ол с благожелательностью того,
кто всего лишь исполняет приказ. - Но я могу на вас положиться? Не так ли?
     - Вам известно, в  чьей я власти, - ответил тот. Вестник поклонился. На
лице его играла улыбка дипломата, учтивая и многозначная.
     - Тогда всего вам доброго. И спасибо за беседу, Одиссей.
     -  Всего  доброго, - равнодушно  кивнул тот;  но потом он  долго стоял,
провожу взглядом одного из многих сыновей властителя неба и земли - Гермеса,
который спускался вниз по склону к своему кораблю.

        "Глава четвертая. КОММЕРЦИЯ"


     Пенелопа дала понять, что, по ее мнению, Меланфо, дочь Долиона, слишком
задирает  нос. Само собой,  она выразила эту мысль не с  грубой прямотой,  а
сказала так:
     -  Приближается политический кризис, Эвриклея. Чует  мое сердце. Как ты
думаешь, на чьей стороне будет брат девчонки, Меланфий?
     С   виду   это   был  бесхитростный  вопрос,   требовавший  такого   же
бесхитростного ответа. Обе знали, что Старший козопас служит партии женихов.
Но  престарелая  наперсница  постаралась  не ударить в грязь лицом  по части
бесхитростности.
     - Если мне  дозволено говорить  откровенно, я чувствую совершенно то же
самое, что и Госпожа.
     Высокородная  госпожа  подняла  голову - линия ее  подбородка сделалась
чистой  и прекрасной. Она  выглянула в  окно.  Меланфо шла через  внутренний
двор, следом за ней шествовала кошка, держа что-то в зубах.
     - Что, опять появились мыши, Эвриклея?
     Старуха проследила близоруким взглядом ее взгляд.
     Кошка стрельнула  вдруг наискосок  через двор,  мышь свисала у нее  изо
рта, как большой серый язык,
     - У  девчонки слишком мало  работы,  -  сказала  старуха, -  Бот она  и
забрюхатела.
     -  Быть  может, мы слишком изнежили  ее  своим воспитанием?  - спросила
Хозяйка.
     Они  увидели, что Антиной остановился поговорить с девушкой  в воротах,
ведущих в наружный двор.
     - Не знаю отчего, но я  никогда не любила кошек,  - сказала Одинокая. -
Когда они трутся о твои ноги - брр! И я слышала, что от них  бывает  сыпь  и
даже проказа.
     Эвриклея, любившая, чтобы зимой кошка грела ей в постели  спину, ничего
не ответила насчет кошек, но сказала:
     - Девчонки, конечно, мало-помалу подрастают.
     Этим она хотела дать понять, что схожая с кошкой дочь Долиона, несмотря
на свою беременность,  все еще не стала взрослой женщиной и,  таким образом,
Супруга,   Долгоожидающая,  может  хотя  бы  время  от  времени  по-прежнему
чувствовать себя совсем молодой.
     64
     Они ни  словом не обмолвились о главаре  женихов  и дельцов Антиное, но
обе смотрели на него. Он зашагал  через двор к мегарону, а  хвастливая кошка
двинулась вдоль колонн со стороны кухни.
     - Брр,  - сказала  Пенелопа.  -  Не  выношу  кошек. Неужели  их  нельзя
чем-нибудь заменить?  К примеру,  обзавестись мышеловками?  И почему она  не
сожрет мерзкую мышь?
     - Так ей положено природой, Ваша милость, - сказала Эвриклея, тем самым
как  бы  отмежевываясь  от  ненависти к  кошкам,  неожиданно  вспыхнувшей  в
Пенелопе.
     Они просмотрели  счета  (слишком бегло, по  мнению  старухи). Поголовье
овец и свиней на острове  по-прежнему заметно уменьшалось, в ход пошли уже и
козы - они тоже стали исчезать. Стада крупного  рогатого скота на Левкаде  и
на Большой  земле - в  хозяйстве  на  побережье  Акарнании -  также  терпели
большие убытки.
     - Подумать только, как прожорливы бывают люди, Эвриклея.
     - Не надо  забывать, что мы кое-что продали, - сказала  старуха.  -  Но
Ваша милость правы, в доме уходит немало добра.
     - Ты думаешь, Меланфий?..
     Старуха иногда становилась вдруг туга на ухо, она не ответила, а только
что-то пробурчала.
     - Ты слышишь, что я говорю, Эвриклея?
     Оказалось, что старуха услышала ровно столько, сколько было нужно.
     - Мы делаем проверку, Ваша милость.
     - Кто это мы?
