ой железной дороги.
   - Опять спишь, сукин сын?
   - Никак нет-с, ваше благородие. Бдю-с...
   - Ну, Ванька, смотри у меня!
   Сторож поспешно  подобрал  с крыльца старое одноствольное
ружье, вытянулся, выпятив грудь, и гаркнул во всю глотку:
   - Слушаюсь, ваше благородие!
   - Тише ты, черт!
   - Есть,  тише! - еще громче заорал сторож. Дюммель махнул
рукой и вошел в дом.  В столовой, возле прикрытого салфеткой
ужина  белела  какая-то  бумажка.  Дюммель  засветил свечу в
бронзовом подсвечнике.
   Предприятие "Караванный путь Хива - Уральск "Общества Ря-
занско-Уральской железной дороги" предлагало свои услуги  по
перевозке грузов для строящихся хлопкозаводов.
   - Опоздали,  голубчики!  - герр Дюммель скомкал  записку,
швырнул  в темный угол комнаты.  - Сами дорогу построим.  Да
еще вас, глядишь, по ветру пустим.
   Он снял салфетку и, придвинув стул, принялся за ужин. Хо-
лодная курица застревала в  глотке.  "Могли  бы  догадаться,
черти!  -  подумал немец.  - До каких пор все надо подсказы-
вать?" Сам того не замечая, он даже в мыслях старался подра-
жать шефу.
   Бутылка смирновской отыскалась в буфете на кухне. Дюммель
налил полный стакан, выпил и закусил огурцом. Проклятый фаэ-
тонщик не шел из головы,  вертел,  окаянный,  смугло-чумазым
кукишем, скалил зубы.
   "Встречу на улице,  все бока обломаю,  - мрачно решил не-
мец. - Попадись только!".
   После второго стакана мягко закружилась голова,  все вок-
руг стало простым и доступным, лишь где-то на задворках соз-
нания маячил Симмонс - строгий, в щегольском сером костюме.
   - Подумаешь,  вундеркинд! - громко сказал repp Дюммель, и
голос его задрожал от обиды. - За людей никого не считает. Я
кто ему - ломовая лошадь?  Зигфрид то, Зигфрид другое! А сам
пальцем о палец не стукнет!
   Он плеснул в стакан оставшуюся водку и,  зажмурясь, опро-
кинул в рот.  И тут его осенило:  "Какой же он, Дюммель, ду-
рак!  Какой идиот!  Да Симмонс просто-напросто ревнует его к
своей супруге!  Конечно,  ревнует!  Разве он ей... Разве она
ему пара? Конечно, нет! Вот он, Дюммель, - совсем другое де-
ло!  Мужчина солидный, в теле. А что Симмонс? Стрекотун-куз-
нечик!  Таких женщины не любят. И что она - такая красивая -
в нем нашла?
   Стоп-стоп-стоп!.. А почему она? Почему не он? Ну, конечно
же! Это он воспользовался ее слабостью и... Ах, негодяй! Ах,
пройдоха!.."
   Кровь строптивых ливонских предков ударила Дюммелю в  го-
лову.
   "Может быть,  она и сейчас там, за дверью. Томится в оди-
ночестве, тоскует, душой рвется к нему, Зигфриду Дюммелю!"
   Дюммель вскочил,  опрокинув стул.  Дюммель спешил на  зов
дамы сердца.
   - Я иду,  Эльсинора! - хрипло прозвучало в ночной тишине.
Зигфрид Дюммель ринулся к заветной двери...
   Часа два спустя герр Дюммель с удивлением обнаружил,  что
лежит  на  полу в конце коридора,  возле распахнутой настежь
двери в покои Симмонса.
   Лоб саднило.  Проведя по нему рукой,  Дюммель нащупал ог-
ромную шишку.  С трудом,  морщась от  дикой  головной  боли,
вспомнил, словно увидел со стороны: вот он, клокочущий спра-
ведливым негодованием,  страшный в своей решимости,  несется
по  коридору.  Хватает  ручку проклятой двери,  изо всех сил
рвет ее на себя! Дверь неожиданно легко распахивается и уда-
ряет его по лбу...
   Сопя и постанывая,  Дюммель поднялся  с  полу,  осторожно
приблизился к двери.  В проеме клубился кромешный мрак,  но,
когда он протянул руку,  пальцы уперлись во что-то  твердое.
