пожал плечами.
   - Я не  знаю,  как  обычно  протекает  эта  болезнь  у  людей  с  его
трансформацией, - сказал он. - Может, так и должно быть.
   - Не помогают, - вздохнул Говелойс. - Их еще много?
   - Дня на четыре хватит.
   - А потом?
   - Надо ехать в Олимп.
   - Вас убьют.
   Якадзуно снова пожал плечами.
   - Может, и не убьют, - сказал он.
   - Убьют, - повторил Говелойс. - Вы зря отпустили Рональда.
   - Его нельзя было убивать, он не сделал ничего плохого.
   - Он хотел отдать вашим врагам то, что  в  сумке.  Должно  быть,  это
очень ценная вещь.
   - Это ценная вещь, - подтвердил Якадзуно. - Ее нельзя отдавать.
   - Ты знаешь, что это за вещь?
   - Знаю.
   - Скажешь мне?
   - Нет. Извини, Говелойс, тебе лучше это не знать.
   - Я не обижаюсь. Когда вы поедете в Олимп,  братство  будет  за  вами
охотиться.
   - Наверное.
   - Если эта вещь ценная, они точно будут охотиться. Они поймают вас  и
спросят, где эта вещь. Ее придется отдать.
   - Ее можно утопить в болоте.
   - Они спросят, где вы ее утопили, и тогда ее придется отдать.
   - Можно утопить ее в таком месте, что никто не сможет найти.
   - Эта вещь вам не нужна? Якадзуно еще раз пожал плечами.
   - Понятия не имею, - признался он. - Для начала надо разобраться, что
происходит в Олимпе.
   - Разве непонятно? Дувч Багров захотел стать лсусозо, поднял мятеж  и
победил. Разве не так?
   - Не совсем. Багров не дувч,  он  был  простым  чиновником,  даже  не
сэшвуэ по-вашему.
   - Зато теперь он настоящий лсусоэ.
   - Ибрагим не уверен в этом. Он говорит, что за Багровым стоит  кто-то
другой.
   - За любым толковым лсусозо кто-то стоит.
   - Но не каждый лсусоэ является марионеткой в чужих руках.
   - Что такое марионетка?
   - Кукла на веревочке.
   - Да, я вспомнил! Это в театре, точно?
   - Точно.
   - Думаешь, Багров - кукла в театре?
   - Не знаю. Надо выяснить.
   - Чтобы решить, кому отдать эту вещь - Багрову или его врагам?
   - У Багрова не осталось врагов. Его люди  уничтожили  всех  врагов  в
один день.
   - Разве Ибрагим не враг Багрова?
   - Ибрагим еще сам не знает. Он еще ничего не решил.
   - Если он отдаст вещь Багрову, он станет вавусосо?
   - Не знаю. Багров убил много друзей Ибрагима и теперь вряд ли Ибрагим
станет вавусосо Багрова. Но Ибрагим может решить, что это меньшее зло, и
если он так решит, он пойдет служить братству.
   - Не понимаю я вашу этику, - вздохнул Говелойс. - У нас все просто  -
если убили друга, надо мстить, а если не хочешь мстить, от убитого  надо
отречься. Но тогда от тебя отрекутся все остальные друзья,  и,  если  ты
этого не хочешь, ты не должен отрекаться от друга, а должен мстить. Если
бы кто-то убил Фесезла, я бы даже не думал,  мстить  или  не  мстить.  Я
понимаю, что слишком слаб, чтобы мстить, но я лучше умру,  чем  покроюсь
позором.
   - Чтобы в другой жизни тебе было счастье? - предположил Якадзуно.
   - Другой жизни нет, - Говелойс посмотрел на Якадзуно как на идиота. -
Я знаю, вы, люди, верите, что после смерти будет другая  жизнь,  но  мы,
вызуэ, в это не верим. Есть правила, по которым надо жить, и если ты  их
нарушишь, тебе будет плохо. Все просто.
   - А если ты умрешь, соблюдая правила, тебе будет хорошо?
