов сотрудничать. Так или иначе, но через два часа ожесточенного стука по
контактам Эндрю уже располагал программным обеспечением куда лучшим, чем
то, что майор унес в кармане. К рассвету вышел в локальную сеть тюрьмы. И с
глубоким огорчением заключил, что бежать - во всяком случае, отсюда -
действительно номер дохлый. Тогда он раздраженно глянул на схему
"Горбовски" и понял, что капитально испортить это чудо техники сумеет
голыми руками и за пять минут.

"Ладно, майор, - сказал он на следующий день особисту. - Тащи сюда этого
маньяка".

Через неделю у Эндрю состоялся примечательный разговор с капитаном Ризом, в
ходе которого Вернер мучительно сдерживал эмоции, дабы не рассмеяться.
Возможно, капитан Риз и был маньяком, но дураком не был точно. Ему хотелось
жить, в нуль-Т он не верил совершенно, и главным желанием капитана было не
дать кораблю уйти в подпространство. Вслух этого Риз не говорил. Более
того, на словах он нес ахинею, доказывая Эндрю, как надежен "Горбовски" и
как лихо они прокатятся на нем по неведомым мирам. Но рукой капитан нервно,
будто настоящий псих, цеплялся за плечо Эндрю. И вовсю отбивал на нем
морзянку. Эндрю в ответ ласково придерживал сумасшедшего за колено,
стараясь не слушать его словесный понос. И, в свою очередь, правдоподобно
возражал и упирался для успокоения встроенной неизвестно в какой угол
скрытой камеры слежения.

Когда довольный Риз ушел, Эндрю даже подумал - а не доказать ли майору свою
преданность и не заложить ли этого мужика, благо Риз ничем не рисковал. Но
по зрелом размышлении понял, что, во-первых, Риза тогда могут счесть
нормальным и все-таки по старой памяти расстрелять за угробленных
десантников и сорванную операцию. Во-вторых, фокус с морзянкой еще мог
пригодиться. Кроме того, как ни выгодно было начать карьеру секретного
агента с качественного доноса, стучать Эндрю все-таки было противно.


Трибунал не поскупился и обрадовал лейтенанта Вернера пожизненной каторгой
с лишением наград и звания. Но майор не соврал - вместо этапа на Ганимед
Эндрю сменили меру пресечения и до отправки на "Горбовски" послали в
закрытый тренировочный лагерь для таких же штрафников. Отличие Вернера от
остальных было в том, что его расконвоировали, поселили отдельно и
зачислили в обслуживающий персонал.

А вскоре попросили согласиться на предложение зеков поколдовать с охранной
системой. Группа недовольных жизнью заключенных собиралась в бега, и
особистам надо было, чтобы побег частично удался. Человек пять лишних
охранники должны были застрелить, а вот двоим полагалось из лагеря уйти.
Эндрю, скрипя зубами, согласился. Договариваться к Эндрю пришел один из
будущих трупов, красивый юноша с мягким лицом и приятными манерами. В
оплату услуг он предложил Эндрю пистолет с двумя патронами, литр браги и
себя. Вернер посмотрел в глаза человеку, который должен со дня на день
умереть не без его помощи, и чуть было не сказал ему: "Не ходи". Но
вспомнил, что сам тоже очень любит жизнь, взял бутылку, а от пистолета и
сексуальных услуг холодно отказался.

Юноша заработал пулю в затылок у самой границы лагеря, и Эндрю утешал себя
тем, что парень хотя бы не мучился.

"Ну, и как тебе понравилась его попка? - спросил майор. - Или ты его в
ротик?"

"Я не по этой части", - ответил Эндрю.

"Будешь, - пообещал майор. - Тебе еще здесь сидеть не пересидеть".

"Это как?" - удивился Эндрю.

"Ты не пойдешь на "Горбовски", - объяснил майор. - Тут для тебя есть дело
посерьезнее. Через месяц-другой. Не пожалеешь, честное слово.
Ответственейшая миссия. Гордись, парень, будешь трудиться на благо всей
планеты".

