ком хану никто не  страшен.  Поговори  с  полковником,  он
подтвердит.
   - Чиновник зачем приехал?
   - Деловой человек.  Будет на месте скупать хлопок, люцер-
ну, коконы.
   Неподалеку залаял-завыл  волкодав,  всполошил собак всего
кочевья.
   - Думаешь, убьют Шергазыхана?
   - Убить-то могут. Сами из Хивы не выберутся. Разве что ты
поможешь.
   - Ты бы помог?
   - Видишь - помогаю.
   - А мне?
   - Что тебе?
   - Поможешь,  если ханом в Хиве стану?  Ты с русскими дру-
жишь. Пусть примут в подданство.
   - Помогу.
   - Смотри, Ходжа-Нефес, с огнем играешь!
   - Не пугай. Знаю, на что иду.
   - Завладею престолом, - главным визирем будешь. Мое слово
- крепкое.
   - Мое - тоже.
   Помолчали. Каждый думал о своем.
   - Иди спать, Ходжа-Нефес.
   - А ты?
   - С ишаном посоветуюсь.
   - Не надо.
   - Почему?
   - Все они заодно с ханом.
   - Мой - нет.
   - Ну, смотри сам. Не верю я им.
   - Моему - верь. Прощай, Ходжа. Завтра поговорим.
   - Прощай, Тимурсултан.
   Вернувшись в юрту, туркмен ощупью, не зажигая огня, улег-
ся на свое место.  Немного погодя легонько похлопал Симмонса
по плечу, прошептал еле слышно:
   - Спите, таксыр? *

     * Господин.

   - Нет.
   - Слышали?
   - Слышал.
   Наутро в переговорах принял участие еще один человек: из-
можденный, с реденькой седой бороденкой и усами старик в ог-
ромной  чалме.  Симмонс  тотчас мысленно окрестил его божьим
одуванчиком.  Участия в разговоре одуванчик не принимал, си-
дел молча, покачивая головой и перебирая продолговатые вели-
чиной с виноградину каждая янтарные четки.
   Тимурсултан согласился помочь рабам, но, когда заговорили
о сроках,уперся на своем:
   - Теперь  воевать нельзя - год овцы.  Вот следующий будет
год обезьяны, тогда можно.
   Покосился на хан-ишана. Старик, не поднимая глаз, кивнул.
   Попытка форсировать события не увенчалась  успехом.  Уда-
лось  лишь  заинтриговать Тимурсултана и заручиться его под-
держкой.  Ходжа-Нефес отправился к себе в Бадыркент. Савелий
был возвращен в свою реальность,  в ночную полную спящих ра-
бов кулхону. Утром, узрев его новое облаченье, плешивый Сайд
изумленно  вытаращил  глаза,  но  отобрать одежду не посмел.
Симмонс с Дюммелем возвратились в Ново-Ургенч и,  распив бу-
тылку рейнвейна, отправились спать, чтобы успеть утром к це-
ремонии открытия узкоколейной железнодорожной ветки.
   Играл военный оркестр.  Полковой священник размахивал ка-
дилом.  "Отцы города" произносили  цветистые  речи.  Дюммель
превзошел самого себя, всюду совался, командовал, сказал ма-
ловразумительную,  зато пылкую речь и  даже  разбил  бутылку
шампанского о переднее колесо локомотива, но под конец упил-
ся до положения риз и укатил куда-то на фаэтоне, распевая во
все горло немецкие песни фривольного содержания.
   Потом избранное общество совершило  прогулку  в  открытых
вагонах  до пристани Чалыш,  где на берегу Амударьи в специ-
ально возведенной беседке сверкали белизной крахмальные ска-
терти банкетных столов.
   Торжество удалось на славу.  Не  умолкая  играл  оркестр,
звучали здравицы в честь царствующей фамилии, официанты сби-
лись с ног,  подавая гостям все новые и  новые  смены  блюд.
