ами для себя нарыли, ещё когда их было слишком много, и все одновременно не умещались сверху, так что тех, кто победнее, приходилось днём запихивать под землю... Станем бледными, чахлыми, как уэллсовские морлоки - помнишь, из "Машины Времени", в будущем, жили у них под землёй такие твари? Тоже когда-то были сапиенсами... Да, мы оптимистичны, мы не хотим подыхать! Мы будем на собственном дерьме растить грибочки, и свиньи станут новым лучшим другом человека, так сказать, партнёром по выживанию... Мы с аппетитным хрустом будем жрать мультивитамины, тоннами заготовленные заботливыми предками на случай, если жизнь однажды покажется слишком светлой и захочется почувствовать себя немного хуже... Мы будем робко выползать наверх, чтобы поспешно схватить ещё одну канистру бензина, ещё немного чьего-то тряпья, а если сильно повезёт - ещё горсть патронов, и скорее бежать назад, в свои душные подземелья, воровато оглядываясь по сторонам, не заметил ли кто, потому что там, наверху, мы уже не у себя дома. Мир больше не принадлежит нам, Охотник... Мир больше не принадлежит нам.
     Сухой замолчал, глядя, как медленно поднимается от чашки с чаем и тает в сумраке палатки пар. Хантер ничего не отвечал, и Артём вдруг подумал, что никогда он ещё не слышал такого от своего отчима... Ничего не осталось от его обычной уверенности в том, что всё обязательно будет хорошо, от его "Не дрейфь, прорвёмся!", от его ободряющего подмигивания... Или это всегда было только показное?
     - Молчишь, Охотник? Молчишь... Давай, ну давай же, спорь! Спорь, Охотник! Где твои доводы? Где этот твой оптимизм? В последний раз, когда мы с тобой разговаривали, ты мне ещё утверждал, что уровень радиации спадёт, и люди ещё вернутся на поверхность. Эх, Охотник ... "Встанет солнце над лесом, только не для меня...", - издевательски пропел Сухой. - Мы зубами вцепимся в жизнь, мы будем держаться за неё изо всех сил, потому что чтобы там философы ни говорили, и что бы ни твердили сектанты, а вдруг там - ничего нет? Не хочется верить, не хочется, но где-то вглубине ты знаешь, что это так и есть... А ведь нам нравится это дело, Охотник, не правда ли? Мы с тобой очень любим жить! Мы с тобой будем ползать по вонючим подземельям, спать в обнимку с крысами... Но мы выживем! Да? Проснись, Охотник! Никто не напишет про тебя книжку, "Повесть о настоящем Человеке", никто не воспоёт твою волю к жизни, твой гипертрофированный инстинкт самосохранения... Сколько ты продержишься на грибах, мультивитаминах и свинине? Сдавайся, сапиенс! Ты больше не царь природы! Тебя свергли! Природа больше не хочет тебя... О нет, ты не должен подохнуть сразу же, никто не настаивает... Поползай ещё в агонии, захлёбываясь в своих испражнениях... Но знай, сапиенс: ты отжил своё! Эволюция, законы которой ты постиг, уже совершила свой новый виток, и ты больше не последняя ступень, не венец творенья... Ты - динозавр. Надо уступить место новым, более совершенным видам. Не надо быть эгоистом. Игра окончена и надо дать поиграть другим. Твоё время прошло. Ты - вымер. И пусть грядущие цивилизации ломают свои головы над тем, отчего же вымерли сапиенсы... Хотя это вряд ли кого-нибудь заинтересует...
     Хантер, во время последнего монолога внимательно изучавший свои ногти, поднял наконец на Сухого глаза и тяжело произнёс:
     - Да, Чингачгук, сильно ты сдал с тех пор, как я тебя в последний раз видел. Ведь я помню, помню ведь, что и ты говорил мне, что если сохраним культуру, если не скурвимся, по-русски говорить если не разучимся, если детей своих читать и писать научим, то ничего, то может и под землёй протянем... Ты мне говорил это, или не ты, Чингачгук? Ты... И вот - сдавайся, сапиенс... Что же ты?
     - Понял я кое-что, Охотник. Понял то, что ты ещё, может, поймёшь, а может, и не поймёшь никогда. Понял я, что мы - динозавры, и доживаем последние свои дни... Пусть и займёт это десять, пусть даже сто лет, но всё равно...