   - Если ты умрешь, тебе не будет никак. Но если ты  выживешь,  нарушив
правила, тебе будет плохо. Лучше никак, чем плохо.
   - Эти правила неизменны?
   - Езойлаказ вызуэ могут менять правила. Только ты не узнаешь, что  ты
езойл, пока не изменишь правила и  пока  другие  вызуэ  не  примут  твои
изменения.   Большинство   тех,   кто   меняет    правила,    становятся
сузухахсойлвой и покрываются позором. Лишь единицы получают суйловойз.
   - Наверное, поэтому ваши правила так редко меняются.
   - Наверное, - согласился Говелойс. - Возможно, поэтому мы и не  умеем
делать аккумуляторы и пистолеты. Но зато мы не нюхаем осш и у нас  почти
не бывает сумасшедших. Мы счастливее, чем вы.
   - Зато мы сильнее.
   - Наши пути разные.
   - Это точно.
   - Хорошо, что мы понимаем друг друга.  Только  я  не  понимаю,  зачем
Анатолий отпустил Дэйна. Вы, люди, всегда стремитесь  к  лучшему,  лучше
было убить его, чтобы не бояться снова приехать в Олимп.
   - Ты знаешь, - Якадзуно с трудом подбирал слова, - у нас, людей, тоже
иногда бывает, что лучше никак, чем плохо. Я  бы  не  позволил  Анатолию
убить Дэйна.
   - Он гораздо сильнее тебя, ты не можешь ему не позволять.
   - Могу. Если он убьет Дэйна, я не буду идти с ним, ему  придется  или
оставить меня, или убить. Он это понял и решил, что это  еще  хуже,  чем
оставить Дэйна живым.
   - Но почему? Что запрещает тебе убить врага?
   - Дэйн не враг мне. Когда я приехал  на  Гефест,  он  меня  встретил,
помогал мне, мы вместе работали, и мы  нашли...  гм...  эту  вещь.  Дэйн
нашел Ибрагима, он сильно помог ему, да, наше дело ничем не закончилось,
но это не важно. Дэйн нам помог, и в том, что мы  не  смогли  остановить
революцию, нет его вины. Да, Дэйн принял не правильное  решение,  но  он
имеет право принимать не правильные решения. Каждый человек имеет  право
ошибаться, и я не вправе упрекать его и не должен ему мешать.
   - Даже если его путь пересекается с твоим?
   - Пока наши пути не пересекаются. Но даже если  и  пересекаются,  кто
знает, кто из нас прав - он или я?
   - Ты не должен так думать. Если ты сомневаешься в своем пути,  ты  не
сможешь идти.
   - А если ты никогда не сомневаешься, ты пойдешь не туда.
   - Лучше пойти не туда, чем не идти никуда. Потому что когда ты идешь,
ты согреваешься и разминаешь ноги.
   - А по-моему, лучше не идти никуда, чем уйти в  такое  место,  откуда
нельзя вернуться.
   - У нас разные пути, - снова сказал Говелойс. - Мы никогда не  поймем
друг друга.
   - Но мы можем жить рядом.
   - Да, - согласился Говелойс, - мы можем жить рядом.

9

   - Привет, Джон! - Дзимбээ оглядел кабинет Рамиреса и просвистел нечто
восхищенное. - Я смотрю, ты здорово устроился.
   - Садись,  друг.  -  Рамирес,  казалось,  воплощал  собой  предельную
степень радушия. - Проходи, садись. Амброзии не желаешь?
   - Разве ее не запретили до особого распоряжения? Рамирес  раздраженно
махнул рукой:
   - Правила для того и существуют, чтобы их нарушать. Если  два  старых
друга, встретившись, не могут пропустить по  стаканчику,  эта  революция
никуда не годится.
   - И это говорит наш главный идеолог, - хихикнул Дзимбээ.
   Если бы Рамирес не был негром, он бы покраснел.