Чуть поодаль,  выставленный на всеобщее обозрение, висел де-
сятипудовый сом-гигант и хлопотали возле огромных котлов по-
вара-хорезмийцы.
   Эльсинора в белом открытом платье сидела рядом с  Симмон-
сом и впервые с тех пор,  как они прибыли в Хорезм, он видел
ее улыбающейся.  Когда начались танцы, первым галантно приг-
ласил Эльсинору на тур вальса полковник Трубачев,  а Симмонс
присоединился к компании  промышленников  и  финансистов  за
карточным столом.  Наблюдая за женой, он радовался происшед-
шей в ней перемене: она была оживлена, весело смеялась и са-
мозабвенно,  хотя и неумело,  отплясывала мазурки,  чардаши,
падэспани, польки.
   Потом он  потерял ее из виду,  но сначала не придал этому
значения.  Лишь через час почувствовал смутное  беспокойство
и, извинившись, поднялся из-за стола.
   Среди веселившихся Эльсиноры не было.  Томимый  недобрыми
предчувствиями, он пошел вдоль берега и вскоре действительно
увидел ее над невысоким обрывом в компании какого-то субъек-
та в котелке и партикулярном костюме с тросточкой. Помахивая
тростью, котелок чтото говорил Эльсиноре, та рассеянно кива-
ла, глядя куда-то вниз.
   "Однако, - раздраженно сказал себе Симмонс, - недурно для
начала.  Можно сказать, первый выход в свет и вот на тебе! Я
не я буду, если не швырну его в реку!"
   Незнакомец оглянулся. Круглое невыразительное лицо, бесц-
ветные глаза,  коротенькие усы щеточкой:  ни дать ни взять -
филер сыскного отделения.
   - Добрый вечер, мистер Симмонс, - раскланялся филер, при-
подняв котелок. - Примите искренние поздравления.
   Симмонс буркнул что-то невразумительное.
   - Мадам захотелось прогуляться,  - объяснил субъект.  - Я
составил ей компанию. Засим позвольте откланяться.
   Он водрузил котелок на голову и быстро зашагал,  выбрасы-
вая вперед трость.
   - Что это за тип? - осведомился Симмонс. Эльсинора, слов-
но не слыша,  продолжала  смотреть  вниз.  Проследив  за  ее
взглядом,  Симмонс  увидел  сидящего на борту лодки пожилого
каючника.  То и дело опуская ноги в воду,  он широким кривым
ножом срезал с подошвы толстую,  как копыто, растрескавшуюся
мозоль.
   - Люси! - резко окликнул Симмонс.
   Она вздрогнула и подняла на него глаза.
   - Что случилось?
   Ему пришлось дважды повторить вопрос.
   - М-ничего.
   - Что это за тип?
   - Кто?
   - Тот, в котелке!
   - Н-не знаю. Я его впервые вижу.
   Симмонс с трудом подавил в  себе  желание  отвесить  жене
полновесную пощечину. Взял ее за руку, произнес негромко, но
твердо, не допускающим возражений тоном:
   - Домой!
   Возле беседки навстречу метнулся проспавшийся Дюммель.
   - Фаэтон! - коротко приказал Симмонс.
   - Пароход готов для круиза-с... Извольте...
   - Я сказал фаэтон, идиот!
   - Сей момент!
   Отпихнув в сторону возницу,  Симмонс сам взялся за вожжи.
Версты две он нещадно гнал коня,  и тот,  испуганно всхрапы-
вая,  шел размашистым галопом. Когда растаяли позади огоньки
пристани,  Симмонс бросил поводья и повернулся  к  спутнице.
Лошадь пошла шагом.
   - Почему ты молчишь?
   Она пожала плечами.
   - Я был с тобой груб. Прости.
   Она промолчала.
   - Ну хорошо,  я не стану допытываться, кто этот субъект и
откуда ты его знаешь. Но так не может продолжаться, пойми!
   - А разве можно что-то изменить?
   - Да, черт возьми! Можно! Нужно изменить!
   - Ты уверен?
