н будет втягивать в себя своих соседей, всю материю, находящуюся в пределах его влияния, и, как апогей - даже волны. Исполинская сила позволит ему пожирать световые лучи, и пространство вокруг него будет мёртво и черно - ничто попадшее в его владения не в силах уже будет вырваться оттуда. Это своебразная звезда тьмы, чёрное солнце, распространяющее вокруг себя лишь холод и мрак, - он замолк, прислушиваясь к тому, как переговаривались впередиидущие.
     - Но как всё это связано с этим туннелем? - не выдержал Артём после пятиминутного молчания.
     - Ты знаешь, я обладаю даром провидения. Мне удаётся иногда заглянуть в будущее, в прошлое, или же переместиться мысленно в другие места. Бывает, что-то неясно, скрыто от меня, так я не могу пока знать, чем кончится твой поход, и вообще твоё будущее для меня загадка. Это совсем другое ощущение - словно смотришь сквозь мутную воду и ничего не разобрать. Но когда я пытаюсь проникнуть взором в происходящее здесь или постичь природу этого места - передо мной лишь чернота, и луч моей мысли не возвращается из абсолютной тьмы этого туннеля. Оттого я называю его чёрной дырой, когда беседую сам с собой. Вот и всё, что я могу рассказать тебе о нём, - завершил было он, но спустя ещё пару мгновений неразборчиво добавил, - и это из-за него я здесь.
     - Так вам неизвестно, почему временами он совершенно безопасен, а иногда проглатывает идущих? И почему одиноких путников?
     - Мне известно об этом не больше, чем тебе, хотя уже вот третий год, как я пытаюсь разгадать его загадки. Всё тщетно.
     Быстрое эхо разносило стук их сапог далеко вперёд и назад. Воздух здесь был какой-то прозрачный, дышалось на удивление просто, темнота не казалась пугающей, и даже повествование Хана не настораживали и не волновали, так что Артёму подумалось, что Хан был так мрачен не из-за тайн и опасностей этого туннеля, а из-за бесплодности своих поисков и трудов. Его озабоченность показалась Артёму надуманной и даже смешной. Вот же этот перегон, никакой угрозы он не представляет, прямой, пустой... В голове у него заиграла даже какая-то бодрая мелодия, и, видимо, прорвалась наружу незаметно для него самого, потому что Хан вдруг глянул на него насмешливо и спросил:
     - Ну что, весело? Хорошо здесь, правда? Тихо так, чисто, да?
     - Ага! - радостно, что вот и Хан тоже наконец согласился Артём, и так ему легко и свободно сделалось на душе от того, что тот смог понять его настроение и тоже проникнулся им... Что и он тоже идёт теперь и улыбается, а не хмурится своим тяжким мыслям, что и он теперь верит этому туннелю.
     - А вот прикрой глаза - дай, я тебя за руку возьму, чтоб ты не споткнулся... Видишь что-нибудь? - заинтересованно спросил тот, мягко сжимая Артёмово запястье.
     - Нет, ничего не вижу, сквозь веки только немного света от фонариков, - послушно зажмурившись, немного разочарованно сказал Артём, и вдруг тихо вскрикнул.
     - Вот, пробрало! - удовлетворённо отметил Хан. - Красиво, да?
     - Потрясающе... Это как тогда... Нет потолка и всё синее такое... Боже мой, красота какая... И как дышится-то!
     - Это, дружок, небо. Любопытно, правда? Если тут глаза под настроение закрыть и расслабиться, его здесь многие видят. Странно, конечно, что и говорить... Даже те, кто и на поверхности-то не бывал никогда. И ощущение такое, будто наверх попал... Ещёдо.
     - А вы? Вы это видите? - не желая раскрывать глаза, блаженно спросил Артём.
     - А я ничего тут не вижу, - помрачнел Хан. - Все почти видят, а я нет. Только густую такую черноту, яркую такую черноту, если ты понимаешь, что я хочу сказать, вокруг туннеля, сверху, снизу, по бокам, и только ниточку света - тянется сзади вперёд, и за неё мы и держимся, когда идём по лабиринту. Может, я слеп. А может, слепы все остальные, и только я вижу частицу его сути, а остальные просто довольствуются навеваемыми им грёзами. Ладно, открывай глаза, я не поводырь и не собираюсь вести тебя за руку до Китай-Города, - отпустил он запястье.