     - Мое ничтожество, Ваша милость.
     За  последние четыре-пять  лет явных крупных  хищений  не обнаружилось.
Крали обычно коз, козьи шкуры, шерсть.
     - Уж шкуры-то мы во всяком случае  можем продать, - сказала Пенелопа, -
в  особенности овечьи, да и шкуры быков,  которых они  сожрали. А шерсти для
тканья нам хватит еще на полгода.
     Она улыбнулась. Старуха,  несмотря на приступ близорукости, не могла не
заметить мимолетную улыбку хозяйки. Она тоже скорчила беззубую ухмылку:
     - Да, в ткацких мастерских работа спорится.
     У  них  была  тайна,  которая  после  громкого скандала  с  тканьем уже
перестала быть тайной; но все же это был их женский сговор - то, что  давало
им повод перемигнуться.
     На  шестнадцатый год  после отъезда Супруга  крупные  земельные угодья,
виноградники и оливковые рощи, стада овец, коз  и свиней на острове, крупный
рогатый  скот на Левкаде и Большой земле стали в  Итаке  Вопросом  вопросов.
Женихи  -  вернее,  та  их часть, которую составляли  местные  хозяйчики,  -
образовали так называемую Партию Прогресса, опиравшуюся на  поддержку извне.
Партия стала  для них орудием приобретения  большей власти.  Под  прогрессом
женихи понимали ужесточение  рабства и милитаризацию и намерены были методом
забвения отменить Народное собрание,  Агору, которая,  собственно говоря, не
собиралась с  начала  Троянской войны. Вместо  нее  все  вопросы  должен был
единолично решать Совет  старейшин  или  Верхняя  палата.  Партия  Прогресса
требовала реформ ради всеобщего блага - а под реформами ради всеобщего блага
подразумевалось,  что  огромные  земельные  угодья  и   торгово-промышленные
предприятия Супруги (а стало быть, и политическое влияние, с ними связанное)
должны  перейти в  руки кого-нибудь из молодых вождей  -  того, за кого  она
выйдет замуж.
     Само собой, зрелая, хорошо  сохранившаяся  красота Пенелопы тоже играла
определенную роль в их притязаниях.  Пенелопа была гордостью дома, гордостью
знатных  родов  и всего города.  Женихи  почитали  ее,  но окольными путями,
прибегая к  всевозможным уловкам  и  ухищрениям,  оказывали  на нее нажим, и
верная Эвриклея  с ее разветвленными связями  на  материке  видела,  что  им
удалось кое-чего добиться.  Тем не менее, пока Пенелопа хорошо управлялась с
хозяйством  и ее  нельзя было упрекнуть в  экономической  несостоятельности,
сторонники Партии Прогресса  не могли подчинить Супругу своей  власти даже с
помощью Народного собрания.  Мы ни на минуту - пусть  даже это  будет минута
боговдохновенной риторики или героического бряцания оружием, - ни  на минуту
не должны забывать, что речь шла  об  экономической борьбе,  о  практической
выгоде, о барыше и захвате.
     Программа Партии Прогресса выглядела примерно так:
     Надо установить  новый  порядок.  До сих пор  разговоров  было  слишком
много, а  дела слишком мало. Богами надоела  мягкотелость смертных вообще, а
жителей Итаки в особенности. Реформы, которые Долгоотсутствующему и его отцу
Лаэрту частично удалось осуществить лет двадцать-тридцать назад, не принесли
никакой  пользы - плодом их оказалось  лишь  небрежение религией и  забвение
Чести и Славы. Далее, Партия решительно утверждала, что  война  против  Трои
была  наилучшим  решением  многих  внутриполитических  проблем,  но  Супруг,
Исчезнувший, Таинственно  Скрывшийся  в  неизвестном  направлении  не  сумел
извлечь   политическую   выгоду  из   этого   военного   конфликта,  и   вот
доказательство: в отличие от Нестора из Пилоса и Менелая из Лакедемона он не
вернулся домой с честью и добычей.
     Программа  действий,  которая  нигде  не  была записана  и  никогда  не
обсуждалась  открыто  на политических  сборищах  и, однако, занимала  весьма
существенное место в  помыслах  большей части женихов и дельцов, сводилась к
следующему:
     Введение  осуществляемого   сообща  (то   есть  всеми  лидерами  Партии
Прогресса совместно) контроля над запущенными земельными угодьями  (посевами
зерна, виноградниками, оливковыми  рощами)  и над  сократившимся поголовьем.