Стараясь действовать как можно спокойнее,  Дюммель достал из
кармана коробок и чиркнул спичкой.  То, что он увидел в сле-
дующую секунду, мгновенно вышибло из его головы остатки хме-
ля:  за распахнутыми створками двери в обманчивом,  пляшущем
свете  горящей спички стоял,  выпучив налитые кровью глаза и
по-бычьи пригнув поросшую венчиком седых волос голову, урод,
отдаленно  напоминающий  человека.  И этим уродом был не кто
иной, как он сам - Зигфрид Дюммель.
   Немец дико вскрикнул и без чувств повалился на пол... Оч-
нувшись вторично, он сходил в столовую за подсвечником и де-
тально обследовал злополучную дверь. Хлопаться в обморок бы-
ло, конечно же, вовсе незачем, зато без всякого сомнения бы-
ло  чему  удивляться:  в дверном проеме сверкала монолитная,
без единой щелочки, отполированная до зеркального блеска ме-
таллическая стена!  Зигфрид перекрестился трясущейся рукой и
с величайшей осторожностью прикрыл створки двери.
   В своей  комнате он долго сидел на кровати в одном испод-
нем, прикладывая медный пятак к шишке на лбу. Одна за другой
догорели  и  погасли  свечи в бронзовом подсвечнике.  Душная
азиатская ночь по-хозяйски вочтла в комнату, и в распахнутое
настежь  окно  хищными,  зелеными глазами звезд заглянул год
тигра.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

                    Миражи над пустыней


   Она была вся с иголочки - элегантная из алой водоотталки-
вающей ткани палатка, идеально простая в обращении: установи
каркас из почти невесомых трубчатых стоек,  подключи баллон-
чик  со  сжиженным  газом - и через пять минут двухкомнатный
надувной домик с  окнами  из  эластичного  стеклопластика  и
дверью на пневмоприсосках к твоим услугам. Даже мебель в нем
была надувная - упругий диван-тахта, пуфики-табуреты и круг-
лый стол.
   Домик стоял на безлюдном до самого горизонта лимонно-жел-
том  пляже метрах в тридцати от высокого уступчатого чинка и
на таком же расстоянии от прогретого солнцем бирюзового мел-
ководья.  Пляж  уходил в море под таким минимальным уклоном,
что можно было идти сотню метров по щиколотку в воде, а что-
бы  погрузиться по пояс,  требовалось пройти добрые полкило-
метра.
   Симмонс полюбовался  домиком,  который,  несмотря на свою
явную чужеродность, необъяснимо вписывался в этот первоздан-
ный пейзаж, швырнул на песок у самой воды клетчатый надувной
матрасик и растянулся на нем,  упираясь локтями в податливую
упругую ткань.
   Шел девятый час утра и,  как всегда в это время,  с  моря
начинал  дуть ровный прохладный ветер,  настолько медленный,
что поверхность воды оставалась спокойной.
   Глядя в подернутую голубоватой дымкой морскую даль,  Сим-
монс задумался.
   Было, по-видимому,  чистейшим безумием с его стороны пус-
каться в странствия по эпохам и странам. Еще большим безуми-
ем было брать с собой Эльсинору. Он понял это в Париже, ког-
да почувствовал за собой слежку.
   Первым его побуждением было отправить Эльсинору обратно в
XXIII столетие и с бластером в руке ринуться навстречу опас-
ности. Он отнюдь не был человеком героического склада харак-
тера, и если его душевное состояние можно было назвать отва-
гой, то это была отвага отчаяния.
   Разумеется, это тоже было безумием:  прихлопнули бы его в
два счета.  Но прежде,  чем они решились бы на крайнюю меру,
он во всяком случае успел бы наломать дров.  Симмонс предпо-
чел скрыться.
   Наверное, он сделал не лучший выбор, остановившись на Хи-
винском  ханстве даже четыре года спустя после его присоеди-
нения к России и отмены рабства. Но тогда, в Париже, особен-
но  раздумывать было некогда,  и руководствовался он главным
образом тем соображением,  что преследователи, потеряв след,
вряд ли сразу же бросятся искать его в этот суровый, пережи-
вающий переломный период своей истории уголок планеты.  Рано
или поздно они все равно нащупали бы его след, но тем важнее
было выиграть время,  и он, не колеблясь, настроил времятрон
на  самое  пекло континентального среднеазиатского лета 1878
года.
   Действительность оказалась еще суровее,  чем он предпола-
гал.  Они с Эльсинорой буквально задыхались от  невыносимого
зноя, страдали от непривычной жесткой воды, грубой пищи, от-
сутствия какого бы то ни было комфорта.
   Симмонс разрывался на части,  стараясь успеть всюду. Уст-
раивал дела в Ново-Ургенче, добывал в разных эпохах все, что
хоть немного скрасило бы их существование и не вызывало осо-
бых подозрений у аборигенов.  И всякий  раз,  возвращаясь  к
Эльсиноре, он терялся и робел под взглядом ее огромных глаз,
полных мольбы, упрека и укоризны.
