- Сайд! Эй, Сайд! Фу ты черт, да это не он.
   Он склонился над юзбаши и бесцеремонно рванул его за  бо-
роду.  Амат застонал,  открыл глаза и сел, держась за голову
руками.
   - Где Сайд? - спросил Симмонс, не давая опомниться.
   - Проклятый плешивый! - плаксиво заскулил сотник. - Попа-
дись он только мне, сын осла, с живого шкуру сдеру!
   - Где Сайд? - нетерпеливо повторил Симмонс.
   - А я откуда знаю? - Амат поднялся, охая и испуганно ози-
раясь. - Стоял вот здесь, что-то перед носом вертел. А потом
- хырст! - и пропал. Как в землю провалился. Шайтан его ута-
щил, что ли? Тащил бы с секирой вместе. А то прямо на голову
мне уронил, скотина!
   У Симмонса подогнулись колени.  Он  повернулся  спиной  к
продолжавшему причитать Амату и, машинально переставляя ноги
и не замечая ничего вокруг, побрел обратно в город.
   Очнувшись поздно  ночью  в  мрачной,  озаренной боязливым
огоньком чирака худжре караван-сарая,  он о трудом восстано-
вил в памяти отрывочные,  бессвязные эпизоды второй половины
дня.
   ...Он стоит, прислонившись спиной к стене какой-то мазан-
ки,  а мимо ленивым галопом скачет отряд нукеров. Глухо уда-
ряют в пыльную моетовую конские копыта.  Покачиваются пики с
насаженными на них головами  мятежных  рабов.  Перепачканные
запекшейся кровью лица облепили зеленые трупные мухи.  Прис-
туп тошнэты сгибает Снммонса пополам.  Он  отворачивается  в
сторону и закрывает глаза. В уши рвется хохот нукеров.
   - Смотрите, йигиты, как вон тот в халате кланяется!
   - Полную мотню напустил небось!
   - Стыдливый, смотри-ка! Морду воротит!
   - Ткни пикой в зад, сразу выпрямится!
   Мучительное желание выхватить бластер и полосануть по хо-
хочущим рожам,  жгучие спазмы в желудке и горле, мучительное
ощущение бессилия и обреченности...
   ...Хауз, окруженный невысокими городскими постройками.  В
зеркальной поверхности водоема отражаются  кроны  прибрежных
талов и карагачей, поблескивающие майоликой купола и минаре-
ты мечетей. Девочка лет шести в латаном-перелатаном платьице
и перехваченных у щиколоток штанишках,  встав на колени, ла-
кает воду,  ритмично быстрыми движениями подбрасывая ее  ла-
дошкой ко рту.  Чуть поодаль два огромных волкодава с обруб-
ленными ушами и хвостами рыча волокут иэ хауза  обезглавлен-
ный человеческий труп.
   - Не пей!  - кричит Симмонс девочке. - Не смей пить, слы-
шишь?
   Девчушка поднимает голову,  испуганно глядит на Симмонса,
и по ее лицу скатываются крупные капли не то слез, не то зе-
леноватой стоячей воды...
   Медленно, со скрипом и скрежетом отворяется обитая желез-
ными гвоздями дверь в стене минарета.  Выпуклые шляпки гвоз-
дей, словно всосавшиеся в массивные карагачевые доски грибы,
образуют замысловатый узор:  дуги,  полуокружия, спирали. На
площади перед минаретом нестройной толпой сгрудились нукеры.
Молчат,  дышат хрипло,  с присвистом, как во сне. В звенящей
полуденной тишине слышно только карканье ворон да исступлен-
но визгливый клекот коршунов.
   Из темноты дверного проема показывается чья-то рука с об-
рывком грязно-белой материи.
   - Аман *...  - голос звучит негромко,  отрешенно,  словно
говорящему все равно, услышат его или нет. - Аман... Аман...
   - Выходи по одному! - бешено кричит юзбаши, будто сорвав-
шись с цепи. - По одному, собаки!