     - Сопротивление бесполезно, Чингачгук? Сопротивление бесполезно, да? - недобрым голосом протянул Хантер.
     Сухой молчал, опустив глаза. Очевидно, многого стоило ему, никогда не признававшемуся в своей слабости никому, сколько Артём себя помнил, сказать такое, сказать такое старому товарищу, да ещё при Артёме. Больно ему было выбросить белый флаг...
     - А вот нет! Не дождёшься! - медленно и отчётливо выговорил Хантер, поднимаясь во весь рост. - И они не дождутся! Новые виды, говоришь? Эволюция? Неотвратимое вымирание? Дерьмо? Свиньи? Витамины? Я не через такое прошёл. Я этого не боюсь. Понял? Я руки вверх не подниму. Инстикт самосохранения? Назови это так. Назови это как хочешь! Да, я и зубами за жизнь цепляться буду. Я имел твою эволюцию. Пусть другие виды подождут в общей очереди. Я не скотина, которую ведут на убой. Выкини белый флаг, Чингачгук, и иди к этим своим более совершенным и более приспособленным, уступи им своё место в истории. Но не смей тянуть меня с собой. Если ты чувствуешь, что ты отвоевался, дезертируй, и я не осужу тебя. Но не пытайся меня напугать. Не пытайся тащить меня за собой на скотобойню. Зачем ты читаешь мне проповеди? Если ты не будешь один, если ты сдашься в коллективе, тебе не будет так одиноко? Или противник обещает миску горячей каши за каждого приведённого в плен? Моя борьба безнадёжна? Говоришь, мы на краю пропасти? Я плюю в твою пропасть. Если ты думаешь, что твоё место - на дне, набери побольше воздуха и - вперёд. А мне с тобой не по пути. И если Человек Разумный, рафинированный и цивилизованный сапиенс выбирает капитуляцию, то я откажусь от этого почётного титула и стану лучше зверем, и буду, как зверь, с безмозглым упорством цепляться за жизнь, и грызть глотки другим, чтобы выжить. И я выживу. Понял?! Выживу!
     Он сел обратно и тихим голосом попросил у Артёма плеснуть ему ещё немного чая. Сухой встал сам и пошёл доливать и греть чайник, мрачный и молчаливый. Артём остался в палатке наедине с Хантером. Последние его слова, это его звенящее презрение, его злая уверенность, что он выживет, зажгли Артёма. Он долго не решался заговорить первым. И тогда Хантер обратился к нему сам:
     - Ну а ты что думаешь, пацан? Говори, не стесняйся... Тоже хочешь, как растение? Как динозавр его? Сидеть на вещах, и ждать, пока за тобой придут? Знаешь притчу про лягушку в молоке? Как попали две лягушки в крынки с молоком. Одна - рационально мыслящая - вовремя поняла, что сопротивление бесполезно и что судьбу не обмануть. А там вдруг ещё загробная жизнь есть - так к чему излишне напрягаться и напрасно тешить себя пустыми надеждами? Сложила свои лапки и пошла ко дну. А вторая - дура, наверное была, или атеистка. И давай барахтаться. Казалось бы - чего ей барахтаться, если всё предопределено? Барахталась она, барахталась... Пока молоко в масло не превратилось. И вылезла. Почтим память её товарки, безвременно погибшей во имя прогресса философии и рационального мышления.
     - Кто вы? - отважился, наконец, спросить Артём.
     - Кто я? Ты знаешь уже, кто я такой. Я - Охотник.
     - Но что это значит - охотник? Чем вы занимаетесь? Охотитесь?
     - Как тебе объяснить... Ты знаешь, как устроен человеческий организм? Он состоит из миллионов крошечных клеток - одни передают электрические сигналы, другие хранят информацию, третьи всасывают питательные вещества, четвёртые переносят кислород... Но все бы они, даже самые важные из них, погибли бы меньше, чем за день, погиб бы весь организм, если бы не было ещё одних клеток. Ответственных за иммунитет. Их имя - макрофаги. Они работают методично и размеренно, как метроном. Когда зараза проникает в организм, они находят её, выслеживают, где бы она не пряталась, достают её - и...- он сделал рукой жест, словно сворачивал кому-то шею и издал неприятный хрустящий звук, - ликвидируют.
     - Но какое отношение это имеет к вашей профессии? - настаивал Артём, вдохновлённый таким вниманием со стороны этого большого и сильного человека.