Контроль лучше всего осуществлять, женившись  на Супруге, которую многие уже
называли Вдовой. Она не может выйти замуж за  всех, потому что многомужество
запрещено. Да и  то, что земля  запущена,  также не подтверждено юридически.
Стало быть,  решить проблему таким путем  можно,  только изменив  закон. Это
один  способ.  Но есть и  другой,  весьма распространенный среди смертных  -
действовать  хитростью, то  есть  разорить Супругу или убедить ее,  что  она
разорена, и тем самым пробудить в ней больше склонности  или  даже страсти к
супружеству, или,  наконец, страх перед нищетой; а потом  поделить добычу  с
тем, кого она изберет в мужья.
     В известном смысле  это была  комедия  с  корыстным расчетом.  Пенелопу
старались  разорить, чтобы прибрать к  рукам ее богатство,  старались съесть
все  ее припасы  и  выпить  все ее вино,  чтобы прибрать к рукам  это добро,
старались довести ее до нищеты, чтобы потом из всего, что выпито и  съедено,
сколотить состояние для самих себя.
     На  шестнадцатый  год  после Отъезда, а стало быть, на шестой год после
официального окончания войны и во всех отношениях блестящей и славной победы
над Троей, положение стало настолько критическим, что Супруга, Невозмутимая,
которую  тишком и совершенно несправедливо  называли Бесцветная, решила, что
она  поймана или почти поймана  в ловушку. Бог,  которого в молитвах нередко
именуют Мейлихием [Мейлихий, Бронтей  - устойчивые  культовые эпитеты Зевса:
Мейлихий  -  букв.: медовый;  милостивый, ласковый; Бронтей - громовник],  -
кроткий и  благой Зевс, все  чаще являл себя громовержцем Бронтеем, подобным
Аресу, Бротолойгосом [сокрушающий смертных, пагуба людей - эпитет бога войны
Ареса],  Всесокрушающим,  Тучегонителем,  Хмурым  Бородачом,   нелюбезным  и
несговорчивым.   С   овцами   и  козами   дела   шли   хорошо,   им,  видно,
покровительствовало  Здоровье,  но  на  Большой  земле  свирепствовал  ящур,
вызвавший  падеж скота, а на острове -  свиная чума.  Богам приносили щедрые
жертвы,  но  толку  от  них  не  было,  а   тем  временем  Партия  Прогресса
обрабатывала  общественное мнение.  Говорили так: "Видите, что бывает, когда
правит  женщина!  Видите, к чему  приводит,  когда  в  доме  нет  настоящего
мужчины!  Видите,  как пускают по ветру  целое состояние!"  Старуха Эвриклея
послала своих агентов  на Большую землю разведать тамошние настроения, ну и,
конечно, сплетни, а через прислугу узнавала о настроениях на Левкаде и дома.
Когда  спала летняя  жара  и в преддверии осени началась стрижка  овец,  она
сказала Хозяйке, Невозмутимой:
     -  Видно, у  меня  что-то  неладное с  желудком, уж очень страшные  сны
снятся мне по ночам.
     Пенелопа попросила ее рассказать сон, та повиновалась с явной неохотой.
     - Снилось  мне,  будто  я  рабыня. То  есть  будто  я  самая  настоящая
невольница.
     - Ай-яй-яй, как ты себя мало ценишь, - сказала, засмеявшись, Госпожа. -
Если только мои сведения верны,  мой  свекор отдал за тебя  двадцать  быков,
когда вы оба были молоды. Ну, что тебе снилось еще?
     - Снилось мне, будто у  нас прибавилось десять тысяч овец и мне всех их
надо остричь. Слыхано ли что-нибудь ужаснее!
     -  Стало быть, ты  все-таки  помнила во  сне, что хозяева твои  -  люди
богатые?
     На это старуха не ответила, но сказала:
     - И еще снилось мне, будто  я  должна чесать  шерсть,  а  шерсти  полна
кладовая.
     - Хорошо тем, у кого она полна, - заметила хозяйка.
     - И еще снилось мне,  будто  я должна спрясть всю эту шерсть, - сказала
старуха.
     - Хорошо тому, у кого столько шерсти для пряжи! - засмеялась Пенелопа.
     - И еще снилось мне, будто мне придется ткать из всей этой пряжи!
     Сложив руки, старуха смотрела перед собой невинным близоруким взглядом.
     - Хорошо тому, у кого столько пряжи для тканья, - заметила Пенелопа, но
смеяться перестала. - Что тебе снилось еще?
     - Снился  мне самый громадный  в мире ткацкий стан. В поперечине был он
размером  с самую высокую мачту на самом большом корабле  в  нашей гавани, а
челноки величиной с дельфинов и орлов сновали взад и вперед с утра до ночи и
с ночи до утра.