   Возбуждение сотника передается нукерам.  Они хватаются за
оружие,  размахивают над головами кривыми саблями, секирами,
копьями.  Яростные вопли оглашают площадь. С виселиц, лениво
взмахивая крыльями, поднимаются стаи стервятников.
   С каким-то  непонятным  равнодушием  Симмонс наблюдает за
выходящими из минарета.  Рабы еле держатся на ногах от исто-
щения.  Это уже не люди, а какие-то кошмарные пародии на лю-
дей,  словно сошедшие с гравюр Дорэ.  На  изможденных  лицах
застыло одинаковое выражение безразличия и тупой покорности.
   Глядя на них,  затихают даже озверевшие было нукеры. Зре-
лище действительно страшное.  Вот один на выдержал: подогну-
лись колени,  и человек с глухим стуком упал на четвереньки.
Остальные идут мимо.  Равнодушно,  будто не замечая. Неужели
бросят?

     * Пощады.

   Симмонс машинально делает несколько шагоа вперед и накло-
няется  над беднягой.  Протягивает руку,  чтобы помочь.  Раб
поднимает голову,  и его  запавшие  глаза  вдруг  вспыхивают
злобным блеском.
   - Ты?!  - Раб медленно, с нечеловеческими усилиями подни-
мается на ноги. Глаза его горят, словно угли, жгут, проника-
ют в самую душу. - Ты!..
   Он пытается  что-то сказать,  но гнев душит его,  не дает
произнести ни слова. Собрав последние силы, раб плюет в лицо
Симмонсу и,  едва удержавшись на ногах,  качаясь,  точно пь-
яный, уходит вслед за товарищами.
   Злорадно хохочут нукеры. Симмонс, не сводя глаз с удаляю-
щегося раба, беззвучно шевелит губами, повтэряя одно и то же
слово: "Савелий... Савелий... Савелий..."
   ...Рабов увели,  подгоняя отстающих пинками и ударами ко-
пий.  Пыльный смерч прошелся по опустелой площади, вскидывая
и кружа мусор,  какое-то тряпье. Закачались, ударяясь друг о
друга,  тела на виселицах.  Багрово-красный диск солнца кло-
нился к горизонту,  отчеркнутый изломанной линией  зубцов  и
плоских крыш.  Где-то неподалеку залаяла-завыла собака,  де-
сятки других откликнулись ей,  и над разоренным городом раз-
разилась ужасающая какофония диких стонов, хрипа я визга.
   Трепетный огонек чирака мигнул и погас. Симмонс продолжал
неподвижно  сидеть  в  темноте и такой же непроглядный мрак,
как в худжре,  царил в его смятенной душе. Теперь он даже не
пытался искать выход из своего отчаянного положения:  не то,
чтобы смирился - нет,  но всем его существом  все  больше  и
больше овладевало состояние тупого,  парализующего волю без-
различия.
   Шумно вздыхали,  смачно пережевывая жвачку, чудом уцелев-
шие верблюды во дворе караван-сарая, с тоскливым подвыванием
лаяли  псы в опустевших элатах1 изувеченного города.  Посте-
пенно глаза привыкли к темноте, и справа обозначился стрель-
чатый свод двери: над Хивой вставала луна.
   Смыкались от усталости веки.  Симмонс привалился спиной к
стене, вытянул ноги на жесткой камышовой

     * Квартал.

циновке и  незаметно  для  себя  задремал.  Пробуждение было
ужасным.  Он ощутил, как чьи-то липкие холодные пальцы стис-
нули горло,  захрипел, тщетно силясь оторвать их от шеи, по-
валился на бок,  извиваясь в  мучительных  конвульсиях  и...
проснулся в холодном поту.
   Луна светила в дверной проем,  отбрасывая  на  застланный
циновками пол остроконечное серебристое пятно. В караван-са-
рае царила неправдоподобно глубокая тишина. Где-то очень да-
леко истерически хохотали и выли шакалы, но их вопли, вселя-
ющие ужас вблизи,  казались на расстоянии чем-то будничным и
обыденным,  не нарушали, а как бы оттеняли тишину лунной но-
чи.
