а я уже сантиметров на двадцать успел углубиться. Осмотрелся он по сторонам, увидел, чем я яму копаю, - и чуть обратно в столб не превратился.
     - Но... - бормочет, - как же... ведь это...
     - Да брось ты, - говорю, - чушь нести.
     - Но как же... Короной... могилу...
     - А что? - я еще одну кучку высыпал. Загребает она хорошо, края подходящие. - Пусть хоть раз хорошее... тьфу, настоящее дело сделает.
     - Но... - Илени на меня так смотрит, будто я на его глазах... ну, знаменем, что ли, подтерся. - Ведь это Великая Корона...
     - И правильно, - рыжая вмешалась. Слезы у нее на щеках уже слегка подсохли, и голосок запальчивый прорезался. - Пусть. Великая Корона. Ну и что?
     - Но...
     У Илени, похоже, все в голове перемешалось. Посмотрел он на меня, на Кару, на ребят на траве, махнул рукой и отвернулся.
     - Командир правильно решил, - шепотом закончила рыжая. - Это - благородное дело. Даже для Великой Короны. Они... заплатили за эту честь самую высокую цену. Заплатили своими жизнями.
     И вот тут она не выдержала и заплакала.
     Что дальше было, я плохо помню. Как сквозь голубой туман.
     Помню, как стоял над холмиком - одним на всех! - ?ППШ? в небо направлен, а я на спуск давлю и никак не могу понять, почему тихо-то так. Потом только увидел гильзы в траве и понял, что давно уже весь диск высадил. Дошло...
     Странно даже - не первый же год воюю, и друзей терять не раз приходилось. Но вот так, чтобы не просто за сердце брало, а еще и сжимало со всей силы, - не было. Не все, значит, зачерствело и коркой запекшейся покрылось.
     И то - другое. Тоже, понятно, стоял и клял, что не успел, не прикрыл - но только не был я за них в ответе, как за этих ребят... перед собой в ответе.
     Эй, товарищ капитан, товарищ капитан. Многому вы меня научили, много раз из-под смерти вытаскивали, а вот про это слова не сказали. Боялись, что мы вас жалеть начнем? Или просто берегли?
     Еще помню, как идем мы трое по замковому двору, увешанные оружием, как новогодние елки, и толпа молча перед нами расступается, а на крыльце, как в считалке - царь-царевич, король-королевич, в смысле, принцесса, товарищ комбриг, еще кто-то в пух и прах разнаряженный. Мы подходим к ним, и Кара достает из вещмешка Корону и протягивает ее принцессе, а я становлюсь перед Клименко и четко, руку к виску, докладываю о выполнении боевого задания, в ходе которого... уничтожено противника... захвачено трофеев... собственные потери... собственные потери .. ну да, это я два раза повторял - с первого не получилось.
     А потом я так же четко поворачиваюсь и иду прочь оттуда, и толпа снова расступается передо мной, и краем уха я слышу, как что-то вполголоса говорит принцесса и также тихо ей отвечает комбриг. Следующее - я лежу на кровати, как есть - в сапогах, грязной гимнастерке, раскинув руки и уставясь невидящими глазами в полог из белого аксамита - ткань, чрезвычайно ценимая особами королевской крови за ее способность сочетаться с бриллиантами, - и со стороны, должно быть, выгляжу точь-в-точь как убитый наповал. В каком-то смысле так оно и есть. Часть меня там убили. Вместе с ними.
     Я лежал так, пока не услышал стук в дверь. Медленно - очень медленно - сел на кровати, отер виски, сполз на пол, подошел к двери, отодвинул засов, открыл - и замер на пороге. Потому что за дверью была она. Карален Лико, Кара, рыжая... Лаура.
     - Можно, я войду?
     Я молча шагнул влево.
     На ней было что-то очень белое и прозрачное, почти ничего не скрывавшее, даже в тусклом свете коридорной лампады. А когда я закрыл дверь, она и вовсе стала похожа на привидение. Стройное такое привидение.