     Артём пытался ещё и дальше идти, зажмурившись, но запнулся и чуть не полетел на землю со всей своей поклажей. После этого он нехотя поднял веки и долго ещё шёл молча, глупо улыбаясь.
     - Что это было? - спросил он наконец.
     - Фантазии. Грёзы. Настроение. Всё это вместе, - отозвался Хан.- Но это так переменчиво. Это не твоё настроение, и не твои грёзы. Нас здесь много, и пока ничего не случится, но это настроение может быть совсем другим, и ты это ещё почувствуешь. Гляди-ка - мы выходим на Тургеневскую. Быстро же мы добрались. Но останавливаться на ней ни в коем случае нельзя, даже для привала. Люди наверняка будут просить, но не все чувствуют туннель, большинство из них не ощущает даже то, что доступно тебе. Нам надо идти дальше, хотя теперь это будет всё тяжелее.
     Тем временем они ступили на станцию. Светлый мрамор, которым были облицованы стены, почти не отличался от того, что покрывал Проспект Мира и Сухаревскую, но там и стены и потолок были так сильно закопчены и засалены, что камня было почти не разглядеть. Тут же он представал во всей своей красе и им трудно было не залюбоваться. Люди ушли отсюда так давно, что никаких следов их прибывания тут не сохранилось, но станция была в удивительно хорошем состоянии, словно её никогда не заливало водой, и она не знала пожаров, и если бы не кромешная темнота и не слой пыли на полу, скамьях и стенах, можно было бы подумать, что на неё вот-вот хлынет поток пассажиров, или, известив ожидающих мелодичным сигналом, вползёт поезд. За все эти годы на ней почти ничего не переменилось, и пусть Артём сам этого понять не мог, но ещё отчим ему об этом рассказывал с недоумением и благоговением.
     Колонн на Тургеневской не было. Низкие арки были вырублены в мраморной толще стен через долгие промежутки. Их фонари были слишком слабосильными, чтобы прорвать мглу зала и осветить противоположную стену, поэтому создавалось впечатление, что за этими арками нет совсем ничего, только чёрная пустота, как будто стоишь на самом краю Вселенной, у обрыва, за которым кончается мироздание.
     Они миновали станцию довольно быстро, и, вопреки опасениям Хана, никто не изъявил желания остановиться на привал. Люди выглядели обеспокоенно и встревоженно, и говорили всё больше о том, что надо как можно быстрее выбираться оттуда.
     - Чувствуешь - настроение меняется... - подняв палец вверх, словно пытаясь определить направление ветра, тихо отметил Хан. - Нам действительно надо идти быстрее, они чувствуют это шкурой не хуже меня со всей моей мистикой. Но что-то мешает мне продолжать наш путь. Подожди здесь недолго, - он бережно достал из внутреннего кармана карту, которую называл Путеводителем, и, приказав остальным не двигаться с места, потушил зачем-то свой фонарь и, сделав несколько долгих мягких шагов, канул во тьму.
     Когда он отошёл, от группки стоящих впереди людей, с которыми они шли, отделился один, и, медленно, будто через силу, подойдя к Артёму, спросил так робко, что Артём вначале не узнал даже того коренастого бородатого наглеца, который угрожал им на Сухаревской:
     - Послушай, парень, нехорошо это, что мы здесь стоим. Скажи ему, боимся мы. Нас, конечно, много, но всякое бывает. Проклят этот туннель, и станция эта проклята. Скажи ему, идти надо. Слышишь? Скажи ему... Пожалуйста, - и, отведя взгляд, заспешил обратно.
     Это его последнее "пожалуйста" как-то тряхнуло Артёма, нехорошо удивило его. Сделав несколько шагов вперёд, чтобы быть ближе к группе и слышать общие разговоры, он понял вдруг, что от прежнего его радостного бодрого настроения не осталось и следа, в голове, где маленький оркестрик играл только что бравурные марши, теперь удручающе пусто и тихо, только слышны отголоски ветра, подвывающего уныло в туннелях, лежащих впереди. Артём затих. Всё его существо замерло, тягостно ожидая чего-то, предчувствуя какие-то неотвратимые перемены, и не зря: через долю мгновения будто незримая тень пронеслась стремительно над ним, и стало отчего-то холодно и очень неуютно, покинуло то ощущение спокойствия и уверенности, что безраздельно властвовало им, когда они вступали в туннель, когда ему привиделось небо. Тут Артём и вспомнил слова Хана о том, что это не его настроение, не его радость, и не от него зависит перемена состояния. Он нервно зашарил лучиком вокруг себя - на него навалилось гнетущее ощущение чьего-то присутствия. Тускло вспыхивал запылённый белый мрамор, плотная чёрная завеса за арками не отступала от панических метаний луча, от чего иллюзия того, что за ними мир заканчивается, всё усиливалась. Не выдержав, Артём чуть не бегом бросился к остальным.