   Тревога не проходила.  Бешено колотилось сердце.  Симмонс
стиснул зубы, провел по лицу ладонью и замер. Послышался шо-
рох. Напрягаясь всем телом, Симмонс беззвучно встал с цинов-
ки и, затаив дыхание, приблизился к двери. Почудилось? Шорох
повторился,  ближе,  явственнее. Кто-то, стараясь не шуметь,
осторожно пробирался по галерее,  на которую выходили  двери
худжр второго яруса.
   Стремительная стая мыслей  прочертила  сознание.  Симмонс
прижался к стене возле самого дверного проема, чувствуя, как
желудок сам собой поджимается под грудную клетку и тяжелеют,
наливаясь кровью, кисти опущенных рук.
   "Кто это может быть?  - лихорадочно стучало  в  мозгу.  -
Постоялец караван-сарая?  Но тогда почему он идет крадучись?
Боится?  Кого? Ясно кого, - время смутное. Всякий может ока-
заться аламаном. Да и караван-сарай не охраняется. Ну, а ес-
ли"...  - Симмонса бросило в жар. С непонятно откуда пришед-
шей уверенностью он вдруг понял:  тот, крадущийся вдоль сте-
ны,  ищет именно его, Симмонса. Пальцы скользнули вдоль бед-
ра, легли на рукоять бластера.
   Крадущиеся шаги шелестели совсем рядом.
   "Ну держись,  - со злорадной решимостью подумал Симоне. -
Испепелю как миленького.  В порошок. В прах летучий". Поднял
руку с бластером на уровень пояса, нащупал пальцем спусковую
кнопку.  Не отдавая себе отчета,  мысленно  произнес:  "раз,
два..."
   - Эрнст!  - раскатом грома ударил по нервам  еле  слышный
шепот. - Где ты, Эрнст? Не стреляй...
   Бластер с глухим стуком упал на циновку. Окруженная орео-
лом лунного сияния, в дверях стояла Эльсинора.
   ...Он ощупью отыскал губами ее губы, дрожащие, соленые от
слез, и замер в нелепой, неудобной позе: она лежала на дива-
не,  а он скрючился рядом,  стоя на коленях, ощущая ладонями
шелковистое тепло ее волос.
   - Ты...  - Он искал и не находил единственно возможные  в
эти мгновенья слова. - Ты...
   Она молча плакала. В комнате стояла кромешная тьма, но он
отчетливо представлял себе, как струятся по ее щекам ручейки
слез, исступленно ловил их губами, стараясь не прикасаться к
ее коже щетиной заросших щек и подбородка.
   - Как ты нашла меня?
   - Не знаю. - Она глубоко вздохнула. - Нашла и все.
   - Но ведь ты... - Он покачал головой. - Ты даже не знала,
в каком я столетии.
   - Я не знаю,  - повторила она.  - Не спрашивай меня ни  о
чем. И зажги наконец свет.
   Симмонс поднялся с колен,  щелкнул выключателем,  под по-
толком вспыхнула матовая люстра в виде морской раковины. Все
здесь было таким же,  как до его последней  одиссеи:  ковры,
пластик,  хромированное железо, хрусталь. Спокойные пастель-
ные тона. Холодильник, утопленный в стенную панель. Стилизо-
ванные  под  резьбу по слоновой кости решетки кондиционеров.
Две просторные красного дерева кровати под  балдахином,  ди-
ван,  вращающееся  зеркало  с хитроумной системой подсветок,
позволяющей видеть себя со всех сторон, я шкафчиком для пар-
фюмерии. Письменный стол из мореного дуба. Симбиоз гостиной,
спальни и кабинета,  хаотическое смешение стилей разных эпох
и народов.