Эндрю выругался по-русски, чем очень майора развеселил, и ушел к себе.
Заработанную предательством бражку он распил с начальником лагеря и вместе
с ним на служебной машине уехал в бордель. На руке Эндрю красовался
браслет-определитель, снять который можно было, только отрубив кисть. Эндрю
вскрыл браслет на глазах у начальника, но тот ему посоветовал не отключать
маячок, потому что тогда в лагере поднимется дикий шухер и поездка к бабам
выйдет несколько скомканной, то есть потрахаться они успеют, а посидеть
по-человечески - нет.

"Впрочем, - философски заключил начальник, -тебе-то, русскому, и браслет ни
к чему. И так найдут, если что".

"Да что у меня, на лице написано, что я русский?" - взвился Эндрю.

"Да, - твердо сказал начальник лагеря. - Заявляю как полицейский офицер. Не
убежать тебе, Энди, даже и не думай. Все равно поймают, раньше или позже. И
тогда - к стенке".

"Куда же мне деваться?" - спросил Эндрю упавшим голосом.

"Наверх, - сказал начальник. - Только наверх. Но учти, путь этот для тебя
простым не будет".

"Догадываюсь, - кивнул Эндрю. - Вот, пятеро уже на моей совести".

"Ой, какая ерунда! - рассмеялся начальник. - Тебя еще лично заставят
шлепнуть кого-нибудь. Статья-то твоя пока что не расстрельная. Да и само
дело липовое. Перед гражданским судом оно бы вмиг развалилось. А вот когда
у тебя за плечами реальное убийство будет, да такое, за которое не только
военный трибунал, но и гражданские к стенке поставят... Вот тогда по
особистским меркам ты и будешь готов к работе. И действительно поедешь
наверх. А стоит тебе рыпнуться, как тебя - за шиворот, обратно вниз и пулю
в лоб. И никакие астронавты тебя не отмажут, потому что одно дело
полковнику рыло начистить, а совсем другое - убить невинного человека".

Так, мирно беседуя, они и доехали до публичного заведения, откуда их под
утро вышибли пинками, заливающихся пьяной слезой и всех в блевотине.


Эндрю повезло - он не успел лично ни убить кого-нибудь, ни даже заложить.
Не прошло и дня, как дюжие молодцы из военной полиции завязали ему глаза,
сунули в машину и отвезли куда-то, где оказался все тот же майор, а помимо
него - целая комиссия во главе с двухзвездным генералом. Комиссия долго
компостировала мозги лейтенанту-штрафнику, выясняя, как у него с чувством
долга и гражданской ответственностью. А потом выдала такое, что Эндрю под
конец разговора от изумления чуть в обморок не упал.

"Есть мнение, что адмирал Успенский слегка не в себе, - заявил генерал. -
Похоже, устал человек. Теряет контакт с реальностью. Сейчас на носу роспуск
флота, и адмирал может сгоряча выкинуть какой-нибудь опасный номер.
Понимаешь, лейтенант, у адмирала серьезные личные проблемы, ему
родственники простить не могут, что он воевал, и все такое... Короче
говоря, у него отсутствуют стимулы, чтобы спускаться вниз. Никому он на
Земле не нужен. И адмирал все чаще говорит прилюдно, что распускать флот не
стоит. Успенский хочет уберечь свой внутренний мир. А его внешняя оболочка
- круизер "Пол Атридес". Вдруг адмиралу придет в голову угнать корабль или
что-нибудь еще в этом роде? Ты как думаешь, это реально?"

Обескураженный Эндрю подобрал отвалившуюся челюсть. Он-то твердо знал, что
Рашен может угнать не только свой корабль, но и половину флота взбунтовать.
Если, конечно, дураки снизу заденут адмирала за живое своей поспешной
демилитаризацией. Рашен с его психологией вольного художника был, на взгляд
Эндрю, с армией совершенно несовместим. Он не служил, как другие, а
старался выжать из службы максимум удовольствия. Конечно, особист с
генеральскими звездами делал из мухи слона. Но Эндрю давно не видел Рашена
и мог предположить, что сейчас, болтаясь на орбите без дела, адмирал
начинает потихоньку звереть.

"Мы хотим оградить адмирала от неприятностей, - сказал особист. - Ты ведь
не желаешь Успенскому зла, лейтенант?"

