Андрей УЛАНОВ
   РАЗ ГЕРОЙ, ДВА ГЕРОЙ...



Анонс

   Как становятся Героями, настоящими, бесстрашными, с мечом  в  руке  и
принцессой в сердце? У Шаха из Дудинок вышло прям по поговорке:  не  пей
из копытца, козленочком станешь, однозначно. Выпил - и стал. Правда,  не
совсем  козленочком  -  заснул  Шах  слегка  перебравшим  молодого  вина
деревенским олухом, а проснулся Героем.  Скажете,  так  не  бывает?  Да,
действительно, над Шахом слегка  подшутили  односельчане,  выставив  его
победителем двух драконов, но ведь он был не в  курсе  и  поэтому  сразу
отправился подтверждать свою репутацию.  И  вскоре  в  том,  что  Шах  -
Великий Герой,  не  сомневался  и  последний  гоблин.  Страшные  монстры
Запустенья затрепетали, опасаясь за свою участь. А дорога к славе так  и
льнула к геройским стопам. Оставалось только по ней идти...

Глава 1
КАК ГЕРОЯМИ СТАНОВЯТСЯ

   Дзыннь!
   Почтеннейший   дракон   Грааугржимерюканг,   которого   жители   семи
подвластных ему деревень  именовали  между  собой  "древний  Грау"  или,
значительно реже и  предварительно  убедившись  в  отсутствии  в  округе
возможных  соглядатаев   господина   дракона,   "хитрохвостый",   тяжело
вздохнул, отложил в сторону массивную лупу с бронзовым ободом и ткнул  в
шар указательным когтем правой передней лапы. Шар осветился изнутри, и в
нем появилось изображение головы другого дракона.
   Увидев эту голову, древний Грау удивленно приподнял правое  веко.  Он
был готов прозакладывать половину своей сокровищницы, что этого  дракона
он видит первый раз в жизни.
   - Брсчшипору куры нагроуж Грааугржимерюканг! - проревела голова.
   Древний Грау поморщился.
   Здесь необходимо сделать небольшое пояснение. Дело в том,  что,  хотя
драконьему языку и насчитывается неизвестно сколько тысяч лет,  когда-то
драконы (хотя в этот факт  с  трудом  верится  даже  гномам)  тоже  были
молодыми. В те времена они вели значительно более  активный  и...  хм...
откровенно говоря, бандитский образ жизни,  чем  теперь.  Соответственно
использовавшийся ими тогда лексикон был приспособлен именно к  характеру
и потребностям их  тогдашнего,  довольно  малоприятного  для  окружающих
сообщества. Но с тех далеких времен в драконьи пасти утекло немало вина,
и постепенно  драконы  создали  новый  язык.  На  нем  было  значительно
приятнее  вести  многодневные  философские  беседы,  сидя  за  бочонками
амонтильядо в теплой пещере и прислушиваясь к завыванию  зимних  буранов
снаружи.  Помимо  прочих  достоинств  новый  язык  был  недоступен   для
посторонних - он был так сложен, что первые две сотни лет  его  изучения
уходило  исключительно  на  освоение  алфавита,  а  посему  не  драконы,
пожелавшие научиться этому языку, должны  были  для  начала  озаботиться
вопросом собственного долгожительства, а желательно - бессмертия.
   Однако в  отдельных  случаях,  к  которым,  как  вы  сейчас  увидите,
относился излагаемый, традиция предписывала пользоваться именно  древним
вариантом драконьего. Хотя уважение к традициям драконы  впитывают,  еще
сидя в яйце, именно это требование доставляло  пожилым  высококультурным
драконам, к которым относился и древний Грау, немалые неудобства. Дело в
том, что по современным меркам этот древний язык был весьма нецензурным.
Например, та фраза, которую выдувают в рог рыцари, вызывая  драконов  на
бой, в переводе означает примерно следующее: "Посылаю тебя на..."
   Итак, голова в шаре произнесла:
   - Совсем, блин, совесть потерял, Прохвост.
   Древний Грау поморщился.
   -  Гыкашмур  авелом  анин,  курдбк!  (Не   по   понятиям   наезжаешь,
молокосос!) - проревел он и, подумав, добавил:
   - Гыкахым бздым. (А за базар ответишь.)
   Дракон в шаре замешкался.
   - Быргрым, э-э... покоргум, то есть поркорхум, э-э...
   Древний Грау вздохнул еще раз.
   -  Может,  все-таки  будем  говорить  на  современном  драконьем?   -
предложил он.
   - А как же традиция? - удивился дракон в шаре. - Положено ведь.
   - Так по традиции ты мне и до вечера не объяснишь, что тебе  надо,  -
возразил Грау. - Все равно нас никто посторонний не слышит и слышать  не
может.
   - Ну, я прямо не знаю, - замялся дракон в шаре. - Дело-то ведь....
   - Чего тебе надо? - прямо спросил Грау.
   - Деревню у темно-зелено-дубового леса  и  заливные  луга  к  ней,  -
выпалил дракон в шаре, собравшись с духом.
   - Ну, ты даешь! - поразился Грау. - А половину  моей  сокровищницы  в
придачу тебе не нужно? Я этой деревней владел, когда тебя еще и в кладку
не отложили.
   - А пусть и так! - запальчиво возразил молодой дракон. -  А  мне  что
делать?  Только  из  скорлупы  высунулся,  только  крылья   первый   раз
расправил,   глядь,   а   кругом   все   уже   расхватано,    все    уже
поделено-переделено. А мне тоже, между  прочим,  жить  где-то  надо.  Я,
между прочим, такой же дракон, как и ты.
   - Я вовсе не подвергаю  сомнению  подлинность  твоего  драконства,  -
примирительно сказал Грау. - И я  всегда  сочувствовал  проблемам  нашей
молодежи. Но только не в том случае, когда эту проблему пытаются  решить
за счет моих владений. Сначала одна деревня, потом - вторая, а дальше? И
вообще, почему ты выбрал для предъявления своих претензий именно меня? В
дне полета, за Кривым холмом направо, один вампир  живет,  граф,  так  у
него целых двадцать деревень. Почему бы тебе к нему не слетать?
   - Ну уж нет, - твердо возразил молодой дракон.  -  Меня  так  уже  не
первый раз посылают. Короче, - он скосил глаза, стараясь не  смотреть  в
сторону старого дракона, - назначаю  тебе  эту,  как  ее...  разборку  и
забиваю эту самую... стрелку. Завтра утром на большом лугу за рекой.
   Шар погас.