   Эльсинора приподнялась и села на диване,  уронив в ладони
лицо.  Возле  ее  ног  на ковре тускло поблескивала луковица
времятрона, того самого, который вынес их из кровавой реаль-
ности Хивы 1728 года. Симмонс поднялся с колен.
   - Люси, - позвал он, стараясь вложить в это короткое сло-
во всю нежность, на которую только был способен.
   - Да, - глухо отозвалась она, не поднимая головы.
   "Я люблю  тебя,  Люси,  слышишь?  Жена моя,  счастье мое,
жизнь моя!  Ты для меня - все.  Если бы не ты..." -  Симмонс
облизнул пересохшие, воспаленные губы.
   - Ты знала о втором времятроне?
   Она кивнула, все так же не поднимая головы.
   - Откуда?
   - Ты сам научил меня, как с ним обращаться.
   Симмонс лихорадочно рылся в памяти, стараясь вспомнить.
   - Когда? Напомни.
   Она медленно  опустила  руки,  взглянула  на  него  снизу
вверх,  маленькая,  бесконечно усталая женщина с заплаканным
постаревшим лицом.
   - Чего ты от меня хочешь? - Голос звучал отрешенно и глу-
хо. - Я сделала больше, чем могла. Я устала, Эрнст. Не спра-
шивай меня ни о чем.
   - Хорошо... Не буду...
   Он молчал, машинально разглядывая свои грязные с обломан-
ными ногтями руки, лоснящиеся рукава халата.
   - Раздевайся!
   - Что?!  - Она даже привстала от  неожиданности.  Симмонс
горько усмехнулся.
   - Снимай одежду. Все - в стерилизатор. И ступай мыться.
   Он толкнул  дверь  в соседнее помещение,  а когда намного
погодя вернулся оттуда в одних плавках и с баллоном  дезодо-
ранта, Эльсиноры в комнате уже не было. Он покачал головой и
подобрал оставленную ею одежду.  За дверью в ванную  комнату
глухо зашумела вода.
   Симмонс сложил одежду в никелированный бак стерилизатора,
залил раствором и включил ток.  Потом обработал дезодорантом
сначала диван,  а затем всю комнату, зажмурившись и не дыша,
побрызгал на себя и, чихая и кашляя, нырнул в подсобку, где,
издавая басовитое гудение, вибрировал стерилизатор.
   Отдышавшись, Симмонс присел на табурет и задумался. Гуде-
ние смолкло.  С легким щелчком откинулась панель с выстиран-
ным и продезинфицированным бельем. В наступившей тишине тон-
ко по-комариному зудели аккумуляторы.
   "Постарайся рассуждать спокойно, - приказал себе Симмонс.
- Без паники и эмоций. Паника? Причем здесь паника?"
   Он провел  ладонью по лицу,  стараясь сосредоточиться,  и
вдруг поймал себя на мысли о том,  что он,  Симмонс, по сути
дела  не знает своей жены.  Она красива,  обаятельна,  умеет
владеть собой, обладает редкостным даром перевоплощаться.
   Но все это - внешняя сторона, фасад, а что за ним? Со все
возрастающим удивлением он обнаружил,  что никогда прежде не
задумывался над этим всерьез.  Эльсинора была рядом - жена и
спутница его сумасшедших одиссей - и этого было  достаточно.
Первую день сомнения заронил в его душу Дюммель,  вернее, не
сам Дюммель,  а его признание в любви к Эльсиноре. И даже не
само признание (оно скорее удивило,  чем взволновало Симмон-
са),  а то,  что он попытался представить себе ее реакцию  и
вдруг  понял,  что не в состоянии этого сделать.  Потом была
эта дикая сцена с чужой одеждой в стерилизаторе,  сцена, ко-
торая оставила после себя гложущую боль и недоумение.
   А теперь это ее появление в разоренной мятежными рабами и
залитой  кровью Хиве 1728 года,  в тот самый момент,  когда,
казалось бы,  для Симмонса уже все было кончено и не остава-
лось ничего другого, как окончить счеты с жизнью.