     - Я пришла... пришла к тебе... - голос у нее дрожал и срывался. - Поговорить.
     - Давай... поговорим.
     - Там... когда ты сказал мне, чтобы я уходила, а сам остался... я сказала, что люблю тебя... так вот, это правда, слышишь! И сказала я это вовсе не потому, что ты мог погибнуть... но и поэтому тоже, я хотела, чтобы ты знал! А ты мне ничего не сказал, ни тогда, ни сейчас! Я люблю тебя, слышишь, лю...
     Тут она осеклась, потому что я обнял ее и что было сил к себе прижал.
     - Я люблю тебя, - шепчу. - Я тоже люблю тебя... тебя... Лаура Любимая. Прости, что так долго не мог понять... ведь все так просто.
     Смотрю - а она дрожит вся. Не может быть, думаю, чтобы Кара - и дрожала.
     - Любимый, - шепчет, - милый, самый дорогой. Как же я тебя сначала ненавидела - и как потом... хотела.
     - А уж как я тебя ненавидел - просто слов не было.
     Коснулся я ее губами - осторожно, едва-едва, а она все равно словно от удара вздрогнула. И меня тоже словно ударило. Целую ее, губы, щеку, плечи - всю - и никак остановиться не могу. А она только стонет тихонько.
     - Сергей, - шепчет, - ты мне только больно не делай. Прошу тебя.
     - Рыжая ты моя глупышка, - шепчу, - тебе уже никто на свете больно не сделает, даже ты сама. Уж я-то об этом позабочусь.
     И казалось бы - сидим на тонкой, грязной циновке, на холодном каменном полу, а в двух шагах - руку протянуть - кровать роскошная. Да только эти два шага, как тысячи, а счастье - вот оно, рядом, такое любимое, нежное - и не дрожит больше.
     И уснули мы в ту ночь под самое утро.
     А проснулся я уже на кровати и проснулся оттого, что за запертыми ставнями сверкнуло, грохнуло - вскочил, автомат на стене нашариваю, и вдруг сообразил - да это же гроза!
     Подошел, приоткрыл створку, и сразу же холодными брызгами в окно сыпануло. Ну точно - гроза.
     Закрыл я ставню обратно, осторожно, на цыпочках, по полу до кровати проскакал, закопался обратно под одеяло - Кара шевельнулась, пробормотала что-то. Я ее приобнял, прижал - спит.
     А за окном дождь вовсю стучит. И молния - ша-арах! - совсем рядом с замком ударила, даже сквозь щели в ставнях всю комнату высветила, светом залила, словно ракета осветительная.
     Забавно. Я даже и забыл, что молния вот так высвечивать умеет.
     Больше так близко не било. Основной - чуть было не сказал ?бой? - где-то в километре к востоку развернулся.
     А я почему-то вспомнил, как вот так же год назад лежал в землянке мокрый, голодный, уставший после поиска хуже любой собаки. И тоже лил дождь, и ворочались вдали ленивые раскаты - только это был не такой гром, а просто наш артполк пытался нащупать фрицевскую батарею стапяти-, за которой мы и ходили, да так и вернулись с дыркой от бублика.
     Только я не спал, и Витя Шершень рядом тоже сопел слишком уж ровно - а во сне он всегда начинает что-то бормотать и даже иногда чего-то слабо вскрикивать. И вот мы оба лежали и слушали, как Андрей Веретенников пытается что-то сказать молоденькой связисточке, хотя она уже две недели смотрит на него такими глазами.
     Ну да, а на парте, которую мы возили вместо стола, стояла гильза от сорокапятки, и стены у землянки были сосновые, и дождь понемногу просачивался сквозь все три наката и кап-кап-кап...
     Потом пришел старшина Раткевич, тоже мокрый, даже усы обвисли, злой как черт, и погнал всех к капитану, а на Андрея со связисткой еще и наорал.