   - Я ни в чем не уверен. Но я делаю все, что могу.
   - Ты хочешь вернуться?
   - Туда, откуда мы прибыли, - нет!
   - Тогда куда? Объясни.
   - Ладно.
   Он помолчал,  собираясь с мыслями,  глядя на проплывающие
мимо темные силуэты тутовых деревьев.
   - Я хочу изменить ту реальность.
   - Вот как?
   - Да, вот так.
   - Думаешь, тебе это удастся?
   - Надеюсь.
   - Каким же образом?
   - Это долго объяснять, Эльсинора.
   - Говори. Я попытаюсь понять.
   - Ну,  хорошо. Представь себе на минуту, что эволюция че-
ловечества - это река.
   - Представила.
   - Не перебивай. Она образуется из родников, ручьев, малых
речушек. Делится на протоки. Меняет русло.
   - Ты хочешь построить плотину?
   - Нет. Остановить эволюцию нельзя. Повлиять на нее - дру-
гое дело.
   - И тогда...
   - И тогда вместо плесов будет мелководье.  Вместо илистых
заводей - бурливые перекаты, вместо зарастающих ряской зато-
нов  -  голубые  озера проточной воды.  Представь себе,  что
Александр так и остался пасти коз в своей  нищей  Македонии.
Бонапарт не родился на свет.  Шикльгрубер ударился в коммер-
цию.  Джордж Вашингтон стал править Соломоновыми  островами.
Альберт Эйнштейн не открыл теорию относительности.
   - Это трудно представать. И что это за странный ряд?
   - Согласен.
   - С кого же ты начнешь? С Архимеда? Или с Нерона?
   - Напрасно смеешься.  Сегодня мы пустили узкоколейку дли-
ной каких-то полтора десятка верст...
   - ...и  твое имя благодарные потомки золотом впишут в ан-
налы истории!
   - Никуда они его не впишут. Уже в двадцатом веке от доро-
ги ни одной шпалы не останется.
   - Зато?
   - Зато строительство железной дороги через Устюрт,  кото-
рое должно начаться в 1890 году, будет отсрочено на 80 лет.
   - Ого!
   - Не  надо иронизировать.  Лучше послушай дальше.  В 1727
году здесь, в Хиве, должно было вспыхнуть восстание рабов.
   - И ты его предотвратил.
   - Нет. Но начнется оно в 1728 году, и я сделаю все, чтобы
рабы победили.
   - Ты сошел с ума! Какое тебе дело до чужой истории?
   - История не может быть чужой, Эльсинора. Все. что проис-
ходит на земле, так или иначе касается всех нас.
   - Допустим.  Предположим даже,  твои рабы победят,  Ты-то
чего добьешься?
   - Во-первых, рабы вовсе не мои, а хивинского хана.
   - Какая разница?
   - Никакой. Если мятежники победят, они захватят власть.
   - И посадят на престол нового хана по имени Эрнст. Хотела
бы я услышать, как они будут произносить это имя.
   - Вовсе не обязательно,  - неуверенно возразил Симмонс. -
Не так уж и далеко до Парижской Коммуны. Каких-то полтораста
лет, даже меньше.
   Эльсинора покачала головой.
   - Ты наивный ребенок, Эрнст. Там были совсем другне усло-
вия. И все-таки даже полтораста лет спустя Парижская Коммуна
просуществовала всего семьдесят два дня.  И кончилась  белым
террором.
   Она замолчала.  Молчал и Симмонс,  машинально  подергивая
поводья.  И только уже въезжая в Ново-Ургенч,  упрямо мотнул
головой:
   - Может быть,  ты и права.  Ну и пусть. Я все равно такую
бучу заварю - чертям тошно станет! Хоть что-нибудь, да изме-
нится.
   - Эрнст!
   - Да?
   - Кто такая Люси?
   - Люси? - удивился он.
   - Ты назвал меня этим именем. Там, на пристани. Наверное,
ты оговорился?