     - Иди к нам, иди, пацан, - скзал ему кто-то, чьего лица он не разглядел - они, видно, тоже старались экономить батареи, - не бойся. Всё ж ты человек, и мы человеки. Когда такое творится, человеки должны заодно быть. Ты ж тоже чуешь?
     Артём охотно признался, что витает в воздухе что-то, что он чует, и с удовольствием, от страха делаясь непривычно болтливым, принялся обсуждать с теми свои переживания, но его мысли при этом постоянно возвращались к тому, куда подевался Хан, отчего его уже больше десяти минут ни слуху, ни духу. Он ведь сам прекрасно знал, и Артёму говорил, что нельзя в этих туннелях по отдельности, только вместе надо, в этом и спасение. Как же он от них отделился, как осмелился бросить вызов негласному закону этого места, неужели попросту забыл о нём, или, может, понадеялся на волчье своё чутьё? В первое Артёму не верилось как-то, ведь обмолвился Хан, что три года своей жизни потратил он на изучения, на наблюдения за этим странным местом, а ведь и одного раза достаточно услышать единственное это правило - не идти по одиночке, чтобы до озноба, до холодного пота бояться потом вступить в тот туннель одному.
     Но, не успел он обдумать ещё, что же могло случиться с его покровителем там, впереди, как тот возник бесшумно рядом с ним, и люди оживились.
     - Они не хотят больше стоять здесь. Им страшно. Пойдёмте скорее дальше, - попросил Артём.- Я тоже чувствую здесь что-то.
     - Им не страшно ещё, - уверил его Хан, беспокойно оглядываясь назад, и Артёму почудилось, что его всегда твёрдый хрипловатый голос дрогнул, когда тот продолжил. - И тебе неведом ещё страх, так что не стоит сотрясать воздух такими слова зря. Страшно - мне. И запомни, я не бросаюсь такими словами. Мне страшно, потому что я окунулся во мрак за станцией. Путеводитель не дал мне сделать следующего шага, иначе я погиб бы неминуемо. Мы не можем идти дальше вперёд. Там кроется нечто, я знаю это. Но там темно, мой взор не проникает вглубь, и я не знаю, что именно поджидает нас нам. Смотри! - быстрым движением поднёс он к глазам ту самую карту, - видишь? Да посвети же сюда! Смотри на перегон отсюда к Китай-Городу! Смотри! Неужели ты ничего не видишь?
     Артём всматривался в этот крошечный отрезок на схеме так напряжённо, что заболели глаза. Он не мог различить ничего необычного, но признаться в этом Хану не нашёл смелости.
     - Слепец! Неужто ты ничего не видишь? Да он весь чёрный! Это смерть! - прошептал Хан и рывком отнял карту.
     Артём уставился на него с опаской. Он снова казался ему безумным. Вспоминалась услышанная от Женьки байка про пионера-героя, осмелившегося ступить в туннели в одиночку, про то, что он всё-таки выжил, но от испуга сошёл с ума. Не могло ли это произойти и с Ханом?
     - Но и возвращаться уже нельзя! - шептал Хан. - Нам удалось пройти в момент благостного настроения. Но теперь там клубится тьма и грядёт буря. Единственное, что мы можем сделать сейчас - пойти вперёд, но не по этому туннелю, а по параллельному. Может, он пока свободен. Эй! - крикнул он, обращаясь к остальным, - вы правы! Мы должны двигаться дальше. Но мы не сможем идти по этому пути. Там, впереди, гибель.
     - Так как же мы пойдём? - недоумённо возразил кто-то из тех.
     - Перейти через станцию и идти по параллельному туннелю. Вот что мы должны сделать. И сделать это как можно скорее.