     - Представь, что весь метрополитен - это человеческий организм. Сложный организм, состоящий из сорока тысяч клеток. Я - макрофаг. Это - моя профессия. Любая опасность, достаточно серьёзная, чтобы угрожать всему организму, должна быть ликвидирована. Это - моя работа. Я - охотник. Макрофаг.
     Вернулся наконец Сухой с чайником, и, наливая кипящий отвар в кружки, очевидно собравшись за время своего отсутсвия с мыслями, обратился к Хантеру:
     - Ну и что же ты собираешься предпринять для ликвидации источника опасности, ковбой? Отправиться на охоту и перестрелять всех чёрных? Едва ли у тебя что-либо выйдет. Нечего делать, Хантер. Нечего.
     - Всегда остаётся ещё один выход, Сухой. Один последний выход. Взорвать ваш северный туннель к чертям. Завалить полностью. И отсечь твой новый вид. Пусть себе размножаются сверху. И не трогают нас, кротов. Подземелье - это теперь наша среда обитания. И кто к нам с мечом...
     - Я тебе кое-что интересное расскажу, ковбой. Об этом мало кто знает на этой станции. У нас уже взорван один туннель. Так вот, над нами - над северными туннелями - проходят потоки грунтовых вод. И уже когда взрывали вторую северную линию, нас чуть не затопило. Чуть посильнее бы заряд - и прощай родное ВДНХ. Так вот... Если мы теперь рванём оставшийся северный туннель, нас не просто затопит. Нас смоет, ковбой. Смоет радиоактивной жижей. И тут настанет хана не только нам. И вот в чём кроется подлинная опасность для метро. Если ты вступишь в межвидовую борьбу сейчас и таким способом, наш вид проиграет. Шах.
     - Скажи мне... Их напор усиливается в последнее время? - спросил Хантер, не удостаивая Сухого возражениями.
     - Усиливается? Ещё как... А ведь поверить трудно - какое-то время назад мы о них даже ничего не знали... А теперь вот - главная угроза. И верь мне, близок тот день, когда нас просто сметут, со всеми нашими укреплениями, прожекторами и пулемётами. Ведь невозможно поднять всё метро на защиту одной никчёмной станции... Да, у нас делают очень неплохой чай, но вряд ли кто-либо согласится рисковать своей жизнью даже из-за такого замечательного чая, как наш... В конце-концов, всегда есть конкуренты с Кантемировской... Ещё шах! - грустно усмехнулся Сухой. - Мы никому не нужны... Сами мы уже скоро будем не в состоянии справиться с натиском... Отсечь их, взорвать туннель мы не можем... Подняться наверх и выжечь их улей мы не можем, по известным всем причинам... Мат. Мат тебе, Охотник! И мне мат. Всем нам в ближайшем времени - полный мат, если вы понимаете, что я имею ввиду, - криво улыбнулся он.
     - Посмотрим... - отрезал Хантер, не сдаваясь. - Посмотрим.
     Они посидели ещё, разговаривая обо всякой всячине, часто звучали незнакомые Артёму имена, отрывки когда-то недосказанных или недослушанных историй. Время от времени вдруг вспыхивали вновь какие-то старые споры, в которых Артём мало что понимал, и которые, очевидно, продолжались годами, притухая на время расставания друзей и вновь вспыхивая при встрече, готовясь к которой каждый из них, наверное, заранее готовил новые доводы. Наконец Хантер встал, и, заявив, что ему пора спать, потому что он, в отличие от Артёма, после дозора так и оставался на ногах, попрощался с Сухим, и вдруг, перед выходом, обернулся к Артёму и шепнул ему: "Выйди на минутку"
     Артём тут же вскочил и вышел вслед за ним, не обращая внимания на удивлённый отчимов взгляд. Хантер ждал его снаружи, застёгивая наглухо свой длинный плащ и поднимая ворот.
     - Пройдёмся? - предложил он и неспешно зашагал по платформе вперёд, к палатке для гостей, в которой он остановился. Артём нерешительно двинулся вслед за ним, пытаясь отгадать, о чём такой человек хочет поговорить с ним, с мальчишкой, который пока что не сделал решительно ничего значительного и даже просто полезного для других.
     - Что ты думаешь о том, что я делаю? - спросил Хантер.
