брой, ни
злой, а  просто беременной  рабыней,  у которой были свои мечты. Она  видела
согбенную  спину нищего, его  лысоватое темя  и думала:  какой-то  нищий. Ее
просили больше не  появляться  в мегароне, она подавала повод для неуместных
острот, но ей не возбранялось появляться в прихожей и подглядывать  в дверь.
Она видела смуглую щеку брата, на ней читался гнев, но и тревога. Она видела
доброе, безвольное лицо Амфинома и чистое, прекрасное лицо Эвримаха, которое
ей так нравилось, и еще она видела жесткое лицо Антиноя  - и  долго смотрела
на него.
     Она чувствовала приближение самого важного.  Интересно, кто  это будет,
мальчик или девочка? - думала она, И на кого малыш будет похож?
     Пенелопа  в  своей  комнате  - случайно -  поглядела  в  окно.  Девушка
остановилась у  Зевсова алтаря и смотрела на дверь,  ведущую в зал. День был
серый.  Гавань по-осеннему вымерла, корабли,  вытащенные на берег, спали  на
песке и гальке.
     Утром Пенелопа проверила счета,  итоги были весьма утешительны,  но это
ее уже не касалось. Скоро не будет касаться, подумала она.
     Эвриклея, старуха,  слух которой на  сей раз  оказался довольно острым,
сообщила:
     - Пришел новый нищий. Его привел Эвмей.

        "x x x"
     И  тут  пауза  кончилась. Боги пробудились  и вспомнили весь свой план.
Муха  сорвалась с  потолка,  перевернулась в воздухе и  начала  кружить  над
блюдом, стоявшим перед Антиноем.
     - Эвмей, - сказал Телемах, -  дай нашему гостю мяса. Приветствуй его от
моего  имени  и скажи ему, что  он  может  просить здесь  милостыню. Нет, не
говори о милостыне - скажи, что он может собрать здесь еду.
     Предводитель свинопасов взял со стола Сына деревянную тарелку с жареной
бараниной  - поступок необычный - и  пошел от очага через весь мегарон. Мимо
Предводителя  козопасов, сидевшего за  столом Эвримаха спиной  к  залу, мимо
Эвримаха, Антиноя и Амфинома прошел он к расположившемуся на пороге нищему и
сказал ему:
     -  Мой  господин  просил передать  вам  это, господин, и  мой  господин
сказал, что вы, господин, можете собрать еду, принадлежащую моему господину,
у всех, сидящих в этом зале.
     Речь  Эвмея была настолько странной, что все вновь  обернулись к двери.
Муха  села  на лоб Антиноя. Разве  нельзя  утверждать, что это Афина Паллада
обернулась мухой и что боги активно действовали на всех фронтах?
     - В жизни не слыхивал ничего смешнее, - заявил Антиной, согнав муху.
     Странник встал и начал обходить зал по кругу слева направо. Тарелку  он
держал перед собой, руки его дрожали. Лицо дергалось, оно все перекосилось и
стало  безобразным,  будто искаженным  судорогой.  Глаза  его  были  влажны,
пирующие решили,  что он растроган добротой  Телемаха, что он плачет,  - что
еще  они могли  думать? Могли, впрочем, подумать, что глаза у него слезятся.
Они отрезали куски мяса, позволяя нищему  взять их, - в этом  их  жесте  был
определенный смысл.  Быть  может, делая такой жест,  они  как  бы признавали
Телемаха царем Итаки.
     На  некоторых  лицах было  написано  равнодушие,  на  других  юношеское
любопытство, у многих в глазах застыла тревога.
     -  Это  бродяга, которого  притащил  сюда  Эвмей,  - объяснил  Меланфий
сидевшему наискосок от него Антиною.
     Муха снова опустилась на лоб Антиноя, он снова ее согнал.