***

   Большой  луг  за  рекой,  на   котором   было   намечено   Проведение
недружественной встречи двух драконов, находился неподалеку от одного из
человеческих поселений Запустенья и использовался  местными  обитателями
для выпаса скота. Деревня называлась Дудинки.
   Почему - точно не знал никто.  Жители  деревни  туманно  намекали  на
загадочную легенду, уходящую своими  корнями  в  те  невероятно  далекие
времена, когда деревья были  большими,  драконы  еще  не  вылупились,  а
состояние Доставаки Билла не  превышало  десяти  тысяч  золотых.  Однако
поведать эту легенду посторонним они категорически отказывались.  Жители
окрестных деревень не менее туманно намекали на куда более позднюю и  не
совсем пристойную историю, в которой упоминался мул одного из  дудинских
Отцов Основателей, но поручиться за достоверность этой истории также  не
могли.
   Именно дудинские пастухи в  одно,  вне  всякого  сомнения,  доброе  и
прекрасное утро обнаружили на своем лугу двух мертвых драконов.
   - Вот  те  на!  -  озадаченно  сказал  Старший  Пастух  Гоут  Ктовец,
обозревая поле жестокой битвы, в которое превратился его лучший выпас.
   - Сдается мне... - начал один из пастухов.
   - Ну?
   - Один из ентих драконов...
   - Который?
   - Тот, что с краю.
   - Ну?
   - Смахивает на Старого Грау, то есть, - пастух испуганно оглянулся, -
виноват, на господина Грааугржимерюканга.
   - Врешь, - на всякий случай сказал  Гоут,  приглядываясь  к  крайнему
дракону повнимательнее.
   Основания усомниться в словах подчиненного у него были.
   Во-первых,  Старый  Грау  хотя  и  являлся  полноправным  властителем
Дудинок, но очень не любил без особой необходимости покидать свою пещеру
и  показывался  своим  подданным  на  глаза  только  по  самым   большим
праздникам. А они случались редко. За  всю  свою  жизнь  Старший  Пастух
удостоился чести лицезреть господина  Грау  всего  два  раза,  причем  в
первый раз Гоуту Ктовцу было пять лет, а второй раз -  двадцать  восемь.
Кроме этого, Гоут  двенадцать  раз  видел  драконов  или  кого-то  очень
похожего на них пролетающими высоко в небе, а один раз какой-то  красный
дракон приземлился на выгон, сожрал двух коров и пяток овец,  нахлебался
воды из реки и улетел, оставив на память о себе огромную кучу самого что
ни на  есть  отборнейшего  драконьего  дерьма  -  вещи,  ни  на  что,  к
сожалению, не  пригодной  и  ужасно  вонючей.  К  вящей  радости  Гоута,
произошло это  во  время  дежурства  его  сменщика  -  Второго  Старшего
Пастуха.
   Во-вторых, хотя бой между  драконами  проходил  согласно  Уложению  о
Разборках,  том  1,  глава  18,  параграфы  с  1  по  25   включительно:
"Допустимые средства мордоначищенья" - зубы и когти, никакого  огненного
дыхания и магических штучек, разрешено затачивать шипы на  хвосте,  если
таковые имеются от рождения, а не выращены с помощью магии, -  так  вот,
когда этими зубами и  когтями,  а  также  крыльями  орудует  здоровенный
бронированный ящер, то получившееся в итоге бездыханное  тело  поддается
опознанию  весьма  приблизительно.  Даже  если  это   тело   такого   же
здоровенного бронированного ящера.
   Так и не придя ни к какому определенному выводу, Гоут в итоге  принял
самое простое и естественное решение - переложить тяжесть принятия этого