   - Да иди ты, - смущенно  пробормотал  он.  -  Скажешь  тоже,  главный
идеолог...
   - Я смотрел твою речь  по  телевизору,  -  сказал  Дзимбээ,  -  очень
впечатляет. Я честно говорю, без всякой лести, на самом деле впечатляет.
Багров отдыхает.
   - Да ну тебя! Сравнил хрен с редькой...  то  есть  я  не  то  имею  в
виду...
   Дзимбээ рассмеялся.
   - Не грузись, Джон, - сказал  он,  -  это  я  так,  прикалываюсь.  Ты
знаешь, я очень рад, что у тебя все так хорошо пошло. После той  истории
я боялся, что вождь спустит на тебя всех собак. Очень хорошо, что он  не
стал торопиться. Ты молодец, -  Джон,  ты  уже  принес  столько  пользы,
что... да наши дети тебе памятник поставят!
   Рамирес совсем засмущался.
   - Да ладно тебе, - пробормотал он. - Лучше скажи, как у тебя дела.
   - Первый зам у Сингха. Работы много, но не жалуюсь.
   - И как борьба на невидимом фронте?
   - Могло быть и хуже.
   - Что, совсем плохо?
   - Да нет, не совсем...  но  ничего  особо  хорошего  тоже  пока  нет.
Знаешь, что с твоей статуей?
   - Что?
   - Совсем не знаешь?
   - Совсем.
   - Она в руках СПБ.
   - Что?!
   - Что слышал. Ее  задержали  на  таможне,  начальник  таможни  -  наш
человек, мы не стали ее забирать до выступления, а потом оказалось,  что
там подделка. Снаружи медно-цинковый сплав, внутри хлорид бария.
   - А начинка куда делась?
   - Офицер СПБ по имени Ибрагим Бахтияр зашел на таможню за  пару  дней
до выступления и подменил статую.
   - Кто его впустил?
   - Агент. У них были агенты на таможне.
   - И что теперь?
   - Пока ничего. Я сейчас занимаюсь этим делом.
   - Хочешь меня допросить?
   - Придется.
   - Спрашивай.
   - Кто знал о статуе, кроме тебя?
   - Вся наша ячейка.
   - Еще?
   - Сингх.
   - Еще?
   - На Гефесте - больше никто. На Деметре - Багров,  Ногами,  наверное,
кто-то еще из ЦРК.
   - Что знал Ратников?
   - Я ничего ему не говорил, но он что-то заподозрил, я сам не понимаю,
что именно. Он пошел консультироваться в университет и узнал, что статую
делали не цверги. Потом он отправился на Деметру, и я не знаю, что  было
дальше.
   - Здесь он на тебя не выходил?
   - Нет.
   - Если он вдруг позвонит или если ты его встретишь,  обязательно  дай
мне знать.
   - Обязательно.
   - Ты знаешь Якадзуно Мусусимару?
   - Я знаю Хируки Мусусимару, это главный юрист VII на Гефесте
   - Якадзуно - его сын. Не сталкивался с ним?
   - Нет. А что?
   - Он на Деметре.
   - И что?
   - Он ехал в одном купе с Ратниковым.
   - Ого! Думаешь, Хируки что-то заподозрил и отправил  сына  проследить
за Ратниковым?
   - Боюсь, что да.  Что-нибудь  можешь  добавить?  Рамирес  на  секунду
задумался, но так и не смог ничего вспомнить.
   - Не знаю, - сказал он. - Честное слово, не знаю. Я  бы  рад  помочь,
но...
   В кармане Дзимбээ запиликал телефон.
   - Да, - сказал Дзимбээ в трубку. - Что? Тот самый? Что?  Оба?  Сейчас
еду. Да-да, держи его и никуда не отпускай. Сейчас буду.
   Дзимбээ отключил связь и быстро сказал:
   - Извини, Джон, мне надо бежать. Если вдруг что вспомнишь, ты знаешь,
куда звонить.
   - Конечно, Дзимбээ, - сказал Джон. - Если что-то вспомню, обязательно
позвоню. Успехов тебе!