   Конечно, Эльсинора спасла его от неминуемой смерти и  уже
за  одно  это  следовало бы закрыть глаза на все странности,
связанные с ее необъяснимым появлением.  Но Симмонс мог пок-
лясться,  что никогда не показывал ей, как пользоваться вре-
мятроном. Больше тоги: она никогда даже не интересовалась ни
самим аппаратом,  ни принципом его действия. Лишь однажды он
видел,  как она рассматривала серебристую луковицу, боязливо
держа ее перед собой на ладони.
   Аппарат был прост в обращении,  но чтобы пользоваться им,
нужны были хотя бы элементарные навыки.  А их-то у Эльсиноры
и не могло быть.
   - Какое сегодня число?  - спросил он,  когда она вышла из
ванной, запахивая халат, розовощекая, помолодевшая.
   Вопрос застал ее врасплох.
   - Н-не знаю, - она захлопала ресницами и наморщила лоб. -
Тебя не было целую вечность. Хотя погоди... Когда я решилась
наконец отправиться  на  поиски,  часы  показывали  четверть
третьего ночи.
   - Число, месяц?
   - Сентябрь, конечно, какой же еще? - У нее недоуменно по-
ползли вверх брови. - Двадцать второе сентября.
   Он взглянул на круглый циферблат настенных часов.  Прибор
был из XXII столетия, добротный, с электронной начинкой, по-
казывающий часы,  минуты, секунды, числа, дни недели, месяцы
и годы.
   Проследив за  его  взглядом,  Эльсинора оглянулась и тоже
посмотрела на циферблат.
   - Ничего не понимаю. Девятнадцатое сентября?
   - Да. Это называется петля во времени.
   - Ничего  не  понимаю,  - растерянно повторила она.  - Мы
что, никуда еще не отправлялись?
   - Еще нет.  Отправимся через три дня. Вначале я, а следом
за мной и ты. - Он усмехнулся. - На поиски сбежавшего супру-
га.
   - Но тогда где же мы? Те, из девятнадцатого сентября?
   Он снова взглянул на нее.
   - А ты вспомни, где мы были девятнадцатого.
   Эльсинора наморщила лоб.
   - Вспомнила! На банкете в офицерском собрании.
   - Правильно. И вернулись в двенадцатом часу.
   - А сейчас, - она посмотрела на циферблат и вздрогнула. -
Без семи минут одиннадцать!
   - Стало быть, вот-вот сюда нагрянут миссис Симмонс с суп-
ругом - законные хозяева этой квартиры.
   - И застанут нас здесь?!  - в голосе ее  зазвучал  непод-
дельный  ужас.  -  Что будет,  Эрнст?  Что будет?!  Придумай
что-нибудь! Ты все можешь, милый!
   - "Ми-лый..." - повторил он задумчиво и печально. Саркас-
тическая улыбка на мгновенье покривила губы.  -  "Ми-лый..."
Ну что ж, спасибо и на этом. - Он подобрал с пола времятрон.
Перевел один из дисков на сотую долю деления. Коснулся боль-
шим пальцем выступа в верхней части луковицы. Поднял на Эль-
синору глубоко запавшие,  тоскливые глаза. - Подойди ко мне,
любовь моя... Встань рядом.
   Она прильнула к нему,  горячая, еще не остывшая после ку-
пания,  до головокружения желанная. Он обнял ее, зарылся ли-
цом в ее влажные,  пахнущие свежестью волосы и включил  вре-
мятрон.
   Мигнула и снова засветилась теплым матовым светом люстра.
Беззвучно,  как на экране немого кинематографа,  сдвинулось,
отступив от стола,  кресло.  Ворсистая накидка, которой была
застлана кровать, повисла на спинке стула. Скользнул и отки-
нулся угол атласного одеяла,  обнажив белоснежную  простыню.
На  полированной плоскости стола материализовалась пачка си-
гарет.  А они по-прежнему стояли обнявшись посреди  комнаты,
ничего не видя и не замечая. Первой опомнилась Эльсинора.