   - А ведь верно! - он озадаченно потер переносицу.
   - Не притворяйся,  Эрнст.  Мне решительно все равно,  кто
эта женщина.
   - Какая  к дьяволу женщина?!  - взвился он.  - Нет у меня
знакомых с таким именем! И никогда не было!
   Она продолжала испытующе глядеть на него.
   - Ты что - не веришь мне, да? Ревнуешь?
   - Верю.  -  Второе она предпочла пропустить мимо ушей.  -
Можешь называть меня Люси,  если тебе так хочется. Ничего не
имею против. Кстати, как это имя звучит полностью?
   - Не подловишь!  - улыбнулся он и погрозил пальцем. - Для
меня оно звучит Эльсинора.
   Два дня отношения между супругами оставались  натянутыми,
на третий состоялось примирение. Покончив свои дела на хлоп-
козаводе,  Симмонс заехал за ней на фаэтоне. Они вместе отп-
равились  в  Офицерское  собрание на банкет в честь высокого
гостя, прибывшего в Ново-Ургенч из Ташкента.
   Дам на банкете было немного, и наибольшим успехом пользо-
валась,  конечно же, Эльсинора. Офицеры наперебой приглашали
ее танцевать и даже приезжее начальство,  несмотря на тучное
брюшко и солидный возраст,  соблаговолило сплясать с нею ма-
зурку.
   Возвратились они в начале  двенадцатого  возбужденные  от
выпитого шампанского,  усталые, но довольные. Всю дорогу до-
мой Эльсинора пыталась говорить с мужем по-русски,  и он  от
души  смеялся над ее произношением и нерусской манерой стро-
ить фразы. Она притворно обижалась, но тотчас снова начинала
болтать,  и  ее веселый смех звонко рассыпался по пустынной,
озаренной лунным сиянием улице.
   Возле их апартаментов Симмонс выключил силовое поле,  от-
пер ключом дверь.
   Первое, что  его  насторожило,  был свет.  Люстра в форме
причудливо изогнутой морской раковины матово  светилась  под
потолком,  хотя он хорошо помнил, что, уходя, выключил ее. В
комнате  остро  пахло  дезодорантом.  Симмонс  вопросительно
взглянул на супругу.  Та недоуменно развела руками и улыбну-
лась.
   - Ты чувствуешь запах? - резко спросил он.
   - Да. - Она все еще улыбалась.
   - Откуда он?
   - Откуда же мне знать? - пожала она плечами.
   - Значит, не знаешь? - От хорошего настроения не осталось
и следа.
   - Конечно.  - В ее глазах заплясали тревожные огоньки.  -
Ведь мы ушли вместе.
   - Допустим.  - Возразить было нечего,  он понимал это, но
демон ревности бушевал в нем уже вовсю. - Допустим.
   Он шагнул в подсобную комнату,  где хранился баллой с де-
зодорантом. Баллон был на месте.
   - Так...  - Он пробежал по комнате налитыми кровью глаза-
ми,  сам не зная,  что ищет. Внезапно взгляд его остановился
на  стерилизаторе.  Боковая панель бака была откинута,  и на
ней вперемешку лежали аккуратно выстиранный мужской халат из
полосатого атласа, штаны и рубаха из плотной домотканной бя-
зи, платье и нижнее белье Эльсиноры.
   Не помня себя от ярости, Симмонс схватил одежду и швырнул
в лицо Эльсиноре.
   - Откуда это взялось, ты тоже, конечно, не знаешь?
   Невыносимо было видеть,  как она,  опустившись на колени,
растерянно перебирала еще не успевшие просохнуть вещи, потом
подняла испуганное лицо и умоляющим жестом протянула к  нему
руки.
   - Я ничегошеньки не понимаю, Эрнст. Поверь.
   - Оставь! - крикнул он. - Довольно лжи! Уж лучше молчи!