   - Счастливо! - отозвался Дзимбээ и выскочил из кабинета.
   Он очень торопился.

10

   Анатолий вышел под дождь, некоторое время постоял под тугими струями,
похожими на душ Шарко, а затем сделал двойное сальто вперед и  одинарное
назад. Якадзуно на его месте  выполнил  бы  комплекс  ката,  а  Рамирес,
наверное, просто напился бы. Анатолий не знал, что делать.
   С каждым днем Ибрагиму становилось все хуже. Анатолий не понимал, что
именно происходит  сейчас  в  измененном  организме  Ибрагима,  но  было
очевидно, что даже трансформация класса F  не  в  силах  спасти  его  от
лучевой болезни  Интоксикация  прогрессировала,  от  опухших  лимфоузлов
протянулись  тонкие  розовые  щупальца,  нацеленные  вдоль   кровеносных
сосудов прямо в сердце. У Ибрагима начался сепсис.
   Анатолий не был врачом, но не надо быть  врачом,  чтобы  понять,  что
Ибрагим  умирает.  Еще  два-три  дня,  и  генетически   модифицированная
микрофлора больше не сможет сдерживать заразу, и тогда  настанет  конец.
Ибрагима  мог  спасти  гемодиализ,  но  ближайшая  больница,  в  которой
проводили эту процедуру, находилась в Олимпе. Самое  досадное  было  то,
что Ибрагим теперь совсем не приходил в сознание, он никак не реагировал
на любые попытки его растормошить, все время неподвижно лежал, и  только
часто вздымавшаяся грудь говорила  о  том,  что  он  еще  жив.  В  таком
состоянии Ибрагим не мог ничего подсказать Анатолию. Анатолий должен был
принимать решение самостоятельно.
   И он принял решение.
   Он зашел в есо, взял сумку с начинкой золотого цверга и закинул ее на
заднее сиденье трофейной "Капибары". Никому ничего не  говоря,  Анатолий
сел за руль, завел двигатель и направил машину в Олимпийские болота.
   Он  ехал  минут  десять,  выжимая  из  машины  максимально  возможную
скорость для такой местности. Когда стена леса скрылась за горизонтом  и
вокруг не осталось ничего, кроме бескрайнего болота и  тумана  над  ним,
Анатолий остановил машину. Посадить  ее  оказалось  непросто,  только  с
третьего раза удалось найти достаточно сухой участок, чтобы  "Капи-бара"
смогла бы потом взлететь.
   Пропеллеры остановились. Анатолий открыл дверь  и  вылез  из  машины,
провалившись в жидкую грязь почти по колено. Болото медленно  засасывало
тяжелую "Капибару", через пару часов ее уже не вытащить Но  Анатолий  не
собирался оставаться здесь так долго.
   Он расстегнул сумку и недоуменно уставился на  пистолет,  лежащий  на
самом верху. Точно, пистолет Дэйна он тогда положил в эту  самую  сумку.
Как же он мог забыть об этом? Кажется, грядет  нервное  истощение,  надо
срочно принимать меры. Во время боевых действий бойцам в таком состоянии
дают внеочередной отпуск. Жалко, что здесь отпуск никто не  даст,  да  и
просить не у кого, разве что у Бога.
   Анатолий извлек из сумки пистолет, запасную обойму  и  мобилу  Дэйна,
бросил все это на заднее сиденье.  Далее  он  заглянул  внутрь  сумки  и
обнаружил  там  десяток  целлофановых   пакетов,   заполненных   тяжелым
светло-серым порошком. По-хорошему, надо бы их вскрыть,  но  кто  знает,
насколько эта соль ядовита... Ничего, и так сойдет.
   Анатолий вытащил из сумки пакет, выпустил его из рук,  и  тот  смачно
впечатался в болотную жижу.  Дыра,  пробитая  пакетом  в  грязи,  быстро
затягивалась, уже секунд через пять это место  ничем  не  отличалось  от
любого другого вокруг. Анатолий перевернул сумку, и пакеты,  хранящие  в
себе самую большую тайну в  истории  человечества,  отправились  на  дно
деметрианской грязевой ванны.