   Скитания по  столетиям  не прошли для него бесследно.  Он
осунулся,  одежда, которая еще недавно была ему в самый раз,
болталась теперь на нем, как на вешалке. Он все чаще испыты-
вал приступы беспричинного раздражения и такой страшной  ус-
талости, что буквально валился с ног.
   В такие минуты ему хотелось махнуть на все рукой, капиту-
лировать, вернуться к тому, с чего начинал, и неуютная квар-
тира на Энтерпрайз-стрит казалась райской обителью.  Он гло-
тал лошадиные дозы снотворного и проваливался в гудящую тем-
ноту, а очнувшись, снова ловил на себе все тот же печальный,
укоризненный взгляд небесно-синих глаз Эльсиноры.
   Но какими бы мучительными ни были его метания по  разнов-
ременным градам и весям, именно они натолкнули его на мысль,
которая спасительным лучиком затеплилась однажды в  окружаю-
щем его мраке отчаяния и безысходности.
   Он усмехнулся и лег на бок, подставляя лицо лучам набира-
ющего силу солнца.  Наверное,  всей мужской половине челове-
чества свойственно это заблуждение: создавать себе идеальную
женщину и наделять ее качествами, которые он хочет в ней ви-
деть и которые,  чаще всего, вовсе ей не присущи. Интересно,
какие чувства она испытывала, глядя на его отчаянные усилия?
   Симмонс покачал головой и закрыл глаза.  Солнце проникало
сквозь закрытые веки и казалось, будто он лежит на дне водо-
ема, наполненного теплым алым туманом.
   Накануне вечером,  когда,  протравив на всякий случай ин-
сектицидом пространство вокруг палатки,  он забрался в домик
и лег рядом с ней на диван-тахту, Эльсинора ласково взлохма-
тила ему волосы и улыбнулась каким-то своим мыслям.
   - О чем ты думаешь?  - спросил он,  поудобнее устраиваясь
на упруго прогибающемся ложе.
   - Ты  так  старательно  опрыскивал песок этой отравой,  -
рассмеялась она. - И все зря.
   - Почему зря? - удивился Симмонс.
   - Потому что силовое поле куда надежнее и проще.
   -. Где его взять, это поле?
   - А его не надо брать, оно уже есть.
   Ни слова не говоря, он встал, попытался выйти из домика и
не смог этого сделать, хотя дверь продолжала оставаться отк-
рытой: прозрачное силовое поле надежно оградило их жилище от
окружающего мира, ни войти, ни выйти.
   - Ну, ну. - Он толкнулся плечом в открытый дверной проем,
провел ладонью по невидимой преграде и вернулся на тахту.
   - А  ты  о чем думаешь?  - спросила она,  когда он лег на
спину, заложив руки за голову.
   - Смешон? - ответил он вопросом на вопрос. В голосе чувс-
твовались обида и вызов.
   - Не  надо.  - Она прижалась к нему щекой и затихла,  ма-
ленькая, покорная, до боли желанная. - Чуть-чуть забавен еще
куда ни шло.  Всегда забавно наблюдать мужчину, когда он за-
нят не своим делом.
   - Н-да-а...  - Симмонс высвободил руку и обнял ее за шею.
- Скажи, только честно, за что ты меня любишь?
   - Не знаю.  - Она лежала, закрыв глаза, непривычно тихая,
бесконечно счастливая.  - Наверное, за то, что ш это ты: как
раз тот мужчина, который мне нужен. Со всеми твоими достоин-
ствами и недостатками.
   - Весьма абстрактно, - усмехнулся он.
   - Конкретнее у меня не получится.  Да и ни к чему, навер-
ное. Разве что ты будешь очень настаивать.
   - Не буду, - заверил он. - Просто мне теперь кажется, что
в твоем отношении ко мне есть что-то от чувств,  которые пи-
тает естествоиспытатель к подопытному кролику.
   - Чепуха! - возмутилась она. - Выкинь это из головы, слы-
шишь?
   - Слышу! - расхохотался он и, запрокинув ей голову, креп-
ко поцеловал в губы.
   Подкинув Дюммелю идею строительства узкоколейной железно-
дорожной ветки от Ново-Ургенча до пристани Чалыш и приступив
к ее осуществлению,  он одновременно приобрел десяток речных
пароходов и вместе с ними - право  на  перевозку  грузов  по
Амударье от Чарджоу до самых ее низовий. Разумеется, эта ак-
ция не осталась незамеченной в деловом мире  Ново-Ургенча  и
предприятие  "Караванный  путь  Хива - Уральск",  монопольно
осуществлявшее перевозки грузов  гужевым  транспортом  через
плато Устюрт, стало одного за другим терять своих клиентов.