     - Будто и  без  того тут мало  нищих! - очень громко сказал, прямо-таки
крикнул  Главарь женихов. - Будто и без  того некому вылизывать дочиста наши
тарелки!
     -  Эвмей тащит их  сюда,  чтобы  они  морочили  Хозяйке  голову  своими
россказнями.   Чтобы  она   продолжала  надеяться,  будто  Навеки  Уехавший,
Утонувший и Ставший добычей рыб возвратится и устроит тут заваруху. Этот тип
уже пытался сегодня затеять со мной ссору, но я ему показал.
     Нищий в эту минуту стоял за спиной Меланфия.
     Я разберусь, думал  он. Попробую разобраться. Отобрать из них тех, кого
можно пощадить. И сам попробую выбраться из этого дела.
     - Пошел отсюда! - грубо бросил ему Ангиной.
     Я  поговорю с ним, может, мне удастся  его спасти, думал Странник, Тот,
кто возвратился домой.
     - Я был когда-то могущественным  человеком, - сказал он; то были первые
слова, произнесенные им в этом зале.
     Муха покружила  в  воздухе,  спикировала  и села на  теплый лакомый лоб
Антиноя. На нем блестели капли  пота,  едкие  и вкусные капли разгорающегося
гнева, который пахнул вкусной человечьей  кожей.  Может, муху опьянил винный
дух,  шедший  у  него  изо рта.  Но она осознала  свой долг  перед людьми  и
Судьбой. Сейчас ужалю! - подумала обернувшаяся мухой Афина Паллада.
     Когда  муха укусила  его, и  укусила  больно,  Антиной хлопнул  по  ней
ладонью, хлопнул  себя по лбу раз, другой, не ведая,  что муха уже сидит под
потолком на жирной от сажи кедровой балке и сучит ножками.
     - Пошел отсюда! -  заорал  он.  - Убирайся прочь, распроклятый, вонючий
оборванец!
     Странник, Тот, кто только что возвратился домой, отступил на два шага и
уже двинулся к двери, когда  Антиной нагнулся и,  вытащив скамеечку для ног,
поднял ее над столом и швырнул ему вслед. Скамейка угодила нищему в спину, в
левую лопатку. Он  сделал еще два шага вперед, еще шаг, еще один, боль  была
сильная,  но он удержался на ногах. Разодрав ветхую одежду, кожу, ударив  по
кости, скамейка отскочила, упала на край очага, а потом скатилась на пол.
     - Вот тебе за "могущественного человека", падаль! - заорал Антиной.
     Он  попал в  плечо,  это не  опасно,  думал Возвратившийся домой. А мог
попасть в затылок. Я бы рухнул ничком. Жалкое это было бы зрелище.
     -  Антиной! - громко крикнул Телемах и встал. Убивать их вовсе незачем,
думал Высадившийся на берег.
     - Антиной, это ты зря, - спокойно сказал Амфином.
     Убивать их нет никакой  необходимости,  многие  из них вовсе не  дурные
люди, их можно вразумить, думал Медленно бредущий к двери.
     - Поделом ему, - заявил Меланфий, пытаясь рассмеяться, но тревога вдруг
сменилась в нем жутким страхом. Он пытался скрыть его, плюнув вслед нищему.
     Многие  из  них  просто  хорошие  люди, они ничего  не  говорят,  думал
Вступивший в игру.
     А муха  наблюдала за всеми множеством своих глаз. Она опять  опустилась
вниз и стала кружить над Эвримахом.
     Стоявшая у входных дверей Меланфо  вообразила, будто  он машет  ей, она
вошла  в  прихожую и приблизилась  к  порогу. Он нравится  мне  больше  всех
остальных, подумала  она,  изо всех сил  втянув живот, чтобы  не  оскорблять
Эвримаха  зрелищем  своей  беременности. Он  всегда был ко мне  добрее всех,
думала  она.  Но ей не удалось встретиться  с  ним взглядом,  он вовсе не ей
махал - он отмахивался от мухи. А  прямо перед ней стоял нищий - их разделял
порог. Кто-то чем-то бросил в него, выражение его лица напугало рабыню.