   Анатолий забрался в машину  и  повернул  ключ.  Двигатель  "Капибары"
натужно взревел, машина покачнулась, двигатель взревел еще  раз,  машину
резко подбросило вверх, снизу раздалось оглушительное чавканье, Анатолий
отпустил педаль газа и выровнял машину. Пора  ехать  домой,  то  есть  в
езузера  Вхужлолх.  Сейчас  временным  домом  Анатолия  стала   деревня,
населенная ящерами. Наверное,  это  не  правильно,  потому  что  хороший
человек не должен жить среди ящеров, прячась от себе подобных.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

   Первым,  кого  увидел  Анатолий,  выйдя  из  "Капибары",  был  вавусо
Возлувожас. Это было странно, Анатолий полагал, что старый ящер  надолго
покинул эти края. Интересно, что его сюда принесло?
   Возлувожас дождался, когда Анатолий закроет машину, а затем  встал  в
торжественную позу и сказал следующее:
   - Суйгехухеха хева, езойлакл вело Анатолий. Вавусо Ибрагим всожо,  со
хойсвех. Ховусв мажел зухэ мелвуфугс, лсусусе  сросевех  срашуй  гузежв.
Сое рвиюгвехув панацея.
   С этими словами Возлувожас развязал кожаную ладанку, висевшую у  него
на шее, и вытащил оттуда стеклянную ампулу. Сердце Анатолия  екнуло.  Он
взял ампулу в руку и вгляделся в полустертые буквы на ее поверхности.
   - Это оно? - спросил Анатолий дрогнувшим голосом. -  Панацея?  Откуда
оно у вас?
   Возлувожас оскалился и произнес длинную речь, из которой Анатолий  не
понял ни слова.
   - Спасибо, - сказал Анатолий, отвернулся и пошел  в  есо,  где  лежал
Ибрагим.

2

   Дождевые капли непрерывно стучали по  пластиковому  тенту,  отдельные
шлепки сливались в непрерывный гул, из-за которого было трудно говорить.
Впрочем, говорить и не требовалось.
   Рамирес сидел перед компьютером и играл в тетрис. В  этом  компьютере
было много других игр, гораздо более интересных для  большинства  людей,
но он выбрал именно тетрис. Рамирес не любил компьютерные игры и  потому
выбрал наименьшее зло из всех возможных.
   Оказывается, руководитель строительных работ тяжелее всего  переносит
вовсе не отсутствие привычных  удобств  и  не  груз  ответственности  за
сложные  и  дорогостоящие  механизмы,  в  которых   ты   совершенно   не
разбираешься. Тяжелее всего бороться со скукой.
   Промышленные роботы действуют полностью автономно. Они самостоятельно
расчищают  местность  от  деревьев  и  кустарника,  выбирают  подходящие
деревья, срубают их, обрезают сучья, обтесывают стволы, превращая  их  в
сваи,  которые  потом  забиваются  в  болотную   трясину   на   глубину,
достаточную для того, чтобы никакой порыв ветра не смог сорвать ветровой
щит с креплений. Даже глубину, на которую нужно заколотить каждую  сваю,
роботы выбирают самостоятельно. Они протягивают бесконечные нити  тонкой
сверхпрочной  лески,  крепят  их  к   сваям,   раскладывают   на   земле
бесчисленные квадраты сверхтонкого пластика и накрепко пришивают  каждый
квадрат к нужным  нитям.  А  потом  длинные  невесомые  ленты  аккуратно
складываются в гармошку и сматываются в рулоны.