   В реальности 1899 года,  куда он прибыл за  деталями  для
паровозов,   Симмонс  стал  невольным  очевидцем  ликвидации
предприятия "Караванный путь", хотя во время прошлого своего
появления здесь в 1900 году застал его вполне преуспевающим.
Больше того,  на глазах у Симмонса в 1899 году правление Ря-
занско-Уральской железной дороги отклонило проект строитель-
ства железнодорожной ветки Александров Гай-Чарджоу,  хотя  в
1901 году он сам присутствовал при прокладке первых пролетов
магистрали и даже приобрел по дешевке несколько тысяч  шпал,
которые так и не успел вывезти.
   Поразмыслив над увиденным, Симмонс пришел к выводу, что в
реальностях происходит какая-то путаница,  неразбериха и ви-
новником этой неразберихи является не кто иной,  как он сам,
а точнее - производимые им действия. И тогда в его воспален-
ном мозгу впервые возникла идея, которая поглотила его затем
целиком и полностью.
   Суть ее была проста и сводилась к следующему:  если  даже
такое незначительное событие, как прокладка узкоколейки дли-
ной в пятнадцать верст в 1880 году  привело  к  разорению  в
1899 году преуспевающей транспортной компании и к исчезнове-
нию в 1901 году уже начатой строительством железной  дороги,
то почему бы с помощью куда более решительного вмешательства
в события прошлого не попытаться изменить  ход  исторических
событий и добиться коренных,  социальных, если угодно, изме-
нений в реальности, которая так решительно и безжалостно от-
торгла инженера Симмонса?
   Чем больше носился он с этой идеей,  тем  заманчивее  она
ему казалась,  тем радужнее вставали на горизонте миражи бу-
дущего. И Симмонс, засучив рукава, взялся за дело.
   Уединившись в кабинете, Симмонс достал с полки толстенный
фолиант.  "Документы архивов хивинских ханов, - значилось на
обложке. Издательство "Фаи". Симмонс полистал книгу и, отыс-
кав нужное место, углубился в чтение.
   "Он!
   Средоточию вселенной - двору его величества падишаха, вы-
сокосановного,  вознесенного до Луны, со свойствами Юпитера,
с небесно-пышным двором, могущественного, как Дарий, победо-
носного,  как Александр,  с бесчисленным,  как звезды, войс-
ком..."
   Симмонс хмыкнул и покачал головой:  по Гандимьянскому до-
говору 1873 года хивинскому хану запрещалось иметь не только
армию, но и личную охрану, функцию которой выполнял расквар-
тированный в Хиве казачий полк.  Впрочем,  и задолго до  Хи-
винского похода войска как такового у хана не было.
   "...в свите которого Феридун,  в слугах которого Джемшид,
орудие которого - Афрасиаб, убежища ученых, прибежища людей,
то есть его величества,  тени Аллаха, - да будут наши души и
душа обоих жертвой за него,  - от тысячекрат немощных и сок-
рушенных этих его рабов всеподданнейшее донесение.  Хвала  и
благодарение Аллаху,  наше положение и наши новости благопо-
лучны.  Вознося хвалу богу,  благословенному  и  всевышнему,
знайте, что мы сосчитали курень Джаныбек-бия, потом сосчита-
ли курень,  образуемый племенем муйтен, и курень, образуемый
в местности Алден-терки племенем колдаулы;  в низовье реки в
месте Гедай-узяк есть еще немного колдаулы и казахов,  мы их
скот тоже сосчитали,  взяли с них зекат *, вернулись, сосчи-
тали курень Реджеббия к востоку  от  Кегейли  I  джумади,  в
воскресенье  и  в тот же день пришли в курень кенегеса Эрна-
зар-бия.  Если будет угодно Аллаху,  сосчитав два-три куреня
на северной стороне реки,  мы собираемся отправиться в Кунг-
рад.  А еще сообщаем, что живущие здесь подданные - каракал-
паки  и  казахи  - пребывают в спокойствии и молятся за вас.
Написано 2 числа упомянутого месяца,  в понедельник.  Привет
вам.

     * Подать, налог.

                                      Аллаберген-мехрем
                                      Исмаил-мехрем'".

   - Пребывают в спокойствии,  - Симмонс потер подбородок. -
Тишь да гладь, да божья благодать... Ладно, поглядим дальше.