     -  Нечего путаться тут у людей  под  ногами, попрошайка  несчастный,  -
сказала она.
     Но ей стало жутко от его взгляда, а рот его кривила безобразная улыбка.
     - Нечего путаться тут у меня под  ногами,  вонючий подбирала, - сказала
она, но не осмелилась еще раз взглянуть ему в лицо.
     Муха  ужалила Эвримаха в лоб.  Он  тоже  запустил  бы  в  нищего  своей
скамеечкой для ног, но в дверях стояла  девчонка. И что ей тут понадобилось,
подумал он. И чего она торчит тут всем напоказ!
     Он знаком велел ей идти прочь.
     А нищий, не обращая на них внимания, снова сел на пороге.

        "x x x"
     Эвмей  видел лицо  Телемаха. Сейчас он  закричит,  подумал  он. Но  Сын
уставился в стол. Челюсти его  ходили ходуном: он пережевывал жилистую плоть
- Гнев.  Сжатые  в  кулаки  руки  лежали на  столе.  Они стискивали  твердое
вещество - Боль. Он повзрослел, он научился владеть собой, подумал Эвмей. За
спиной Сына в дверях, ведущих во внутренние покои, стояла Эвриклея  - ладони
ее были сложены вместе, а подслеповатые глаза глядели зорким, высматривающим
взглядом.  Она разъединила руки, поднесла их  к своим  худым плечам.  Пройдя
мимо Телемаха, Эвмей приблизился к старухе.
     - Госпожа хочет говорить с тобой, Эвмей.

        "x x x"
     Пенелопа  услышала,  как  упал  и  покатился по  полу какой-то  тяжелый
предмет, и почти одновременно - два-три запальчивых возгласа. Она высунулась
как могла дальше в окно. Брюхатая дочь Долиона пересекла двор, остановилась,
заулыбалась  кому-то  в прихожей  или в зале, а  потом исчезла  под  плоской
крышей мегарона.
     -  Антиной почему-то  разозлился и бросил  скамейкой для ног  в  нищего
пришельца, - объяснил Эвмей. - Говорит, что не любит бродяг.
     - А при чем здесь Меланфо?
     - Как видно, она тоже не любит бродяг, - сказал Эвмей с мягкой улыбкой.
     - Что это за человек, Эвмей?
     - Не могу сказать, Мадам.
     - У него такой вид, Ваша милость, словно  ему есть  что порассказать, -
вставила Эвриклея.
     - Откуда он?
     - Говорит, что с Крита, - сказал  Эвмей, - Да и почему бы ему не быть с
Крита? Говорит, что встречал  Долгоотсутствующего,  того,  кто, мы надеемся,
скоро вернется, того, кого, может быть, мы скоро будем звать Возвращающимся,
даже Возвратившимся, - почем мне знать?
     Она  повернулась к ним спиной. Рабыня с большим  животом возвратилась к
Зевсову алтарю.
     - Высокочтимого Отсутствующего,  того, кого, быть может, мы скоро будем
звать Высокочтимым Присутствующим,  он встречал уже давно, - сказал Эвмей. -
А может, вовсе не так давно. На этот  счет он говорит  как-то  невнятно,  не
высказывается напрямик.
     - Много  их тут приходит, - сказала Пенелопа. - Наговорят с три короба,
а на деле ничего. Мыльный пузырь.
     - Очень уж он с виду интересный, - упорствовала Эвриклея, сложив ладони
вместе, чтобы унять старческую дрожь в руках. - Сразу скажешь: человек долго
странствовал и немало людей  повидал. Я думаю,  Вашей милости понравится его
голос. Он спокойно так говорит.
     У дочери Долиона лицо было такое, точно ей только что задали трепку.