Эндрю что-то промычал в том смысле, что нет, разумеется, не желает.

"Когда ты всю жизнь бороздишь космос, а у тебя вдруг хотят отнять корабль,
очень легко переступить черту и послать всех на хер, - продолжал генерал. -
Но с этого пути уже нельзя повернуть назад. Можно только идти дальше. А
значит - сначала угрожать оружием, потом отстреливаться, а потом... Мы
очень не хотим, чтобы адмирал оступился. Как ты думаешь, это правильно?"

Эндрю только хмыкнул, потому что такой вопрос не требовал ответа.

"Самое обидное, что Успенского все предали, - вступил майор. - Адмирал
Кђниг пытается его утопить, гражданские мечтают подставить, сын от него
фактически отказался... И всем очень хочется, чтобы он сорвался и наделал
глупостей. Нельзя сказать, будто у врагов Успенского мало оснований для
того, чтобы его не любить. Ты сам знаешь, он совсем не пай-мальчик. Он
такой... Русский воин. И сейчас он одинок, как никогда. И очень зол. Пришло
время о нем позаботиться. Не скрою, мы это делаем без особого удовольствия.
Уж наше ведомство от него натерпелось... Но умнее проявить к господину
Успенскому сострадание, чем довести его до нервного срыва. Ты ведь ему
друг, лейтенант. Был, во всяком случае".

"Да я... - промямлил Эндрю. - Ну конечно. Нет, разумеется... Только я
надеюсь, мне не придется ничего такого... Вы понимаете?"

"Мы знаем о ваших отношениях все, - сказал майор. - Не сомневайся. И мы не
шарашкина контора, а военная контрразведка. Мы не предложим тебе ничего
бесчестного. Ты просто выручишь человека, попавшего в беду".

"Ага, - сказал Эндрю. - А каким образом? То есть я согласен, да, только
если..."

"Вот и чудно! - обрадовался генерал. - Тогда вникай в диспозицию. Сейчас
наши люди ставят на флагмане и еще на нескольких судах блокираторы, чтобы в
случае чего... Ну, сам понимаешь. Заглушки на реактор и стволы управления
огнем. Так что, если Успенский и захочет рыпнуться, ничего у него не
выйдет. И он легко сможет пойти на попятный и сказать, что плохого и не
замышлял. Понял, как все удачно для него оборачивается?"

"Наверное", - сказал Эндрю без особого энтузиазма.

"Вот именно, - кивнул генерал. - Но тут возникла проблема. Наш адмирал
начинает догадываться, что его старший техник ведет двойную игру. Со дня на
день Успенский этого человека спишет вниз. И будет искать замену. Ему
понадобится квалифицированный технарь, которому Успенский доверяет, как
себе. А это кто?"

"Увы, не я, - отрезал Эндрю. - Вы же знаете, наверное, что я после взрыва
на "Виггине", едва меня подлатали, явился к Рашену в экипаж проситься. А
мне на самом деле не к адмиралу идти надо было, а прямиком в санаторий для
лиц с нервными расстройствами. Куда я, собственно, и попал уже через
неделю... Рашен, наверное, и не поверит, что я оттуда вышел. Очень плохо со
мной было".

"Нет, парень, - сказал майор почти ласково. - Ты его недооцениваешь. Поверь
мне на слово. Успенский будет искать тебя. И найдет. И позовет на "Пол
Атридес". И ты не откажешься".

Эндрю для приличия несколько минут поломался, хотя внутри у него все пело,
а потом согласился, что да, конечно, не откажется.

"Ну и молодец, - сказали ему. - Для начала поздравляем тебя, лейтенант, с
условным сроком в пятнадцать лет. Кстати, ты опять лейтенант, и награды
тебе вернут. А теперь вали отсюда".

"Это как? - удивился Эндрю. - Так что же мне делать там, наверху?"

"А что хочешь, - ответили ему безмятежно. - Как сердце подскажет".

"Да вы что? - изумился Эндрю. - А если я, допустим, все Рашену выложу про
блокираторы?"