     - Здорово... Ведь если бы вас не было... Ну и других, таких как вы, если такие ещё есть... То мы бы уже все давно... - смущённо пробормотал Артём, которого бросало в жар от собственного косноязычия и от того, что вот сейчас, как раз сейчас, когда такой человек обратил на него внимание, что-то хочет ему лично сказать, даже попросил выйти, чтобы наедине, без отчима - и вот он краснеет, как девица и что-то мучительно блеет...
     - Ценишь? Ну, если народ ценит, - усмехнулся Хантер, - значит, нечего слушать пораженцев. Трясётся твой отчим, вот что. А ведь он действительно храбрый человек... Во всяком случае, был таким. Что-то у вас страшное творится, Артём. Что-то такое, чего так нельзя оставить. Прав твой отчим - это не просто нежить, как на десятках других станций, не просто вандалы, не выродки. Тут что-то новое. Что-то зловещее. От этого нового веет холодом. Могилой веет. И за вторые сутки на вашей станции я уже начинаю проникаться этим вашим страхом. И чем больше ты знаешь о них, чем больше ты их изучаешь, чем больше их видишь, тем сильнее страх, я так понимаю. Ты, например, их пока что не очень много видел, так?
     - Один раз только пока что - я только недавно стал на север в дозоры ходить, - признался Артём. - Но мне, правду сказать, и одного этого раза хватило. До сих пор кошмары мучают. Вот сегодня, например. А ведь сколько времени уже с того раза прошло!
     - Кошмары, говоришь? И у тебя тоже? - нахмурился Хантер. - Да, непохоже на случайность... И поживи я тут ещё немного, пару месяцев, походи я в дозоры эти ваши регулярно, не исключено, что тоже скисну... Нет, пацан... Ошибся твой отчим в одном. Не он это говорит. Не он так считает. Это они за него думают и они же за него говорят. Сдавайтесь, говорят, сопротивление бесполезно. А он у них рупором. И сам того, наверное, не понимает... Действительно, наверное, настраиваются, сволочи, и на психику давят.. Вот дьявольщина! Скажи, Артём, - обратился он напрямую, по имени, и это свидетельствовало о важности того, что он намеревался сказать.- Есть у тебя секрет? Что-нибудь такое, что никому со станции ты бы не сказал, а постороннему человеку открыть сможешь?
     - Н-ну... - замялся Артём и проницательному человеку этого было бы достаточно, чтобы понять, что такой секрет имеет место.
     - И у меня есть секрет. Давай меняться. Нужно мне с кем-то своим секретом поделиться, но я хочу быть уверенным, что его не выболтают. Поэтому давай ты мне свой - и не чепуху какую-нибудь про девчонок своих, а что-нибудь серьёзное, что не должен больше никто услышать. И я тебе скажу кое-что. Это для меня важно. Очень важно, понимаешь?
     Артём колебался. Любопытство, конечно, разбирало, но боязно было свой секрет, тот самый, раскрыть этому человеку, который был не только Личностью с большой буквы, интересным собеседником и человеком с полной приключений жизнью, но, судя по всему, и хладнокровным убийцей, без малейших колебаний устранявшим любые помехи на своём пути и выполнявшим свою работу методично и без лишних эмоций. Можно ли довериться такому человеку? - старался понять Артём.
     Хантер ободряюще взглянул ему в глаза:
     - Не бойся. Меня ты можешь не бояться. Гарантирую неприкосновенность! - и он заговорщически подмигнул Артёму.
     Они подошли к гостевой палатке, на эту ночь отданную Хантеру в полное распоряжение, но остались снаружи. Артём подумал в последний раз, и всё же решился. Он набрал побольше воздуха и затем поспешно, на одном дыхании, выложил всю историю. Когда он остановился, Хантер некоторое время молчал, переваривая услышанное. Затем он хриплым голосом медленно протянул:
     - Вообще говоря, тебя и твоих друзей за это следует ликвидировать, из воспитательных соображений. Но я по глупости гарантировал тебе неприкосновенность. На твоих друзей, она, впрочем, не распространяется...
     Артёмово сердце сжалось, и он почувствовал, как цепенеет от страха тело и чуть не подгибаются ноги. Говорить он был не в состоянии, и потому молча ждал продолжения обвинительной речи. Но его не последовало.