   Трясущимися пальцами он достал сигарету,  закурил и сел в
кресло  возле  стола.  Проклятый немец был прав:  прошлое не
возвращается.  А все,  что связано с Эльсинорой,  теперь уже
далеко  в  прошлом.  Симмонс загасил недокуренную сигарету и
выдвинул ящичек стола.  На зеленом бархате покоились как две
капли  воды похожие друг на друга времятроны-луковицы.  Сим-
монс положил один из них на ладонь,  установил диск на деле-
ние,  соответствующее 1727 году. Эльсинора была где-то поза-
ди,  где-то совсем рядом,  он слышал ее прерывистое дыхание,
но она для него уже не существовала.
   Симмонс глубоко вздохнул и включил времятрон.

   В нарушение правил шариата Шергазыхан  ворвался  во  двор
строящейся  мечети  верхом на коне.  Поджарый худой иноходец
приплясывал на тонких ногах,  приседал,  прядал  ушами.  Был
полдень,  и рабы, разместившись кучками в тени недостроенных
стен,  утоляли голод кусками зачерствелых  лепешек.  Поодаль
хлебали  что-то  из  одного таваха * нукеры.  Появление хана
застало их врасплох. Бросив еду, они кинулись разбирать ору-
жие.
   - Ленивые свиньи!  - заревел Шергазыхан,  бросая  на  них
всхрапывающего коня. - Бездельники!
   Засвистела плеть. Нукеры прикрывали головы руками, прята-
ли лица, но разбегаться не смели.
   - Ну,  братцы, будет, кажется, дело!- негромко сказал Са-
велий и поднялся с земли.- Беритесь за работу, черт с ним, с
обедом.
   Рабы принялись за дело, украдкой наблюдая за продолжающим
бушевать ханом.  Больше всех досталось плешивому Сайду. Он в
конце концов упал ничком, воб-

     * Глиняная чашка.

рав голову  в  плечи и поджав ноги.  Конские копыта вздымали
пыль у самого его уха.
   - Где десятник?  Мастер где? - неистовствовал Шергазыхан.
- Заковать в кандалы! В зиндан!
   - Чего это он? - недоумевал Савелий. - Аль с цепи сорвал-
ся?
   Откуда было ему знать,  что буквально час назад хану вру-
чили письмо эмира бухарского, в котором тот приглашал Щерга-
зыхана на торжественное открытие мечети и медресе,  заложен-
ных год назад, и выражал удивление медленными темпами строи-
тельства медресе Шер. газыхана, начатого на три года раньше.
И уже явной издевкой было предложение прислать на помощь бу-
харских  мастеров,  "если  в  священной Хиве перевелись свои
строители".
   Двое дюжих  нукеров  из охраны Шергазыхана приволокли под
руки полумертвого от страха мастера. Старик рухнул на колени
и,  уронив чалму,  пополз на четвереньках, пытаясь прижать к
губам развевающуюся полу парчового ханского халата. Ему поч-
ти удалось прикоснуться к ней губами, когда хан изо всех сил
пнул его сапогом.  Старик опрокинулся навзничь, хватаясь ру-
ками за окровавленное лицо.
   - Собака! - свистящим шепотом процедил сквозь зубы Шерга-
зы. - Сын и внук бездомных собак! Так-то ты выполняешь ханс-
кий фирман?
   - Пощады! - прохрипел мастер.
   - Почему строительство тянется три  года?  Почему  строят
кое-как?  Почему рабы еле шевелятся,  как сонные мухи? Отве-
чай, дохлятина!
   У старика отчаянно прыгала окровавленная бороденка.  Зах-
лебываясь и глотая слова,  он зачастил, не сводя с хана рас-
ширенных ужасом глаз:
   - Ваш слуга...  старался,  как мог... Они - не рабы... Вы
сами  говорили  - не наказывать,  отпустить,  когда закончат
стройку...
   - Не рабы?  - взревел Шергазыхан.  - Не наказывать?! Без-
мозглый осел! Вонючая падаль - вот они кто! Смотри!