самого решения и связанную с ним ответственность на кого-нибудь другого.
   - Значица, так, - повернулся Гоут к остальным пастухам. - Ты, ты и ты
- бегом в деревню. Расскажете обо всем, что видели. Луки оставьте здесь.
   В этом месте снова необходимо прервать ход  повествования  и  кое-что
пояснить.
   Пастушеский  отряд,  находившийся  под  командованием  Гоута  Ктовца,
насчитывал в своем составе четырнадцать человек и по вооружению и боевой
выучке ничуть не уступал равночисленному отряду наемников, равно  как  и
регулярной  армии  любого  из  Королевств.  Как  было   экспериментально
установлено людьми, имеющими несчастье обитать в  Запустенье,  это  было
совершенно необходимым условием для успешного выпаса деревенского стада,
представляющего собой в глазах большинства лесных  обитателей  офигенную
груду МЯСА.
   О том, что являет собой Запустенье и кто в нем живет,  рассказываться
будет на протяжении всей книги. Вкратце же лучше всех сформулировал  это
странствующий друид Лайлак Дуболом: "Так  называемое  Запустенье  -  это
место, где природа и магия совместно напомнили  существам,  мнящим  себя
разумными, что если долго и упорно дергать кого-нибудь за хвост,  то  на
другом конце хвоста может объявиться его владелец".
   Так  вот,  расстояние,  отделяющее  выгон  от  ворот  в   укрепленном
частоколе, который жители  Дудинок  именовали  "оградой",  легко  одетый
подросток преодолевает бегом за восемь минут. Троим взрослым мужчинам  в
доспехах времени на это потребовалось вчетверо больше.
   Нельзя сказать,  чтобы  новость  о  возможной  кончине  старого  Грау
обрадовала Дудинского старосту Вислоуха Обера  очень  уж  сильно.  Можно
даже сказать, что она обрадовала его не совсем.
   Дело даже не в том, что Вислоух вообще не любил  новостей.  Все-таки,
будучи  верховной  деревенской  властью,  он  волей-неволей  должен  был
выработать определенную широту кругозора. Он даже допускал, что  новости
иногда бывают и  хорошие.  Более  того,  однажды  он  предположил,  что,
возможно, где-то хороших новостей бывает не намного меньше, чем плохих.
   Но весть о предполагаемой кончине Грау  -  это  Вислоух  мог  сказать
абсолютно точно - относилась к разряду тех, которых Обер предпочел бы не
получать вовсе.
   С одной стороны, конечно, взимаемые, точнее, выжимаемые  Грау  налоги
ложились весьма тяжким бременем на тощий  дудинский  бюджет.  Однако,  с
другой стороны, Грау был злом очень  хорошо  -  за  последние  триста  с
лишком лет - известным и знакомым, а вот его будущий  преемник,  который
непременно объявится в очень близком будущем, - нет. И  вообще:  "Лучший
способ избавиться от драконов - это завести своего".
   Припомнив в  очередной  раз  это,  давным-давно  подслушанное  им  на
ярмарке и запавшее глубоко в душу высказывание, староста вдруг вспомнил,
что  у  их  бывшего  господина  имелись  родственники.  Другие  драконы.
Которые, кстати говоря, могут весьма  заинтересоваться  обстоятельствами
гибели своего, пусть и далекого, родича.
   А раз так - требовалось незамедлительно принять все  возможные  меры,
дабы господа драконы чего-нибудь...
   Например, обеспечить господину Грааугржимерюкангу достойные похороны.
А заодно и его сопернику - на всякий случай.