"Пожалуйста. Только одна просьба к тебе - не сразу. Оглядись сначала,
посмотри, что к чему. А там - решай. Мы тебе ситуацию обрисовали. Твоя
задача - спасти Успенского от него самого. Защитить его. Пять лет назад он
не разглядел, что ты нуждаешься в помощи. А ты сейчас можешь сделать для
него то, чего он не смог для тебя... Подумай об этом на досуге, лейтенант.
Ну, счастливо".

В свою лагерную каморку Эндрю вошел шатаясь и без сил повалился на кровать.
Он и не думал, что с ним обойдутся так ловко. Эндрю надеялся перехитрить
особистов. А вышло, что они его повязали по рукам и ногам. Всего-навсего -
предложили решать самому.


А теперь он болтался в невесомости, пристегнутый страховочным концом к
стенке, и кусал губу, не зная, что делать.

Зная нынешние обстоятельства адмирала, Эндрю ждал от него силовых решений.
У Рашена был под рукой отличный инструмент восстановления справедливости -
корабли группы F с преданными экипажами. Малейшие разногласия с офицерами
поставили бы адмирала в ситуацию выбора, и он, конечно, нашел бы мирный
выход из кризиса. Беречь людей и уважать их мнение было в его характере. Но
сейчас и думать не приходилось - группа F жаждала надрать задницу своим
обидчикам. Во всяком случае, других мнений Эндрю не слышал. Так что
адмиралу ничего не стоило разметать полицейскую эскадру, чтобы обезопасить
свой тыл, а потом двинуться к Земле и начать предъявлять ультиматумы.

Эндрю не сомневался, что драка с эскадрой Рабиновича пройдет для группы F с
минимальными потерями. А вот столкновение с земной оборонительной системой
могло выйти группе боком. Очень много хороших людей погибло бы в бою с
другими хорошими людьми только из-за того, что финансистам нужны деньги, а
политикам - власть. И если Рашен пойдет на поводу у своей излишне
возбужденной группы, так и будет. Эндрю очень боялся, что обида и ярость
помутят рассудок адмирала.

В принципе, он был недалек от истины. Рашен недаром отлеживался в каюте. Он
пережидал тяжелейший припадок злобы. Вот только Эндрю этого не знал и
сделал неверные выводы.

Из-за того, наверное, что именно его рассудок помутился от обиды на судьбу.
Пока Рашен осторожно и вдумчиво работал над собой, Эндрю, наоборот, отдался
эмоциям. У адмирала на шее висело полторы тысячи человек. А Вернер решал
сейчас личную проблему. Поэтому Рашен старался успокоиться, а Эндрю все
накручивал себя.

Он испугался. Ему теперь было что терять. У него была Кенди.

Как и Рашена, его заботил статус группы F, только в несколько ином ключе.
Эндрю тоже считал, что группе больше нельзя стрелять. Он совершенно
правильно рассудил, что сейчас Земле нужна только голова Рашена. Но после
одного-единственного залпа по своим Земля выпишет ордера на арест всех
офицеров.

В том числе и капитан-лейтенанта Кендалл.

Возможно, те, кого захватят живыми, отделаются длительными сроками. Но
урановая каторга - та же смерть. Конечно, если Кенди приглянется
кому-нибудь из местного начальства, ей будет чуть полегче... Подумав так,
Вернер сжал кулаки. Он вдруг представил себе Иву, грязную, исхудавшую,
жалкую, с радиационными оспинами на лице, стонущую от боли под невесть
каким по счету мужиком... Она еще не знает, что это такое - цепляться за
жизнь когтями, зубами и влагалищем. Этого Вернер не мог допустить.

И теперь, глядя на блокиратор и соображая, когда будет умнее обездвижить и
обезоружить корабль. Эндрю совершенно не думал о себе. Его волновала только
судьба Ивы, которую он в меру своих возможностей намеревался устроить самым
лучшим образом.

Он действительно любил эту женщину. И готов был ради того, чтобы она жила,
не зная боли, пожертвовать всем. Даже ее любовью.

Ведь Ива сейчас, как и большинство офицеров группы F, хотела только одного
- драться, отстаивая свою честь. И как только вскроется причина, отчего ее
корабль потерял ход, первое, что она сделает - попробует задушить своего
возлюбленного собственным