   Он рванул поводья так, что жеребец снова взвился на дыбы,
опять свистнула плеть.  Обезумев от боли, животное понеслось
вдоль стены,  сшибая подвернувшихся под ноги рабов.  Яростно
скаля зубы,  Шергазыхан наотмашь хлестал по головам,  лицам,
спинам мечущихся по двору невольников.
   - Что делает,  вражина!  - скрипнул  зубами  Савелий.  Он
словно  окаменел с кирпичом в правой руке и пригоршней раст-
вора в левой.  Осадив коня,  хан замахнулся. Савелий вскинул
над головой левую руку,  пытаясь защититься от удара. Дважды
просвистела плеть, рассекая рубаху и оставляя кровавые рубцы
на  плечах  Савелия,  лишь на третий ему удалось перехватить
плеть и выдернуть из руки истязателя. Шергазыхан выхватил из
ножен саблю,  но взмахнуть ею не успел: Савелий изо всех сил
ударил его в висок кирпичом...
   Это было похоже на страшный сон:  выпустив из руки саблю,
Шергазыхан медленно заваливался на круп коня.  Савелий с пе-
рекошенным яростью лицом падал,  растопырив руки,  со стены,
нукеры ханской охраны ринулись к месту происшествия с  зане-
сенными  над головой саблями - и все это замерло,  словно на
стоп-кадре какого-то чудовищного фильма,  поставленного  ре-
жиссером-параноиком.  Еще минуту назад можно было предотвра-
тить трагедию,  разогнать буйнопомешанных  актеров,  осадить
ассистентов-маньяков,  скомандовать идиотам-операторам прер-
вать съемку.  Но минута эта истекла, непоправимое свершилось
- и восстание рабов,  теперь уже покойного,  хивинского хана
Шергазы стало  ужасающей  явью.  Неподготовленное,  лишенное
поддержки извне,  оно было обречено: еще секунда-другая и во
дворе недостроенного медресе начнется резня, и в потоках че-
ловеческой крови захлебнется мечта тысяч рабов о возвращении
на родину,  рассыплется в прах продуманный,  казалось бы, во
всех деталях план Симмонса...
   Механически, не отдавая  себе  отчета,  Симмонс  выхватил
бластер  и ударил лучом по набегающей ханской охране.  Смерч
сизого пламени взорвался во дворе медресе.
   Драматические события  последующих дней сохранились в его
памяти вереницей разрозненных,  не связанных друг  с  другом
эпизодов.
   ...Толпы оборванцев тщетно пытаются взломать ворота ханс-
кого арсенала.  Симмонс, Савелий и еще десятки рабов, воору-
женных саблями,  пиками и секирами,  оттесняют  толпу.  Рабы
выстраиваются в два ряда перед воротами, выставив вперед пи-
ки.  Симмонс, действуя бластером как резаком, срывает запор,
и Савелий начинает распоряжаться раздачей оружия.
   ...Яростно завывающая толпа мятежников и городской бедно-
ты  штурмует  дворец  хана.  Со стен на них сыплются стрелы,
хлопают редкие выстрелы.  Под напором  тысяч  людей  рушатся
массивные  карагачевые  ворота и толпа устремляется во внут-
ренний двор.  Падают под ударами стражники, мечутся слуги, с
женской  половины  дворца  раздаются  истошные вопли и визг.
Громадный рыжий раб-перс тащит за волосы через двор  дебелую
женщину в разодранном атласном платье. Вырывают друг у друга
начищенное до золотого блеска медное блюдо рабыэфиопы.  Ста-
рик-слуга в немом отчаяньи взирает,  как рабы крушат хрупкую
фарфоровую посуду. Какие-то темные личности, воровато озира-
ясь, волокут к воротам скатанные в рулоны ширазские ковры.
   ...Распахнутые настежь ворота едва вмещают разноликий по-
ток беженцев:  зажиточные горожане, торговцы из мелочных ла-
вок, ремесленники в домотканных полотняных рубахах и портках
с широкой мотней,  каландары, дервиши, ст