     - Э, нет! - заартачился неожиданно один из группы. - Это ж всем известно, что по обратному туннелю идти, если свой свободен - дурная примета, к смерти. Не пойдём мы по левому!
     В поддержку раздалось несколько голосов. Группа топталась на месте.
     - О чём это он? - удивлённо тронул Хана Артём.
     - Видимо, туземный фольклор и поверия, - недовольно поморщился тот. - Дьявол! Совершенно нет времени их переубеждать, да и сил уже не хватает... Послушайте! - обратился он к ним. - Я иду параллельным. Тот, кто верит мне, может идти со мной. С остальными я прощаюсь. Навсегда. Пошли! - бросил он Артёму, и, забросив сперва свой рюкзак, тяжело подтянувшись на руках, забрался на край платформы.
     Артём замер в нерешительности. С одной стороны, то, что Хан знал и понимал об этих туннелях и вообще о метро, выходило за рамки обычных человеческих знаний, и на него, казалось, можно было положиться. С другой стороны, не было ли это непреложным законом проклятых туннелей - идти возможно наибольшим количеством, потому что только так можно было надеяться на успех?
     - Ну, что же ты? Тяжело? Давай руку! - протянул Хан ему свою ладонь сверху, опустившись на одно колено, ища его глаза.
     Артёму очень не хотелось сейчас встречаться с ним взглядом, он опасался заметить в нём прежние искры безумия, мелькавшие время от времени и так пугавшие и отталкивавшие его каждый раз. В своём ли уме Хан? Понимает ли он, на что идёт, бросая вызов не только всем другим людям в этой группе, но и природе этих туннелей? Достаточно ли он постиг и чувствует эту природу? Этот отрезок на схеме линий в руках Хана, на Путеводителе, - он ведь не был чёрным, Артём был готов в этом поклясться, он был блёкло-оранжевым, как и вся остальная их линия. Но вот вопрос - кто слеп на самом деле?
     - Ну же! Что ты мешкаешь? Ты что, не понимаешь, промедление убивает нас! Руку! Чёрт тебя побери, давай руку! - кричал уже Хан, но Артём медленно, мелкими шажками отходил назад от платформы, всё так же уставившись в пол, всё дальше от Хана, всё ближе к роптавшей группе.
     - Давай, пацан, пошли с нами, нечего с этим жлобом якшаться, целее будешь! - послышалось оттуда.
     - Глупец! Ты же сгинешь со всеми ними! Если тебе наплевать на свою жизнь, подумай хотя бы о своей миссии! - летели слова, и Артём осмелился наконец поднять голову и упереться взглядом в расширенные зрачки Хана, но и гаснущего уголька сумасшествия не было заметно в них, только отчаяние и усталость, смертельная усталость и отчаяние.
     Он опять остановился, заколебавшись, но в этот момент чья-то рука уже легла на его плечо и потянула его мягко за собой.
     - Пошли! Пусть подыхает один, он-то хочет ещё и тебя за собой в могилу утянуть! - услышал Артём, смысл звучащего доходил до него тяжело, соображалось туго, и, посопротивлявшись мгновение, он уступил и дал увлечь себя за остальными.
     Группа неспешно, как ему показалось, снялась с места и двинулась вперёд, в черноту южного туннеля. Они шли странно медленно, будто двигались в воде, преодолевая сопротивление некой плотной среды.
     И тогда Хан, неожиданно легко оторвавшись от земли, стремительным броском очутился на путях, в два скачка покрыв всё расстояние, на которое они успели отойти, одним жёстким ударом сбил с ног человека, державшего Артёма, схватил его самого поперёк туловища и рванул назад. Артёму всё происходящее казалось так же странно замедленным, прыжок Хана он наблюдал через плечо с немым удивлением, полёт растянулся для него на долгие секунды. С тем же тупым недоумением он увидел, как усатый мужчина в брезентовой куртке, мягко державший его за плечо, уводя за группой, тяжко валится наземь. Но с того момента, как Хан перехватил его, время снова убыстрилось, и реакция других на происшедшее, когда они оборачивались на звук удара, показалась ему почти молниеносной. Они уже делали первые шаги к Хану, поднимая стволы ружей, а тот боком мягко отходил назад, одной рукой прижимая к себе всё еще находящегося в прострации Артёма, держа его позади себя и прикрывая своим телом, а в вытянутой вперёд руке чуть покачивался и поблескивал тускло начищенный новенький Артёмов автомат.