     -  Ну что ж, приведите его ко мне, чтобы я могла на него посмотреть,  -
сказала Пенелопа.
     Она  только теперь заметила, что Эвмей сегодня напялил на свои  грязные
ноги  сандалии -  новые, темно-желтые. Они  застучали вниз  по  лестнице  из
Женских покоев, старик торопился.  Внизу запел Фемий.  Серая кошка, охотница
за мышами, все еще бродила по двору - а ведь Пенелопа сказала, что не желает
ее больше видеть.  Дочь Долиона  сидела на скамье у ворот в наружный двор, и
кошка терлась о ее смуглые ноги.
     Пенелопа поднесла белую руку к еще не набеленному лбу.
     - Видно, быть грозе, - дружелюбно сказала она Эвриклее. - Что-то у меня
нынче голова тяжелая.
     Внизу зашумели громче, кто-то несколько раз подряд оглушительно чихнул.
     - И я думаю, быть  грозе,  - сказала старуха. - Все тело ноет,  похоже,
осенняя ломота началась.
     Сандалии Эвмея застучали вверх по лестнице, шел он уже не так торопливо
- и  вот  он стоит в дверях,  распространяя  запах свиной  закуты.  Пенелопа
обернулась к нему.
     - Ну, где же он?
     - Он  приветствует  и  благодарит Вашу милость, но просит  подождать до
вечера.  Говорит,  ему выпало то же бремя, что и Долгоотсутствующему.  Тому,
кто, быть может,  скоро  возвратится. Если  ему  будет  позволено  остаться,
говорит он, вечером, когда все разойдутся, он многое расскажет.
     - Ишь какой  важной птицей он себя  воображает, - сказала  Пенелопа, не
чувствуя,  однако, гнева.  -  Ну  ладно, скажите  ему,  что я  выслушаю  его
вечером. Не  потому,  что  мне  надо его  выслушать или что мне этого так уж
хочется. Но все же я его выслушаю, это мой долг.
     Двое  рабов  пронесли  через наружный  двор  к  воротам  тело какого-то
животного. Кошка  потерлась о колени дочери Долиона, потом скользнула прочь,
следом  за  рабами.  Невероятно  разбухшая, многократно  познанная мужчинами
Долионова дочь  перегнулась  через  скамью,  с  любопытством  выглядывая  за
ворота, потом встала.
     - Нынче, кажется, уже и собак стали резать  - им что, не хватает еды? -
спросила Хозяйка,
     Эвриклея  засеменила  к  окну и вытянула  шею,  чтобы увидеть. Рабы уже
подошли к наружным воротам и потом исчезли за оградой.
     -  Это старый  пес,  -  сказала  она.  - Старый  Аргос,  принадлежавший
Долгоотсутствующему.  Он  совсем  был  плох  последние  дни,   все  лежал  и
задыхался.
     - Выходит, дождался  наконец, - сказал Эвмей, сделавший несколько шагов
в комнату.
     Хозяйке не понравились его слова, к тому же от него несло свиньями.
     -  Хорошо, -  сказала она.  - Можешь идти.  Кто-то снова  оглушительно,
трубно чихнул.
     - Кто это? - спросила она, пытаясь засмеяться. Да нет,  она засмеялась,
громко, молодо, звонко. - Как смешно он чихает! Кто это?
     - Я думаю,  это господин Телемах,  -  ответил с порога Эвмей.  - Он уже
чихал нынче несколько раз.
     - Надеюсь, он не простудился на море, - сказала она.

        "x x x"
     В этот день, преисполненный тревог, гнева, искушений,  поисков, попыток
объединиться и желания  во  всем разобраться, Та, что была, быть  может, Все
Еще  Ожидающей,  С  Виду Покинутой,  богатая владелица  многочисленных  стад
свиней, овец, коз и крупного рогатого скота, получила еще одно  предложение,
и притом с совершенно неожиданной стороны.