   - Ну что же ты?  - голос ее тревожно вздрагивал.  -  Ведь
они с минуту на минуту могут войти!
   Он отрицательно качнул головой и поднял лицо.
   - Не войдут.
   Эльсинора взглянула на него снизу вверх.  Их глаза встре-
тились.
   - Ты уверен?
   - Да.
   Она прикоснулась пальцами к его щеке.
   - Как ты оброс, милый. И похудел...
   Он слушал ее и не слышал.  Он,  не отрываясь смотрел в ее
глаза, ощущая, как все глубже и глубже погружается в их неж-
ную,  властно влекущую глубину. И вдруг рывком вскинул ее на
руки и шагнул к кровати.
   - Я идиот,  Люси,  - признался  он,  улыбаясь  блаженной,
действительно  идиотской улыбкой.  - Был идиотом и всегда им
останусь. Я должен был давно обо всем догадаться, а не зака-
тывать сцены ревности.
   - О чем ты? - насторожилась она.
   - О той дурацкой сцене с одеждой, в стерилизаторе.
   Она приподнялась на локте и заглянула ему в лицо. Глаза у
нее были теперь зеленоватые,  загадочные, черт разберет, что
в них пряталось.
   - А я ведь так и не знаю, откуда она взялась.
   - Знаешь,  -  усмехнулся  Симмонс.  -  Нельзя  не  узнать
платье, которое сама же сняла, отправляясь в ванную.
   - Ты хочешь сказать...  - Она замерла, напряженно думая о
чем-то,  и вдруг вихрем сорвалась с постели и закружилась по
комнате в сумасшедшем  импровизированном  танце.  Симмонс  с
улыбкой наблюдал за ней, не поднимаясь с кровати.
   - Эрнст!  - звенел в комнате ее  голос.  -  Я  счастлива,
Эрнст!  Я самая счастливая женщина на земле!  Слышишь, люби-
мый?
   - Слышу.
   Он потянулся было за сигаретой,  но раздумал,  схватил ее
за руку и усадил рядом с собой.
   - Объясни мне одно...
   - Опять?
   - Последнее. Если хочешь, чтобы и я стал самым счастливым
мужчиной на свете.
   - А если не смогу?
   - Сможешь,  - уверенно сказал он.  - Уж что-что, а это ты
сможешь.
   - Это очень важно для тебя?
   - Очень.
   - Тогда я постараюсь.
   - Ты сказала, что я научил тебя пользоваться времятроном.
- Симмонс помолчал, собираясь с духом. - Такого не было, Лю-
си.  Я не оставил живого места в своей памяти,  перетряс все
до последней клеточки. Такого не было.
   - Нет,  было! - Она задорно тряхнула головой, так что во-
лосы взметнулись золотистым облаком.
   - Когда?  - тихо спросил он,  чувствуя,  как стремительно
холодеет где-то под сердцем.
   - В тот злосчастный вечер после банкета.  Ты был  неправ,
несправедлив,  груб.  Ты  был просто несносеч.  Наверное,  я
должна была смертельно на тебя обидеться.  Я и в самом  деле
обиделась, но каким-то внутренним зрением видела, что бесну-
ешься ты оттого,  что не можешь ничего понять. Я тоже ничего
не понимала, и эго сводило меня с ума.
   Мы оба испытывали одно и то же,  но ты бушевал,  а я... Я
молча незаметно наблюдала за тобой, зная, что в таком состо-
янии ты можешь совершить что угодно.
   Ты крикнул мне в лицо что-то обидное, закурил и с размаху
сел в кресло.  С минуту сидел неподвижно, потом нервно зага-
сил  сигарету и рванул на себя ящик стола.  Я почувствовала,
что сейчас совершится что-то ужасное,  что-то  непоправимое,
встала  и подошла к твоему креслу.  Ты взял из ящика времят-
рон,  настроил его и нажал на кнопку.  Тогда я взяла  второй
времятрон