     - Уходите, - хрипло проговорил Хан. - Я не вижу смысла убивать вас, всё равно вы умрёте меньше чем через час. Оставьте нас. Уходите, - увещевал он, шаг за шагом отступал он к центру станции, пока фигуры застывших в нерешительности людей не превратились в смутные силуэты и не начали сливаться с темнотой.
     Наконец те, посовещавшись, решили отступиться, послышалась какая-то возня, наверное, поднимали с земли того усатого, нокаутированного Ханом, и вся группа стала продвигаться к входу к южному туннелю. Лишь тогда Хан опустил автомат и резко приказал Артёму подниматься на платформу.
     - Ещё немного и мне надоест спасать тебя, мой юный друг, - с плохо прикрытым раздражением процедил он.
     Закинув свой рюкзак вперёд себя, Артём забрался наверх. Хан последовал за ним, и, подобрав собственные тюки, лежавшие чуть подальше, он шагнул в чёрный проём, потянув за собой и Артёма.
     Зал Тургеневской был совсем недлинный, слева - тупик, мраморная стена, а с другой его отсекала, насколько видно было в свете фонарей, отбрасывающая блики заслонка из гофрированного железа. Чуть пожелтевший от времени мрамор покрывал всю станцию, и только три широкие арки, ведущие на лестницы перехода на бывшие Чистые Пруды, переименованные потом красными в Кировскую, были доверху замурованы грубыми серыми бетонными блоками. Станция была абсолютно пуста, на полу не лежало ни одного предмета, не видно было никаких следов человека, ни вообще чего-либо живого, ни крыс, ни тараканов. Пока Артём оглядывался по сторонам, в голову уже успели полезть воспоминания о его разговоре с Бурбоном, который усмехался над его боязнью крыс и говорил ему, что крыс-то как раз бояться нечего, вот, мол, если крыс нет, значит, что-то тут неладно.
     Взяв его за плечо, Хан скорым шагом пересёк зал, причём Артём прямо сквозь куртку заметил, что рука у того подрагивает, словно его бьёт озноб. Когда они примостили уже свою поклажу на краю платформы, готовясь спрыгнуть на пути, в спины им вдруг ударил луч света, и Артём ещё раз подивился той скорости, с которой его спутник отреагировал на угрозу. Спустя короткое мгновенье тот лежал уже, распластавшись, на полу, держа на прицеле автомата источник света. Фонарь был не очень сильный, но светил прямо в глаза, и трудно было определить, кто пустился за ними в погоню. С небольшим запозданием мешком свалился на пол и Артём. Ползком пробравшись к рюкзакам, он принялся откручивать от одного из них своё старое оружие, так презираемое Бурбоном. Пусть и было оно громоздким и неудобным, но зато безупречно делало дыры калибра 7.62, и редко какой твари удавалось продолжать функционировать с такими отверстиями в организме, говорил себе Артём, поворачивая скользкими от пота пальцами проволочный узел.
     - В чём дело? - громыхнул голос Хана, а Артём успел ещё подумать, что если бы их хотели убить, то, наверное, уже сделали бы это.
     Он довольно ясно представил себя со стороны - беспомощно корчащегося на полу, отлично видного в свете фонаря и в перекресте прицела, копошащегося бессмысленно, как улитка под занесённым сапогом. Если бы его хотели убить, он бы уже лежал в луже собственной крови, так и не успев распутать свой автомат.
     - Не стреляйте! - раздалось в ответ. - Не надо стрелять.
     - Убери свет! - потребовал Хан, воспользовавшись заминкой, чтобы отодвинуться за колонну и достать свой собственный фонарь.
     Артёму удалось наконец оторвать проволоку, и, крепко взявшись за рукоятку, он перекатился вбок, выходя из зоны поражения. Там он, стараясь делать это как можно тише, спрятался в одной из следующих арок, готовясь вынырнуть в зал сбоку от гостя и срезать его очередью, если тот выстрелит первым.
     Но гость, видимо, подчинился, потому что вслед за этим последовал новый приказ Хана, уже не таким напряжённым голосом:
     - Хорошо! Теперь оружие на землю, быстрее!
     Послушно звякнуло о гранитный пол железо, и Артём, выставив с