     - Но ввиду возраста и общей безмозглости тебя и твоих боевых товарищей на момент происшествия, а также за давностью лет, ликвидация не является подходящим решением вопроса. Живи, - и, чтобы поскорее вывести Артёма из состояния прострации, Хантер ещё раз, на этот раз ободряюще, подмигнул ему. - Но! Учти, что от твоих соседей по станции пощады тебе не будет. Так что ты передал добровольно в мои руки мощное оружие против себя самого. А теперь послушай мой секрет...
     И пока Артём раскаивался в своей болтливости и недальновидности, он продолжил:
     - Я на эту станцию через весь метрополитен не зря шёл. Я от своего не отступаюсь. Опасность должна быть устранена, как ты уже, наверное, сегодня не раз слышал. Должна. И она будет устранена любой ценой. Я сделаю это. Твой отчим боится этого. Он медленно превращается вихорудие, как я понимаю. Он и сам сопротивляется всё неохотнее, и меня пытается разубедить. Если история с грунтовыми водами - это правда, тогда вариант со взрывом туннеля, конечно, отменяется. Но твой рассказ мне кое-что прояснил. Если они впервые начали пробираться сюда после вашего похода, то они идут с Ботанического Сада. Что-то там не то, должно быть, выращивали, в этом Ботаническом Саду, если там такое зародилось... Да... Так вот. И значит, их можно блокировать там, ближе к поверхности. Без угрозы высвободить грунтовые воды. Но чёрт знает, что происходит за вашим трёхсотым метром. Там ваша власть заканчивается. Начинается власть тьмы... Самая распространённая форма правления на территории Московского Метрополитена. Я пойду туда. Об этом не должен знать никто. Сухому скажешь, что я расспрашивал тебя об обстановке на станции, и это будет правдой. Да тебе, пожалуй, и не придётся ничего объяснять, если всё будет хорошо, если я вернусь, я сам всё объясню кому надо. Но может случиться так, - прервался он на секунду, внимательно посмотрев Артёму в глаза, - что я не вернусь. Будет взрыв или нет, если я не вернусь до завтрашнего утра, кто-то должен передать, что со мной случилось, и рассказать, что за дьявольщина творится в ваших северных туннелях, моим товарищам. Всех своих прежних знакомых на этой станции, включая твоего отчима, я сегодня видел. И я чувствую, я почти вижу, как маленький червячок сомнения и ужаса гложет мозг у всех тех, кто часто подвергаетсяихвоздействию. Я не могу положиться на людей с червивыми мозгами. Мне нужен здоровый человек, чей рассудок ещё не штурмовали эти упыри. Мне нужен ты.
     - Я? Но чем я могу вам помочь? - удивился Артём.
     - Послушай меня. Если я не вернусь, ты должен будешь любой ценой... Любой ценой, слышишь?! Попасть в Полис... В Город... И разыскать там человека по кличке Мельник. Ему ты расскажешь всю историю. И вот ещё... Я тебе дам сейчас одну вещь, передай ему её, чтобы он поверил, что это действительно от меня. Зайди на секунду! - и, сняв замок со входа, Хантер приподнял полог палатки и пропустил Артёма внутрь.
     ...Внутри палатки было тесно из-за огромного заплечного рюкзака защитного цвета и внушительных размеров баула, стоящего на полу. Молния на бауле была расстёгнута, и в свете фонаря Артём разглядел мрачно отсвечивающий в недрах баула ствол какого-то солидного оружия, по всей видимости, армейского ручного пулемёта в разобранном состоянии. И прежде чем Хантер закрыл содержимое от посторонних глаз, Артём успел заметить тускло-чёрные пулемётные диски, плотно уложенные рядом по одну сторону от оружия, и небольшие зелёные противопехотные гранаты - по другую.
     Не делая никаких комментариев по поводу этого арсенала, Хантер открыл боковой карман баула, и извлёк оттуда маленькую металлическую капсулу, изготовленную из автоматной гильзы, и с завинченной крышкой с той стороны, где должна была находиться пуля.
     - Вот, держи. Не жди меня больше двух дней. И не бойся. Ты везде встретишь людей, которые помогут тебе. Сделай это! Сделай это обязательно! Ты знаешь, что от тебя зависит! Мне не нужно тебе это ещё раз объяснять, ведь так? Всё. Пожелай мне удачи и проваливай... Мне нужно ещё отоспаться.
     Артём еле выдавил из себя пожелание, пожал могучую лапу Хантера в последний раз, и побрёл к своей палатке, сутулясь под тяжестью возложенной на него миссии.