***

   Додуматься до идеи вырыть "достойную" могилу двум,  причем  не  самым
мелким при жизни драконам, как выяснилось, намного легче, чем  воплотить
ее в жизнь.
   -  Клянусь  дохлым  огром,  -  выдохнул  Жаба  Партигген,  с   трудом
переваливая содержимое своей лопаты через  край  ямы,  -  так  мы  и  до
завтрашнего утра не управимся.
   - Вот еще - до утра, - отозвался Ушастый Вассеризель.  -  Как  бы  не
так. Чего бы там Обер не изрекал, -  на  самом  деле  Ушастый  выразился
грубее, - а на этом поле меня после захода солнца и в помине не будет.
   - Если до захода не успеем зарыть, - поддержал его Маультир, - то  на
эти туши такое сбежится... Такое...
   - Угу, - согласился Жаба, вываливая очередную лопату. - Еще  бы.  Шоб
на такие туши - и не сбежалось?
   - Как я так смекаю, - задумчиво произнес Кругляк  Зенгер,  -  что  на
частокол ныне, ну, в смыслах, ентой ночью, надо  будеть  двойную  стражу
поставить. Иль тройную - для пущего спокоя.
   - "Для спокоя, для спокоя", - передразнил его  Вассеризель.  -  Будет
тебе спокой, как же. Вот теперешнюю стражу бы  сюда  -  тогда,  глядишь,
аккурат к темноте бы и закончили.
   - А на частокол кого?
   - Баб. Твою, к примеру, женку... -  Ушастый  заржал.  -  Как  возьмет
оглоблю...
   Остальные  -  за  исключением,  понятно,  самого  Кругляка   -   тоже
заулыбались, живо припомнив, как не далее третьего  дня  Зенгерова  жена
гонялась за муженьком по всей  деревне,  размахивая  при  этом  если  не
оглоблей, то уж здоровенным дрыном наверняка, и поминутно охаживая  этим
самым дрыном точно промеж кругляшиных ушей.
   Впрочем, надолго этих приятных воспоминаний не хватило.
   -  Обера  бы  сюда,  -  мстительно  процедил  Хромой  Таузендфус,   с
остервенением  вгрызаясь  лопатой  в  неподатливую  глину.  -  Пусть  бы
поковырялся. Глядь, жир бы и подрастряс.
   - И то верно. - Партигген перевалил наверх очередную  порцию  грунта,
воткнул лопату в дно ямы, оперся  на  нее  и  попытался  рукавом  рубахи
стереть с лица пот, но добился исключительно того, что  покрывавший  его
рожу слой грязи распределился по ней чуть более равномерно. - Пусть бы и
сам староста эту землицу поковырял. Небось не загнулся бы от напряга.  А
то...
   - Нет, ну клянусь дохлым  орком!  -  взвился  Ушастый.  -  Стража  на
частоколе, Вислоух, кузнец с подмастерьем, старичье,  звонарь...  Это  ж
сколько народу еще можно сюда пригнать! Так нет же! А мы тут надрывайся,
как неродные!
   - Шаха еще нет, - сообщил Маультир.
   - Как нет?! - возмутился Вассеризель. - Почему нет?
   - А он еще того... После вчерашнего... Дрыхнет еще, - ехидно  заметил
Жаба. - Небось до вечера так и проваляется.
   -  Проваляется?!  -  Ушастый  швырнул  лопату  под  ноги  и  принялся
выбираться из ямы. - Я ему сейчас покажу "проваляется"! Я его всю дорогу
до пастбища на пинках...
   - Стой! - Кругляк попытался придержать Ушастого за  край  рубахи,  но
получилось это у него не совсем удачно - Вассеризель съехал вниз  вместе
с полупудом земли, за которую он цеплялся. - Праздник же у парня.
   - Праздник был вчера, - хмуро заметил Жаба. - И вообще  -  пить  надо
меньше. А то дорвался, понимаешь. Правы были Отцы-Основатели - рано вас,
сопляков, в семнадцать к спотыкаловке подпускать.
   - Это его дядюшка Короед постарался, - встрял  Маультир.  -  Выставил
бочонок молодого вина, ну, того, что  в  позапрошлом  месяце  с  ярмарки
привез. А у него, у вина-то, нрав ведь известно какой коварный -  льется
в пасть, словно вода родниковая, а потом  бах  -  и  с  копыт  долой.  А
Шах-то...
   - Сам-то ты, - проворчал Партигген, -  можно  подумать,  давно  усами
обзавелся. Думаешь, девки не видят, что они у тебя углем подведенные?
   - Ха! - Ушастый наконец выкопался из-под устроенного им обвала, но, к
немалому  удивлению  остальных,  не  стал  извергать  по  этому   поводу
проклятий, а наоборот - радостно осклабился.
   - Я тут подумал, - сообщил он. - А ведь во всех Дудинках один Шах про
это, - Ушастый мотнул головой в сторону драконьих туш, - ничегошеньки не
знает. Вот смеху-то будет, когда он вечером проснется!
   На этой реплике достоверно восстановленный ход  беседы  обрывается  и
вряд  ли  когда-либо  будет  продолжен.  Если  до  нее  показания   всех
говоривших были четкими и непротиворечивыми, то после слов "вот смеху-то
будет" они моментально становятся сбивчивыми и путаными.  Поэтому  точно
определить, кому же именно принадлежала та злосчастная  идея,  оказавшая
столь большое влияние на дальнейшую судьбу как дудинцев,  так  и  многих
других обитателей Запустенья и иных земель, установить невозможно. Может
быть (и даже вероятно), тайна сия ведома богам, но, как  известно,  боги
очень неохотно делятся своими тайнами с кем бы то ни было, в том числе и
с другими богами.