     Невозмутимой наскучил  таинственный и напыщенный тон старухиной притчи,
и она вдруг спросила напрямик:
     - Что ты хочешь этим сказать, Эвриклея?
     Но старуха не  желала менять  тон: должно  быть, ей  пришлось  поломать
голову,  и не один день, чтобы  сочинить  такой  сложный  сон:  то  был узор
искусной ткачихи.
     - И еще снилось мне,  что я должна  нашить хитонов воинам почти из всей
ткани, - сказала она  и посмотрела на  хозяйку уже вовсе не таким близоруким
взглядом.
     - И что же?
     - И еще снилось мне, что все лишние хитоны и шерстяную  ткань мне  надо
сбыть.
     - И что же?
     - И еще снилось мне, что я отправилась торговать на Большую землю и там
продала и  выменяла все хитоны и лишнюю ткань, а на вырученные деньги купила
десять тысяч свиней  -  все  здоровехонькие, и десять  тысяч  коз, да десять
тысяч овец,  и  мне  снова пришлось  приняться  за  стрижку. Вот ведь  какая
напасть!
     - И на этом ты проснулась?
     - Слава и хвала  богам, на этом  я проснулась,  - подтвердила старуха и
уставилась в пол.
     Разговор происходил утром, после причесывания. А днем Одинокая сказала:
     - Я хочу прогуляться - поглядеть, много ли у нас будет шерсти.
     Сопровождала  Хозяйку  Эвриклея.  Загоны  для  стрижки  овец находились
неподалеку, за  пашнями, если идти по дороге к гавани, обращенной в  сторону
Большой земли, куда корабли заходили очень редко. В этой стороне в маленькой
усадьбе поселился старик свекор Лаэрт. Но до него  женщины не дошли. Ножницы
в  овечьих загонах сновали  взад  и вперед,  спины животных  кровоточили,  в
корзинах грязно-серыми облаками клубилась шерсть.
     - Если спрясть ее самим, выйдет очень много пряжи, Эвриклея.
     - Пожалуй, - отвечала старуха.
     Уже  несколько  дней  спустя  пятьдесят  служанок  и  городских девушек
принялись  чесать   шерсть.  Кавалеры,   женихи,  среди  которых  были  люди
невоспитанные,  роптали,  что  их плохо  обслуживают  за ежедневно  накрытым
столом.  Через неделю  девушки начали прясть. Главари партии женихов послали
депутацию  к  лестнице,  ведущей  в Женские  покои. Речь  держали  родовитые
Антиной и Эвримах. Пенелопа стояла на верхней ступеньке лестницы, посланцы у
ее подножья. Они жаловались и,  конечно, льстили,  они  пели  хвалу  красоте
Супруги и вероятной Вдовы и просили, чтобы она поскорее приняла решение.
     - В  доме  все  пущено  на самотек,  -  говорил Антиной.  -  Нам уже  и
прислуживать почти перестали. Осталось всего несколько рабов, ведь  девушки,
здешние и городские, к вечеру с ног падают от усталости.
     - Ничего не поделаешь, милейший, девушки нужны мне самой!
     - Да уж, скажу я, хорошо гостеприимство, - язвительно заметил Антиной.
     -  Говорите  что  угодно,  -  сдержанно  отвечала Супруга  (она  всегда
немножко подпадала под его обаяние). - Но  девушки нужны мне самой. Я должна
позаботиться о хозяйстве,
     - По правде сказать, хозяйство - дело мужское, - возразил Антиной.  - И
мы  решили, что Ваша  милость должны дать ответ,  выбрать одного из нас. Нас
сто  восемь претендентов, в городе сейчас пятьдесят два. Так что просим вас,
Мадам.
     - Молодой человек, -  дружелюбно отвечала она. - Вам придется набраться
терпения. Все  вы помешались на  женщинах. Но не лучше  ли  вам взять в жены
женщину состоятельную,  а  не  разоренную,  обобранную нищенку  вроде  меня,
которая  скоро  пойдет  с  протянутой рукой?  Успокойтесь! Когда я настолько
приведу в порядок свое хозяйство, что смогу быть достойной одного из вас,  я
дам вам ответ.
     - Тогда  хотя бы  уделите нам  нескольких служанок, - сказал до сих пор
молчавший Эвримах.
     Она уделила им двенадцать служанок.
     Но на  другой  же  день послала Эвриклею в город  за двенадцатью новыми
работницами.