     В этот день внизу пили  и шумели больше обычного. Группа женихов с Зама
и с восточных островов прошествовала в гавань к своим кораблям, но прежде их
депутация явилась  к подножью  лестницы, ведущей  в  Гинекей, откланяться  и
поблагодарить. Они этого не сказали, но  было  очевидно - в качестве женихов
они больше уже сюда  не вернутся. Ряды претендентов редели. Они считают, что
я уже сделала выбор, и чувствуют, что он пал не на них, думала она.
     А может, они боятся, думала она, но чего им бояться, ведь это смешно.
     Телемах просидел в мегароне весь день.  Решено было устроить состязание
в силе, а также кулачную борьбу во внутреннем дворе.  Эвриклея донесла, хотя
ее об этом не просили, что явился еще один нищий, местный - по  имени Ир, и,
как видно, поссорился с пришельцем,  посчитав,  что  чужак  пасется  на  его
пастбище.  Когда  Пенелопа -  по  чистой  случайности,  просто  машинально -
выглянула в окно,  ссора  была уже  окончена,  только Антиной  хохотал, стоя
посреди двора.
     - Он,  видно,  силач,  -  сказала Эвриклея. -  Они рты разинули,  когда
увидели, какая у него железная рука.
     - Кто?
     - Да чужестранец. Тот, кто придет рассказывать нынче вечером.
     - Он что, буйного нрава?
     - Да  нет, не  сказать,  -  отозвалась исправная,  хотя в этот  день на
редкость  назойливая  осведомительница.  -  Но  они  хотели их  стравить,  в
особенности Антиной, он совсем остервенел,  просто  лопается от  злости, вот
они и науськали нищих друг на друга. Но он запросто вышвырнул приставалу.
     - Кто вышвырнул?
     -  Пришелец вышвырнул Ира. Что-то он больно силен для нищего, - сказала
Эвриклея, разглядывая свои ноги. - Может,  он нищенствует с недавних пор.  А
может, пришел оттуда, где хозяева богатые и добрые.

        "x x x"
     И вот тут явился новый, запоздалый и робеющий жених.
     Он был не совсем трезв, но ведь дело было далеко за полдень.  Он послал
наверх  одну  из рабынь просить разрешения  поговорить  с  Хозяйкой наедине.
Когда она вышла в верхнюю прихожую, он стоял у подножья лестницы в Гинекей и
кланялся. Выучился хорошим манерам, подумала она.
     - Чего тебе надо?
     - Я хотел бы поговорить с Госпожой о важном деле.
     - Что случилось?
     - Я не могу говорить об этом, стоя у лестницы, - сказал он.
     Она  позволила  ему  подняться по  лестнице  из трижды семи ступеней до
верхней прихожей. Он держался за  перила и опирался о  стену. В лице его был
страх и угодливость.
     Она стояла в дверях.
     - В чем дело? Что-нибудь по хозяйству?
     -  Можно  сказать  и так, - ответил он,  выдавив на  своем лице  жалкую
улыбку. - Можно сказать и так. Да, конечно, можно так сказать.
     Она ждала.
     - Это очень важное дело. Чрезвычайно важное. Это план.
     - Не понимаю! - сказала она, заполнив  дверной проем всей своей статью,
своими обнаженными белыми руками и высокой грудью.
     - Замечательный план, - сказал он, привалившись к стене.
     Зрачки  у него  были черные,  белки глаз покраснели. Пахло  от него  не
столько  козлом, сколько козами,  нет, впрочем, и козлом тоже. Руки длинные,
сильные, плечи широкие, это видно было даже при том, что он  изогнулся. Ноги
напоминали  две могучие, хотя в  настоящий  момент шаткие колонны. Волосы  -
косматая, черная щетка, кожа смуглая.
     - Я обдумывал и размышлял, Госпожа, - сказал он. - Я мужчина.