***

   За всю свою жизнь  Шах  никогда  раньше  не  предполагал,  что  самый
обычный луч солнца - не такой уж и яркий - может  вызвать  столь  жуткий
приступ боли, причем не только в глазах, но и в голове. Вслед за головой
взвыло все остальное тело. Шах  было  попытался  озвучить  эти  ощущения
соответствующим воплем, но звук, который он сумел выдавить наружу,  даже
за слабый стон мог сойти лишь с очень большой натяжкой.
   - Вроде просыпается, - произнес кто-то, стоявший в изголовье,  и  эти
слова мигом принялись грохочущим эхом носиться от одного шахова  уха  до
другого: "Просыпается, просыпается, рыпается, ается..."
   - Точно, просыпается, - согласился второй голос. - Ишь, какую рожу-то
скорчил. Ему б щас кисленького чего-нибудь али солененького.
   - Да где ж я после вчерашнего-то возьму солененького с кисленьким?  -
возразил первый голос, в котором  Шах,  несмотря  на  громыхание,  начал
узнавать что-то до боли - и еще какой! - знакомое. - Все,  почитай,  что
было, то и подмели. Разве что у соседей спросить...
   - И то верно. Слышь, Хеннок, сгоняй-ка к Плющикам...
   Прозвучавшие имена  показались  Шаху  смутно  знакомыми,  но  попытка
вспомнить что-либо поподробнее немедленно  аукнулась  еще  более  жутким
приступом головной боли.
   - Но я ж тоже хочу видеть...
   - Цыц! - прикрикнул  второй  голос.  -  А  ну  дуй...  Когда  старшие
говорят.
   До  Шаха  донесся  дробный  топот,  после  чего  на  некоторое  время
воцарилась  совершенно  замечательная,  можно  даже  сказать,  блаженная
тишина.
   В какой-то момент Шах даже попытался провалиться обратно  в  забытье,
из коего его вывело нечто холодное и мокрое, настойчиво тыкавшееся прямо
в губы.
   - Откушай огурчика-то, - настырно бормотали  сверху.  -  Он  хороший,
огурчик-то. Враз полегчает.
   Невероятным усилием Шах сумел разжать стиснутые намертво зубы и  даже
слегка прикусить просунувшийся между них предмет.
   Первая капля холодного огуречного рассола,  попавшая  на  раскаленную
пустыню языка, должна была, по идее, немедленно испариться.  Но  за  ней
последовали  другие,  которые  проделали  в  пересохшей   гортани   Шаха
восхитительно влажную дорожку.
   - Ы?
   Так и не выпустив из зубов  огурец,  Шах  медленно  сел  и  попытался
приоткрыть глаза.
   Собравшиеся в комнате, числом не менее десяти, дудинцы  переглянулись
между собой и дружно начали выпихивать вперед дядюшку Подсмейла Корюшку.
   - А... А чего я... - вяло попытался отбиться он.
   - Тише! - зашикали на него. - Договорились же.
   Одарив  своих  сообщников  особо  многообещающим  взглядом,   дядюшка
Подсмейл встал перед Шахом, терпеливо дождался, пока тот сфокусирует  на
нем взгляд замутненных голубых глаз, набрал в грудь побольше  воздуха  и
начал:
   - Дорогой Шах! Нет таких слов, какими мы, твои односельчане, могли бы
выразить переполняющее нас  восхи