     А через неделю связистку ранило при бомбежке, и Веретено ходил сам не свой, хотя все его утешали - жива ведь, ранена, не убита же, - пока не получил из госпиталя мятый синий треугольник.
     И я снова лежал, уставившись в белый полог над головой, только на этот раз все было по-другому. И хоть та боль никуда не пропала, но она ушла вглубь, уступила место другому чувству, такому... всеобъемлющему, вот. Та, что лежала сейчас рядом, уткнувшись носиком в плечо и разбросав рыжие волосы, - была для меня всем миром, и ничего другого мне не было нужно - лишь вот так лежать и знать, что с нами не может случиться ничего-ничего плохого.
     Когда закончится война... мы будем так же просыпаться ночью от раскатов грозы.
     Вскакивать с кровати, хватаясь за стенку, - а под рукой будет ворс ковра. И сонный мозт будет мучительно долго осознавать, что ходящая ходуном от близких разрывов землянка с коптилкой из сплющенной снарядной гильзы - в прошлом.
     Так будет, я знаю. Обязательно. Может, не со мной, но с другими - будет.
     Потом я снова заснул, а потом было утро, а утром мы с Карой снова... в общем, к комбригу я пошел где-то в полдесятого.
     Думаю, если кто в замке и не знал, что произошло этой ночью в моей комнате, то при одном взгляде на мою радостно-обалденно-счастливую рожу все становилось просто и понятно, как прямой угол. И все мои попытки перестать краснеть и навесить на себя непроницаемую маску оканчивались полным пшиком. Даже обидно. В смысле, я бы обиделся, не будь настолько счастливым.
     - Разрешите, товарищ комбриг?
     В кабинете у Клименко куревом пахло, но непривычным. Не доводилось мне до сих пор такого запаха нюхать. Аромат-с.
     - Заходи, разведка.
     Сам товарищ комбриг на стуле развалился, а в правой руке у него был короткий, толстый окурок... сигары! Ну да, а вот и ящичек на столе - видели мы такие ящички пару раз, знаем.
     Интересно, думаю, это его принцесса премировала за успешное завершение операции или просто совпадение?
     - Ну ты, Малахов, и учудил вчера! Всю, понимаешь, торжественную церемонию скомкал! - грозно так рычит комбриг, а у самого рот до ушей. - Они ж тебя чуть ли не в святые производить собрались!
     - Рановато меня в святые, - говорю. - Пока по земле с автоматом хожу, а не по облакам с арфой.
     - Ты мне еще шутки пошути! Я, между прочим, тебя вчера еле-еле прикрыл. Но сегодня...
     Клименко старый окурок о чернильницу черепас-тую затушил и сразу за новой потянулся. Взял, ножом - а я-то гадал, чего у него нож на столе валяется! - кончик аккуратно смахнул, прикурил от длинной спички, выдохнул облако кубометра на полтора - ну вылитый кот после сметаны, только не мурлычет.
     - ...сегодня ты у меня будешь, как болванчик китайский, стоять и кивать. Что б они на тебя повесить ни вздумали!
     - А может, - предлагаю, - лучше сразу всех собак на шею - и в пруд головой!
     - Не дождешься! - рычит Клименко. Даже привстать было собрался... посмотрел на меня, вздохнул, сигару - недокуренную! - в сторону отложил. - В общем так, - говорит. - За то, что ты сделал, что принес, тебе, Малахов, мое бескрайнее спасибо... тебе и ребятам твоим. Живым и тем... тем еще и вечная память. Это первое. А второе - есть для тебя, разведчик, новое Задание. Важное. Важнее всего, что ты за всю свою жизнь делал.
     Так, значит. И что отвечать прикажете? Что у меня сегодня, можно сказать, первая брачная ночь была? Что все мои мысли - о Ней! Или... что стоит лишь на миг от этих мыслей отвлечься, как перед глазами те, четверо?
     По-хорошему... я бы такого командира в соседнюю траншею не пустил! Только...
     Только вот нет у разведчика другой судьбы!
     - Слушаю, товарищ комбриг!