   Он перевернул еще несколько страниц.
   "Он!
   Высокой особе и высочайшему двору султана султанов нашего
времени,, хакана хаканов всех стран...".
   - Вот как!  - Симмонс прикурил, сделал пару затяжек и по-
ложил сигарету в пепельницу.
   "...источника справедливости и  правосудия,  уничтожителя
несправедливости и притеснения...".
   - Как же! Держи карман шире!..
   "...тени бога,  то  есть  его  величества хорезмшаха - да
продлится его высочайшая власть да будут наши  души  и  душа
обоих миров жертвой за него,  - ничтожные, тысячекрат немощ-
ные и сокрушенные..."
   - Повторяются, сукины дети! Было уже это.
   "...бесконечно нуждающиеся и несчастные со страхом и  ро-
бостью...".
   - Еще бы! Тут кто угодно сдрейфит!
   "...всеподданнейше докладывают следующее.  Хвала и благо-
дарение Аллаху,  наш народ,  большие и малые, от семи лет до
семидесяти - все заняты молитвами за вас.  О боже, внемли их
молитвам! Аминь!"
   - Аминь! - пропел Симмонс насмешливо.
   "О господин обоих миров!  Во-вторых, докладываем, что его
подданные  говорят:  если  салгут,  по его повелению,  будет
15.000 тилля, то они будут довольны; таково было и повеление
пребывающего в раю покойного государя..."
   - Как бы не так!  - усмехнулся Симмонс.  - В аду мыкается
старый греховодник, раскаленную сковородку языком лижет!
   "...больше мы не в состоянии уплатить.  Ваша воля повеле-
вать.  Если в чем ошиблись, то надеемся на прощение. Винова-
ты! Виноваты!"
   - Ну что ж,  - Симмонс взял из пепельницы сигарету, затя-
нулся и погасил окурок. - Если отбросить в сторону восточный
этикет,  -  остается  ультиматум:  15 тысяч тилля и ни гроша
сверх!  Отчаянные ребята,  ничего не скажешь! Интересно, что
они еще отмочат?

     * Придворная должность.

   Следующим документом  было  донесение  хивинскому хану от
Хаким-Нияз-аталыка *. В донесении говорились:
   "Донесение господину   высокосановному,  высокостепенному
царю нашей эпохи,  тени бога, создающему спокойствие и безо-
пасность,  победносному, и споспешествуемому богом его вели-
честву хореэмшаху, да сохранит его господь всевышний. О шах!
О убежище мира! По всей округе царит спокойствие, цены деше-
вы, ваши подданные заняты молитвами за вас. Покорнейше доно-
сим,  что, прибыв к каракалпакам, мы собрали биев и сказали,
что государь им повелел отдать пятьсот танапов замли.  После
этого  южнее  Чимбая хытаи и кипчаки указали землю к востоку
от Кегейли, а кенегесы и мангыты - к западу. Мы сказали, что
оба эти участка - заболоченные и непригодны для садов и уса-
деб,  а к северу от Чимбая на один фарсах кое-где есть сухая
земля, пригодная для садов и усадеб, дайте нам ту землю. Од-
нако они не мог" ли отмерить и дать ее, и народ не отдает ее
добровольно,  и даже когда мы сказали,  чтобы они из тех зе-
мель землю,  пригодную для садов и усадеб, продали за полную
цену,  то они не смогли этого сделать. А еще холят среди ка-
ракалпаков слухи, будто лишенный всех полномочий бия колдау-
лы  Айдос  из  Ак-Жагыса  замышляет против вашего величества
смуту и подговаривает каракалпаков не платить салгут и  дру-
гие  налоги и не давать нукеров.  Я все сказал.  Теперь воля
ваша.  Виноват!  Виноват' Виноват!  Написано 13 числа месяца
асад 1242 года собаки".
   - Тысяча двести сорок второй год...  - Симмонс  задумчиво
поскреб подбородок.  - Это какой же год по христианскому ка-
лендарю?.. 1826-й? Да, 1826-й... Рядом в общем-то. Отношения
у  Хивы  с Россией неважнецкие.  Степняки недовольство ханом
выказывают. Попахивает бунтом. Ну что ж, пожалуй, самое вре-
мя вмешаться.
   ...Айдос-бий - пожилой седобородый  мужчина  -  испуганно
схватился за нож,  когда из-за юрты вышел человек в странной
одежде и шапке, какой в приаральских степях не видывали. Од-
нако человек протянул вперед руки ладонями вверх и заговорил
на довольно сносном хорезмском диалекте:
   - Здравствуй, Ай