     Она ждала.
     -  Я  мужчина  хоть куда,  - сказал он, улыбнувшись кривой, потерянной,
молящей улыбкой. - Я мужчина в соку, не хуже всех остальных.
     Она  ждала. Скоро ее  терпению придет конец. Еще минута, и она поднимет
руку и  укажет  - нет, не на него,  не  на какую-нибудь  часть  его тела:  к
примеру,  на  его вспотевший  лоб,  или жилистую  шею,  или  скрытую хитоном
волосатую грудь,  - она укажет  в его  сторону, укажет вонючему козопасу его
место и велит ему убираться.
     - Я раб  моей  Госпожи, - сказал он. -  Мне многое известно  о потайной
игре. Я разбираюсь в политике, и неплохо.
     Еще не пора.
     -  Я  могу  стать  орудием  Госпожи,  с  моей  помощью  Госпожа  станет
совершенно свободной,  - сказал он. - У меня  есть план. Мне  очень нравится
Госпожа.  Мне очень нравится Итака. Я всегда  хорошо  обращался  с козами, с
женщинами и детьми. И править могу не хуже других.
     Теперь - пора!
     Пенелопа подняла руку. Можно утверждать,  что  она  вышвырнула Главного
козопаса,  раба  Меланфия,  и он  пересчитал ступеньки. Можно с уверенностью
утверждать, что ему дали подзатыльник и  пинок в  зад, что он пересчитал три
раза  по  семь  ступенек и с ним  было  покончено: все,  что случилось с ним
потом,  было  лишь завершением  того, что произошло сейчас.  Но  Пенелопа не
двинулась с  места. Она  подняла свою белую  руку  и указала  пальцем в  его
сторону, указала козопасу его место.
     - Вон!
     Он, шатаясь,  спустился  по лестнице,  проковылял  через зал  мегарона,
прокрался по стене за спиной Телемаха к  маленькой боковой дверце и  вышел в
узкий проход между  стеной дома и  оградой. Он побрел  к задним воротам мимо
оружейной,  прислонился  к  стене  и   подумал:  там  ведь  заперто  оружие,
встряхнись,  ты, попранный,  взбодрись,  ты, так глубоко униженный,  сколоти
собственную партию, разгони их всех,  покажи им,  кто ты есть!  Нет, тебе не
лежать в ее постели,  ее  постель слишком  священна  и благородна  для твоих
чресел! От тебя слишком разит чесноком, копье твоего вожделения не проникнет
в кущи ее лона,  не  обретет  там власти и  счастья - так возьми  же простое
копье  и  всади его в знак  своего привета меж  ее зыблющихся грудей, это ты
можешь, если захочешь, если захочешь!
     Он был, попросту говоря, мертвецки пьян.  Держась за стену, он поплелся
к  оружейной, подергал ее  давно не  открывавшуюся тяжелую  дубовую  дверь и
потащился  дальше.  Ему  удалось пересечь задний  двор, обогнув стену  дома,
выйти с другой  его стороны к фасаду, пройти мимо дверей в прихожую и  потом
на удивление твердой походкой прошагать через внутренний двор к наружному.
     - Нечего стоять здесь  и  пялиться,  кошка пузатая! -  буркнул он своей
сестре. А проходя мимо  Зевсова алтаря, громко сказал: - Он  помогает только
знатным! Но мы еще поглядим!

        "Глава двадцать девятая. НОЧЬ НАКАНУНЕ"


     Поздним вечером, когда все гости-женихи разошлись, Странник имел беседу
с Пенелопой.
     Ему  позволили  остаться  в мегароне,  зал  прибрали,  в  очаге  горело
несколько поленьев. Он сидел на  каменном  пороге  и  ждал.  Одна из  рабынь
поставила перед ним медный таз, чтобы он вымылся - от него пахло свиньями.
     По  воле властвующих временем богов  день показался ему долгим. Гос