     Едва  было покончено с  чесаньем шерсти, девушек засадили прясть. Через
неделю из  большого зала в  нижнем этаже  снова явилась депутация в  прежнем
составе - Антиной и Эвримах.  Пенелопа стояла  наверху лестницы,  ведущей  в
Женские покои, они ждали на нижней площадке, в помещении за мегароном.
     - Чего вы еще хотите?
     -  Того же, что  и всегда, - сказал Антиной. -  О чем же еще может быть
речь?
     -  Мне  некогда,  -  отвечала  она.  -  Мы  прядем.  Мне надо  укрепить
хозяйство.  Должна  же  я  иметь  чем  накормить  и  напоить  моих  дорогих,
почтенных, благородных гостей.
     - Вы должны решиться, Мадам! И не откладывая!
     - Я дам вам ответ завтра, - сказала она и повернулась спиной к женихам,
склонившимся в поклоне.
     Ночью она долго беседовала с  Эвриклеей, тугоухой,  подслеповатой  и на
этот раз совершенно дряхлой и  рассеянной старухой.  Когда депутация явилась
на другой день, Пенелопа сказала:
     - Неужели вы хотите  жениться на нищенке?  Неужели хотите взять  в жены
женщину  без  гроша за душой,  которая вдобавок уже  была замужем и  еще  не
овдовела и не отвергнута мужем, а все еще ждет своего супруга -  ждет каждый
день, каждый  час? Неужели  вы хотите вступить во владение разоренным домом,
где в кладовых и чуланах шаром покати, где нет ни вина, ни яств, ни радости,
ни блеска? Да вы ни за какие блага в мире не захотите жениться на несчастной
простушке,  у  которой  добра  всего какая-нибудь  дюжина  овец,  на  жалкой
оборванке, у которой едва ли наберется десяток коз и четыре свиньи и которая
живет с того, что  ей  приносят несколько маленьких высохших олив да чахлый,
заросший виноградник!
     Они  также прибегли к  гиперболе,  но  в  обратном смысле.  Речь  повел
молодой и дерзкий политик, насмешник Антиной.
     - О  Царица,  о Высокочтимая  Вдова, - сказал  он, лицедействуя,  - нам
известно, что владения твои простираются  от острова, расположенного на краю
Заката, почти до самой Акарнании  на Большой земле. Мы знаем, что стада твои
несметны,  как  несметны твои многомудрые мысли. Неужто всему  этому суждено
впасть в ничтожество, и твердая рука не спасет твое добро, и оно не послужит
на пользу  родине? Ибо заметь себе, Достославная  Покинутая, мы  все  или по
крайней мере те  из нас, кто рожден на здешнем острове, -  патриоты! Так дай
же одному  из нас спасти  неизмеримые богатства  твоего  могучего царства от
гибели и горестного банкротства!
     Она не удержалась от смеха.
     - Потерпите,  пока я узнаю, сколько шерсти мы напряли, - сказала она, и
с  этим  им  пришлось уйти.  На  большее они  не осмеливались,  ибо,  правду
сказать, все эти женихи и коммерсанты-политики вели предерзкую игру.
     А Пенелопа  тем  временем распорядилась начать ткать. Это пока еще было
не то тканье -  Тканье с большой буквы,  которое прославило ее имя  в веках;
это  было  обыкновенное  производственное  предприятие, основанное для того,
чтобы спастись от разорения.
     Само собой,  работа  наладилась  не сразу.  Сначала  с помощью Эвриклеи
Пенелопа организовала ткацкие курсы, чуть ли не школу тканья. Оказалось, что
за время  оккупации острова,  за  время  вторжения  оравы женихов,  девушки,
дочери небогатых горожан  и рабов,  совсем разучились вести дом и хозяйство.
Дело в том, что женихи, слетевшиеся сюда со всех концов островного царства -
с Дулихия, Зама, с поросшего лесами Закинфа, - с Левкады и с Большой земли и
то и дело ездившие из Итаки  домой  и обратно, развлекались не только в доме
Супруги.  Их  была целая  орда, многие захватили с собой  сватов,  ходатаев,
родных и двоюродных братьев,  дядюшек,  а некоторые  из  тщеславия  возили с
собой слуг и оруженосцев. Все они поселились у знакомых или в Нижнем городе,
на  постоялом дворе  Ноэмона, и,  конечно,  их  присутствие  накладывало  на
тамошнюю   жизнь  отпечаток,  порой  весьма  заметный.  По  временам,  когда
наступала  пора  собирать виноград,  оливки,  хлеб  или  забивать скот,  они
отправлялись восвояси, но все-таки в