   Каждый робот держит в  памяти  всю  конструкцию  щита  до  мельчайших
подробностей, только роботы способны на такое, ни  одному  человеку  эта
задача  не  по  силам.  Километрах  в  двух  к  востоку  другие   роботы
прикрепляют к длинному канату сдутые оболочки аэростатов, которые  потом
наполнятся водородом и увлекут всю конструкцию высоко вверх, и тогда щит
распрямится и встанет стеной на пути  ветра,  несущего  влагу,  и  туман
уйдет с улиц Олимпа.
   Когда Рамирес только-только  приехал  сюда,  он  предложил  покрасить
пластиковую пленку в небесно-голубой цвет, а нижнюю часть щита расписать
красивыми земными пейзажами. Ефим Борода, которому Рамирес высказал  эту
идею, в ответ странно хрюкнул и сказал, что все это  сделать  можно,  но
тогда щит поднимется в небо только через месяц, а не через два дня,  как
надо, и вождь сильно обидится.  Рамирес  смутился  и  больше  ничего  не
говорил.
   Сверхтонкие  пластиковые  листы,  лежащие  на  мокрой  траве,   почти
незаметны для человеческого зрения, а когда они будут висеть в  воздухе,
их вообще не будет видно. Сейчас Рамирес думал, что это не очень хорошо.
Крупные летающие существа вроде земных птиц на Деметре,  к  счастью,  не
водятся, но насекомые будут постоянно  пытаться  пролететь  сквозь  щит,
пробить его  они  не  смогут,  но  когда  миллион  бабочек  одновременно
повиснет на тонком пластике, выдержат ли аэростаты такую тяжесть?
   Рамирес потянулся было к ярлычку электронной таблицы, чтобы проверить
свое  предположение,  но  вовремя  отдернул  руку.   Он   вспомнил   про
веб-камеру, стоящую сзади, и ему стоило больших усилий не обернуться.
   Рамирес снял тетрис с паузы и  сделал  вид,  что  полностью  поглощен
игрой. Время от времени он косил глазом  в  угол  экрана,  где  короткая
цепочка цифр сообщала, что роботы работают в  нормальном  режиме  и  нет
ничего такого, для чего может потребоваться  помощь  человека-оператора.
Смотреть на эти цифры не было никакой необходимости,  потому  что  когда
компьютер фиксирует нештатную ситуацию, тетрис в мгновение ока  исчезает
с экрана, а  его  место  занимают  четкие  инструкции,  кратко  и  точно
описывающие, что нужно делать, куда пойти и кому доложить.
   За весь вчерашний день возникло  только  две  нештатные  ситуации.  В
первый раз один робот был придавлен деревом, которое только  что  спилил
другой робот, а потом рука-манипулятор третьего робота,  ремонтника,  не
смогла подлезть к некоторым гайкам  поврежденного  собрата,  и  Рамиресу
пришлось взять гаечный ключ и решить проблему самостоятельно. Второй раз
робот-разведчик обнаружил в метре от будущей сваи  гнездо  редкого  вида
ящерицы швозозров и потребовал разрешения на дальнейшую  работу  в  этом
месте. Рамирес немедленно  дал  разрешение,  он  понимал,  что  экологи,
наблюдающие веб-трансляцию, будут возмущены,  но  в  той  ситуации,  что
сложилась  сегодня,  не  следует  увлекаться  заботой  об   инопланетных
организмах, занесенных в Красную книгу. Вначале люди должны позаботиться
о себе, чтобы самим не оказаться занесенными в Красную книгу. Вот  когда
жизнь на Деметре чуть-чуть наладится, тогда  мы  обязательно  понастроим
заповедников, и даже самый остервенелый эколог сможет заниматься любимым
делом, и никто не  станет  чинить  ему  никаких  препятствий.  А  сейчас
извините - люди гораздо важнее всяких зверушек.
   Не спеша обдумав все вышеописанное,  Рамирес  переключил  монитор  на
робота, приславшего запрос, и увидел, как  узловатая  механическая  лапа
аккуратно собирает яйца швозозров в целлофановый  пакетик  и  укладывает
этот пакетик в отсек для запчастей. В этих  действиях  не  было  никакой
необходимости, потому что к к